– А я призрак, – отозвался собеседник таким тоном, словно это было очевидно, и развел лапами – вернее, перчатками. – Представляешь, от меня осталось только это. А тела нет.
– А вас можно в зеркале увидеть? – спросил зачем-то Торн. – А то я читал, что в зеркале призраков всегда видно.
– В зеркале? – повторил Лукас. – В зерка… Никогда вот не задумывался! А давай попробуем.
От фортепиано отодвинулась маленькая табуретка, как будто кто-то встал с нее. Перчатки полетели к большому зеркалу на стене, и Торн тоже подошел к нему.
В отражении он увидел высокого статного волка с серебристой шерстью, в белых перчатках и в дорогом костюме с бабочкой. А рядом – того страшного щенка с выпученными глазами и пеной на губах.
– А ведь это вы были, – очень-очень тихо прошептал Торн, глядя в голубые глаза волка. – Тот пианист-виртуоз, да? С дочкой Ребеккой и женой Альбертой? Вы так красиво играли!..
– Только нет у меня, сынок, ни дочки, ни жены, – горестно вздохнул Лукас.
– И у меня нет, – пожал плечами Торн. – Ни мамы с папой, ни брата… Они сами меня отравили. А вы любили свою дочь? – хмуро поинтересовался Торн. Волк поднял глаза к потолку и улыбнулся:
– Очень любил. Она была моей маленькой принцессой. Я до сих пор грызу себя, что… убил ее.
Торн вздрогнул.
– Убили?
– Просто один очень, очень плохой зверь заставил меня…
– И меня, – проронил Торн.
– Он был в моей голове…
– И в моей.
– Он сводил меня с ума!
– И меня!
– И я не понимал, что творю!
– И я тоже! – выкрикнул Торн и одним ударом разбил зеркало с глядящей из него ехидной лабрадорьей мордочкой. – Я тоже свихнулся! Но мой плохой зверь – моя же семья! И я убил их и…
– Постой-постой! Но откуда тебе знать, что тебя отравили родители?
– А кто же? – удивился Торн.
Белые перчатки подняли с пола два осколка и соединили.
– Понимаешь, Торн, прежде чем обвинять кого-то или наказывать, надо разобраться. Я уверен, родители не хотели тебе зла. Давай вместе поразмыслим, что на самом деле произошло, а?
Щенок шмыгнул носом.
– Вы, наверное, были хорошим отцом… А вас убили?
– Нет. Я застрелился, чтобы не застрелить дочь. У меня до сих пор теплится надежда, что все-таки Ребекка жива. Но… вряд ли.
– Да что он знает? – настойчиво зашептал голос в голове. – Видишь, он счастливее тебя. А ты еще с ним разговариваешь?..
– У вас хоть надежда есть… – прошипел вдруг щенок, изменившись в мордочке. – А у меня?! Я-то жив! И кто еще мог подсыпать мне что-то в чай, кроме мамы?! И… они знали, что умрут! Они это были, точно! А вы… Все родители одинаковые! Вы бы тоже так сделали!.. Вы…
Торн замахнулся лапой, но кулак впечатался лишь в пустоту – у призраков ведь нет физических тел. Вконец обозлившись, щенок ударил по какой-то вазе, и та упала, разлетевшись на осколки. Торн охнул, когда один осколок впился ему в штанину и пулей выскочил из комнаты.
Глава десятая: Раздор
– Вы – что?! – ахнула Мэри, упирая кулаки в бока.
– Ходили в город, – совершенно спокойно ответила Бекка. Она спиной чувствовала, как Ланс, Джо, Карлос и остальные, включая и Дункана, наблюдают сквозь щелочку. Чуткие уши волчица улавливали беспокойное шушуканье и нестройный шепот: все гадали, чем кончится беседа Кровавой Мэри с ее любимицей.
В толпе детей стояла Луиса. Упитанная корова прикладывала ушко к прохладному черному дереву двери, опасаясь попасться на глаза лисы. Уж Луиса-то знала: если Мэри в гневе, лучше не быть в поле ее зрения, пока не остынет… Если вообще остынет.
Комната тонула во мраке. Окна, задернутые величественной тяжестью черного бархата, не пропускали света с улицы. Расставленные по комнате горящие свечи подергивали золотистыми языками.
У двери сидел высокий козел в синем камзоле. Его глаза с поперечными узкими зрачками холодно и невозмутимо взирали на две фигурки. Смиту было плевать на все и всех вокруг. Или почти на всех.
По знаку Мэри козел встал и плотнее закрыл дверь. Это не помешало особо юрким зверькам прильнуть к замочной скважине и сообщать остальным, что происходит.
– Я знаю, что мой отец ни при чем, – решительно процедила Бекка. – Это духи древних богов. Их появление наверняка связано с изменением в жизни города или чем-то еще, но это не относится к папиной сюите.
– С чего такая уверенность? – хмыкнула Мэри.
– С того, что Фараону не понадобилось бы вызывать богов.
– Эти боги больше похожи на неупокойников, – возразила Мэри. – Смуты. Паника в городе. А если богов подчинить себе – много смертей. Думаешь, Фараон бы не хотел этого?!
Ее тон не обещал ничего хорошего, но Бекку эти слова только раззадорили.
– Расскажи ты мне хоть что-то, я бы и не предпринимала ничего! И вообще… Ты не запрещала мне искать ответов! Не думаешь, что мне приелось скромно плестись у тебя в хвосте? Твоя организация – это тени, но я – не тень! Я – волчица, понимаешь? Мой народ в древности охотился стаями, но каждый волк хотел свободы! Я думала, что ты, и правда, меня выделила, – с горечью добавила Бекка, дотрагиваясь до браслета на хвосте. – Думала, что я, наконец, стала особенной в твоих глазах.
– Ты итак была особенной! – гневно выкрикнула лисица. – Я относилась к тебе, как к дочери! Ты ни в чем не нуждалась!
– Кроме твоего одобрения, – прошептала волчонок, сглатывая слезы. – Я служила тебе, как не служат королям. Я боготворила тебя! У меня возникает вопрос, Мэри: ты растила дочь или рабыню?
Повисло молчание – и в комнате, и в коридоре.
Луиса прижала оба передних копытца ко рту.
Лисица наклонилась и взяла Бекку лапкой за подбородок.
– Я позволяла тебе многое, девочка, – угрожающе нежно произнесла она. – Возможно, слишком многое… Давай так, моя принцесса. Ты сейчас поклонишься и скажешь, что сожалеешь…
– И ты скажешь все, что знаешь об этих богах? – испытующе буравила ее взглядом Бекка. Мэри нахмурилась еще сильнее.
– Я не обязана тебе что-либо объяснять. Мне надоели твои капризы! Кланяйся и иди. Забудем.
