Агент немецкой разведки
– Я никогда не служил в энкавэдэ, – стараясь быть спокойным, произнес Виктор.
– Не служил? – снова усмехнулся грузин. – У нас имеются показания против тебя. – Он подошел к столу и взял с него исписанный лист, который, однако, не показал Виктору, а лишь потряс им: – Вот они! Теперь тебе не отвертеться! Кто поручил тебе проникнуть в нашу организацию? Имя, адрес явочной квартиры, пароль! Говори!
Виктор непонимающе уставился на гру- зина:
– Это даже не смешно. Вы что-то путаете…
За лицом и реакцией Виктора внимательно следили мужчина с выправкой военного и майор с петлицами подпоручика. Последний вообще не сводил глаз с лица Виктора, как только он вошел в комнату. Он и угомонил грузина, очевидно, сделав для себя какие-то выводы в пользу Липского:
– Гото, перестань! Разве ты не видишь: молодой человек не имеет никакого отношения к энкавэдэ. Кстати, как ваше имя?
– Виктор, – ответил Липский.
– Расскажите немного о себе, Виктор, – предложил майор. И стал задавать вопросы, примерно такие же, что задавала женщина на бирже труда.
– А вы знаете, зачем вы здесь, у нас? – выслушав ответы Виктора и оставшись ими, похоже, весьма довольным, спросил майор.
– Нет, – ответил Липский.
– Мы – вербовщики агентуры для немецкой разведки. Здесь, в Полтаве, организуется разведывательно-диверсионная школа. Отделение предварительной подготовки агентов на днях уже начнет функционировать. Обучение займет три недели, после чего лица, успешно прошедшие подготовку, станут курсантами такой школы. Хочу заметить, что с момента согласия лица стать агентом и письменного оформления этого согласия он и его семья получают продуктовые карточки. Выдачей продуктов семьям агентов занимается вот, Роман Антонович, – указал майор на мужчину в штатском с военной выправкой. – После успешного окончания школы составляются разведывательно-диверсионные группы, обычно по два-три человека, получив специальное задание, они поступают в распоряжение абверкоманды, которая и перебрасывает их в ближний или дальний тыл Совдепии. Агентам выплачивается от трех до четырех тысяч рублей в месяц, семьи их находятся на полном обеспечении, кроме того, за успешно выполненное задание положена премия от десяти тысяч рублей и выше, в зависимости от того, насколько важное задание было выполнено. Возможно вознаграждение в немецких марках, это уж как вы пожелаете. Во время выполнения задания семьям говорится, что их родственники заняты на оборонных работах. Скажем, в дорожно-строительной колонне номер двадцать семь…
– У меня нет семьи, – заметил Липский.
– Возможно, так будет не всегда, – парировал замечание Виктора майор. – Я вам говорю это для того, чтобы вы знали, что немецкие власти неустанно заботятся о тех, кто им искренне и преданно служит… Так вот, мы предлагаем вам стать таким агентом. Что на это скажете, Виктор Ипполитович?
– Это для меня неожиданно. Можно подумать? – посмотрел на майора Липский.
– А что тут думать? – в изумлении поднял тот брови. – Большевистская власть отняла у вас отца и мать. А вы говорите – подумать… Вам предоставляется шанс поквитаться с большевиками. Неужели вы не хотите отомстить за своих родителей?
– Хочу, – ответил Виктор и вдруг понял, что с того самого момента, как он узнал о расстреле отца, мысль о мщении засела глубоко в его голове. И если не точила его мозг ежедневно, так только потому, что поджидала подходящего момента. И вот этот момент настал…
– Так вот она, эта возможность! – словно подслушав его мысли, воскликнул майор. – Не упускайте ее… Я бы даже так сказал, хватайтесь за нее, держите ее крепко зубами, поскольку подобный шанс может никогда более не повториться.
– Хорошо. Я согласен, – кивнул Липский.
– Нет, не так, – покривился от слова «хорошо» майор. – Ваше решение должно быть совершенно добровольным. Осознанным. А получается, будто мы вас уговорили…
– Я прошу зачислить меня в отделение предварительной подготовки агентов немецкой разведки, с дальнейшим переводом в курсанты разведывательно-диверсионной школы, – твердо и четко произнес Виктор.
