Тантрический квест: встреча с абсолютной любовью. Даосские секреты любовного искусства

Глава 3

Следующие три путешествия привели меня к открытию величественных гималайских пейзажей Джамму, Кашмира и Химачал-Прадеша, а также большого количества «мудрецов», отшельников и шарлатанов, но решающей встречи так и не состоялось.

Вступить в прямой контакт с шиваистским тантризмом практически невозможно. Первая причина этой трудности связана с преследованиями, которым подвергался тантризм со стороны различных захватчиков: арийцев, мусульман Средневековья, а затем английских пуритан-колонизаторов. Вторая причина связана с секретностью, которая окружает учителей и ритуалы.

Как только появились эти захватчики, они стали оказывать сильное противодействие тантрическому шиваизму, который черпает силу из поклонения Великой Богине. Воинственное общество не может мириться с культурой, в которой женщина занимает столь важное место как источник и способ просветления, учитель и инициатор. Это идет вразрез со всеми идеями, которые поддерживают пуританство и другие вторгшиеся силы.

В шиваизме женщина олицетворяет силу, а мужчина – способность совершать чудеса.

Многие учителя были и остаются женщинами. В некоторых линиях передача осуществляется только от женщины к женщине, и как адепт женщина имеет большее влияние, чем мужчина, с точки зрения силы, смелости и глубины видения. В шиваистских текстах ясно говорится: «То, что мужчина-тантрист осознает за один год, женщина-адепт постигает за один день», – как будто она естественным образом связана со всем, что составляет забытую основу, общую для великих древних религий.

От кельтов до дравидов долины Инда, от Египта до Вавилона основа человеческой психики полностью соткана из женской божественности. Нашествия различных орд, часто менее варварских, чем предполагается, и носителей великой культурной мощи, навыков и знаний, которые вдохнули новую жизнь в индуизм и привели к удивительному расцвету искусств, никогда не могли подавить эту таинственную женскую силу, все еще живую сегодня в тантризме.

Женщину невозможно морально дискредитировать. Она не является источником греха, искушения и проклятия, как в трех великих монотеистических религиях, а также в некоторых течениях индуизма и буддизма. Напротив, она отвечает за передачу высшего мистического учения.

Эти женские достоинства, которые делают тантризм уникальным и удивительно современным, можно кратко определить как глубокую, гармоничную и мирную силу в противоположность насилию.

Спонтанность и открытость – в противоположность искусственному нравственному порядку, лицемерию, пуританству. Отсутствие двойственности, которое восстанавливает полноту человеческого бытия и позволяет найти божественное внутри себя. Либерализм, толерантность, непосредственное восприятие природы в целом, свободное от мыслей, – в противоположность тщетным спекуляциям религиозных сект и интеллектуалов. Любовь – в противоположность сексуальной эксплуатации. Уважение к природе – в противоположность бешеному истощению ее ресурсов. Абсолютная свобода от догм, духовенства, государства, кастовой системы и социальных, религиозных, диетических и сексуальных табу классического индуизма, происходящих из арийской ведической религии. Все эти ценности проистекают из безусловного уважения к свободе каждого человека, которую тантризм предлагает открыть заново, не зацикливаясь на внешнем, иллюзорном поиске.

Значительная часть общества сегодня осознает, что мы должны вернуться к этим ценностям, иначе нас ждет хаос и разрушение. Тантрический путь открыт для всего богатства человеческой природы, которое он принимает без каких-либо ограничений. Это, пожалуй, единственный духовный путь, который не исключает ничего и никого и соответствует глубоким устремлениям современных женщин и мужчин. У тех, кто осознает в себе женскую силу и женское начало, источник красоты и постоянного развития, больше нет оснований вести войну между полами. Это осознание позволило им выйти за пределы постоянной двойственности, которая препятствует любому глубинному прогрессу.

Все семь тысяч лет[1] непрерывной тантрической традиции ей было свойственно невероятное умение прятаться от «чужеземцев». Эта осторожность существовала всегда. В Северной Индии тантризм распространен повсеместно, но чем ближе ты к учению, тем более скрытым оно кажется.

Много раз у меня возникало ощущение, что я нахожусь в шаге от места встреч, едва ли не сталкиваюсь с учителем или адептом, который мог бы указать мне верное направление. Но неизменно устанавливался «тантрический фильтр», и я оказывался один, непонятно где, неспособный понять, в какой момент стал жертвой дезинформации или шутки – вариантов тысячелетней системы защиты. В конце концов, разве я сам не был всего лишь новым типом захватчика? Почему эти двери должны быть открыты?

