Клятва Гиппо Кратоса
– Да… – загадочно улыбнулась волчица. – Идем… Пошли со мной…
И Торн, очарованный таинственным белым призраком, повиновался…
***
…Дом наполняла музыка…
Пара невидимых лап в белых перчатках касалась клавиш, и звуки фортепиано разносились по округе.
Дом был заброшен. Раньше уютное семейное гнездышко, теперь это были холодные стены с выбитыми окнами. В доме была дорогая мебель. Везде пахло пылью и плесенью.
Одним словом, музыка была красивая, а дом – нет.
Но Торна это не особенно расстраивало. Он уже примирился с мыслью, что у него нет родителей и нет нормального дома. А эта заброшка, куда его привела загадочная волчица, подходила ему просто идеально. Но музыка… Как могут играть в доме, где никто не живет? Его не прогонят?
– Прогонять будут – убьешь, – посоветовал щенок в голове. Торн потоптался немного в прихожей – дверь была открыта, и он вошел через секунду после того, как волчица растворилась в воздухе. Потом вздохнул и пошел на звук. Торн никогда не слышал такой чудесной музыки, хотя родители водили их с Дореном на концерты.
Также восхитительно было лишь на сольном вечере одного пианиста-виртуоза, волка… Эх, жаль память – решето! Хоть убей, Торн не мог вспомнить его имя. Но помнил, как в конце, перед финальной арией, волк встал, поклонился и произнес на весь зал, громко-громко:
– Я благодарю мою супругу Альберту за постоянную поддержку и за то, что она подарила мне достойную смену – дочку Ребекку!
Торнов отец тоже на паре вручений благодарил жену и упоминал сына – старшего, а про младшего предпочитал умалчивать.
Торн вошел в уютную комнату, похожую на большую веранду: круглая зала плавно переходила через распахнутые двери в круглый белый балкон. Невесомые белые шторы трепал, надувая парусами, ветер с ароматом цветов.
А в центре этого великолепия стояло фортепиано.
И на нем играла пара белых перчаток.
Торн смотрел на эти перчатки. Лап в них не было! И всего остального тоже.
Щенок вдруг понял, что не боится. В самом деле, как невидимка, играющий так искусно, может быть плохим? И разве сам Торн не плохой? Плохой, еще как! Значит, не стоит пугаться…
– Здравствуйте, – сказал Торн и не узнал своего голоса.
– Здравствуй, – ответила пустота, и музыка оборвалась. Но последние ее аккорды так и застыли в воздухе. – Как ты сюда попал, сынок?
– Меня привела волчица, – честно признался щенок.
– А-а… – неопределенно протянул невидимка.
– Сказала: отведет домой.
– Вот как…
– А как вас зовут?
– Лукас. А тебя?
– Торн.
– Торн, да? Хм, Торн… – задумчиво пробормотала пустота.
– Ага. Торн, – кивнул щенок. – А вы… Вас почему не видно?
– А я призрак, – отозвался собеседник таким тоном, словно это было очевидно, и развел лапами – вернее, перчатками. – Представляешь, от меня осталось только это. А тела нет.
– А вас можно в зеркале увидеть? – спросил зачем-то Торн. – А то я читал, что в зеркале призраков всегда видно.
– В зеркале? – повторил Лукас. – В зерка… Никогда вот не задумывался! А давай попробуем.
От фортепиано отодвинулась маленькая табуретка, как будто кто-то встал с нее. Перчатки полетели к большому зеркалу на стене, и Торн тоже подошел к нему.
В отражении он увидел высокого статного волка с серебристой шерстью, в белых перчатках и в дорогом костюме с бабочкой. А рядом – того страшного щенка с выпученными глазами и пеной на губах.
– А ведь это вы были, – очень-очень тихо прошептал Торн, глядя в голубые глаза волка. – Тот пианист-виртуоз, да? С дочкой Ребеккой и женой Альбертой? Вы так красиво играли!..
– Только нет у меня, сынок, ни дочки, ни жены, – горестно вздохнул Лукас.
