Продолжение не следует

Вот ее убили вроде бы насовсем, но на куски не разорвали и, что самое существенное – не обезглавили. И тогда она постепенно в течение всего оставшегося светового дня набирает в себе жизненную силу, а на закате – р-раз, и оживает! И может мгновенно сориентироваться и прыгнуть на ближайшее теплокровное существо, а именно на человека, в котором чувствует угрозу.

Осторожный скепсис отдельных слушателей Василий походя отмел. Факт полной неподвижности адского порождения не менее получаса только на наших глазах авторитетно объяснил врожденным коварством и замедлением жизненных процессов. Неверующим было предложено убедиться в наличии о-очень редкого сердцебиения в груди монстра путем аускультации, если по-русски – прослушивания. У нас вон в медпункте и фонендоскоп есть… Желающих почему-то не нашлось. Рассказ продолжался, напряжение нарастало. Курить большинству как-то расхотелось.

…Смертоносного яда к моменту возрождения у нее набирается до х…, гм, в общем, достаточно. Ответственные за это железы в условиях посттравматической гипоксии активизируются, поэтому возможна практически моментальная кончина укушенного. Так что для полной гарантии летального исхода ползучей твари змеиную голову надо обязательно отрубить, желательно до захода солнца. Иначе, не ровен час…

Как бы прислушиваясь напоследок, солнечный круг, ставший к этой минуте зловеще-багровым, вплотную прижался к кромке леса. По двору поползли тени, похолодало, но уходить никто не спешил. Общее внимание было приковано к лежавшему в середине «курилки» длинному телу, причудливо изогнутому в виде латинской буквы «S».

Надо отметить, наш стройотряд состоял исключительно из студентов-медиков. Грубо говоря, никак не лопухов в плане биологических познаний. Многие и до поступления в альма-матер успели прочесть не одну книжку, кроме школьного курса зоологии, в биологических олимпиадах участвовали. И тем не менее слушали, затаив дыхание. Солнышко тем временем потихоньку снижалось-склонялось, да и зашло окончательно…

В каком только качестве не использовались советские сельские школы! Это и кладезь знаний, и основа производственной ориентации. Промежуточные склады, амбары, импровизированные временные гостиницы, пионерлагеря. И многое еще.

Тем жарким летом последней четверти двадцатого века школа в белорусской деревеньке Подворица стала базой для «Гиппократа». Не древнегреческого, а вполне современного. В бревенчатые стены на два летних месяца вселился студенческий строительный отряд с таким гордым названием. Ясно – из мединститута.

Отряды создавались в каждом ВУЗе, да и многие техникумы организовывали свои. Польза для страны очевидная – практически дармовая рабсила на летние месяцы, когда штатные трудяги стремятся в отпуска. Да и занять молодежь, чтобы не шлялась где и как попало, не искала себе приключений на филейные места и не создавала проблем органам внутренних дел.

Вот и разъезжались после летней сессии по разным весям всевозможные «Альфы», «Омеги», «Интегралы», «Эскулапы» и тому подобные ватаги молодых, задорных, в основном не ленивых оболтусов.

Дел сезонным работникам в Союзе сыскивалось великое множество. Это и мелиорация, как в нашем случае, и строительство, и прокладка дорог – шоссейных и железных, и уборка урожая овощей-фруктов, вплоть до солнечной Молдавии и Крыма, даже археологические раскопки (!).

В школе нашлось все для нужд студентов-тружеников. Солидное, Т-образное в плане, одноэтажное сооружение послевоенной постройки, но вполне крепкое. Два просторных, метров семь на восемь, класса стали спальнями для «бойцов», совсем маленький кабинет директора принял командира с комиссаром.

Кабинет завуча, он же учительская, с удобным во всех отношениях отдельным входом, отдали девушкам. В отряд зачислили четверых – в основном поварами, а заодно и подсобными «бойчихами». Наши барышни в работе от парней не отставали, маникюр не берегли, не кочевряжились – вкалывали наравне и на дерновке, и с лопатами… Молодцы, одним словом, если допустить такую оценку применительно к женскому полу.