– Вот это другой разговор. – Майор убрал локоть с синей папки, раскрыл ее и достал напечатанный по-русски бланк. Это была подписка-обязательство о добровольном согласии сотрудничать с германской разведкой. Следовало только заполнить пустое место собственным именем, отчеством и фамилией, поставить число и расписаться. Что Виктор Липский и сделал.
– Подпишите еще одну бумагу… Вы не должны покидать Полтаву без нашего разрешения.
Прочитав напечатанный текст, Виктор поставил внизу размашистую подпись.
– Теперь, Виктор Ипполитович, можете идти домой, – сказал майор. – Вон через ту дверь, – указал он на дверь, ведущую к черному входу. – Когда придет время, мы вас вызовем…
Утром Сыч проснулся раньше обычного. И тотчас почувствовал тревогу.
Чуять опасность в разведывательно-диверсионной школе не учили. Учили замечать разные мелочи, указывающие на опасность или ее возможность. На эти мелочи в гражданской повседневной жизни обычно не обращаешь никакого внимания. Попросту не замечаешь их. Лишь немногие люди, чаще всего пожилые и с большим жизненным багажом за плечами, умеют замечать посторонние мелочи. Они зовут их знаками, а то и знамениями, и толкуют их по-разному. Случается, что весьма правильно толкуют… А потому нередко избегают неприятности, которая буквально поджидала их за углом.
Ощущать опасность Сыч научился самостоятельно. Точнее, такое чувство пришло к нему как бы само собой. И открылось в ту самую майскую ночь сорок второго года, когда он с радистом были выброшены на парашютах в прифронтовую полосу Юго-Западного фронта РККА под Барвенково. С тех пор Сыч стал доверять накатывающему вдруг чувству тревоги, никогда не оказывающемся безосновательным. Так показала последующая практика. Вот и сегодня он буквально за минуту собрал все необходимое, чтобы в случае обнаружения его землянки уйти потайным подземным ходом, лаз которого был под топчаном, и выйти в густую заросль кустов в шестидесяти метрах от землянки. Правда, землянка была замаскирована на- дежно – даже в трех метрах ее невозможно было заприметить опытному глазу, но предосторожность никогда не помешает. Это тоже показала практика…
Виктор подошел к замаскированному окну и прислушался.
Вот невдалеке хрустнула сухая ветка. Кажется, послышались шаги и приглушенный говор.
Вот шаги ближе, еще ближе, теперь совсем рядом…
Глава 4
Камень след не держит
После представления командиру полка подполковнику Акулову, весьма холодно пожавшему руку младшему лейтенанту, Петр Григорьевич из вежливости спросил:
– Как доехали?
Верно, комполка намеревался получить короткий ответ, вроде того, что «доехал благополучно», после чего отдал бы распоряжение накормить младшего лейтенанта и определить его на постой. Однако новый оперуполномоченный полковой контрразведки «СМЕРШ» стал отвечать обстоятельно, мол, сначала добрался по железной дороге до города Суджа, потом ехал на попутке до штаба дивизии в Киянице, после чего до расположения полка шел пешком.
– А где-то в середине пути от Киянницы до Вакаловщины был обстрелян, – добавил младший лейтенант.
– То есть как обстрелян? – удивленно посмотрел на младшего лейтенанта подполковник Акулов.
– Автоматная очередь из придорожных кустов, – без всякого выражения ответил Ивашов. – Если бы вовремя не успел среагировать, то… – Он замолчал, поскольку было ясно и так: представление командиру полка могло бы не состояться. – Я произвел несколько ответных выстрелов. Возможно, стрелявший был легко ранен. Во всяком случае, я слышал его вскрик. Уже темнело, и преследовать не имело смысла.
– И каковы будут ваши соображения по этому поводу? – поинтересовался командир полка.
– Это вражеский агент, диверсант или разведчик, оставленный немцами при отступлении «на оседание» у нас в прифронтовой полосе… Думаю, с целью следить за перемещением наших частей. Может, оставлен один, может, работает в группе, – добавил Егор. – Так или иначе, надо его найти.
– Тогда чего же он стрелял? Зачем ему себя выдавать? – в задумчивости покачал головой подполковник.
– Да, это действительно странно. Но другой версии у меня пока нет.