Выживание шиваистского тантризма не зависит от Запада. Его учителя все еще не реагируют ни на желание Запада импортировать его, ни на западное любопытство, ни на соблазн заработать. Тантризм не боится никаких политических сил, никаких исторических изменений. Это пламя всегда вспыхивает снова; эти учения вновь появляются, даже после самых темных периодов.

Одна из трудностей при встрече с учителем связана с тем, что традиционно тантризм развивается в сельской местности, в лесах, в уединенных местах. Большие собрания проводятся редко. Адепты обосновались в деревнях, и непосвященные, даже если они думают, что знают учителя, обычно боятся передавать эту информацию. Классический индуизм способствовал широкому распространению убеждения, что тантрические мудрецы обладают властью над всевозможными злыми силами и занимаются демоническими практиками. Как может быть иначе, если в мистицизме так высоко ценится женщина? Если в нем не признаются никакие касты или какие-либо социальные, диетические или моральные табу, которые соблюдают индусы?

Преодолев тысячи километров на автобусе, на джипе, пешком или на спине пони, после сотен банкнот, отданных за еду, жилье и информацию, я пришел к выводу, что шиваистский тантризм всегда будет ускользать от меня и я должен отказаться от попыток встретиться с одним из его учителей. Кроме того, как найти человека, чьего имени ты не знаешь? В шиваистском тантризме запрещено произносить или писать имя своего учителя. Иногда я оказывался перед заброшенной хижиной, пустой пещерой или деревенским идиотом, которого мне выдавали за мудреца и который вполне мог им быть. Гораздо позже я понял, что внешность простака – это одна из любимых масок тантристов.

Затем в четвертом путешествии после нескольких бесплодных попыток я решил отказаться от поисков, забыть о карте издательства «Бартоломью», покрытой красными окружностями и таинственными маршрутами. Я больше не мог приставать к верующим, которые на рассвете уходили, чтобы оставить подношение или букет цветов у черного каменного лингама (фаллоса) Шивы, символизирующего разрушение иллюзии, воздвигнутого на пьедестале в виде вульвы, или йони, эмблемы таинственной космической силы. Я больше не мог ходить по крутым тропам обнаженных аскетов, измазанных пеплом, и рисковать быть насаженным на железные трезубцы, знак Шивы и символ тонких каналов в телах йогов. У меня больше не было денег, чтобы платить «информаторам», мои ноги покрылись волдырями, и я уже достаточно натерпелся, чтобы снова очутиться вечером на поляне или под молодой луной, где должен был состояться тантрический ритуал. Когда я задавал какие-либо вопросы о тантризме, почти всегда ответ был: «Что?», как будто речь шла о последних достижениях в физике.

Гималайские маршруты и тропы от Манали до Сонамарга больше не имели для меня секретов. Последний шиваистский учитель предположительно жил на вершине горы Кайлас, в том самом месте, где возродился Шива, чтобы передать тайные учения людям Кали-Юги, или темного века, начало которого я не видел (около 3600 года до н. э.) и конец которого не увижу (около 2440 года н. э.). Тем не менее мудрецы говорят, что тантризм точно соответствует потребностям, способностям и надеждам людей этого периода.

Однажды автобус остановился. Сошли две женщины, одна из них несла за ноги петуха. Деревни нигде не было видно. Даже не думая, я крикнул водителю, чтобы он снова открыл дверь. Я больше ни на минуту не хотел оставаться в этом автобусе, со всеми его дребезжащими болтами, когда под контролем водителя-сикха он с головокружительной скоростью несся вниз по склонам гималайских предгорий. Как только автобус уехал, я обнаружил, что нахожусь в приятной тишине. Женщины поднимались по тропинке и болтали, петух выражал протест. Я последовал за ними. Там, наверху, должна была находиться деревня.

Через полчаса я добрался до нее. На большом плато было разбросано около тридцати земляных домиков. Неподалеку извивалась река. Это казалось мне идеальным местом, где можно отдохнуть и забыть о тантризме. Ко мне подошел подросток, и я сразу понял, что должен довериться ему.

– Привет, сагиб, меня зовут Рам. Могу я помочь тебе?