Импровизированный спортивный зал размещался на открытом воздухе – просто огороженная площадка. У нас он славно поработал по основному назначению: турник и брусья укрепили, футбольные ворота подновили, подлатали и натянули волейбольную сетку. Как ни припахивай молодежь, а побегать-попрыгать с мячиком, на перекладинах повертеться, железки потягать желающие всегда найдутся.

Душевой как не было, так и не появилась. Откуда бы ей взяться – средств на такие нужды не выделялось… Водные процедуры бойцы принимали прямо возле колодца, чистейшей ледяной воды в нем хватало с избытком. Имелась своя банька, в ней регулярно грели воду для желающих блюсти гигиену. Туалет – в дальнем конце двора – почистили, и вполне сгодился. Типа сортир, с соответствующими «М» и «Ж». Вот примерно так и организовался быт. В целом разместились вполне комфортно, не хуже, чем в не самых современных институтских общагах.

Во двор прикатили вагончик на два отсека, один – медпункт, второй – штаб, совмещенный с «красным уголком», вроде микро-музея. Там на стенке вымпел, типа знамя, тумбочка с красивыми бумажками, и всегда образцово заправленная койка «почетного бойца». Им у нас числился один из легендарных партизан –то ли Заслонов, то ли Шмырёв, не суть важно.

Кстати, кровать почетному выделили гораздо лучше наших, бэушных – новенькую, блестящую. Она, по отзывам отдельных везунчиков, имевших возможность ознакомиться с вопросом вплотную, даже не скрипела…

Идеальный внешний вид музейной койки регулярно обновлялся. И белье менялось едва ли не ежедневно, ибо хотя официально она пустовала, но периодически использовалась. Для нужд влюбленных – все окрестные поля-луга с перелесками, ну а если дождь? Словом, может, не еженощно, но не простаивала коечка, это точно….

Посреди школьного двора разбили «линейку» для утреннего построения, чтобы на работу не валить толпой, как шарага какая-нибудь, а отправляться строем, предварительно получив задачу. Почти как в армии или пионерском лагере.

Луговину позади школы в день заселения отряда выкосили, и при уборке скошенной травки обнаружились два продолговатых, темно-серых в клеточку трупика. Змейки. Махонькие такие гадючки… Тут бы встревожиться, но – сойдет, они же людей боятся, школьников не трогали, студентов подавно не потревожат…

Кроме спальных помещений была в школьном доме и хозяйственная часть. То есть кухня со столовой, в заднем, третьем крыле здания. Вот в углу, образованном одним из классов и столовой, и помещалась наша курилка.

В домике при школе, называемом по-старинному «флигель», обитала семья педагогов, по совместительству преподававших самые разнообразные предметы. У них целое хозяйство – свиньи, корова с телкой, куры, утки… Общаться по всяким бытовым вопросам нам приходилось с главой семейства, его называли либо просто «хозяин», либо уважительно, по отчеству, Бронислав Титович. Титыч, если уж совсем по-свойски.

Итак, закат свершился.

И во внезапно наступившей какой-то нехорошей тишине вдруг вопросительно тявкнула сидевшая у Васиных ног всеобщая любимица Гекла. О ней чуть позже, но в тот вечер ее партия прозвучала как сигнал к началу главного действа. Третий звонок. Что-то явно должно было произойти. И произошло.

В сгущающихся сумерках замершей аудитории показалось: толстый змеиный хвост шевельнулся!

– А-а-а, ты так, гадина! – и Юра, с неизвестно откуда взявшимся в мускулистой руке топором, бросился на врага.

Удар, другой!.. Далее – как в песне. Эх, раз, еще раз, еще много-много раз… Оставшееся от чудовища через несколько секунд скорее напоминало экзотический фарш, чем недавний метровый шланг.

