4. монеты, бабьи финтифлюшки, украшения, кольца, ожерелья и всякую драгоценную дребедень. Отобрал в свой карман парочку пустяков Грёзе на радость;
5. глиняные и древесные таблички с письменами. Эти отложил аккуратной стопкой. Эх, прочитать бы! Да языков иноземных не разумею;
6. обломок с надписью «…итаник»;
7. 15 000 тонн несбывшихся надежд;
8. барахло, мусор и ветошь.
Эх, где же Кощеева безделушка?
На костре румянится странная безглазая рыба, запекаются летучие мыши. Местным жителям – чёрным призракам и душам по нраву свет и тепло, толкутся подле, лезут чуть не в пламя. Пришлось строго рявкнуть. Линию на камнях углём очертил: вот граница, за неё ни ногой… ни кусочком савана не суйся:
– Уразумели, души бесплотные? Иначе объясню по-оборотнически!
Понятливые. За угольной чертой плотной призрачной завесой колыхаются. Да под каменным небом висят грустными облаками.
Харон у костра песню стихотворную гудит. Рад свободным ушам, намолчался среди безголосых теней.
Эпические поэмы, по-нашему байки да сказы, Харона игривые, как Лета, светлые, как подземный Тартар, забавные, как тусклые души: о Хаосе, о смерти Танате, раздоре Эриде, о тяжелых видениях Гипноса.
У поэзии преимущество перед нашими частушками: под неё сладко засыпается.
По-соседски, из далёкого загробного мира, частенько заглядывает в гости Миктлантекутли, Микки по-домашнему.
Сперва зубы ломит, шерсть в носу колышет, пальцы на ногах сводит, ухо заворачивает. Из ничего образуется в воздухе радужная дыра. Затем ширится; свет глаза щиплет.
Из дыры вываливается колода, точь-в-точь в какой смертные пчёл разводят. Присмотревшись, находишь сверху колоды пенёк – с зубами череп.
То вечно живой бог Смерти ацтеков в гости пожаловал через пространство бытия. Не сводит с меня десятки глаз. Они на груди рассыпаны ожерельем и подмигивают игриво.
Гость вздыхает да облизывается. Облизывается да вздыхает. Егозит по многочисленным зубам шустрый язык.
– …вспомню – забыть не могу – о боге смерти ацтеков. – Рассказывает Харон о госте. – По Земле пройдёт он – демоны все затрепещут…
– Брехня! – чистой воды враньё! Мне доводилось общаться с высшими демонами: такие трепещут только при землетрясении, вместе с почвой. Хотя… Кошусь на ацтекского гостя, ёжусь от плотоядной улыбки. Повторяю не так убедительно. – Демоны не трепещут!
Харон продолжает гудеть:
–… и пожрал он демонов немало,
С женой богиней Миктлансиуатль,
С которой обитают в нижней,
Девятой преисподней Миктлана…
Вот где собака порылась: пожрал. Мила-текут-ли-сопли демонами закусывает.
Точно: во рту зубов, что звёзд на небе. От такой улыбки хмурый день черней, от улыбки даже солнышко загнётся. Содрогнись улыбкою такой, перемелют зубы оборотня кости.
М-да, неприятная новость. Тому, кто пожирает демонов – оборотень всё равно, что мышь после росомахи – на один укус.
Не отворачиваюсь, отползаю от костра. Ныряю в души, как в море, пара прыжков – и в Лету. Чую, на дне смертельной реки безопаснее, чем рядом с обаятельной улыбкой соседа.
*****
Дни тянутся бусами на шее красавицы. Один к одному камешку схожие: жемчужина к жемчужине, после ещё в три ряда…
На берегу, на ровной каменной площадке, кучка находок подросла до холма, холм упорно превращается в гору. Конца-краю не видать мусору со дна Леты. Мда, запустил хозяин свои владения. Бесплотные души на гору мусора натыкаются, подвывают только им слышимой музыке.