– Ну, вот, младший лейтенант, у вас сразу же появилось занятие, – протянул руку Акулов. Судя по холодному рукопожатию и слову «занятие», произнесенному с несколько странной интонацией, командир полка уже имел дело с контрразведкой, и, видно, опыт был весьма неприятный. А может, предшественник Егора Ивашова – старший лейтенант Хромченко – просто не нравился Петру Григорьевичу чисто по-человечески. Такое тоже бывает. Следует учитывать, что «особистов» в частях недолюбливают, и часто не без основания. – Что вам нужно для его успешного выполнения?
– Люди, – спокойно выдержал взгляд подполковника Ивашов. – Хотелось бы по возможности поопытнее.
– Хорошо, – немного подумав, произнес комполка. – Весь разведвзвод я вам дать не могу, сами понимаете, у них сейчас много работы, но вот отделение из взвода разведки и отделение из комендантского взвода я вам на завтра выделить смогу. Вас это устроит?
– Так точно.
– Завтра с восьми ноль-ноль оба отделения будут в вашем распоряжении, товарищ младший лейтенант, – произнес подполковник Акулов. – Еще что-нибудь?
– Никак нет.
– Тогда отдыхайте. Я распоряжусь, чтоб вас накормили и обеспечили жильем…
Егор Ивашов был определен на постой в хату на самой окраине села, за которым начинались оборонительные позиции полка с траншеями полного профиля, соединяемыми между собой ходами сообщения. В этой хате до него проживал погибший оперуполномоченный отдела контрразведки полка старший лейтенант Хромченко. В прибранной хате Ивашова встретил бывший ординарец погибшего старшего лейтенанта рядовой Андрей Зозуля, чернявый верткий парень лет двадцати с небольшим, и пожилая полная хозяйка дома Авдотья Степановна, которую Зозуля по-свойски называл тетя Дуся.
Через четверть часа стало совсем темно. В раскрытое окно с улицы веяло прохладой, где-то невдалеке беззлобно брехала собака, и казалось, что война идет где-то далеко, а здесь, в селе, обычная жизнь, нарушаемая разве что ворчанием собаки да бренчанием кухонной посуды…
– Может, все же сготовить вам поисти?
– Нет, спасибо, – уже во второй раз отказался от приглашения хозяйки дома поужинать Егор.
– А то б я картошечки вам пожарила з сальцем, – продолжала уговаривать нового постояльца Авдотья Степановна. – Прежний постоялец дюже любив картошечку з сальцем…
– Да уймись ты, тетя Дуся! – махнул рукой Зозуля в ее сторону и перевел разговор в другое русло: – А чего, товарищ младший лейтенант, теперь мне к вам в ординарцы идти?
– Если вы не возражаете, – совсем не по-военному ответил Ивашов.
– Та што мне возражать, я не возражаю… Куда родина прикажет, туда и пойду!
– Вижу, вы не без юмора, тогда вот вам первое задание: немедленно доставить ко мне сержанта Масленникова из взвода управления первого батальона. Знаете такого?
– А то, – немного обиженно произнес Андрей Зозуля. – Небось вместе при старшем лейтенанте Хромченко состояли.
– Вот и хорошо, – кивнул Егор. И строго, по-командирски, добавил: – Исполнять!
Сержанту Федору Денисовичу Масленникову было тридцать шесть лет. С виду мужик степенный, серьезный. Федор Денисович служил при старшем лейтенанте Хромченко с начала сорок второго года, будучи еще младшим сержантом, а Василий Иванович Хромченко – оперуполномоченным особого отдела НКВД. Увидев молодого офицера в новеньком обмундировании и погонах, на которых «муха не сидела», сержант немного сник, но доложился по уставной форме:
– Товарищ младший лейтенант, сержант Масленников по вашему приказанию прибыл!
Потом взор бывалого сержанта Масленникова упал на медаль «За отвагу», которая, верно, и примирила его с возрастом его нового непосредственного командира.
– Младший лейтенант Ивашов, Егор Фомич, – протянул руку Егор.
– Федор Денисович, – ответил рукопожатием сержант.
– Присаживайтесь, Федор Денисович, – указал на табурет возле обеденного стола младший лейтенант. – С этого момента вы возвращаетесь к обязанностям полкового контрразведчика и являетесь моим подчиненным с должностными полномочиями помощника оперуполномоченного отдела полковой контрразведки «СМЕРШ».
– Есть! – коротко ответил Масленников.
– Завтра вы мне поможете принять дела вашего бывшего командира.
– Слушаюсь!
