Траектория чуда

Осторожнее с прошлым, особенно дары приносящим!

…Я медленно вставал с кресла. Затекшее тело повиновалось плохо, но в конце концов я все-таки оказался на ногах. Но пистолет уже снова был направлен на меня, и я видел, как поблескивает, натягиваясь, тонкая перчаточная кожа на сгибе указательного пальца, медленно, как в кино, надавливающего на спусковой крючок Я что-то закричал, не слыша собственного голоса, кинулся вперед, и в эту секунду странную тишину у меня в ушах разорвал грохот выстрела. Я зажмурился, ожидая последнего удара…

Глава 1. Таша

Я ненавижу пятницу. Раньше всегда любил, а теперь – нет. Во времена беззаботного детства, бестолкового отрочества, бесшабашной юности и начала безоглядной зрелости пятница означала, что завтра – суббота, и не надо идти туда, куда все будние дни я ходить был должен (в школу, в институт, на работу). А поэтому все мысли были о том, как с пользой для дела (ну – скорее для тела, если уж называть вещи своими именами) провести предстоящие субботу и воскресенье, чтобы потом всю длинно-нудную должную неделю не было мучительно горько за бездарно потраченные выходные. Но последние лет десять, прошедших в постоянной погоне за вечно ускользающим миражом материальной независимости, мое отношение к пятнице радикально изменилось, потому, как день этот стал, как правило, нести с собой совершенно другие эмоции. Наступление пятницы теперь чаще всего означало, что завтрашняя суббота опять «черная», и пройдет она снова в бесплодных попытках за один день сделать то, что не удалось за целую неделю: хоть немного выровнять постоянно норовивший окончательно завалиться на бок «бусинес», как произносит немного на испанский манер английское слово «бизнес» моя тетушка. И, разумеется, сделать этого не удастся, потому что чудес не бывает, по крайней мере в моей жизни. А потом будет воскресенье, куцее от такой же бесполезной попытки отоспаться то ли за всю предшествующую неделю, то ли на всю предстоящую. Правда, летом рабочих суббот я себе практически никогда не устраивал, имея сверхмиссию – везти семью на дачу. Но поскольку дачное времяпрепровождение я люблю ненамного больше, к примеру, цианистого калия, то по мне лучше бы работать, чем приобщаться к матери – сырой земле посредством спиногибной прополки грядок и штыколопатного окучивания кустов и деревьев. Но в любом случае, вне зависимости от времени года, предстоящие выходные были лишь короткой передышкой, за которой фатальной неизбежностью маячила зловещая тень новой недели со всеми своими проблемами. И поскольку в этот короткий перерыв ничего такого, чтоб душа развернулась, все равно не светило, то лучше бы их и вовсе не было, выходных этих. В общем, не люблю я пятницу, и совершенно неудивительно, что эта история, так круто изменившая всю мою жизнь, началась именно в этот день недели.

Итак, был вечер обыкновенной, рядовой пятницы, ничем особенным не выделяющейся из череды точно таких же. Разве что – жарко было очень. Но лето вообще выдалось жаркое и, несмотря на близость календарной осени, заканчиваться оно явно не собиралось. Я, Глеб Неказуев, тридцати восьми лет от роду, московский бизнесмен очень средней руки, как самокритично я сам оцениваю свои достижения на ниве капитализма, сидел в одиночестве в нашей крохотной комнатке, которую мы с моим компаньоном Гохой пафосно именуем офисом. Находится офис наш на втором этаже старого невысокого особнячка на Николо-Ямской, бывшей Ульяновской. В открытые настежь маленькие окна, так некстати выходящие на проезжую часть, резал глаза смесью плавленого асфальтом и автомобильного выхлопа уходящий август. Заканчивалась очередная совершенно бездарная с точки зрения бизнеса неделя, которая протекла так же сонно и лениво, как и вся жизнь в ошалевшей от жары Москве.

