«Если беременная в испуге схватится за лицо, у ребенка на лице родимое пятно будет. Это же относится и ко всем иным частям тела» – данное поверье одно из наиболее распространенных, и в любой деревне обязательно найдется женщина, знающая о таком случае.
Архаичные ритуалы и народные приметы были призваны прежде всего обеспечить женщине позитивный психологический настрой во время вынашивания ребенка, а также подготовить ее к родам. Современные психотерапевты и психологи также предлагают внимательно относиться к психологическому состоянию беременной. По мнению подавляющего числа специалистов, осознанное и ответственное отношение к процессу вынашивания не только женщины, но и будущего отца благотворно влияет на протекание беременности. Речь идет о формировании особой семейной системы, а некоторые специалисты даже говорят о «беременной семье». Несмотря на свою неожиданность, концепция «беременной семьи» имеет фактическое подтверждение, к примеру, достаточно часто будущий отец набирает тот же вес, что и будущая мать.
Добряков подчеркивает необходимость во время дополнительного обследования нервно-психического статуса беременных задавать вопросы: «Что значит для вас иметь ребенка?», «Какие эмоции вызвало первое шевеление плода? Какие вызывает сейчас?», «Изменила ли беременность ваши отношения с мужем? Как?», «Чего вы больше ожидаете от материнства: хлопот или радости?» Проанализировав полученные ответы, можно определить тип гестационной доминанты.
Гестационная доминанта (от лат. gestatio – «беременность», dominans – «господствующий») обеспечивает направленность всех реакций организма на создание оптимальных условий для развития эмбриона, а затем плода (Аршавский И.А., 1967). Компоненты гестационной доминанты – физиологический и психологический – определяются, соответственно, биологическими или психическими изменениями, происходящими в организме женщины, направленными на вынашивание, рождение и выхаживание ребенка. Типы психологического компонента гестационной доминанты: оптимальный, гипо-гесто-гнозический, эйфорический, тревожный и депрессивный (Добряков И.В., 1996).
1. Оптимальный тип – супружеский холон зрелый, отношения в семье гармоничны, беременность желанна обоими супругами. Женщина активно занимается своим здоровьем и готовится к родам. Мужчина осознанно помогает женщине преодолеть трудности вынашивания, поступаясь своими гедонистическими интересами (секс, времяпрепровождение с друзьями, посещение мест активного отдыха и т. д.). После родов формируется гармоничный тип воспитания ребенка.
2. Гипогестогнозический тип (от греч. hypo – приставка, означающая слабую выраженность; лат. gestatio – «беременность», греч. gnosis – «знание») – беременность часто незапланированная, застает женщину врасплох и нарушает ее жизненные планы (учеба или карьера). Женщина продолжает жить «как будто ничего не произошло»: ведет активную социальную жизнь, мало внимания обращает на свое здоровье и подготовку к родам. Мужчина часто не чувствует беременности жены и также продолжает жить «привычной жизнью». После родов воспитание ребенка перекладывается на других взрослых: родственников, няню, учителей. Может наблюдаться как «задабривание» ребенка материальными благами и вседозволенностью, так и, напротив, чрезмерная жесткость и требовательность к нему («он должен соответствовать нам и вести себя как разумный взрослый человек»).
3. Эйфорический тип (от греч. eu – «хорошо», phero – «переносить») – отмечается у женщин с истерическими чертами личности, а также у длительно лечившихся от бесплодия. Нередко беременность становится средством манипулирования, способом решения семейных проблем, достижения меркантильных целей. Женщина декларирует чрезмерную любовь к будущему ребенку, подчеркивает тяготы беременности и свои страдания. Она требует от мужчины повышенного внимания и выполнения любых прихотей. После родов формируется идеализация ребенка, потворствующая гиперпротекция, стремление жить успехами (часто надуманными) ребенка.
