– На ужин сегодня жаркое, – отвечает Старик, укладывая на ложе из багровых углей кошачью тушку. – Оставайся, поговорим о литературе.
Тут Старик принимается хохотать и хлопать себя ладонями по коленям. Он хохочет до слез, охает, кряхтит, давится смехом, кашляет, плюется, сморкается и стонет в изнеможении. Шурик Ха со скучающим лицом стоит прислонившись к дверному косяку.
– Я вообще-то за солью зашел, – сообщает Шурик, когда неуместное веселье Старика идет на убыль.
– Белый яд, не держу, все беды от нее, – скороговоркой отвечает Старик.
Шурик Ха уходит.
Будильник
Шурик Ха лежит на диване в пальто и ботинках. Он не знает, который сейчас час. Утро это или вечер? Или ночь? За окном стоит непонятная тьма. В комнате зябко, пахнет талым снегом. На стенах оборванные обои, у окна большой стол без скатерти, на столе пишущая машинка. В изножье дивана, совсем уже неразличимый в тенях – платяной шкаф.
– И куда, интересно знать, девался этот будильник? – думает Шурик Ха, таращась в темноту.
На полу возле дивана стоит жестяная банка из-под болгарского зеленого горошка, которая служит Шурику Ха пепельницей. Шурик садится на диване, выбирает в банке бычок подлиннее, находит в кармане пальто коробок спичек, закуривает. Кашляет и глядит за окно.
Шурик вспоминает, как вчера ночью долго разговаривал со своими гостями. С теми гостями, которые являются к нему из шкафа. Он ходил кругами по тёмной комнате. Он скурил все сигареты, которые настрелял вечером на станции. Он никак не мог остановиться и прервать этот потерявший уже всякий смысл спор. Ночь давно должна была кончиться, но не кончалась. Оконные стекла, залитые снаружи непроницаемой тьмой, глянцево блестели. У Шурика от голода и выкуренных на пустой желудок сигарет адски разболелась голова. Делая новый, наверное сто тысяча первый круг по комнате Шурик Ха заметил на тумбочке зеленоватое свечение циферблата будильника и огоньки двух его стрелок. Где какая стрелка Шурик тогда не разобрал, ему померещилось только, что часы показывают какое-то невозможное нездешнее время. Не долго думая, Шурик Ха протянул руку, нащупал на тумбочке будильник и со словами,
– Держи фашист гранату! – запулил его вдаль.
Будильник беззвучно канул во тьму, затопившую комнату. Шурик повалился без сил на диван, но не уснул, а стал падать дальше, вниз, сквозь диван с его дырявой обивкой и нещадно скрипящими пружинами, сквозь доски пола, в сырой и тесный подвал, и дальше, и ниже, сквозь мерзлую землю, куда-то в утробу угольный шахты, все быстрее и быстрее, сквозь бесцветную мертвую воду безымянных подземных морей, сквозь тектонические пласты, в мезозой, к хребтам динозавров, и еще ниже в беспросветную мглу, туда, где гаснут уже последние искры…
Насчет тектонических пластов, подземных морей и динозавров Шурику Ха все было решительно понятно. А вот, что ему было совсем не понятно, так это почему будильник канул во тьму БЕЗЗВУЧНО. Шурик Ха тушит бычок о стенку банки-пепельницы, встает и идет по комнате, касаясь рукой стены. Будильник он находит по зеленоватому фосфорному сиянию, тот накрепко застрял в щели между шкафом и стеной.
– Бывает, – говорит на это Шурик Ха.
Почему он, собственно, метнул будильник во тьму, вопросов тоже не возникало. Включилось, так называемое, магическое мышление. Но было тут и кое-что ещё… Шурик Ха отчетливо помнит тот концерт на жуткой, похожей на арктическую пустыню окраине Москвы. «Хищные Чебуреки», так, кажется, называлась эта удалая панк-треш группа. Шурик Ха топтался в полутьме среди неопрятной кучки удолбанных юных дегенератов.
– Сатана сошел в подвал и устроил блядский бал! – орал страшным голосом фронтмен «Чебуреков», – трубы все поотрывал и гавном в часы кидал!
У него была страхолюдная бледная рожа, похожая на мятый таз, заросшая неопрятной рыжей щетиной и украшенная ядовитой россыпью уже не юношеских прыщей. Его изрядные рыхлые телеса были облачены в проклепанную косуху, майку-алкоголичку, залапанную какой-то желтой дрянью и во что-то еще вроде клетчатого килта. На ногах, само-собой – высокие армейские ботинки со шнуровкой.
Шурик Ха был не на шутку заворожен брутальным образом «чебуречного» фронтмена и самой песней про Сатану и его блядский бал. А то, что в песне скрыта мистическая тайна, Шурик ни секунды не сомневался. И когда «Хищные Чебуреки» отыграли все свои страшные песенки и свалили со сцены куда-то в загадочные технические помещения, Шурик Ха просочился следом и добрался-таки до главного Чебурека. Тот сидел в своем килте и косухе на батарее парового отопления в какой-то непонятного назначения комнатенке с вентилями. Самый главный Чебурек бухал дешевую водку из горлышка, запивая газировкой. Трешовый басист уже проблевался и стоял, держась за стенку, с закрытыми глазами и лицом цвета побелки. На полу сидела длинноволосая герла лет четырнадцати, вся в фенечках и булавках и безутешно плакала о чем-то своем, о девичьем, обняв могучее колена фронмена.