Делать было нечего совершенно. Оставалось обреченно вздохнуть, встать с кресла, закрыть окна-двери, сдать офис на охрану и поехать домой. Там ждала любимая, в общем-то, жена Галина, дочка – хулиганка Юлька и стандартно вкусный, но такой обычный семейный ужин. Потом, скорее всего, будет обсуждение какой-нибудь особо наболевшей семейной проблемы, если останется время – новости и разной степени мыльности сериал по ящику и, наконец, постель. Не исключено, что Галина наверняка прозрачно намекнет на требования раздела «Обязанности» нашего неписаного супружеского контракта. Я, знамо дело, привычно объясню совершеннейшую невозможность поучаствовать в этом мероприятии жуткой (прямо-таки недельной!) усталостью, и – все, спать. Боже, какая тоска! Что придумать, чтобы рассеять грусть-печаль? Я встал, с трудом отлипнув от кожаной обивки кресла. Был бы Гоха, можно было бы, к примеру, выпить – все какое никакое разнообразие, хотя в от одной мысли о выпивке становилось как-то особенно жарко. Но старый «дружбан» и одноклассник Гоха, а по совместительству – мой компаньон по тщетной борьбе за «прибыля» Гораций Феоктистович Семизуйко еще с обеда укатил на свою фазенду, так как в отличие от меня человеком был вполне земным. Не в смысле приземленности, а в смысле – любит он в земле покопаться беззаветно, и свои шесть соток для него – лучший отдых и релакс. Тут бизнес, понимаешь, стоймя стоит, а ему только радость, что можно с чистой совестью упылить на дачу – дескать, дел-то все равно никаких. Так что даже выпить – и то не с кем. Конечно, можно было позвонить Жанне. Раньше я так и сделал бы, ни о чем другом, кроме встречи с ней, и не мечтая, но сейчас наши отношения были уже не те. С большой вероятностью Жанна примется напоминать, что поскольку ей, как и всей Москве, тоже нужно на дачу, то сделать это она может, либо поехав сразу после работы с мужем на машине, либо на два часа в полной мере погрузиться в ощущения шпротины, утрамбованной в горячую и потную, как бразильский карнавал, жестянку вечерне-пятничной электрички. При этом излагать это все она будет не в утвердительном тоне, а словно советуясь: как мне поступить? Разумеется, из чисто гуманистических соображений я соглашусь, что, конечно, надо ехать на машине, и Жанна с благодарностью согласится. Хотя еще пару месяцев назад она безоговорочно приняла бы участь шпроты. Так зачем вообще звонить? И вообще: хотела бы увидеться, позвонила бы сама! Не хватало еще навязываться. В общем, как в песне – безнадега точка ру. Точка ру, точка ру… Точка, ру! А ведь это – мысль интересная!

Я опять опустился в раскаленные объятия кожаного кресла и включил компьютер. Мощный «Пентиум» в мгновение ока выгрузил на экран монитора мою любимую заставку – атолл с пальмами в пене тихоокеанского прибоя. Эх, вот он какой – рай на земле! Но сейчас задача у меня была более конкретная, чем мечты о недосягаемых южных морях. Я кликнул мышкой значок соединения с Интернетом. Выгрузилась стартовая страница и я, привычно путая на клавиатуре латинские буквы с русскими, набрал в командной строке адрес одного узко специализированного, я бы сказал, сайта. И хотя называется сайт вполне невинно – «Столичные невесты», но содержание его от вопросов матримониализации населения так же далеко, как мои намерения в эту минуту – от желания сочетаться законным браком.

Этот сайт безусловно лучший среди огромного количества аналогичных, рекламирующих в Москве небесплатную любовь. Здесь не просто большой выбор представительниц женского пола на разный вкус и возраст. Главное, что девицы в подавляющем большинстве своем отобраны приличные не только в смысле внешности, но и поддержать беседу между собственно предметами встречи со жрицами любви, как правило, вполне способны. А то ведь когда с дэушкой кроме проверки у нее навыков выполнения команды: «Ложись!» больше и заняться нечем – это скучно, знаете ли, господа!

«Фу, как все это ужасно и цинично!» – воскликнут некоторые. А по-моему, не более, чем вся наша теперешняя жизнь. Если уж дошло до того, что депутаты Госдумы, озабоченные темой легализации и цивилизирования сферы этих специфических услуг (нет в стране, конечно же, более важных проблем!) выезжают в подмосковные Химки изучать вопрос, так сказать, в месте его максимальной концентрации, так что же вы хотите от меня, грешного? В вопросе любви за деньги я просто не более оригинален, чем подавляющее большинство граждан одного со мной пола, у которых в кармане хоть раз обнаруживалась сотня-другая лишних зеленых. Только мало кто из них способно в этом открыто признаться, а я не лукавлю и пишу честно. Вот так – делают все, а пишу только я! Но и апологетом такого рода досуга прошу меня не считать. Просто – как еще снять напряжение после трудовых будней? Ибо тяжела доля современного московского бизнесмена, пусть и очень средней руки. После недели-другой общения с возмущенными заказчиками, обманщиками-поставщиками, оборзевшими крышевыми и иезуитами – налоговыми работниками даже святому захочется оттяга. Да и с точки зрения семейных отношений полезно, ибо хорошо известно, что нечастый левачок делает семейные отношения только крепче.