– И у меня нет, – пожал плечами Торн. – Ни мамы с папой, ни брата… Они сами меня отравили. А вы любили свою дочь? – хмуро поинтересовался Торн. Волк поднял глаза к потолку и улыбнулся:
– Очень любил. Она была моей маленькой принцессой. Я до сих пор грызу себя, что… убил ее.
Торн вздрогнул.
– Убили?
– Просто один очень, очень плохой зверь заставил меня…
– И меня, – проронил Торн.
– Он был в моей голове…
– И в моей.
– Он сводил меня с ума!
– И меня!
– И я не понимал, что творю!
– И я тоже! – выкрикнул Торн и одним ударом разбил зеркало с глядящей из него ехидной лабрадорьей мордочкой. – Я тоже свихнулся! Но мой плохой зверь – моя же семья! И я убил их и…
– Постой-постой! Но откуда тебе знать, что тебя отравили родители?
– А кто же? – удивился Торн.
Белые перчатки подняли с пола два осколка и соединили.
– Понимаешь, Торн, прежде чем обвинять кого-то или наказывать, надо разобраться. Я уверен, родители не хотели тебе зла. Давай вместе поразмыслим, что на самом деле произошло, а?
Щенок шмыгнул носом.
– Вы, наверное, были хорошим отцом… А вас убили?
– Нет. Я застрелился, чтобы не застрелить дочь. У меня до сих пор теплится надежда, что все-таки Ребекка жива. Но… вряд ли.
– Да что он знает? – настойчиво зашептал голос в голове. – Видишь, он счастливее тебя. А ты еще с ним разговариваешь?..
– У вас хоть надежда есть… – прошипел вдруг щенок, изменившись в мордочке. – А у меня?! Я-то жив! И кто еще мог подсыпать мне что-то в чай, кроме мамы?! И… они знали, что умрут! Они это были, точно! А вы… Все родители одинаковые! Вы бы тоже так сделали!.. Вы…
Торн замахнулся лапой, но кулак впечатался лишь в пустоту – у призраков ведь нет физических тел. Вконец обозлившись, щенок ударил по какой-то вазе, и та упала, разлетевшись на осколки. Торн охнул, когда один осколок впился ему в штанину и пулей выскочил из комнаты.
Глава десятая: Раздор
– Вы – что?! – ахнула Мэри, упирая кулаки в бока.
– Ходили в город, – совершенно спокойно ответила Бекка. Она спиной чувствовала, как Ланс, Джо, Карлос и остальные, включая и Дункана, наблюдают сквозь щелочку. Чуткие уши волчица улавливали беспокойное шушуканье и нестройный шепот: все гадали, чем кончится беседа Кровавой Мэри с ее любимицей.
В толпе детей стояла Луиса. Упитанная корова прикладывала ушко к прохладному черному дереву двери, опасаясь попасться на глаза лисы. Уж Луиса-то знала: если Мэри в гневе, лучше не быть в поле ее зрения, пока не остынет… Если вообще остынет.
Комната тонула во мраке. Окна, задернутые величественной тяжестью черного бархата, не пропускали света с улицы. Расставленные по комнате горящие свечи подергивали золотистыми языками.
У двери сидел высокий козел в синем камзоле. Его глаза с поперечными узкими зрачками холодно и невозмутимо взирали на две фигурки. Смиту было плевать на все и всех вокруг. Или почти на всех.
По знаку Мэри козел встал и плотнее закрыл дверь. Это не помешало особо юрким зверькам прильнуть к замочной скважине и сообщать остальным, что происходит.
– Я знаю, что мой отец ни при чем, – решительно процедила Бекка. – Это духи древних богов. Их появление наверняка связано с изменением в жизни города или чем-то еще, но это не относится к папиной сюите.
– С чего такая уверенность? – хмыкнула Мэри.
– С того, что Фараону не понадобилось бы вызывать богов.