4. Тревожный тип – характеризуется высоким уровнем тревоги, наличием иррациональных страхов у беременной, влияющими на соматическое состояние. Часто тревога оправдывается наличием острых или хронических заболеваний, дисгармоничными отношениями в семье, неудовлетворительными материально-бытовыми условиями и т. д.). После родов тревога остается, доминирует страх за ребенка, формируется доминирующая гиперпротекция. Зачастую мать и ребенок образовывают устойчивую диаду, вытесняют отца на периферию семьи, фиксируют его на выполнении социальной роли кормильца и не допускают к участию в решении других проблем семьи (воспитание, эмоциональные отношения и т. п.). В такой ситуации семейная система приобретает особенную устойчивость в случае заболевания ребенка или его неуспеха.
5. Депрессивный тип – характеризуется выраженной депрессивной симптоматикой у женщины, идеями самоуничижения («я сексуально непривлекательная», «беременность изуродовала мое тело»), вины («я не могу радовать мужа, и он бросит меня», «беременностью я испортила жизнь себе и своим близким»), соматическими расстройствами; могут возникать суицидальные мысли и намерения. Мужчина зачастую способствует депрессии женщины, подчеркивая нежелание иметь ребенка, угрожая разрывом отношений и т. д. После родов может наблюдаться эмоциональное отвержение ребенка и жестокое обращение с ним, перемежающееся с муками вины.
В результате проведенных в Санкт-Петербурге исследований Добряковым было выявлено, что наиболее частыми причинами невротических расстройств у женщин являются нежелательность беременности или амбивалентное отношение к ней, беременность с целью манипуляций, конфликтные отношения с мужем и/или с другими родственниками, материально-бытовые проблемы, проблемы со здоровьем, с работой, с учебой. Довольно часто встречается сочетание нескольких причин или тотальные трудности.
По мнению Добрякова, в психотерапии семьи, ожидающей ребенка, наиболее эффективным является позитивный подход, который позволяет сосредоточить внимание на внутрисемейных конфликтах и их разрешении, а также учитывать биологические особенности беременных, их личностные проблемы, применять различные психотерапевтические техники (рациональные, суггестивные, семейные и др.), проводить психопрофилактику предстоящих родов. Кроме того, практика показала особую эффективность привлечения к занятиям по подготовке беременных к родам будущих отцов (Nickel H., 1987). Обучение будущих отцов приемам гаптономии, а также другим способам воздействия на сенсорные системы плода, в совокупности с коррекцией внутренних и наружных семейных границ, по мнению ряда авторов, снижает количество осложнений в родах и уменьшает восприимчивость новорожденных к стрессам. Совместные занятия способствуют повышению эмпатии, экспрессии переживаний у мужа, развитию и обогащению когнитивных сценариев, навыков невербальной коммуникации у супругов, снижению тревожности, купированию невротических симптомов у женщин, выработке у них адекватного типа гестационной доминанты. Таким образом, позитивный подход позволяет формировать оптимальное отношение будущих родителей к беременности, к будущему ребенку, друг к другу, а также готовить женщину к предстоящим родам.
1.4. Роды
Роды являются важнейшим событием в жизни семьи. В настоящее время существуют различные, зачастую диаметрально разные представления на то, где, кем и как именно должно оказываться родовспоможение. К сожалению, некоторые психологи, особенно те, кто не имеет медицинского образования, излишне настойчиво подталкивают своих клиенток, беременных женщин, к альтернативным родовспомогательным практикам. Иногда это приводит к трагедии: достаточно вспомнить пресловутую петербургскую «Колыбельку», владелица которой после множества смертей младенцев была приговорена к лишению свободы. Однако миф о «злых врачах в роддомах» удивительно живуч. Рассмотрим его подробнее.
Интересное исследование провела Е.А. Белоусова. В своей работе «Современный родильный обряд» исследовательница убедительно показала, что практика родовспоможения как сакральный ритуал инициации жива до сих пор. Выводы Белоусовой подтверждают выдвинутое нами в предыдущих работах предположение, что Традиция в эпоху Модерна оживает, в виде, казалось бы, профанических неосознанных действий участников различных процессов – «всевозможные инновации и модификации, как правило, затрагивают лишь поверхностные уровни ритуала (относящиеся к плану выражения), в то время, как глубинные, содержательные схемы отличаются поразительной устойчивостью и единообразием» (Байбурин А.К., 1993). В то же время можно констатировать, что современные люди вследствие изменения культуральной парадигмы во многом утратили понимание традиционных обрядов. Поэтому зачастую проявления Традиции воспринимаются сторонними наблюдателями как нарушение принятых норм поведения, и вызывают нарекание инициируемых. Именно этими особенностями восприятия объясняется устойчивость и распространенность страшилок о роддомах.