– Ну, – флегматично осведомился рыжий Славик, Юрин напарник по бригаде и сосед по «казарме», – А как же теперь с браслетами?

Останки змея-Горыныча отважный рубщик на совковой лопате отнес в хозяйство педагогов, на корм кому придется.

– Давай сюды свае мяса, – с этими словами Титыч утилизировал дичь, – Буслы вон ловяць ды ядуць змей, чаму курыца не будзе? Яна хоць i не лётае, але ж таксама птушка!..

Кровавое пятно на арене в лучших традициях корриды присыпали песочком, и драму сочли завершенной.

Кому доводилось летом носить робу с эмблемой на спине, согласятся: стройотряд – самое веселое место на планете! Особенно когда являются гости. Визиты случались оригинальные, на них надо остановиться подробнее.

Что в одной спальне полтора десятка лбов – ничего особенного, в армейских казармах по сотне спят, и нормально. Окна, ясное дело, не закрывали ни днем, ни на ночь, иначе же задохнуться можно! Хлопцы здоровые, пищеварение у всех вполне исправное.

Это нам открытое окно – отдушина, а кое-кому может послужить и дверью. Уже упомянутый спортивный малый Юра почти каждую ночь гулял допоздна, а чаще до рассвета. У них с одной из девушек случилась вполне серьезная любовь. Она, разумеется, тоже наша, медичка, курсом старше, Танюша… Юрик ласково величал ее «малыш». Безжалостно изрубленный змеиный браслет предназначался именно ей. Как-то уже с рассветом влюбленный возвратился, улегся – поспать ему, бедняге, осталось всего часа два – и тут на подоконник взлетел радостный рябой петушище.

Петухов в хозяйстве Титыча было двое. Одного звали Петя, и он по петушиным делам с курами проходил основным, а другого, беленького, тоже крупного, прозвали «джентльмен», как в анекдоте. Ибо за все лето ни разу не был уличен в неуважительном отношении к пеструшкам-несушкам… Если попросту – не топтал кур, и всё тут. Может, по масти они ему не подходили – сам-то белоснежный абсолютно…

Итак, пестрый кочет Петя, каждую зарю будивший нас и заодно всю округу пронзительно-надтреснутым кличем, облюбовал для утренней распевки именно Юрино окошко. Тот обычно крепко спал, натянув на голову одеяло, и на голос рассветного певца – ноль внимания. Но сегодня заснуть не успел, о чем петуху пришлось пожалеть.

Взлетев на подоконник, красавец приосанился, расправил хвост, захлопал крыльями и бодро начал:

– Ку-ка-ре!.. – но закончить арию не успел.

Мощный удар справа с импортным названием «хук» поразил петуха прямо в клюв… Возмущенно кудахнув, птица отлетела на полметра вверх-назад, приземлилась и помчалась по направлению к курятнику, что-то по-своему лопоча. Типа: «Ну, погоди, боксер, поедете на свой канал, тут-то я тебе коечку и обга-ажу! И курочек приведу…» Увалень Славик, приоткрыв один глаз, со знанием дела задумчиво и хрипло со сна прокомментировал:

– Умирать побежал…

Еще одно предутреннее возвращение влюбленного кулачного бойца было отмечено и вовсе душераздирающей сценой.

В нашем «мальчиковом» спальном классе размещалась и совершенно необычная по тем временам барышня. Молоденький щенок. Сучка по полу, ангел по красоте и повадкам. Невообразимо милое, пузатенькое существо диковинной породы, для которой я лично сочинил определение: «нечто среднее между портвейном и Рокфеллером». Черная с редкими рыжими подпалинами, щекастой мордой и толстыми кривыми лапами, непрерывно виляющим обрубочком вместо хвоста… Как вы уже догадались, ротвейлер.