– Эти боги больше похожи на неупокойников, – возразила Мэри. – Смуты. Паника в городе. А если богов подчинить себе – много смертей. Думаешь, Фараон бы не хотел этого?!
Ее тон не обещал ничего хорошего, но Бекку эти слова только раззадорили.
– Расскажи ты мне хоть что-то, я бы и не предпринимала ничего! И вообще… Ты не запрещала мне искать ответов! Не думаешь, что мне приелось скромно плестись у тебя в хвосте? Твоя организация – это тени, но я – не тень! Я – волчица, понимаешь? Мой народ в древности охотился стаями, но каждый волк хотел свободы! Я думала, что ты, и правда, меня выделила, – с горечью добавила Бекка, дотрагиваясь до браслета на хвосте. – Думала, что я, наконец, стала особенной в твоих глазах.
– Ты итак была особенной! – гневно выкрикнула лисица. – Я относилась к тебе, как к дочери! Ты ни в чем не нуждалась!
– Кроме твоего одобрения, – прошептала волчонок, сглатывая слезы. – Я служила тебе, как не служат королям. Я боготворила тебя! У меня возникает вопрос, Мэри: ты растила дочь или рабыню?
Повисло молчание – и в комнате, и в коридоре.
Луиса прижала оба передних копытца ко рту.
Лисица наклонилась и взяла Бекку лапкой за подбородок.
– Я позволяла тебе многое, девочка, – угрожающе нежно произнесла она. – Возможно, слишком многое… Давай так, моя принцесса. Ты сейчас поклонишься и скажешь, что сожалеешь…
– И ты скажешь все, что знаешь об этих богах? – испытующе буравила ее взглядом Бекка. Мэри нахмурилась еще сильнее.
– Я не обязана тебе что-либо объяснять. Мне надоели твои капризы! Кланяйся и иди. Забудем.
Бекка не шелохнулась. Ее голубые глаза, большие, как круглые бездонные озера, впивались в острые, узкие глаза Мэри, похожие на пятна запекшейся крови.
Маленькая волчица сказала только одно-единственное слово:
– Нет.
Это «нет» зазвенело в воздухе, отскочив, как эхо, от стен.
Луиса в коридоре упала в обморок, придавив чей-то хвост.
Смит поперхнулся.
Мэри похолодела.
– Ч-что? – тихо спросила она, надеясь, что ослышалась.
– Нет, – повторила громче и увереннее Бекка и, сама подивившись, как легко ей далось это слово, сказала еще, уже себе: – Нет. Нет!
Мэри моргнула, силясь вернуть самообладание.
– Я, видно, ставила не на ту лошадку. Ты подвела меня, Ребекка Ноут.
Маленькая волчица неожиданно улыбнулась и помотала головой:
– Мэри, я… Я так страшно, страшно подвожу всех вокруг! Я обещала маме стать леди – и как, вышло? Папа видел во мне великую пианистку – что, получилось? А ты… Не знаю, кем ты меня делала – преемницей или пешкой с красивым названием «правая лапа»… Только – никак! Да, подвела я тебя, представь! Но чем? Что не отпросилась, как пай-девочка? Или что перечу тебе? А, может, это ты меня подвела?.. Да, ты, и не смотри так!
– Ты даже не поняла, во что ввязалась, когда полезла в это дело! – сипло возразила Мэри.
– Так расскажи!
– Нет! И закончим!
Бекка вдохнула поглубже, готовясь сказать что-то, но, вдруг ухмыльнувшись какой-то своей мысли, просто сказала:
– Ладно. Так мы не вернемся к этому разговору? Ты точно не хочешь рассказать?
Мэри все это уже надоело. Бекка вела себя всегда довольно развязно, но сейчас уже откровенно наглела. Лисица мечтала побыстрее закончить разговор и остаться в одиночестве.
– Да. Точно. Можешь идти.
Смит молча поднялся и распахнул дверь, от которой быстренько отхлынула кучка зверьков и очнувшаяся корова.
