Тантрический квест: встреча с абсолютной любовью. Даосские секреты любовного искусства
Несмотря на стабильность позы, мне было очень трудно обрести спокойствие. Я медитировал два или три часа, искупался, обсох на солнце и снова погрузился в медитацию. В отличие от первого раза у меня ни разу не было ощущения, что за мной наблюдают. После полудня я перестал медитировать. Я был голоден и понял, что предложил Шакти всю свою провизию. Мне до смерти хотелось узнать, приняла ли она мои подношения, и я снова поднялся на лужайку.
Оказавшись там, я, к своему великому разочарованию, убедился, что все на месте. Я едва мог разглядеть хижину, скрытую за деревьями, но мне показалось, что если йогиня была там, то она могла видеть меня. Я сделал еще три поклона и направился обратно в деревню. Примерно на полпути, к моему большому удивлению, я увидел очень встревоженного Рама, ожидающего меня. Тронутый его участием и беспокойством, я взял его за руку, и мы пошли по живописным местам, спускаясь все ближе к маленьким домикам, разноцветным сари, аппетитным запахам и крикам детей.
– Если ты действительно хочешь увидеть ее, то должен предложить молоко, имбирь, рис, хороший чай, чечевицу, яйца, специи, благовония и очень красивую гирлянду цветов. Дай мне двенадцать рупий, и я найду тебе все это к завтрашнему дню, – сказал Рам, который понимал, что я не остановлюсь.
Мы вместе поужинали, и я рано лег спать, готовый уйти на рассвете, нагруженный подношениями.
Я карабкался вверх быстрее и вскоре добрался до лужайки, где с удовлетворением отметил, что мои вчерашние подарки исчезли. Затем я положил то, что принес Рам, поклонился и вернулся к медитации на моем камне. Путешествие было более спокойным, и медитация была более глубокой, а разум – более просветленным.
Я ждал до позднего часа, а потом поторопился, чтобы вернуться в деревню, и обнаружил, что Рам ждет меня на том же месте. Он начал принимать участие в моих поисках и с нетерпением переступал с ноги на ногу, как будто что-то упустил. Я снова дал ему несколько купюр по десять рупий, на которые он купил спички, свечи и шаль из чистой шерсти. Я восхищался дальновидностью, с которой он оценил нужды одинокого аскета, и полностью доверял ему.
На этот раз подарки были приняты. В тот момент, когда я собирался оставить гирлянду цветов и свои подношения, я увидел йогиню, стоящую на краю леса. На ней была легкая одежда: бриджи и туника. Ее длинные черные волосы были распущены. Я не мог отчетливо видеть черты ее лица из-за большого расстояния. Я почувствовал, как сильно бьется мое сердце; я сделал три поклона и приблизился. Она оставалась неподвижной. Я постепенно рассмотрел ее лицо и не увидел ни огромного языка, ни пятен крови, ни диких выпученных глаз. Напротив, я нашел что в ее облике вовсе нет недостатков, она была открыта, красива и благородна.
Когда я стоял перед ней, она смотрела на меня своим необычайно сверкающим взглядом. Ей было около сорока, но ничто не говорило о том, что она ведет аскетическую жизнь. Она была одновременно легкой и сильной, близкой и далекой. На ней было красное ожерелье, украшенное маленькими колокольчиками. Ее взгляд излучал безмерное сострадание, которое, казалось, смягчал ее более сдержанный вид. Я был поражен, когда она обратилась ко мне на прекрасном английском языке.
– Откуда ты приехал? Что ты ищешь?
– Из Франции… Я ищу того, кто поможет мне понять и освоить практику шиваизма, кундалини-йоги.
– Я не знаю кундалини-йоги.
– Разве ты не тантристка?
– Что ты знаешь о тантризме?
– Несколько лет назад один китайский йог дал мне копию своего перевода Виджняна-бхайрава-тантры. Я часто читаю его. Он даже сейчас у меня.
– Покажи мне его.
Я достал его из верхнего кармана рюкзака, где хранил записи и книги. Она быстро пролистала его и вернула обратно.
– Этот китайский йог – самозванец. Это не Виджняна-бхайрава-тантра. Но ты мне не ответил. Что ты знаешь о тантризме?
– Я предполагаю, что в тантризме есть практика, которая ведет к достижению гармоничных отношений с собственным сердцем и открытию там Шивы.
– В тантризме нет подобной сентиментальности.
– А сексуальные практики, они существуют?