Я попросил его подыскать мне жилье на несколько недель. Он нашел дом на краю деревни, рядом с великолепным баньяном, под которым я обнаружил несколько знаков Шивы: его лингам, прочно закрепленный в йони его Шакти, быка Нанди, его любимое средство передвижения, и несколько гирлянд цветов, а также несколько пирожных. Одно из них было украшено тонким слоем чистого серебра, дрожащего на ветерке. Одна деревенская женщина нанесла мне визит. Домик меня вполне устраивал. Кровать чарпой, деревянный ящик, перевязанный веревкой, маленький очаг на плотно утрамбованном земляном полу, уголок для стирки. Двадцать квадратных метров совершенства. С меня попросили тридцать рупий в месяц, и, как только сделка была завершена, мне принесли одеяло, кувшин питьевой воды, охапку дров, миску йогурта, четыре картофелины, лук, чайный пакетик, кастрюлю, немного масла, несколько спичек, соль и чайник. Это было сделано с тактичной деловитостью, которую вы найдете по всей Индии, как только покинете проторенные пути.

Пока все деревенские дети один за другим приходили, чтобы просунуть голову в дверной проем, Рам помог мне разжечь огонь и зачарованно наблюдал, как я открываю рюкзак. Я положил спальный мешок на чарпой, а многочисленные книги и блокнот – рядом с кроватью. Я предложил ему жестяную коробку индийского сыра, и он повел меня в деревню, с гордостью представив меня врачу и его жене, а также другим жителям, которые смотрели на меня с удивлением. Что может здесь искать этот чужестранец?

Кратко рассказав о себе примерно двадцати любопытным, я ответил на настойчивые очаровательные вопросы бойких и вежливых детей и подростков. Затем я вернулся в тишину моего домика. Рам продавал чай с молоком и корнем имбиря в изящных маленьких бокалах из высушенной солнцем земли, которые выбрасывали после использования, и их крошащийся материал возвращался в землю. Каждое утро Рам приносил новые бокалы. Так мы привыкли с наступлением рассвета греться у его костра, пить и наблюдать, как хрупкие силуэты, закутанные в шали, выходят из тумана, поднимающегося над рекой, и приходят, дрожа, за бодрящим напитком Рама. Я чувствовал облегчение от того, что оставил свои поиски, и использовал утренний ритуал пробуждения для медитации, завернувшись в одеяло, прежде чем пойти пить чай, взяв с собой несколько углей для костра Рама. С большим достоинством юноша пользовался огромным ситом, в котором можно было найти весь чай, поданный с рассвета. Для каждого нового клиента он добавлял щепотку свежего чая.

Я так основательно забыл о тантризме, что бо́льшую часть своих дней проводил, гуляя вдоль реки и в лесу, часто в сопровождении Рама, взявшись с ним за руки, как это принято в Индии. Иногда меня сопровождали другие подростки. С большими темными глазами и длинными черными волосами, субтильные, полные достоинства, свободные и в то же время скромные, они тянулись к небу в той очень красивой позе, которая вырабатывается от привычки носить кувшины и тюки на голове.

У Рама был дружелюбный характер. Любопытный и энергичный, он знал все, несмотря на свой юный возраст. Между нами крепла настоящая дружба, питаемая его видением жизни, его надеждами, желаниями и страхами. Он живо усваивал новую информацию и уже обладал тем спокойным отношением к вещам, которое порой приходит только со временем. Он помог мне постепенно познакомиться со всеми жителями деревни, и вскоре я мог переходить из одного дома в другой, как будто там родился.

Иногда по вечерам я ходил поговорить с врачом, которому принадлежал единственный каменный дом в деревне. Выйдя несколько лет назад на пенсию, он стал практиковать аюрведическую медицину и продолжал лечить жителей деревни.

Я научился делать йогурт. Моя близость к баньяну и Шиве, где иногда оставляли деликатесы, позволяла мне воспользоваться подношениями, их приносили женщины в роскошных сари, яркие цвета которых мерцали в утреннем свете. Запах благовоний проникал в дом. Я ходил купаться в реке с ледяной водой. Читал и перечитывал Виджняна-бхайрава-тантру, усердно и регулярно упражнялся, что позволило снова достичь того состояния, которое было знакомо мне в конце первого года непрерывной практики, – состояния, в котором человек желает только одного: заниматься медитацией в течение нескольких часов, оставаясь неподвижным, как будто закрепленным в центре пространства, полным тепла, энергии, открытости, дышащим глубоко, ровно и безмолвно. В этом состоянии перед вами как бы проецируется мандала, в которой отчетливо видна каждая деталь, мантра течет как река, фазы поглощения плавно следуют одна за другой, пока вы не испытаете ощущение пустоты.