Луиса вошла к Мэри. Смит не собирался ее впускать, но корова буквально снесла его наземь.
Бекка тем временем гордо и невозмутимо прошествовала в свою комнату. Дункан поспешил нагнать ее.
– Ты что-то задумала? – шепотом спросил куница, когда они остались в Беккиной спальне один на один. Маленькая волчица плюхнулась на кровать и закрыла глаза.
– Ду-Ду, – тихонько шепнула она, – если я захочу уйти, то ты будешь со мной или тут останешься?
Дункан присел на краешек кровати.
– Уйти? Куда уйти?
Бекка положила подбородок на колени и внимательно посмотрела на куницу.
– Не куда, а откуда. Отсюда, Куцехвостик.
– Не глупи, пожалуйста, – попросил Дункан, но как-то неуверенно. – Мэри же тебя любит, а ты – ее. Она… Она тебе, как мама, разве нет? Вторая мама – ты сама говорила, помнишь?
– А она и есть вторая мама, – пожала плечами Бекка. – Мам ведь не выбирают… И она… Может, она и не любит меня. Просто я ей вечно в рот заглядывала, все делала, каждое слово ловила…
– Но разве она не наградила тебя? – кивнул Дункан на серьгу.
Бекка яростно сорвала с хвоста браслет и вынула золотое кольцо, чуть не разорвав собственное ухо.
– Наградила?! Нет, Ду-Ду, это не награда! Ей ведь выгодно, если у меня будет своя команда! Ее может предать весь мир, но я век останусь ей верна! Господи… Как же я раньше этого не замечала?.. – И Бекка залилась слезами.
Дункан неловко коснулся ее плеча лапкой, не зная, что делать.
– Ну… Ну, не плачь, а?.. Я это… Я с тобой буду.
Бекка всхлипнула.
– Правда?..
– Конечно, – закивал куница. – Я же этот… твой подопечный, вот! Твой, а не Мэрин! Так что не реви и… Это…
– Мэри все это время хранила от меня какую-то тайну, связанную с папой и его последней сюитой. И… Фараоном, – покачала головой маленькая волчица, обращаясь скорее к себе, чем к Дункану. – Какая же она мне мама, если у нее от меня такие страшные секреты?
– Ну, хочешь, я тебе расскажу свой секрет? – совсем отчаявшись, сказал Дункан.
– Он страшный?
– Очень… Помнишь, я говорил тебе про отца?
– Ну?
– Я не рассказал, почему остался один. Теперь хочу рассказать. Мой… Мой папа – ученый, профессор Кунис, а маму я не помню. Но мне и с папой жилось неплохо, хотя готовил он ужасно и был страшно рассеянный – вечно терял очки, путал соль с сахаром и постоянно забывал взять на прогулку зонт… Но нам, правда, жилось замечательно, честно! Пока… Пока ему не заказали какой-то бред… Заказчика я, правда, не видел, но вот заказ… Странный он был. Папе обещали заплатить большие деньги за состав, сделанный не по формулам, а по… По нотам.
– И что?
– И ничего. Папа не смог, и его убили звери в черном… Ночью. Потому что ноты он уже видел и мог разболтать кому… А я убежал. Но все, что потом, – опасливо прибавил Дункан. – Насчет того, что я воровал еду и плохого не хотел, – это правда. В подвале я жил уже после убийства отца. Подвал был пустой и никому не нужный… А на улице холодно… Ну, и…
– И давно это случилось? – сочувственно поинтересовалась Бекка.
– Чуть больше года назад…
Бекка обняла Дункана за шею.
– Так ты уверен, что убежишь со мной?
– Да. Да, я уверен.
– Хорошо. Тогда… Тогда вместе будем искать ответы. Потому что в двух вещах я точно уверена: во-первых, твоего папу тоже убил Фараон. А во-вторых: лишь в одном месте можно найти ответы на все вопросы! – Бекка отерла слезы лапкой и решительно заявила: – С Мэри или без нее, но я должна все выяснить!