– А где у старшего лейтенанта Хромченко было рабочее место? – поинтересовался Егор.
– Так у него ж при штабе полка свой кабинет имелся, – сказал сержант. – Только после… ну, после гибели старшего лейтенанта кабинет штабные опечатали.
– Все правильно, Федор Денисович, так и должно быть… А как погиб старший лейтенант Хромченко?
– Да кто его знает… – немного замялся Масленников. – Похоже, что он оружие чистил, и пистолет как-то сам… выстрелил.
– А вы где были?
– Так, выполнял задание товарища старшего лейтенанта.
– Какое?
– Разговаривал с… это… осведомителями, – выдавил сержант. Похоже, ему не очень нравилось общаться с солдатами, сообщающими неблаговидные сведения о своих сослуживцах, что в народе называется «стучать».
– А сколько было таких осведомителей у Хромченко?
– Да, почитай, в каждом взводе у него был свой человек, а то и два, которые сообщали ему, кто чем дышит в их подразделении, – ответил Федор Денисович. – А он хотел, чтобы осведомители были в каждом отделении. Говорил, что так положено по штату. А это – четыре человека на взвод, а на батальон, почитай, за тридцать человек! В полку – три батальона. Еще разведчики, связисты да кухня с хозвзводом. Это же осведомителей точно за сто человек получается! И от каждого – письменные докладные… Сколько работы… Правда, поубивало многих под Курском и Львовом в феврале, меньше половины полка осталось. Так старший лейтенант не только в свой кабинет, но и сюда вот, в дом стал солдат из пополнения по одному вызывать. Проверять на благонадежность, ну, и вербовать, стало быть, в осведомители. С каждым лично беседовал. Долго и обстоятельно. Его в полку солдаты «Чапаем» прозвали. Говорили: «Вон, Чапай идет. Щас начнет в „стукачи“ вербовать»…
– Почему «Чапаем»? – не понял Ивашов.
– Так Василий Иванович же… Ну, и усы…
– А много старых осведомителей в полку осталось?
– Человек пять-шесть, – почесал затылок сержант.
– Знаешь их?
– Так мне это по службе знать положено.
– А из пополнения Хромченко много новых осведомителей уже успел завербовать?
– Три человека, – ответил Масленников.
– А что мало так?
– Не успел… Да и пополнение в полк только с лета стало приходить.
– Этих троих тоже знаешь?
– Так точно.
– Ты мне, Федор Денисович, приготовь список и старых осведомителей, и новых. Фамилия, имя, отчество, год рождения, звание, в каком батальоне, роте, взводе служат, – попросил Ивашов.
– Исполню, товарищ младший лейтенант, – кивнул сержант.
– Хорошо… А какое оружие было у Хром-ченко?
– «ТТ». Я ему сколько раз говорил: поменяйте на «наган» или на «вальтер», лучше же! «ТТ» хоть и сильно бьет, но осечки случаются, а потом клинит его. Видно, он хотел разобраться, в чем там дело, а пистолет и выстрелил.
– Вы правы, – согласился с сержантом Ивашов. – Возможно, так оно и было.
– Ну вот… А он ни в какую. Я к своему пистолету, говорит, привык…
– Ладно, об этом позже… А пока – отдыхайте. Завтра приказываю быть у меня здесь в восемь ноль-ноль в полной боевой готовности.
– Есть, быть в полной боевой готовности! – Взял под козырек Масленников. – Разрешите идти?
– Идите…
Молодец, этот сержант Масленников, не стал расспрашивать, зачем да куда, а просто ответил: «Есть». Быть всегда готовым к боевым действиям – очень хорошая черта. И дисциплинирует, и показывает надежность человека, что рядом с тобой, и в конечном итоге помогает выжить.
Ивашову уже было постелено. В небольшой комнатке, вернее, в уголке, отгороженном от большой комнаты цветастой занавеской. Простыня белая, накрахмаленная.
Егор разделся, вытащил пистолет из кобуры и, положив его под подушку, лег. Нечасто в последнее время приходилось спать в настоящей постели, на перине и пуховых подушках. Несмотря на усталость, заснуть удалось не сразу: давало знать о себе происшествие, случившееся с ним сегодня в лесу. А ведь он и правда находился на волосок от смерти… И всего последующего могло не быть: ни разговора с людьми, ни назначения, не было бы и мягкой перины с накрахмаленной простыней.