Я использовал этот особенно благоприятный период для практики гуру-йоги и для визуализации Ваджрадхары, тибетского божества, которое символизирует духовного учителя. Синие очертания его силуэта появились без усилий, окруженные пустым пространством. Впервые мне удалось регулярно практиковать йогу сновидений. Эта форма йоги позволяет человеку осознать сновидения и заняться медитацией, таким образом заменяя сновидение мандалой или непосредственно недуалистическим созерцанием. Когда я проснулся, эта медитация оставила ощущение замечательной свежести, глубокого покоя, свободного от анархической сути сознания; разум был ясным и открытым.

Вскоре я уже смеялся над своими безумными тантрическими поисками и испытывал простое удовольствие от пребывания в этой затерянной деревне, от прогулок и медитации в полном спокойствии. Калу Ринпоче часто говорил мне об умиротворенности, которая приходит с отказом от усилий, напряжения и желания достичь чего-то. Теперь я испытывал ее ежедневно. Каждое простое действие – утренний подъем, чашка-другая чая, немного еды, прогулка вдоль ручья с бирюзовой водой, вход в лес, чтение сутры, прогулка за руку со счастливым юношей под звездным небом – приносило мне ни с чем не сравнимую радость.

Однажды, пройдя несколько часов вверх по течению реки, я оказался у водоема, очень глубокого, с водопадом высотой четыре или пять метров. Это место, окруженное большими камнями, отполированными водами реки, было удивительно мирным. Оставшись один, я рассмеялся и искупался в глубокой темной воде, а затем обсох на теплом камне. Надо мной возвышался двенадцатиметровый утес и густой лес. Я заснул на солнышке, а когда проснулся, у меня появилось странное ощущение, что за мной наблюдают. Я огляделся и прислушался – вокруг не было ни души.

Чтобы подняться на вершину скалы, нужно было спуститься вдоль реки по крутой тропе. Я решил подняться наверх, чтобы исследовать опушку леса.

Оказавшись там, я обнаружил бугорок, с которого открывался великолепный вид на реку, водопад и соседние холмы, почти терявшиеся в золотистом свете. Я зашел на несколько шагов в лес и там обнаружил хижину, в которой было ложе из травы, очаг с теплой золой, терракотовый горшок, несколько белых одежд, выцветшее одеяло, несколько почерневших кухонных принадлежностей и чаша, сделанная из верхней части человеческого черепа, оправленного в серебро. Внезапно я представил себе аскета, угрожающего мне своим трезубцем, и поспешил удалиться.

Когда я возвращался, мое воображение пребывало в состоянии возбуждения, далеком от медитации. Я пробежал последние сто метров, сгорая от нетерпения поговорить с Рамом о своем открытии. Он ждал меня, спокойно сидя на выложенном камнем подножии баньяна.

Я рассказал ему о своем путешествии, и его лицо потемнело.

– Никогда больше не возвращайся к водопаду! Эта женщина очень опасна! В прошлом году она убила человека. Его тело выловили из реки. Она ест мертвых. Она тантристка!

Глава 4

В ту ночь я почти не спал, преследуемый мыслью, что рядом, в нескольких часах ходьбы, живет тантрическая йогиня. Описание, которое дал мне Рам, вряд ли было обнадеживающим. Я думал о человеке, найденном мертвым в реке. Тот факт, что Рам описал ее как пожирательницу мертвых, произвел на меня меньшее впечатление, поскольку это расхожее мнение часто встречается в тантрической литературе. Я представлял себе тысячи способов приблизиться к ней, попытаться увидеть ее и убедить ее принять меня как ученика.

Я первым пришел под баньян. Рам пришел разжечь огонь, и пока он грел воду и молоко, я засыпал его вопросами о йогине.

– Как давно она живет у водопада?

– Чуть больше года.

– Ты когда-нибудь видел ее?