Вот в таком настроении я задумчиво кликал мышкой многочисленные странички означенного интернет-сайта, подбирая себе спутницу на ближайшие три-четыре часа жизни. Естественно, устроить меня могла не любая. Главное, конечно, чтоб блондинка. Неоригинально? Дело тут не в оригинальности. Тут, можно сказать, трагедия жизни. Все дело в том, что с младшего половозрелого возраста мне, вообще-то, нравились темненькие. Все большие увлечения моей жизни (о них впереди) были окрасом в разной степени насыщенности шатенки. И тут лет пять-шесть назад я с ужасом для себя заметил, что организм начал реагировать исключительно на светловолосых представительниц прекрасного пола, и вскоре дамы всех других окрасов как потенциальные сексуальные партнерши напрочь перестали меня интересовать. Но кроме наличия нужной масти претендентка обязательно должна была еще быть и симпатичной, и умненькой (хотя бы с виду), и… в общем, много еще чего хотелось, чтобы было в потенциальной спутнице моей жизни на ближайшие два-три часа.

Но сегодня, похоже, был не мой день. Одну за одной я открывал крупные фотки особ, хоть как-то заинтересовавших меня при предварительном просмотре, но ничего такого, чтоб для души, не попадалось даже в первом приближении. Более того, чем дальше в лес, тем злее, как говорится, становились партизаны. Если в самом начале моего просмотра еще встретились одна-две девицы, над фотографиями которых, прежде чем сказать окончательное «нет», я минуту-другую размышлял, то дальше пошло просто форменное безобразие. Контингент был или некрасив, или до отврата вульгарен, а чаще – и то, и другое вместе и, проковырявшись во всей этой уцененке с полчаса, я окно сайта «Столичные Невесты» в сердцах захлопнул. Я вздохнул, закрыл соединение с Интернетом, и хотел уже выключить компьютер, как вдруг проблеском последней надежды на несбыточное в голове мелькнула мысль. Я соединился с Сетью, и снова зашел к «Невестам». Дело в том, что этот сайт кроме рекламы жриц интимного досуга предлагал еще и сервис просто службы знакомств – что-то вроде билборда на эту узкую тему. Каждый желающий мог разместить на его страницах свое объявление о желании познакомиться с представителем противоположного пола. Так вот, как-то раз среди на этом сервисе разместил свое объявление и я. «А это-то на кой тебя угораздило?!» – спросите вы. Да, собственно, ни на кой, а так – в шутку. Ну, и, разумеется, по пьянке.

Дело было в этом же самом офисе и, кстати, тоже в пятницу. Только была зима. И был какой-то повод для возлияния, который ну никак невозможно было проигнорировать. Наверное, заключили какую-то мелкую сделку, но радости было, как будто мы получили контракт на поставку оборудования как минимум для Бурейской ГЭС. Собралась большая компания – кроме меня, Гохи и еще одного моего тогдашнего компаньона – Романа, было еще три или четыре человека, так или иначе имевшие отношение к поводу торжества, – сейчас уж всех поименно и не вспомнить. По случаю приличного мороза решили никуда не выдвигаться, а организовались на месте. Гоха и еще кто-то сгоняли в магазин, мы с Романом составили вместе столы и – понеслось! Пилось в тот вечер как-то особенно смачно, и за добавкой бегали еще дважды. Так что к тому неизбежному моменту, как в табачном дыму над столами неотвязным дамокловым мечом повис женский вопрос, все были уже хороши.