Егору очень повезло, что после задержания нарушителя его направили в город Коломы для обучения в школе младшего начальствующего состава. Ведь его застава двадцать второго июня полегла вся. До единого бойца. Их же, курсантов ШМНС, подняли с коек двадцать второго июня в пятом часу утра взрывы и выбитые стекла.
Никто не понимал, что происходит. Велено было спать до восьми, поскольку в воскресенье подъем на час позже, а какой тут сон, если от разрывов бомб повылетали все стекла в казарме!
Через несколько дней, когда городок Коломы был почти окружен, о школе вспомнили: поступил приказ об ее эвакуации.
Колонной шли на северо-восток, в сторону Киева. Шли день за днем, а линии фронта впереди так и не было.
Городенка, Гусятин, Дунаевцы, Ялтушков…
Где свои? Где чужие? Не понять!
То там, то здесь завязывалась перестрелка. Всюду валялись убитые: гражданские, военные. До них никому не было дела.
Что следует делать, никто не знал. Просто шли на восток в надежде все же выйти к своим, делая по сорок-сорок пять километров в день, перегоняя нескончаемые колонны людей с ручными тележками и тачками, доверху нагруженными домашним скарбом. Старухи, дети, женщины, раненые солдаты в окровавленных повязках… Все шли в надежде выйти к своим, и надежда эта таяла с каждым днем.
Прошел слух, что немцы уже неделю как взяли город Ровно. В кюветах и на обочинах – воронки от бомб, вспухшие трупы убитых лошадей, разбитые грузовики, каски, окровавленные бинты, противогазы и прочий хлам. И никого навстречу. Ни эскадрона… Ни танкового взвода… Где же непобедимая и легендарная Красная армия?
Жмеринка, Сквира…
Короткие остановки на сон были похожи на обмороки. Бывшие курсанты просто падали и засыпали. А потом снова:
– Подтяни-и-ись! Шире шаг! Не отставать!
Белая Церковь, Васильков, Киев, Бровары…
Без малого шесть сотен километров пешим ходом!
А немцы уже перли на Киев. Часть бывших курсантов школы была слита с охранным батальоном НКВД. В одну из рот батальона попал и младший сержант Егор Ивашов. В конце июля сорок первого, удерживая шоссе Белая Церковь – Киев, два батальона 165-й стрелковой дивизии и батальон НКВД вступили в бой с тремя пехотными дивизиями немцев. Через несколько часов кровавой мясорубки от роты Ивашова осталось восемь человек. Командование подразделением принял на себя оперуполномоченный особого отдела батальона лейтенант Тимофей Романцев. Двое суток подразделение лейтенанта контрразведки Романцева удерживало немцев на своем участке, пока им на помощь не подоспела 5-я воздушно-десантная бригада полковника Родимцева. За мужество и героизм лейтенант Романцев был награжден орденом Красного Знамени, а трое оставшихся в живых из его роты – медалями «За отвагу». В числе этих награжденных был и младший сержант Ивашов.
Потом последовало назначение командиром отделения в 18-й пограничный полк НКВД при Третьей армии. Всякое было: и армейские тылы охраняли, и на передовой сражались, и дезертиров ловили, а случалось – диверсантов и шпионов. Здорово помогала пограничная выучка.
Весной сорок третьего года уже сержанта Егора Ивашова вызвали в штаб фронта. Майор, который с ним разговаривал, знал о нем все: начиная от времени и места рождения и заканчивая чертами характера, школьными увлечениями и лучшими друзьями, также и о его службе чуть ли не с первого дня призыва. Ивашов тогда еще удивился, на что штабной майор снисходительно ответил:
– Не удивляйтесь. У нас работа такая. Ну, да скоро вы сами в этом удостоверитесь.
На прощание майор сказал:
– Сержант Ивашов, вы откомандировываетесь на специальные курсы подготовки оперативного состава. Вопрос с вашим командованием уже согласован. После окончания курсов вы получите офицерское звание и будете направлены в действующую армию. Желаю успеха…
Поначалу предполагалось учиться один месяц. Но во второй половине апреля сорок третьего года Постановлением Совета Народных Комиссаров особые отделы в действующей армии были упразднены, а вместо них в системе Народного Комиссариата Обороны образовано Главное управление военной контрразведки с подчинением лично товарищу Сталину. Наименование это управление получило очень броское – «Смерть шпионам». Соответственно, органами Главного управления стали управления военной контрразведки фронтов и отделы контрразведки армий, дивизий и полков. А задачами их являлись разоблачение и поимка агентов врага, недопущение диверсионной и подрывной деятельности агентов в районе боевых действий, прифронтовой полосе и на освобожденных территориях, а также проверка благонадежности военнослужащих, прибывающих с пополнением, вышедших из окружения, бежавших из плена и оказавшихся на оккупированной врагом территории.