***
Луиса громко захлопнула за собой дверь и с оглушительным топаньем направилась к Мэри. Смит даже присвистнул.
– Ну, вот что, лапушка! – дрожа от гнева, промычала Луиса, сбивая Мэри с лап – она упала в кресло. – Я все понимаю, но это… Это… Не проще было просто сказать ей: не знаю я ничего, но тебя люблю!
– Я так и сказала, – раздраженно процедила Мэри. – Почти…
– Почти! – негодующе взвыла Луиса. – Почти! Ха! Да ты… Вот что: права наша девочка! Она тебе все делала, а ты ее использовала только! Да, да, да!
– Я пытаюсь уберечь ее, – стиснула зубы лисица.
– От правды не уберегают, – припечатала корова. – К тому же, голубушка, согласись: ты сама ничегошеньки наверняка не знаешь.
– Ну, у меня есть предположения, – уже не так уверенно заметила Мэри.
– Ладушки, – топнула ножкой Луиса и приземлилась в другое кресло (в котором как раз устроился Смит… Беднягу так придавило, что козел и пошевелиться не мог). – Тогда ты извинишься перед девочкой.
– Но это она должна извиняться! – возразила Мэри.
– За что? – настойчиво спросила Луиса. – Она не могла тебя ослушиваться, потому что ты и не говорила: Бекка, не лезь в эти дела! Тебе пора перестать распоряжаться детьми, как вещами, милочка. И зря ты ушла от нормального, честного разговора… Давай-ка ты пригласишь ее завтра попить вместе чаю, – примирительно добавила она.
– Крови, – отрывисто поправила Мэри, глядя в сторону.
– Нет, чаю. Пойми, Бекка – уж давно не призрак. Ей не нужна кровь, она не вампир! И она – не ты. Да, это самое главное, лапушка… Бекка – не ты. Она и после смерти живая. А ты… Уж прости, но ты и при жизни была мертвая. И Крис…
Острые когти лисицы впились корове в плечо, разодрав нежный шелк рукавов и белую шкуру.
– Ни слова, – прошипела Мэри, резко вырывая когти из плеча Луисы и слизывая с лапы узким языком красные капли. – Оставь меня. Хочу побыть одна.
Луиса усмехнулась, смахнула с плеча кровь и удалилась с высоко поднятой головой. Смит молча вышел следом.
Лисица раздвинула шторы и распахнула настежь окно, впуская в комнату серебристый свет луны, мелькавший среди туч, и ледяные потоки благословенной небесной влаги.
Мэри протянула лапы навстречу дождю, ловя капли влаги, режущие не хуже остро наточенного кинжала.
Лап Мэри коснулись прозрачные белые лапы – это была не та особа, что встретилась Луисе и которую видел Дункан. Она была много младше и слабее. Или все же нет?
Красавицу с белой призрачной шерсткой звали Амэ-Оками. Или Амэ-Онна. Женщина Дождя… Волчица Дождя!
– Я надеялась, ты никогда не придешь… – хрипло прошептала лисица.
– И я надеялась, что не придется к тебе тащиться, – презрительно скривилась Оками. – У тебя тут ужасно. Правда. Как вы там говорите?.. Вулфджиния для влюбленных? Вздор! Она для волков! Ты же знаешь… Волков из нашего рода убили, а из-за тебя может погибнуть последний волк нашего племени!
Мэри только вздохнула…
Разговор предстоял долгий.
Глава одиннадцатая: Записка
Под покровом ночи, в тишине пахнущего дождем мрака, в объятиях мокрой листвы и влажной травы из-за ворот сада Кровавой Мэри выскользнули две фигурки.
На их счастье, дождь кончился почти так же неожиданно, как начался.
– Стоять! Куда это вы?
Волчонок остановилась и уставилась, не мигая, в глаза белого ежа, светящегося в темноте.
Мистер Гарден умер давно и хорошо знал жизнь. Он знал, когда так смотрят.