Звали девочку Гекла. Гордое имя красавице досталось от знаменитого исландского вулкана. Ее привез с собой Вася. Будущий лекарь, обладавший редкостным даром рассказчика, причем не только на змеиную тему, внезапно увлекся собаководством. В его мыслях ничего подобного не было, пока не побывал в гостях у дяди с тетей, вернувшихся из одной из стран СЭВ. Венгрии, вроде бы. Они, уже немолодая бездетная пара, завели себе собачонку редкой в Советском Союзе породы, и пошло дело. Прибыльное, между прочим, даже по тем временам.

Вася увидел чудное создание, был очарован юной псинкой, а дядька между прочим просветил.

– Ты, Василий, уж не думаешь ли на одну врачебную зарплату прожить? Так это, брат, зря… А за каждого щенка – половина твоего будущего оклада легко отламывается… Мы ж не для красы эту жабу завели. И охранять нам тут в квартире особо нечего. А она нас кормит! Так-то, племяш…

Ника (так звали Геклину мамашу) оказалась весьма плодовита, проблему составлял только поиск отцов будущего потомства, к последнему пришлось ехать за тридевять земель, в Таллин. Тогда эстонская столица называлась так, с одним «Н» на конце.

Гекле, которую Вася благоразумно привез не сразу, а через неделю после обустройства в деревенской школе, не исполнилось и трех месяцев. Неуклюжая вислоухая и слюнявая животинка покорила всех в первый же день, ей позволялось и прощалось все, вплоть до утаскивания под кровать обуви, носков и прочего, попадавшего в поле зрения любопытного зубастика.

Наши койки располагались рядом. Я в углу, он – через проход в метр шириной, а коврик для Геклы – под Васиной кроватью, поэтому и общаться с малышкой мне доводилось чаще всех. Щенок – существо игривое, веселое и ласковое, а хозяин поставил себе целью вырастить настоящую служебную собаку – послушную, воспитанную и суровую. По этой причине нам категорически запрещалось совать Гекле конфетки, сушки-печеньки и прочие вкусности.

Напротив, полагалось, если тянется к рукам, предложить угощение, а потом не просто не отдать, а еще и шлепнуть легонько по носу. Чтоб по опыту знала: у чужих ничего брать нельзя.

Ну, и шлепали… Жалко, а куда денешься – воспитатель следил строго и очень обижался, если предписания по дрессуре не выполнялись.

Еще мне было поручено способствовать развитию положенной данной породе свирепости. Делалось так: я совал Гекле под нос носок, рукав или штанину, а потом, когда она зубками крепко хватала предложенное, старался добычу отнять, иногда опять же аплодируя по мордасам. Приговаривая примерно так:

– Кто у нас главная злючка? Рычим, кусаемся? Не отдам штаны! Мои штаны, мои!

Игра понравилась, и собака, по возрасту еще толком не умевшая рычать, издавала то писк, то визг, рвала у меня из рук игрушку и истекала слюной. За особо удачные моменты «учебы» Вася меня даже хвалил. Говорил, вот подрастет, детками обзаведемся, тебе первого щеночка отдадим. Недорого…

Возражения – это мне и даром-то не надо – не слушал, говорил: стоит только начать! Некоторые «игрушки» очень быстро приходили в негодность. Так, из рубашки с длинным рукавом пришлось сделать тенниску. Ну, а штаны – штаны регулярно зашивать…

В предутренний час, едва начало светать, влюбленный Юрик вернулся с очередного свидания. Подошел к своей койке, откинул покрывало… Сдавленный возглас разбудил спавших, а уже проснувшихся заставил подскочить. Спортсмен, в два прыжка вернувшись к двери, щелкнул выключателем. Яркий двухсотваттный свет залил «казарму».

Видели когда-нибудь рослого, широкоплечего парня с белым как бумага лицом и глазами по чайному блюдцу?

Юра, беззвучно разевая рот, показывал трясущейся рукой на койку. А там… По простыне, постепенно исчезая под подушкой, двигалось темное, длинное, страшное… Змея! На извивающейся спине, показавшейся неправдоподобно огромной и какой-то хищной, всем (а может, только мне?) виделся зловещий сетчатый узор… Непроизвольно сев на кроватях, бесстрашные бойцы почему-то, как по команде, подтянули ноги.