В 90-х годах XX столетия в американской «антропологии рождения» (anthropology of birth) современные роды и родовспоможение уже описывались в терминах традиционной культуры в контексте обряда перехода (Davis-Floyd, 1992; Davis-Floyd, 1994). Однако если Дэвис-Флойд преимущественно рассматривает символические значения рутинных процедур, связанных с родами и родовспоможением, то Белоусова делает акцент на анализе вербальной составляющей. По мнению российской исследовательницы, такой ракурс обусловлен глубоким различием между американским и русским способами коммуникации между участниками ритуала. В американской культуре обряд кодируется преимущественно телесными приемами родовспоможения, тогда как в русской культуре основным каналом для передачи символических сообщений, составляющих смысл ритуала, оказывается не использование техники, а вербальная коммуникация.
Исходя из культуральных особенностей, Белоусова во главу угла ставит анализ текстов двух важнейших участников современного родильного обряда – женщины (беременной, роженицы, матери) и помощника в родах, медицинского работника (врача, акушерки, нянечки). Совокупность действий и высказываний участников родов позволяет охарактеризовать это событие как модифицированной переходный обряд, который поныне сохраняет за собой важнейшие функции традиционного ритуала и является важнейшим механизмом коллективной памяти и средством поддержания социального порядка.
Современные роды в родильном доме укладываются в предложенную А. ван Геннепом трехчастную схему традиционной инициации: ритуальное выделение индивида из коллектива – пограничный период (фаза ритуальной смерти или бесстатустность) – реинкорпорация в коллектив, но уже в новом качестве. Эта информация представлена в ритуале в виде многочисленных символов, зачастую дублирующих друг друга: одни и те же сообщения могут быть закодированы по-разному и передаваться по разным каналам (например, лишение роженицы ее прежнего статуса в социуме в вербальном коде может быть представлено в виде инвективы, в акциональном – в виде лишения ее показателей статуса – одежды и драгоценностей, в пространственном – в виде изоляции от социума и т. п.).
Поведение медицинских работников и роженицы в роддоме подчинено их роли в ритуале и во многом диктуется принятыми в данной ситуации стереотипами поведения. Если роженица и новорожденный выступают в роли инициантов, то врачи выступают в роли посвятителей: они являются единственными носителями, монополистами «истинного» знания.
Представления акушеров-гинекологов далеко выходят за рамки концепции официальной медицины и обильно черпаются из сокровищницы народного опыта. Так, многие из используемых ими приемов и техник (например, пугание роженицы с целью вызвать роды) являются традиционными народными приемами.
Поскольку в пределах ритуала не существует спонтанной речи, всякое высказывание становится формулой. Таким образом, речь как медицинских работников, так и рожениц предстает в виде различных клише, а используемые ими речевые жанры переходят в разряд малых фольклорных жанров. Их задача – описать всамделишную реальность ритуала.
В первой фазе ритуала происходит лишение иницианта его статуса. В современном родильном доме ритуальное унижение женщины имеет четко выраженную временную локализацию: основная часть действий сотрудников роддома, имеющая своей целью унижение, происходит при поступлении роженицы в приемный покой, при санитарной обработке и «подготовке к родам». Временная локализация унижения является важным отличием родильного дома от любых других медицинских учреждений.