А еще он видел за их с Дунканом спинами рюкзаки. Одеты они были не в черные наряды тайных рядов лисицы. На Беккином хвосте больше не красовался браслет, а в ухе не блестела серьга.
– Быстрей. Сюда! – прошипел Гарден, раздвигая лапками кусты роз. – Здесь подземный лаз, о котором никто не знает… А ворота перед самым окном Мэри. Она все увидит.
Бекка кивнула ежу и, встав на носочки, чмокнула его в прозрачную щеку. Дункан просто сказал вежливо «спасибо» и нырнул в остро пахнущую влажной почвой яму.
– Ты вот так просто ему поверила? – тихо спросил он, когда они с Беккой, словно древние племена кротов, гуськом ползли по грязному земляному полу лаза. – Мне казалось, вы терпеть друг друга не можете…
– Если каждый второй видит в тебе лишь вещь или хочет убить, начинаешь считать каждого первого другом, – отозвалась маленькая волчица, даже не обернувшись.
До конца подземного коридора добирались молча, тяжело дыша – воздуха не хватало; на поверхность зверьки выбрались посреди леса. Бекка быстро огляделась и дернула подбородком вправо.
– Нам туда! Пошли. К рассвету доберемся до мельницы.
– Но где мы? – опасливо уточнил Дункан.
Волчонок взяла его за лапу.
– Примерно метрах в сорока от дома Мэри. Не бойся. Нашу пропажу обнаружат только утром. Поэтому надо поспешить…
– Знаешь, – вдруг признался Дункан, – я ведь так и не понял до конца, где он.
– Кто?
– Дом. Я помню, как мы шли к нему по городу. А потом – туман, и – оп! – мы уже там. Потом уходим из дома – ап! – и уже город!
Бекка задумчиво подняла глаза на серое, будто свинцовое небо.
– Этот дом нереален. Он сразу везде и нигде. Но вообще-то он в самой чаще леса, – поспешно прибавила она. – Только об этом было запрещено говорить… Ну, да теперь-то я ей не принадлежу.
– Ты не станешь жалеть? – спросил Дункан. Бекка нахмурилась.
– Стану. Но я и о маме с папой жалела. Изменило это что-то?
Куница ничего не ответил. Темнота неожиданно стала еще чернее, запахи еще острее, а едва уловимые шумы – громче.
Куница машинально прижался к волчонку, и Бекка прыснула.
– Ха! Боишься?
– Боюсь, – честно признался Дункан. – А ты не боишься?
– И никогда не боялась, – самодовольно вздернула носик Бекка. – Чтоб ты знал, невозможно бояться таких же, как ты сам! Ну, вот ты же не боишься куниц?
– Сравнила, тоже мне!
Помолчали.
– А почему ты не взяла никаких украшений? – осторожно уточнил он. – Я видел, у тебя там и бусики были в комнате, и еще…
– Мне все это дарила Мэри, – вздохнула Бекка. – Я взяла только вот эту шкатулочку в виде полной луны… Она меньше ладони, но красивая, да? Ее мне подарила Луиса на десятилетие… Это настоящий бриллиант на крышке, представляешь? Наверно, даже у королев нет такой красоты…
– Ага-а… А все-таки куда мы пойдем?
– Я же сказала тебе, что нам надо в место, где найдутся ответы… – прошептала Бекка. – И это место… Мой дом.
Дункан молча и с готовностью пожал ее лапу, как бы говоря, что пойдет с ней до конца.
***
– Вот, – выдохнула Бекка несколькими часами позже, когда они подошли к воротам заброшенного сада. Ржавые ворота были распахнуты настежь, и друзья беспрепятственно вошли внутрь, окунувшись в запахи ночных цветов, плесени и диких растений.
Рассвет едва-едва забрезжил над горизонтом, бросая невпопад розовато-желтые лучи то туда, то сюда, словно ропща наполнить красками день.
– Жутковато тут… – пробормотал Дункан, с опаской поглядывая на сорняки и на большой дом, еще более устрашающий и заброшенный, чем дом Мэри.