В полной тишине послышался дробный перестук… Похоже, стучали зубы, и не у меня одного. Хвост скрылся. И тут Юра совершил подвиг! Иначе не назовешь. Достав из кармана перочинный ножик, скользящей боксерской поступью приблизился к вместилищу кошмара и… резким движением поднял подушку! Зрители ахнули… А под ней – ничего! И никого.

– Мстить приходила!… – мрачно прояснил ситуацию Славик. Зачем-то заглянул под свое одеяло и, зевнув, добавил, – На закате вернется…

Жизнь непрошеному комментатору спасла природная толстокожесть. Дикий взор потенциального Лаокоона мог прожечь броню. А рыжий еще раз зевнул, повернулся спиной к взволнованному коллективу и через минуту снова похрапывал как ни в чем не бывало.

Тревожное молчание было нарушено после непродолжительной паузы. Выход очередного актера лучше не поставил бы и Станиславский. Стоя посреди спальни в семейных трусах и кирзовых сапогах, алтайский змеевед воззвал с трагической безысходностью:

– Геклуня! Собирайся! Мы с тобой здесь больше не ночуем…

В разгар сборов примчался бравый командир в сопровождении мужественного комиссара. Оба до института отслужили срочную, и нам казались опытными во всем, в том числе серпентологии. Поиски с фонарем, ножом, косой и топорами ничего не дали. Обнаружили несколько щелей, тут же их законопатили…

Наутро невозмутимый Титыч, бормоча под нос:

– Змяя… Гадзюка… Адкуль тут гадзюка?.. Вужака, вось хто! Гэта ж просты вуж… Нiкога ен не зъесть, не ужалiть… – принес откуда-то в корзине троих приличных размеров ежей, приподнял доску и запустил колючих змееловов под пол.

Кое-кто выразил сомнение, дескать, вряд ли ежи станут охотиться по указке педагога. Юра, ставший после ночного эпизода главным авторитетом, внес разъяснение. Неоднократно проявленный в борьбе с ползучими агрессорами топорно-перочинный героизм, несомненно, давал гулене право считаться экспертом по вопросам змееборства.

– Ежи – это как бы наши северные мангусты. Они подлых гадов душат просто для удовольствия, из спортивного интереса…

Койки немедленно переместили, подозрительный угол под окошком оставался свободным вплоть до отъезда. И рябой Петя, восприняв такое положение дел как должное признание его певческого таланта, с тех пор упражнялся в вокале совершенно беспрепятственно.

После ужасающего визита Гекла вместе с Васей поселились в штабном вагончике, прямо в «красном уголке» и целую неделю создавали неудобства всем отрядным влюбленным. Не видать бы любителям ночных утех больше счастья, да помогло несчастье в лице явившейся ранним воскресным утром как снег на голову инспекции зонального штаба ССО. В довершение бед – с участием районной санэпидстанции.

У приезжих комиссаров, числом трех, во главе с очень серьезной дамой из райкома комсомола, едва припадок не случился, когда они узрели на почетной койке встрепанного Василия, а под ней – радостно тявкающую незнакомым дядям и тетям Геклуню… Выражения тогда прозвучали крайне серьезные, нашим вожакам сулили выговоры и прочие неприятности.

Мне до сих пор интересно, а как бы они себя повели, окажись Васькина фамилия, предположим, Шмырев. Или Заслонов?

Грустным было расставание, и два с лишним года я не видел четвероногую проказницу. Следующая встреча случилась замечательным погожим сентябрьским вечерком, когда я с одной знакомой чинно прогуливался по главной улице вблизи от альма-матер.

Знакомая училась в нашем же институте, курсом младше, и я имел на тот вечерок вполне определенные виды. Девичьи мозги были уже запудрены, душу приятно согревало умеренно принятое легкое вино, а сердце – предвкушение дальнейшего.