Роман, подражая господам гусарам, выпил с локтя и заблажил: «А теперь к актрисам!». Все чуть было уже не поехали, но в таком состоянии, как тогда, не рискнул сесть за руль даже ничего не боящийся со своей ксивой Гоха. Тогда зашли на «Столичные невесты» и долго выбирали, сопровождая процесс такими комментариями, что скоро все лежали на столах. Даже, помнится, кому-то звонили, что-то говорили, а потом долго ждали, когда же приедут прекрасные гостьи. Когда же стало очевидно, что ехать за полночь к нашей угарной компании дур нету, нашли утешение во мнении, что, дескать, и слава Богу, и что общаться с падшими женщинами вообще нехорошо. Спонтанно возникла сложная философская дискуссия о том, какая женщина падшая, а какая – нет, потом перешло на женский вопрос в общем ракурсе. Как-то неожиданно всем стало очевидно, что мы, мужики, без женщин не можем вообще. Не можем без них – наших матерей, без них – наших жен. И без женщин – наших первых учительниц, и даже без женщин – наших секретарш. Дальше серьезность дискуссии пошла по нисходящей, но тем не менее что и без женщин – представительниц древнейшей профессии тоже нельзя, со смехом согласились все. В общем, сошлись во мнении, что без женщин нельзя в принципе. Дальше неизбежно пришли к выводу, что сами они – существа необыкновенные, и понять ни их самих, ни мотивацию их поступков мужику не дано, как невозможно охватить умом бесконечность вселенной. Стали рассказывать о самых необыкновенных женщинах в своей жизни. Говорили одновременно все. Гоха вдохновенно врал о своем студенческом романе с сорокалетней деканшей факультета, на котором он учился, кстати – кандидатом технических наук, которая между постельными баталиями, не меняя горизонтального положения, «подтягивала» его по предмету; кто-то хвастал, что переспал с известной актрисой, взявшей с него страшную клятву о неразглашении сего факта; Роман начал всех убеждать, что самая необыкновенная и красивая женщина на свете – это его жена Жанна. Едва успев прикусить язык, чтобы, согласившись, не выдать своей давнишней симпатии к Романовой супруге, я сидел молча и грустил. И не только потому, что только что поругался по телефону с Галиной, безапелляционно потребовавшей, чтобы я немедленно ехал домой, но и из-за того, что в эту минуту с точки зрения необыкновенности женщин, когда-либо входивших в орбиту моего общения, я ощущал себя по сравнению с остальными участниками пьянки несколько ущербным. Даже не несколько, а – сильно.

В детстве, хотя сам я этого и не помню, меня определенно тянуло к девочкам. На сохранившемся детсадовском фото на новогоднем празднике пяти- или шестилетний я держу за руки пухлощекую сверстницу с капризно надутыми губками и совершенно очевидно не свожу с не глаз. Да и мама не раз в подтверждение моих предположений, улыбаясь, кивала головой: «О, да, в детстве ты был страшным девчатником!» Конечно же, тогда моя тяга к представительницам противоположного пола по природе была совершенно бесполой. Думаю, меня влекло к девочкам просто как к носительницам красоты, – так же можно тянуться к цветам, птичкам, милым котятам или щенкам. Потом, в младших классах школы произошла неизбежная трансформация отношения к предмету влечения, потому что все девчонки вдруг стали противными и злыми, и на несколько лет единственными знаками моего внимания к ним стали дерганье за косы, кнопки на стул и удары разрядами микрофарадного конденсатора сквозь чулки. Девочки потешно визжали и подпрыгивали, платя за это соответствующим отношением, и это только углубляло колорадский каньон между полами. Приходящие в голову мысли о том, что взрослые время от времени ложатся друг с другом в постель без одежды, вызывали отвращение, – я подсознательно радовался, что мои мама и папа спят не на раздельных кроватях (мне было невдомек, что причиной был папин ночной храп). С одним школьным приятелем, с которым оказались близки мнения по этим вопросам, мы даже заключили страшный тайный договор, что никогда не женимся, который я спрятал у нас дома за отошедшим листом обоев за батареей. Но время течет, и все изменяется. Лет с четырнадцати-пятнадцати неизбежная гормональная перестройка взрослеющего мальчишеского организма начала менять мое ко всему этому отношение, и мысли о чем-то таком очень близком и запретном вызывали уже не отвращение, а сладкое сжатие в области сердца, и не только там. И, начав видеть себя рядом с кем-то женского пола, я сразу захотел, что бы этот, то есть, эта некто была самой лучшей, самой красивой – чем-то необыкновенным. Идеалом. Как мама, или даже лучше, хотя как кто-то может быть лучше мамы, я просто не представлял.