– Лес не нравится, сад не нравится – тебе не угодишь, – усмехнулась Бекка.
– Ты здесь бывала после… – Дункан не закончил фразу, не подобрав нужных слов. Но спутница его итак поняла.
– Нет. Я не быва…
Бекка тоже недоговорила, но по другой причине: до ее чуткого слуха донеслись звуки фортепиано. Сначала маленькая волчица подумала, что кто-то забрался в дом и посмел сесть за отцовский инструмент, но новая догадка пригвоздила ее к земле.
Так никто на свете не сыграет. Никто, кроме отца.
– Что это? – тихо спросил Дункан. Бекка не отрывала взгляда от первого окна слева. Именно там раньше стояло фортепиано. И именно оттуда доносились чарующие звуки…
– Быть не может… – проговорила маленькая волчица и почти бегом направилась к дому. Куница поспешил следом.
Бекка влетела в прихожую, пересекла коридор и…
– Папа?..
Белые перчатки замерли в воздухе. Музыка оборвалась.
Бекка так и осталась стоять в дверном проеме.
Перчатки медленно взлетели повыше и осторожно приблизились к ней.
– Кто вы? – произнес голос Лукаса. Бекка раскрыла рот и тут же захлопнула.
А, действительно, кто она? Она – бывшая подчиненная Кровавой Мэри и ее же приемная дочь. Вернее, была ею еще вчера. А сегодня… А кто она?
– Скажи мне сам, – глухо попросила маленькая волчица и достала из рюкзака плюшевого медвежонка. Вот уж на кого прожитые годы не действовали. Такой же безмятежный и лупоглазый.
Перчатка, зависшая где-то на уровне Беккиного носа, потянулась к ее мордочке и нерешительно провела по щеке.
– Моя… принцесса?
Дункан стоял за ее спиной и удивленно смотрел, как лапки волчонка обвиваются вокруг чего-то невидимого, как перчатки гладят ее по серым ушкам, и Бекка тихо плачет:
– Я дома, папочка…
***
– Бекка убежала!
Мэри поперхнулась и угрожающе тихо сказала:
– Что?
Смит, сидевший между ними с Луисой за завтраком, незаметно хлопнул себя по колену:
– Ну, умница!
Дин спрятал ухмылку, деликатно отвернувшись, и сделал вид, что заполняет бокал госпожи.
Дина победоносно протянула Мэри сложенный вдвое листочек бумаги.
– Вот! Ее прощальное письмецо! И Дункан тоже ушел с ней! – ябедничала она, пока Мэри хмуро читала записку. – Они и маски оставили, и костюмы! Больше того, – продолжала она, – Бекка, эта дворняга, а не волчица, оставила и серьгу, и браслет! Она не понимала оказанной чести, но я не повторю ее ошибок…
Мэри подняла жгучий взгляд от бумаги и вздернула бровь.
– Не повторишь? По-твоему, у тебя будет такая возможность?
Ласка легкомысленно пожала плечами и махнула хвостиком – блеснул в свете свечей Беккин браслет.
– Конечно! Чем я хуже?
Мордочка лисицы напряглась, но тон остался нежным:
– А кто, позволь спросить, так тебя отделал?
Дина наморщила носик – кроме фонаря под глазом, синяки чернели по всему ее телу, а перебитые передние лапы были неумело перевязаны Карлосом. Да еще и клок шерсти на затылке был выдран острыми волчьими зубами.
– Бекка. Но уж я-то ей тоже задала!
– Да ладно? – вырвалось у Смита. – Что-то я у нее и царапинки не заметил!
– Выходит, ты не сумела даже дать ей должный отпор, – сделала вывод Мэри. – Забавно, да? Тогда с чего ты взяла, что можешь брать награду победителя просто потому, что Бекка отказалась от приза?
Ласка сглотнула.
– Ну… Ведь она же ушла… Вам нужна правая лапа, госпожа!
– Мне не нужны такие лапы, как ты – и неважно, правые, левые, и целые ли.