– Я ваш фан, – сильно приврал Шурик Ха. – Я спросить хотел, почему Сатана гавном в часы кидал?
– Да, фигле тут не понятного? – искренне удивился главный Чебурек. – Он хотел остановить время. На-ка, пацанчик, хлебни!
Шурик Ха взял бутылку и смело хлебнул из горла.
– И на, вон, запей, – предложил ему этот мощный Чебурек, забирая водку и протягивая баклажку с газировкой.
– Спасибо, уже не надо, – вежливо ответил Шурик и принялся блевать…
Да, примерно так оно всё и было, думает Шурик Ха, пытаясь вытащить из-за шкафа застрявший будильник. Будильник не поддается.
– Да, и шут с тобой, – говорит Шурик будильнику и идет на улицу.
Там в зимней мгле стоят дома. В снежных колеях, на Поселковой поблескивают черные зеркальца луж. Среди голых ветвей горит оранжевый глаз фонаря. Запахнувшись в пальто, Шурик идет на угол Златоустов. Выйдя на перекресток он замечает машину «Скорой помощи», стоящую через дом, возле подъезда. За стеклом, в кабине угадывается силуэт человека.
Шурик подходит ближе. Дверца открыта. В кабине сидят и курят два медбрата в белых халатах.
– Который час, мужики? – спрашивает Шурик Ха.
– Пятый, – отвечает один, внимательно рассматривая рубиновый уголек сигареты.
– Утра?
Медбратья переглядываются.
– Слушай, пацанчик, а ты у нас в дурке, часом, не лежал? – спрашивает первый, тот, который сидит возле открытой дверцы. – Что-то я тебя вроде помню.
– Ну, лежал, – отвечает Шурик Ха.
– Чего доманался до человека, – говорит другой медбрат первому. – Он и сейчас у нас лежит. На, вон, угостись!
И медбрат протягивает Шурику пачку «Пегаса». Шурик берет из пачки пару сигареток.
– Спасибо, чувак, – говорит Шурик медбрату и быстро уходит по Поселковой улице в сторону станции.
Светает.
Демоны
Шурик Ха идет к старикову дому, но во двор не заходит, а проходит по улице мимо, за угол, а там уже лезет по снегу в палисадник. На улице тоскливый зимний денек. Тусклое бумажное небо. Зябкий ветер. Где-то орут вороны… Окно стариковой квартиры на втором этаже отрыто настежь. Возле окна сидит Старик. Рядом на подоконнике стоит горшок с каким-то черным засохшим кустиком. На корявой ветке висит елочная Новогодняя игрушка – веселый голубенький шарик.
Шурик Ха подходит к дому и падает на колени на грядку.
– О, Учитель! – взывает он к Старику, воздевши руки. – Скажем без ложной скромности, я нехило одарен и еще у меня есть старая, но исправная печатная машинка. Играючи, буквально, вприпрыжку я одолел все ступени ученичества. Так, чего же мы ждём, о, Учитель! Открой же мне поскорее Самый Последний Секрет Писательского Мастерства!
По-бабьи подперев ладонями щеки Старик смотрит из окошка на стоящего в огороде на коленках Шурика Ха. Вздохнув, сдвигает в сторонку горшок с засохшим Новогодним кустиком.
– Я щас, – говорит он Шурику. – Ты не уходи никуда.
И Старик исчезает из окошка. Шурик Ха терпеливо ждет. Ждать приходится не долго. Спустя пару минут Старик снова появляется в окне. В руках Старика стеклянная банка с ночной мочой, которая обыкновенно стоит у него под кроватью. Перегнувшись через подоконник Старик выплескивает из банки мочу, метя в Шурика Ха. Шурик, проявив недюжинную сноровку, перекатывается по грядке в сторону, словно опытный боец под обстрелом. Поднимается на ноги, отряхивает налипший на пальто и джинсы мокрый снег. Старик прячет банку и придвигает к себе горшок с засохшим кустиком.
– А я тут к Новому Году приготовляюсь, – сообщает он миролюбиво.
– Ну, я пойду, наверное, – говорит Шурик Ха.
– Ступай себе с богом, – кивает ему Старик.
Шурик Ха уходит. Перелезает через ограду палисадника. Сворачивает на Поселковую. Толкает калитку. Между тем с невероятной быстротой темнеет и когда Шурик Ха поднимается на крыльцо тьма кругом стоит такая, что хоть глаз выколи. Шурик вваливается с улицы на кухню, щелкает выключателем. Под потолком загорается голая лампочка на шнуре. Лампочка похожа на далекую звезду, ее тусклые лучи пронзают пространство маленькой полутемной кухни. Несколько мгновений своего драгоценного времени Шурик Ха проводит задрав голову и глядя на лампочку. Насмотревшись, он снимает чайник с плиты и жадно пьет воду из носика. Утолив жажду, Шурик открывает дверцу буфета и находит в его чреве початую пачку овсяных хлопьев. Заглянув внутрь, Шурик Ха видит маленьких червячков деловито снующих среди овсянки.
– Нет, это не дело, – бормочет Шурик, – сколько времени уходит впустую на эту жратву. А, ну, ее к люлям!
Он бросает пачку на полу и уходит в комнату. Валится, не раздеваясь на диван. Лежит без движения. Желтенькая полоска электрического света падает из кухни в сумрак комнаты. Шурик Ха рывком садится.