– Если бы в тантризме существовали сексуальные практики, как бы я могла посвятить себя им, если я прожила одна шестнадцать лет?
– Может быть, ты стала выше секса?
– В тантризме нет ничего, над чем можно было бы возвыситься.
Внезапно мои мысли перестали блуждать. Я почувствовал, что таю под ее взглядом, и на мои глаза навернулись слезы.
– Я хотел бы следовать вашему учению.
– Меня не интересуют твои эмоции. У тебя есть представление о том, что именно ты ищешь. Как ты можешь это найти? Я ничего не могу тебе дать. Возвращайся в долину.
Я простился с йогиней в состоянии сильного волнения, раздетый догола ее взглядом. Я взял рюкзак и сделал несколько шагов назад. Когда я обернулся, она заговорила со мной более мягким голосом, с неописуемой улыбкой.
– Ты как горбун, вышедший на природу. Ты воображаешь, что, если уйдешь из города, никто не увидит твой горб. Забудь, как другие относятся к тебе, и подумай над своим горбом. Это самое ценное, что у тебя есть.
На обратном пути в деревню я разрывался между ощущением полной неудачи и надеждой на благоприятную возможность.
Когда Рам увидел меня, он сразу понял, что что-то произошло. Кроме того, он приветствовал меня, смеясь:
– Ты ходишь как старик!
Я выпрямился, выпил несколько чашек чая и рассказал Раму о своем приключении, смакуя вкусные картофельные оладьи с карри и горчичными зернами, которые приготовила для нас его мать.
Последующие дни я провел, поглаживая свой горб, и понял, что могу предстать перед йогиней только полностью открытым, без желаний и целей.
Каждое утро я делал подношения лингаму Шивы, находящемуся под баньяном, надеясь, что этот каменный фаллос в конце концов запечатлеется в моем сердце и откроет его для всех измерений пространства.
Глава 5
Когда я вернулся к хижине с простой гирляндой в качестве подношения, я был полон уверенности и радости. Я нашел йогиню медитирующей перед хижиной. Я поприветствовал ее по-индийски, держа ладони перед сердцем, как лотос, готовый раскрыться, и сел довольно далеко от нее. Ее глаза были полузакрыты. От всего ее существа исходили грация, красота и сила, как будто за долгие годы уединенной практики она вросла в землю и ее глубокие корни позволили ветвям гармонично разрастись.
Она открыла глаза. Я снова поздоровался с ней и подошел, протягивая гирлянду цветов, которую она повесила себе на шею.
– Это все, что ты принес мне сегодня? – иронично спросила она.
После нескольких неловких мгновений я снова поклонился, как бы говоря ей: я принес свой горб, я принес свое сердце. Но я молчал, потому что это казалось мне одновременно наивным и высокопарным.
– Я приму тебя при условии, что ты глубоко обдумаешь то, что я собираюсь тебе сказать, и решишь, хочешь ли ты продолжать этот поиск, – сказала она, как будто услышав меня.
Полный радости, я поблагодарил ее.
– Пойми, что это очень глубокие обязательства с моей и твоей стороны. Встав на этот путь, с него нельзя сойти. Если ты принимаешь это решение, ты должен придерживаться его в самые трудные моменты, потому что если ты откажешься от этого пути, у тебя могут быть большие неприятности. Я предлагаю тебе пройти по лезвию бритвы. Как только ты начнешь, ты не сможешь перейти на бег, или остановиться, или вернуться назад. Ущерб будет очень серьезным. Ты можешь продолжать только в том же темпе. Иногда ты будешь противиться этому. У тебя создастся впечатление, что я обращаюсь с тобой так, как будто ты никогда не упражнялся, как будто ты ничего не знаешь. Будет задета твоя гордость. Ты будешь думать: «Я делал это, я делал это. У меня был учитель, и кто такая эта женщина, чтобы так со мной обращаться?» Ты будешь сомневаться в себе, в пути, во мне. Ты будешь злиться. Возможно, ты возненавидишь меня. Но я всегда буду рядом и буду ждать, пока ты успокоишься, чтобы мы могли снова продолжить путь. Как тебя зовут?
– Карма.
– В тантризме карма считается иллюзорной, но я буду называть тебя Кармой.
– А как мне тебя называть?
– Иногда я Кали, разрушительница, иногда я игривая Лалита, иногда я Кубджика, гончар, но я всегда Дэви, богиня. Так что зови меня Дэви. Сначала, когда пришел, ты делал низкие поклоны. Сегодня ты приветствовал меня в индийском стиле. Когда ты это делаешь, что тебе приходит на ум?