– Где ж твоя хозяйка, Владыка Леты? – спрашиваю Харона. Недалеко пять душ запутались в рыболовных сетях. – Навёла бы в вотчине порядок. Как-то не по-хозяйски… Толкутся, призрачные, что пчёлы в улье. Два шага шагнёшь – трёх душ смахнёшь. Бродят, воют.
– Не положено, обол не заплачен, – гудит Харон пустой бочкой. – Да и веселее с ними: бродят, воют.
… тысячи ж душ, улетевших блуждают меж нами повсюду
ибо исполнена ими Аида земля, исполнена Лета!
– Значит, за деньгами дело стало? – рассуждаю. – Заплатить требуется? И на том свете нищему упокоения нет!
За переправу к месту последнего пристанища души мелкой монетой платят. Если сварливые скупые родственники не положили в могилу обол, мелкую монету, то и бродить умершему на берегу Леты многовечно. Неподкупный паромщик за бесплатно не работает.
– Этого хватит? – киваю на блестящую кучу. Неделями таскал монеты со дня Леты: ракушки, гривны, лидийские чешуйки и охапки других, названия которых не знаю.
Харон застыл. В черноте капюшоне над нечесаной бородой загорелись два красных огня. Потухли, вновь вспыхнули. Огни уставились на меня, на гору монет, на колышущиеся души, на меня, на лодку, на деньги. Колесо мыслей Харона явственно и со скрипом повернулось, стряхивая пыль веков.
Один огонёк заморгал и потух.
Души заинтересованные подтянулись, нависли полотном с боков и сверху.
– А ну, други и недруги умершие, становитесь в ряд по старшинству! – Главное, не дать Харону очухаться. – Перевозка к месту вечности объявляется открытой. Кто полезет вперёд других, будет сослан вечно убирать слизь на ступенях!
Тёмные призрачные души шустро, как дружинники при призыве на обед, выстроились в ряд. Очередь изгибалась змеёй по пещере, лепилась по стенам в пять рядов; хвост терялся в железных воротах при входе. Самые старинные и шустрые уже набились в лодку. Быстро перечитываю: десять душ. Хм, перевозить по десятку штук зараз, не управимся и за век. Тут в голову вежливо постучалась шальная мысль:
– Ну-ка, попробую! – подвинул недвижимого Харона с одним светящимся глазом. – Дело лени не любит.
Хватаю ближайшую душу, ловко сворачиваю в компактный комочек. Покатал по ладони, подкинул и – опа! – пинаю носком в лодку. Попал!
Неплохая, кстати, может забава получиться. Не всё стрелами и копьями кидаться. Подам идею смертным: бросать в рыболовную сеть надутый бычий пузырь. Разделить на две команды, придумать и обучить правилам, назначить старцев следить за недопущением вольностей. В рыболовные сети определить по стражнику – самых ловких – не допускать надутый пузырь в ворота. Зрителей опять же к забаве допустить. Пусть за ограждением сидят, добрыми криками забавников подбадривают. Торговцев мёдом напустить… А как игрокам разных команд различать, кто есть кто на поле? Обрить одним полголовы с левой стороны, а другим – с правой? Или привязать к игрокам первой команды к ногам сено, а к иным – солому? Додумать следует!
Рассуждаю, а сам уже десятую душу клубком сворачиваю. Ногой поддаю, в лодку закидываю.
Харон посмотрел, крякнул, рукава балахона засучил, схватил ближнюю душу и давай месить.
Эх, не лепил ты, Харитоша, снежков по зиме. Кривой комок получился, корявенький. Душа протекла сквозь костлявые пальцы, упала на пол, попыталась развернуться. Пришлось зубом цыкнуть. Душа поняла, самодеятельно в шар замоталась и попрыгала в лодку колобком.
Харон потом шест приспособил. Ловко так: шар на пол кидает, шестом размахивается и летит душа в лодку. Плюхается смачно, ровно в то место, куда целился. Тоже ловкая забава! Но некогда любоваться: души подпирают, сверху, с боков наседают, призрачные руки тянут. Все хотят на иные берега.