Белоусова пишет: «В «обычной» жизни беременная женщина обладает достаточно высоким социальным статусом, она уже в большой мере «состоялась»: как правило, она уже вышла замуж, овладела профессией, достигла некоторого материального благополучия, и главное – она уже практически мать. Но в ритуале ее статус «волшебным образом» невероятно снижается. Ей предписывается пассивность и беспрекословное послушание, покорное принятие нападок, ругани и оскорблений. Все это полностью соответствует традиционному поведению инициантов в описании Тэрнера: «Их поведение обычно пассивное или униженное; они должны беспрекословно подчиняться своим наставникам и принимать без жалоб несправедливое наказание» [Тэрнер 1983: 169]. И это обстоятельство нисколько не мешает тому, чтобы быть одним из главных действующих лиц ритуала: это специфика роли. Главный герой в ритуале играет пассивную роль: обряд совершается над ним, ему жестко предписывается недеяние [Байбурин 1993: 198]. По наблюдению Т.Ю. Власкиной, описывающей родильный обряд в донской казачьей традиции, «будучи не столько субъектом, сколько объектом ритуальных манипуляций, роженица, согласно традиционным нормам, как правило, бессловесна <…> Женщина в родах становится бессловесным пассивным телом…» [Власкина 1998: 4, 6]».
Очень важным представляется, что роженица должна самостоятельно настроиться на правильную волну и интуитивно услышать голос Традиции, диктующий линию ее поведения в ритуале (родах). Эта ситуация находит полную аналогию в мистериях античного времени, например, в обрядах Элевсина, когда у мистов (инициантов) в ходе обряда открывались «мистические органы», чему способствовало поведение жрецов.
Современные роды являются традиционным ритуалом, а не ритуализованным игровым поведением. «Он не разыгрывается, эти события происходят «на самом деле» в особой ритуальной реальности. Поэтому унижение иницианта должно быть настоящим, ритуал должен нести инициантам именно это сообщение и достигать цели – действительно унижать. Таким образом, роженица не может загородиться восприятием происходящего как игры, принять унижение «понарошку». И инициант, и посвятитель убеждены в серьезности происходящего. Однако на каком-то уровне и тот и другой осознают высокий статус матери и значительность таинства рождения, понимают, что осквернение священного возможно только здесь и только сейчас» (Белоусова Е.А.).
Здесь же следует упомянуть очень древний прием – ритуальный испуг. Считается, что задача этого приема – вызвать роды, однако мы можем обнаружить этот прием в структуре самых разных традиционных инициаций. Думается, что на сакральном уровне испуг должен не только индуцировать особое состояние сознания миста, но и «открыть двери» между мирами. Кроме того, испуг ознаменует начало второй фазы ритуала – стадию символической социальной смерти или бесстатусности роженицы.
Данное предположение подтверждается карнавальный характер родильного действа. В структуре традиционных годовых праздников карнавал связан с ритуалами почитания предков во время, когда открыты врата между мирами и мертвые получают доступ в мир живых. У эллинов данные обряды были связаны с чествованием возродившегося Диониса, а в Древнем Риме carrus navalis был связан с мистерией Изиды [Лауэнштайн 1996: 161]. У славян также был схожий праздник – Коляда, в ходе которого происходило ритуальное общение с предками. Белоусова пишет: «Мы считаем правомерным говорить о «карнавальности» родильного обряда, используя этот термин в широком смысле слова – для обозначения совокупности некоторых элементов ритуала, типологически сходных с карнавальными. Здесь мы присоединяемся к мнению П. Бёрка, который пишет, что в некотором смысле каждый праздник представляет собой карнавал в миниатюре, поскольку оправдывает «беспорядок» (инверсию нормы) и влечет за собой сходный репертуар традиционных форм. Используя термин «карнавальная стихия», Бёрк не пытается утверждать, что какие-то элементы карнавала как календарного праздника породили какие-либо элементы в составе других обрядов. Его утверждение состоит лишь в том, что многие праздники имеют общие элементы ритуала, и, поскольку карнавал был особенно важным наложением подобных элементов, возможно условное приложение термина к другим обрядам [Burke 1994: 199]. Таким образом, речь может идти ни в коем случае не о генетическом родстве между отдельными элементами родильного обряда и карнавала, но лишь о типологическом сходстве. Функция сходных элементов этих ритуалов различна, поскольку они связаны с двумя принципиально различными типами коммунитас: родильный обряд относится к обрядам повышения статуса, а карнавал – к обрядам перемены статуса [Тэрнер 1983: 231–241]».
Подчеркивает карнавальность происходящего присущий родам специфический юмор, в котором важное место занимают образы скабрезные шутки, неуместные и невозможные в какой-либо другой ситуации и отсылающие к сексуальным отношениям между роженицей и врачом. А также распространенность скатологических образов – к примеру, обычный педагогический прием для обучения потугам – аналогия с испражнением.