Мы приближались к цели, в данном случае – родной общаге… На мне сияли великолепные белые джинсы, недавно приобретенные в братской Болгарии. Мне тогда по комсомольской линии, как ударнику стройотрядного движения, досталась путевка на две недели. За труд, за пение в агитбригаде. Не зря мозоли набивал да глотку драл… Брючата – слов не хватит описать. Сидели как влитые, фасон, покрой, фурнитура… Таких не было ни у кого!

Ну, и я в них, скажу без ложной скромности, смотрелся неплохо. А барышне собирался продемонстрировать, как выгляжу и без оных…

По направлению к нам двигался смутно знакомый молодой человек с собакой на поводке. И только оказавшись от него метрах в пяти, я вдруг осознал – Вася! А значит, эта огромная уродина рядом с ним – Гекла! Таких устрашающих псин мне до того видеть не приходилось.

Тогда и пришло на ум: якобы у французов есть четкое разделение понятий «просто глупости» и «большой глупости». По их мнению, глупо искать в темной комнате черную кошку, особенно если ее там нет. А еще глупее – искать в той же комнате черного ротвейлера, особенно если он там ЕСТЬ! Честно говоря, про французов – это я сам наспех придумал, для красного словца, изумить барышню интеллектом да эрудицией. Понятно – в этом деле лишнего не бывает. Удивить, насмешить – все в рифму к «уложить». И в помощь…

Учитывая наличие висящей на локотке девушки, я не стал бросаться к Василию с радостным криком. Но он меня узнал, заулыбался и устремился навстречу. Гекла с ним рядом, естественно… И вижу я – не признает меня собака. Смотрит исподлобья как-то мрачно, настороженно.

Сразу стало ясно – удалось-таки Васе добиться воспитания свирепого охранника! И послушание на высоте. Ей хозяин, обнимая друга, сказал: «Сидеть!» – села, сидит, только на меня глядит по-прежнему угрюмо, как на врага народа. Мы с кинологом задымили привезенным из той же поездки невиданным на наших прилавках «Ротмансом», чуток поболтали.

Поглощенный предвкушениями, я упустил из виду – лично мое скудоумие никто не отменял! У влюбленных парнишек, при наличии предмета страсти под боком, это качество встречается чаще, чем может показаться в неполные двадцать лет. А может, временное затмение вызвало не чувство, а импортный табачок? Как бы то ни было, наивный искатель приключений на свою жопу не нашел ничего умнее, чем приступить к общению со старой знакомой.

– Геклочка, а ты меня не узнаешь? – в ответ, разумеется, тишина, собака-то воспитанная…

– А я тебя тоже не сразу узнал, как выросла, какой красавицей (бр-р-р) стала! – все равно молчит, смотрит презрительно…

– Что, и не помнишь, как мы с тобой в «злючку» играли? – ноль реакции, – Штаны мои делили, помнишь?

Вот как раз этого слова мне лучше бы не говорить. Вспомнила-таки! Ахнуть не успел! Василий и то не смог среагировать, притормозить зверюгу. Неуловимо мгновенным движением она меня за штаны и прихватила. Я попытался было дернуться – куда там! В ответ глухое рычание, и пока Вася ее отцепил, четверть правой штанины уже не была ни красивой, ни белой, ни целой…

Не бывает худа без добра. Свидание прошло как полагается, недаром еще Лермонтов называл сострадание главным врагом неопытного женского сердца. Любовь получилась взаимная и пылкая, хотя и недолгая.

А вот с Геклой я накоротке больше не общался. Василий как-то при встрече в институтском коридоре напомнил о своем давнем предложении насчет ее потомства. Расписал радужные перспективы собаководства, но я почему-то энтузиазма не проявил. Не пришлось мне стать собачником. Может, из-за штанов?

Но шорты, шорты из них вышли просто исключительные…