– Она чудовище. Глаза сумасшедшей, огромный красный язык, свисающий изо рта, капли засохшей крови на животе, растрепанные волосы. Некоторые жители деревни видели ее. Ночью она ходит по лесу с большим ножом и убивает животных, чтобы напиться их крови. Никто больше не ходит к водопаду, с тех пор как она там поселилась. Это очень опасно!

Рам попытался подражать ей, сделав страшное лицо и высунув язык.

– Она индианка?

– Нет, это колдунья из Тибета, спустившаяся с гор.

– Никто не ходит к ней в гости?

– Иногда через деревню проходят йоги. Мы думаем, что они идут к водопаду.

– Тибетцы?

– Нет, только индийцы.

– Тогда она, должно быть, индианка.

Во время всего этого разговора Рам старался не смотреть на меня. Я чувствовал, что он напряжен, раздражен и холоден. Он немного помолчал и приготовил две чашки чая, темного и ароматного. Пока мы пили маленькими глотками обжигающе горячий напиток, он сказал мне:

– Если ты мой друг, ты должен доверять мне. Если ты поднимешься туда, то никогда не вернешься. Она убьет тебя. Она съест твою печень и твое сердце. Остальная часть твоего тела достанется рыбам. Ты заплатил за аренду этого дома и ты больше не будешь в нем жить. Я не пойду искать тебя. Если ты хочешь встретиться с гуру, один из них живет рядом со Сринагаром. Он знаменитый. У него прекрасный ашрам, люди приезжают со всего мира, чтобы увидеть его. Это очень хороший старик. Если хочешь, я провожу тебя туда. Спроси врача, он знает. Хочешь, мы поедем на следующем автобусе?

– Нет. Я хочу остаться здесь, чтобы издалека посмотреть на это чудовище у водопада. Если она будет выглядеть так, как ты говоришь, я вернусь.

– Ты не первый, кто хочет с ней познакомиться. Опасность в том, что она может становиться невидимой, и когда ты доберешься до водопада, она может убить тебя, прежде чем ты даже успеешь схватить камень.

Я допил еще одну чашку имбирного чая и, не убежденный рассказами Рама, решил этим же ясным утром подняться к водопаду. Я обдумывал, что взять с собой. Я не знал, удастся ли мне увидеть ее, не говоря уже о том, чтобы поговорить с ней. После нескольких минут раздумий я положил в рюкзак спальный мешок, немного чая, немного провизии, одеяло, которое мне одолжили, и нож. Снова проходя мимо баньяна, я помахал Раму, но он не ответил. Я взял гирлянду цветов, подаренную Шиве в качестве подношения его Шакти, и отправился в путь.

С каждым шагом я пытался избавиться от мрачных образов, которые после слов Рамы проникли в мое сознание. Тем не менее тот факт, что мертвого человека нашли в реке, произвел на меня впечатление. Я достаточно близко познакомился с нагами и шиваистскими аскетами и знал, что они могут быть агрессивны. Даже индийская полиция отказывалась арестовывать их, потому что их полное безразличие к тюрьме и их магические способности вызывали неконтролируемый ужас у других заключенных и приводили к бунтам. Ничто не могло остановить этих аскетов, и для многих западных журналистов, пытавшихся их заснять, все закончилось плачевно. Я вспомнил, что некоторые из них были брошены в Джамну или сброшены с башни во время Кумбха-Мела, одного из великих религиозных праздников, который иногда собирает более миллиона индийцев всех религиозных убеждений.

И вот я оказался в тишине рядом с горой. Мой страх рос как на дрожжах и теперь полностью завладел мною. Все попытки успокоиться имели обратный эффект. Я не раз спрашивал себя, не повернуть ли мне назад.

Мое любопытство усиливалось, и к десяти часам я услышал шум водопада. Я сел и попытался придумать способ подойти поближе. Если бы я поднялся прямо в хижину, у меня был бы шанс найти там йогиню, но я также рисковал потревожить ее и встретить плохой прием. Если бы я пошел искупаться, так сказать, ненавязчиво предупредив о своем присутствии, я рисковал бы больше не найти ее, приходя к ее жилищу.

Я выбрал третий вариант: приблизился к хижине на расстояние ста метров, оставил подношения с едой и гирлянду, сделал три низких поклона в тибетском стиле и отступил к водопаду, где нашел плоский камень для медитации. Я хотел, чтобы она поняла, что мною движет не любопытство, а желание проявить уважение к ней, и дать ей возможность тем или иным способом позвать меня.