После завершения родов начинается третья стадия ритуала – реинкорпорация в социум в другом статусе. Прежде всего матери возвращается имя. Если до этого в разговорах с ней врач использовал обезличенную форму обращения: «женщина», «дорогуша» и др., то после родов он обычно спрашивает: «Как тебя зовут?» В утилитарном смысле это прием возвращения роженицы в «трезвое» состояние сознания, на сакральном же уровне – выполнение обряда имянаречения. Женщине возвращается высокий социальный статус, к ней начинают обращаться на «вы» и называть ее «мамочка». Третья стадия проходит в два этапа. Малый очистительный обряд длится до недели – пока женщина с ребенком находятся в родильном доме. Окончание этой части ритуала венчается «выкупом» – вознаграждением или подарками, которые отец ребенка дарит медицинским работникам. Аналогию этому обычаю можно найти в традиционной русской культуре. Бабка-повитуха получала вознаграждение сначала от роженицы после того, как через три дня покидала ее дом, а второй раз повитуха получала вознаграждение от общины после проведения обряда имянаречения ребенка и окончания большого очистительного периода (40 дней).
Итак, характеризуя поведение роженицы и ее близких с одной стороны и медицинского персонала с другой, можно с уверенностью сказать, что ими интуитивно предполагается, что правильное соблюдение ритуала обеспечивает благополучие ребенка и всей семьи в дальнейшем.
Белоусова делает следующее резюме: «Таким образом, картина мира современного человека остается в целом мифологической, и рациональные, научные представления искусственно вписываются в нее, иногда вытесняя старые, магические, а иногда просто остаются невостребованными. Действия и высказывания медицинских работников, независимо от того, репрезентируют они научную или народную культуру, играют одинаково важную роль для функционирования социума как организма, поскольку они в равной степени призваны обеспечивать систематическую смену и воспроизводство социальных статусов. Типологическое сопоставление комплекса действий и высказываний врачей, направленных на мать и на новорожденного, с традиционными формами «авторитетного знания» о деторождении (присущими, например, субкультуре повивальных бабок) позволяет сделать вывод о том, что социокультурный аспект этих действий и высказываний является в наши дни едва ли не более актуальным и значимым, чем собственно медицинский». Добавим от себя, что иррациональный страх акушеров перед рыжеволосыми роженицами, проявляющийся в стремлении при малейшей возможности использовать при родах кесарево сечение, несомненно, отсылает нас к архаичным представлениям и обрядам.
Последние годы получил распространение обычай присутствия мужа во время родов. Рационально этот обычай объясняется тем, что мужчина таким образом испытывает большее сопереживание роженице, лучше понимает, через какие страдания женщине пришлось пройти. Народная культура решает этот вопрос другим образом: в день благополучного родоразрешения Традиция предписывает кормить отца этого ребенка пересоленной и переперченной кашей, тем самым предоставляя ему возможность почувствовать сопричастность страданиям роженицы.
1.5. От травмы рождения к перинатальным матрицам
В 1924 году в книге «Травма рождения» ученик Фрейда психолог Отто Ранк предложил концепцию родовой травмы. По его мнению, особенно значимой для становления личности является проработка «травмы рождения». Действительно, рождение связано с переходом ребенка в абсолютно новую среду обитания. Меняется все: способ дыхания, способ кормления, условия гравитации и многое другое. В дальнейшем по мере взросления ребенок пройдет много обрядов перехода, но рождение – это единственная ситуация, когда переход осуществляется не на символическом уровне, а как объективный факт кардинального изменения среды и образа жизни. Значимым является не столько факт проживания этих революционных изменений, но и специфические нюансы родового процесса.
Британский психотерапевт Джеоф Грэхэм в книге «Как стать родителем самому себе» приводит следующие примеры.
1. Родоразрешение с применением щипцов. Младенцы, появившиеся на свет при помощи акушерских щипцов, в своей дальнейшей жизни в конфликтных ситуациях занимают пассивно-агрессивную позицию. Обычно они недовольны своей жизнью, у них часто болит голова, присутствует чувство вины на фоне зависимости от окружающих с одной стороны и стремления осуществлять гиперконтроль – с другой.