Оперативные курсы стали называться школой контрразведки «СМЕРШ», а срок обучения был продлен до трех месяцев.
В июне, окончив школу, Егор Ивашов получил звание младшего лейтенанта и был направлен оперуполномоченным контрразведки в 167-ю стрелковую дивизию на Воронежский фронт. Майор-штабист оказался во всем прав…
В половине восьмого утра Егор был уже на ногах. Умылся, оделся, хлебнул горячего чая из пузатого самовара (надо полагать, гордость гостеприимной хозяйки), проверил револьвер и вышел на крыльцо. Следом, тенью, выбежал ординарец Зозуля, поправляя гимнастерку и ремень.
У дома возле плетня мирно покуривали шестеро бойцов, старшим из которых был усатый сержант лет сорока с гаком. Увидев вышедшего младшего лейтенанта, он что-то тихо сказал своим, те побросали цигарки, поправили винтовки за плечами и выстроились в шеренгу.
– Товарищ младший лейтенант, – приставил сержант здоровенную крестьянскую ладонь к пилотке, – отделение охраны комендантского взвода прибыло в ваше распоряжение. Командир отделения сержант Шушайло.
Ивашов поздоровался с ним за руку. Ладонь младшего лейтенанта буквально утонула в лапище сержанта.
«Экий увалень здоровенный, – подумалось Егору. – Такой и с медведем, пожалуй, справится».
Подошли разведчики, десять человек, во-оруженные автоматами «ППШ». Старшим у них был двадцатипятилетний старшина Колонов, заместитель командира взвода пешей разведки полка. Вместе с ними пришел сержант Масленников, придерживая ремень «ППШ».
– Что, диверсантов пойдем ловить, товарищ младший лейтенант? – весело спросил старшина Колонов. – Говорят, за Дымовым Яром лазутчики вражеские объявились?
– А кто говорит, товарищ старшина? – быстро спросил Ивашов.
– Ну-у, говорят… – обескураженно замялся Колонов.
– Строиться! – не дожидаясь ответа старшины, приказал младший лейтенант и, когда солдаты построились, начал: – Дело такое. Вчера вечером в районе восьми часов вечера в двух с половиной километрах от села Кияница по направлению к селу Вакаловщина я был обстрелян из немецкого автомата «МР-40». Стрелявший предположительно был один, возможно, он ранен. Наша задача – найти его и по возможности взять живым.
– А может, он с той стороны приходил? И давно ушел? – спросил один из разведчиков по фамилии Малюк.
– Маловероятно, товарищ сержант, – ответил Ивашов. – Вряд ли он пришел с той стороны с заданием убить меня. Не та я фигура, чтобы из-за меня стоило переходить линию фронта, сидеть неизвестно сколько в «секрете», выжидая, и, убив меня, уйти обратно.
– Это верно, – снова подал голос старшина Колонов, причем его согласие относилось не столько к тому, что стрелявший пришел с той стороны и ушел обратно, сколько к тому, что младший лейтенант контрразведки «СМЕРШ» «не та фигура».
Егор метнул на него острый взгляд и продолжил:
– Я полагаю, что это диверсант, оставленный при отступлении немцами с разведывательно-диверсионными целями. А в задачах, которые ставятся перед диверсантами, есть и такая, как уничтожение командного состава Красной армии… – Он немного помолчал и добавил: – Вопросы имеются?
– Нет вопросов, – ответил за всех сержант Масленников.
– Тогда выдвигаемся…
До Битицы дошли походной колонной. А как только покинули расположение батальона 465-го стрелкового полка, старшина Колонов выслал вперед двух разведчиков – несмотря на острый язык, он дело свое знал.
Дымов Яр и сожженную Вакаловщину про-шли с оружием на изготовку. Наконец дошли до придорожных кустов, из которых была произведена очередь в Ивашова.