Ни у кого из более-менее миловидных девчонок в радиусе моего интереса стать этой некто шансов не было: всех их я знал как облупленных, некоторые обладали теми или иными достоинствами, но у них у всех был один главный недостаток – все они были… обыкновенные. Первой представительницей женского пола, прошедший частокол моего внутреннего отбора на необыкновенность и идеальность, стала перешедшая к нам в девятый класс из другой школы Ира Порываева. Она была застенчива и молчалива, за что сразу получила прозвище Тихоня. Но в ее темных, почти черных глазах, когда она буквально выстреливала ими из-под обычно склоненного чела, было что-то такое… Я пытался разобраться с этим весь девятый класс, и к лету понял, что влюбился по уши. Я признался Ире в своих чувствах (впервые!), получил в ответ все тот же непонятный взгляд, в котором я прочитал согласие. Слух о том, что Неказуха (так меня кликали в школе) «замутил» с Тихоней, разошелся быстро. Я был горд, но не совсем понимал, почему пацаны, чье мнение мне было небезразлично, выразительно крутят указательным пальцем у виска. Но в конце концов мое собственное мнение, разумеется, было самое правильное, и пацаны получали в ответ мой средний палец – или каким уж там жестом выражали мы смысл неизвестного тогда еще понятия «fuck you»? Мы с Тихоней прогуляли пол-лета, ни на йоту не приблизившись к повзрослению наших отношений. Когда же я решился и открыто намекнул подруге, что между мужчиной и женщиной возможно что-то более предметное, чем прогулки при луне, она в ответ кинула на меня все тот же непонятный свой взгляд. Скоро я осознал, что меня это раздражает, но больше оттого, что я был не в состоянии девушку понять, построить для себя ее модель поведения. Эта модель возникла у меня в мозгу, когда я увидел у кого-то дома старую пластмассовую куклу-неваляшку с двигающимися глазами. Когда куклу наклоняли, ее черные глазки двигались, делая ее при этом невообразимо похожей на Тихоню. Я заподозрил, что ее взгляды были единственным имеющимся у нее откликом на любое внешнее воздействие, в точности как у неваляшки. Я не мог поверить сам себе, и решился на жестокий эксперимент: объявил Тихоне, что больше не люблю ее. И… получил в ответ все тот же кроткий взгляд. «Куда ты смотрел? – пожимали плечами пацаны, когда я огорошил их известием, что я больше с Тихоней «не того». – Она же тормоз!»

Вторая необыкновенная женщина случилась у меня на третьем курсе института. Нет, это не означает, что между Тихоней и нею у меня была большая засуха. Девчонки оказывались в моей постели не то чтобы очень часто, но регулярно, – по крайней мере, когда в мою жизнь вошла Валерия, я не только не был девственником, но и практический опыт по теме «чего, куда и как» имел изрядный. Но это все было как-то… преходяще, а с Валерией закрутилось всерьез. Она была на три года старше меня, и уже заканчивала институт на другом факультете. Уже потом, размышляя над тем, в чем же была ее необыкновенность, я понял: просто она подошла ко мне первая. Да, Валерия оказалась первой женщиной, открыто проявившей ко мне интерес: во всех предыдущих случаях инициатором бывал я сам. Нет, разумеется, были в ней и другие необыкновенные черты – например, она очень неплохо пела, подыгрывая себе на гитаре, но все прочие ее плюсы касалось, в основном, дел постельных. Валерия стала моей первой зрелой, опытной женщиной- секс с ней был как резкий переход на коньяк, если раньше пробавлялся только пивом и кисленьким столовым винцом. Я был на седьмом небе, и хотя кое-кто из круга моего общения пытался мне что-то сказать, но все они были посланы прямым рейсом на, что называется, трехмерную систему координат. Мы сутками не вылезали из постели, я был счастлив и ни о чем не думал.