2. Запоздалые роды приводят к тому, что у ребенок вырастает нетерпеливым и требовательным, для него характерна острая реакция на ситуации проволочек, задержек, ожидания. Такие люди действую импульсивно, они не воспринимают логических доводов и в то же время неспособны к конструктивной переработке конфликта, предпочитая стратегию избегания.
3. Роды при многоплодной беременности. Такая ситуация может привести к проблемам, связанным в первую очередь с недостатком ресурсов, за которые приходится конкурировать уже в утробе матери. В последующей жизни данные переживания приводят к обостренной потребности в безопасности.
4. Роды с ягодичным предлежанием. Основная опасность при таких родах заключается в том, что голова младенца в определенный момент оказывается как бы защемленной, пережимая при этом пуповину, поэтому может возникнуть недостаток кислорода. В дальнейшей жизни травма удушья проявляется приступами паники и специфическим страхом «потерять голову».
5. Кесарево сечение. Младенцы, рожденные таким способом, лишены опыта прохождения по родовым путям, который аналогичен первому и важнейшему опыту борьбы за свою жизнь. Став взрослыми, они испытывают проблемы отстаивания своих интересов в конкурентной борьбе, а также зачастую сложности с самоидентификацией.
Необходимо подчеркнуть, что не все выводы Грэхэма видятся нам безупречными, однако в одном мы с ним согласны абсолютно – не всегда роды являются травмой настолько, что это приводит в будущем к формированию нервно-психических расстройств. Роды – естественный процесс у большинства людей.
Чешский психотерапевт Станислав Гроф (один из авторов и признанный лидер трансперсонального подхода) предложил теоретическое обоснование перинатальной психологии. Он выделяет четыре базовых перинатальных матрицы (БПМ), первая из которых относится к внутриматочному переживанию, предшествующему родам, а три остальных – к родовому процессу.
БПМ I – «матрица наивности» – о сроке начала формирования этой матрицы нет единого мнения. Одни исследователи настаивают на необходимости наличия сформированной коры головного мозга и указывают срок не ранее 22–24 недель беременности. Другие – приверженцы теорий волновой или родовой памяти – снижают срок вплоть до момента зачатия. На стадии БПМ I формируется жизненный потенциал человека. Эта стадия субъективно связана с переживаниями космоса, гармонии с мирозданием, райских садов или же в случае угрозы выкидыша или аборта – с вселенской угрозой. По всей видимости, «психологическая тоска утраченному по раю» во многом является воспоминанием о пребывании в матке.
БПМ II – «матрица жертвы» – формируется с момента начала родовой деятельности до момента полного или почти полного раскрытия шейки матки. Примерно соответствует первому периоду родов. Ребенок испытывает силы давления схваток, некоторую гипоксию, а «выход» из матки закрыт. При этом ребенок частично сам регулирует свои роды выбросом собственных гормонов в кровоток матери через плаценту. Гроф связал эту матрицу с переживаниями «жертвы» потому, что когда человеку плохо, на него давят и у него присутствует страх, что нет выхода – это состояние жертвы. При этом возникает чувство вины (изгнание из рая) и аутоагрессии: «я был плох, и меня изгнали». Возможно развитие травмы любви (любили, а потом причинили боль и выпихнули). В этой матрице нарабатывается пассивная сила («меня голыми руками не возьмешь, я сильный»), терпеливость, настойчивость, умение выживать. Человек умеет ждать, терпеть, переносить неудобства жизни.
БПМ III – «матрица борьбы» – формируется во время прохождения через родовой канал после того, как раскроется шейка матки, и головка плода опустится в область таза. Гроф связывает эту матрицу с путем героя. По сути, именно этот этап реконструируют и проигрывают различные инициационные ритуалы, этот же этап имитируется в самых разнообразных психотерапевтических техниках, призванных дать пациенту повторное переживание прохождения по родовым путям. В этой матрице нарабатывается активная сила («я поборюсь и справлюсь»), целеустремленность, храбрость, смелость
БПМ IV – «матрица свободы» – формируется в период от момента выхода ребенка на свет и всю первую неделю после родов. После тяжелого труда и переживаний родов ребенок получает свободу, его любят и принимают. В идеале мама должна взять ребенка на руки, дать грудь, ребенку необходимо почувствовать заботу, любовь, защищенность и свободу, облегчение.