Но вот прямо под новый год Валерия объявила, что беременна, и делать аборт поздно. Какой аборт – я перебрался еще на пару небес ввысь! Я все рассказал родителям, и хоть такого тяжелого разговора с ними у меня еще никогда не было, под утро я получил благословение на брак. Свадьбу сыграли максимально скромно и тихо, а поскольку медовый месяц выпал на зимнюю сессию, то чтобы не завалить ее, решили пока пожить по-старому, каждый у себя. А через три недели Валерия со слезами на глазах рассказала, что была на приеме у гинеколога, который что-то неловко сделал при осмотре, и у нее случился выкидыш. Я взъярился конкретно бить врачу-неумехе морду, меня насилу успокоили. Но все равно оставлять это дело просто так я не намеревался, и попросил у Валерии ее бумаги по беременности. Неожиданно жена устроила мне истеричную сцену, основным лейтмотивом которой был слоган: «Ты что, мне не веришь?» Я не понимал, чему я могу не верить, и оставшись сам с собой, начал размышлять. Это выглядело так, как будто человек, что называется, «просыпался» – сам сказал то, чего говорить было нельзя, дабы не навести собеседника на след чего-то, что должно было оставаться тайной. Позже я узнал, что это именуется парапраксис, или «оговорка по Фрейду» – с языка слетает не то, что ты хотел сказать, а то, что ты подсознательно сказать боишься. Масла в мои сомнения подлил отец, выслушавший меня и уверенно заключивший: «Тут, похоже, фигня какая-то!» Не согласиться было невозможно, тем более, что медицинских бумаг обиженная Валерия мне так и не показала. Я вспомнил, что приятели что-то мне пытались сказать, извинился за посыл, и мне кое-что поведали. Оказалось, что у Валерии год назад был сумасшедший роман с однокурсником, и что она тоже, вроде как, забеременела, вот только жениться на ней однокурсник не стал, даже переведясь от греха подальше в другой ВУЗ. Беременность то ли рассосалась, то ли что, а девушка после этой истории взяла академку – очень похоже, для того, чтобы, вернувшись, уже не застать никого из очевидцев этой истории. И похожи мы были с этим однокурсником тем, что и у него, и у меня родители были людьми по тем временам небедными. Ну, да: ютилась Валерия с младшим братом и стариками в однушке в неблизкой Сходне, и наши трехкомнатные 88 квадратов должны были представляться ей Версалем. Я настоял на объяснениях, и Валерия долго упираться не стала. Сказала, что надоумила ее на все тетка – бывший народный заседатель, просила прощения. Я хоть и был в ступоре, но хватило ума решить, что нужно рвать сразу и сейчас. Она не возражала, и через два месяца мы оформили развод – тихо и мирно, и даже распрощались вполне по-приятельски. Жалея мое самолюбие, родители только довольно долгое время спустя поведали мне, что на самом сразу после того, как все вскрылось, тетка – заседательша взяла все в свои руки, заявилась к нам домой, шуршала какими-то бумагами, говорила, что Лерочка развода мне не даст, и уверяла, что «смерть ребеночка» так просто нам всем не пройдет. В ответ на сакраментальное: «А был ли ребеночек?» ничего, кроме большеглазого: «А как же?!» у заседательницы не было, и родители ее было интеллигентно, но твердо послали. Но та, уходя, так грозилась, что по здравому размышлению (или из патологического испуга людей, помнящих если не тридцать седьмой, то уж более поздние «посадочные» годы – точно) решили, что спокойнее будет откупиться. Да и исключения из комсомола и даже партии за всякого рода «аморалку» (часто просто притягиваемую за уши) были не редкость. Отец стоял в очереди на машину, и половина из накопленного на вожделенные Жигули перешло в карман моей новой бывшей родственницы. Хорошо, что предки скрыли это от меня- не знаю, что бы я мог тогда натворить. Потому что переживал я страшно, особенно из-за того, что понимал, за какого болвана я был в этом преферансе.

Опыт с Валерией надолго отбил у меня охоту искать в женщинах необыкновенность. Так надолго, что как только после начала обыкновенных, физических отношений моя новая подруга начинала мне нравиться в душевном плане, я сразу рвал с ней, инстинктивно боясь дальнейшего сближения. И мой брак с Галиной явился, пожалуй – как это ни парадоксально – результатом того, что, будучи на момент, когда я понял, что надо уже жениться, моей единственной сексуальной партнершей, она как раз не имела никаких шансов чем-то меня поразить. Она была простой девушкой, и в наших отношениях ее устраивало все, даже то, что после почти двух лет знакомства замуж я ее не звал, – по крайне мере, сама она эту тему не поднимала. А когда я сделал-таки ей предложение, она отнеслась к этому как к чему-то, настолько само собой разумеющемуся, что я даже немного обиделся. Но у всего есть свои последствия, и сейчас, после почти десяти лет брака я четко осознавал, что единственным – правда, весьма крепким – цементом, связывающим нашу с Галиной семейную жизнь, была наша дочь Юлька. Потому что Галина была… слишком уж проста и обыкновенна. Нет, поймите правильно: обыкновенна не для меня – «человека со звезды», нет! Просто, поставив себе когда-то в юности задачу по поиску чего-то необыкновенного я, даже больно обжегшись на этом, по прошествии лет начал скучать – даже не по этому, наверное, недостижимому необыкновенному идеалу, а по процессу поиска его. Да-с, диалектика, синьоры: движение – все, цель – ничто!