1.6. Приемы воспитания
Как было сказано выше, воспитание характера ребенка следует начинать сразу после его рождения. Однако приемы, используемые для этой цели, имеют свои особенности. Рассмотрим их.
Прежде всего, ребенка нужно любить, понимать его потребности и уделять ему достаточное (не чрезмерное!) внимание. Уже с младенцем рекомендуется много разговаривать, при этом говорить с разными интонациями, чтобы он учился человеческому общению. Ребенок – не взрослый, поэтому родителям не следует проецировать на него свои привычки. Младенец нуждается в безопасности, которая требует стабильности пространства и времени. Чрезмерно яркие ощущения могут напугать ребенка, поэтому знакомить ребенка с окружающим миром и новыми людьми следует постепенно, ориентируясь на его реакции. В традиционной русской культуре первый месяц жизни ребенка видели только родители и другие самые близкие люди, с остальными членами рода-общины ребенка знакомили позже, а от общения с чужаками оберегали еще долгие годы. Для защиты от сглаза одежду детям шили из родительских нательных рубах, детям запрещалось называть чужим свое подлинное родовое имя, а в случае необходимости им должно было представиться прозвищем.
Важно подчеркнуть, что у ребенка должно быть свое выделенное место, предназначенное исключительно для него, обычно это кроватка или люлька. В этом месте новорожденный проводит большую часть времени, поэтому кроватка должна быть чистая, без запаха, располагаться в месте, исключающем сквозняк, в ночное время необходим ночник. Некоторые матери выбирают совместный с младенцем сон, мотивируя это удобством кормления. Это представляется неправильным. Во-первых, это нарушает процесс восстановления супружеских отношений (вплоть до того, что отцов выселяют в другую комнату или даже на кухню). Во-вторых, нарушается процесс сепарации (отделения) ребенка от матери. На символическом уровне сепарация совершается в ходе родильного ритуального обряда, который был рассмотрен выше. Однако в психологическом плане, этот процесс растянут во времени и имеет несколько стадий. В современности этот вопрос детально исследуется в психоаналитической школе объектных отношений, а в традиционной культуре был связан с последовательностью инициаций. Выделим самое важное – отделение от матери напрямую связано с формированием личности ребенка. У ребенка должно быть свое отдельное от матери, принадлежащее только ему безопасное пространство.
Острую дискуссию вызывает вопрос обязательности грудного вскармливания. Зачастую приверженцы естественного кормления чересчур фанатичны в своих убеждениях, что может нанести психологическую травму тем матерям, что в силу объективных обстоятельств вынуждены перейти на искусственное вскармливание. Приведу слова Дональда Вудса Винникотта, одного из самых известных детских психоаналитиков (учителя Бенджамина Спока), сказанные им в 1968 году: «Начну с того, что скажу: я хотел бы, чтобы мне не приписывали сентиментального отношения к матери, кормящей грудью, или агитации за кормление грудью. <…> Не приходится сомневаться, что значительное число людей в мире благополучно выросли и без опыта грудного вскармливания. Это значит, что у младенца есть и другие возможность испытать физическую близость с матерью. Однако, если вас интересует мое мнение, то я сожалею о каждом случае, когда мать не могла кормить ребенка грудью, просто потому, что считаю: мать или ребенок или же и мать и ребенок что-то теряют, не пережив этого опыта» [Винникотт 1998: 21]. Кроме того, приведу еще один аргумент, возможно, необычный: искусственное вскармливание предоставляет отцу уникальный шанс пережить удивительную близость с младенцем во время кормления. Данный опыт, несомненно, не только способствует улучшению отношений между отцом и ребенком, но и улучшает отношения между отцом и матерью. В животном мире можно наблюдать множество примеров, когда оба родителя выкармливают детеныша. Помимо этого, соска-пустышка является своеобразным тренажером, способствующим развитию артикуляционного аппарата.