– Я чувствую преданность, уважение, надежду на получение и понимание самых ценных учений.
– Как ты думаешь, есть ли принципиальная разница между тобой и мной?
– Да, ты учитель.
– Когда ты приветствуешь меня, не кланяйся тому, кто может быть тем, кем ты не являешься. Даже если бы перед тобой стоял Шива, никогда не кланяйся чему-то далекому и недостижимому; напротив, кланяйся тому, что связывает нас и что делает по сути похожими, что делает Шиву и его спутницу, Бхайрави, по сути не отличающимися от тебя и меня.
Когда ты кланяешься, низко кланяйся перед божественным, которое находится в нас в этот момент, перед божественным, которое никогда не было отделено от нас. Перед божественным, которого нет нигде, кроме как в нас самих. Перед божественным, к которому никогда нельзя приблизиться или отдалиться от него. Перед непостижимым божественным, из которого создано все наше существо, подобным структуре глины, из которой гончар создает нашу форму.
Пока ты представляешь себе путь, который отделяет тебя от божественного, ты готовишься к длительному блужданию, и это блуждание никогда не закончится, потому что чем больше ты думаешь, что приближаешься к божественному, тем больше оно ускользает от тебя.
Шива непостижим, недостижим, и все же невозможно дистанцироваться от него, потому что по сути ты – это Шива. Ты приветствуешь меня, ты приветствуешь божественное, которое связывает нас, как земля, по которой мы оба ходим, как небо, в котором теряется наш взгляд.
Дэви сделала долгую паузу. Она смотрела на меня так, словно ее слова постепенно проникали в мое сознание. Она говорила медленно, тихим голосом, как рассказывают сказку ребенку. Я посмотрел на нее и вдруг понял, что меня привел сюда очень длинный путь. Я вспомнил образ бритвы, который она использовала, и спросил себя, хватит ли у меня смелости следовать этому учению. Я не мог себе представить, как она могла бы вызвать во мне реакцию сомнения, неприятия и ненависти, которую она предсказывала. Я вдруг подумал о Калу Ринпоче, который дарил мне свои учения, не подвергая меня ужасным испытаниям. Это правда, что западные люди часто нетерпеливы в своих поисках и что Калу Ринпоче научил меня терпению. Я видел, как многие западные люди приезжали и, проведя три или четыре дня в монастыре, отправлялись на поиски учений, требующих меньшего времени для овладения ими. Дэви снова заговорила тем же спокойным голосом:
– В тантризме, по сути, нет ни храма, ни Бога, ни догм, ни убеждений. Существует только огромная пуповина, которая объединяет каждое существо и каждый предмет в божественном. Пережить пробуждение – значит увидеть это во всей полноте, хотя бы на секунду. Пережить великое пробуждение – значит постоянно развиваться в этом едином бесконечном пространстве, с которым связано сознание, когда Шива и Бхайрави становятся единым целым, когда экстаз их союза заполняет сознание, открытое так широко, что оно уже не может сказать: «Я – сознание, я безгранично, я – божественное в своей полноте».
Сознание – это место поклонения. Сознание – это священный текст. Сознание – это путь. Сознание – это место жертвоприношения. Сознание – это огонь. Сознание – это место ритуального единения. Сознание – это место самадхи. Сознание – это пробуждение. Сознание – это обитель богов. Сознание – это время. Сознание – это пространство. Сознание – это кувшин, сосуд, из которого вытекает божественное.
А что делает поклоняющийся? Он очищает храм. Как? Попросив всех, кто вечно сидел там, уйти, чтобы он мог подмести, омыть свежей водой, взятой из реки, камни, разбросать лепестки роз. Очень быстро поклоняющийся начинает обращать внимание на тех, кто сидит в его сознании и отказывается покидать этот храм. Почему они это делают? Потому что, как и мы, они боятся. Именно из-за страха сознание остается захламленным. Это не маленькие страхи, которые легко определить, не боязнь чего-то конкретного. Это большой главенствующий страх, на основании которого мы строим все наши мечты и который однажды парализует нас и разрушает то, что мы так старательно строили.
Наступает день действовать. Ты очищаешься, купаясь в священной реке. Ты чувствуешь себя живым и полным решимости. Ты приносишь чистую воду, берешь метлу, собираешь корзину лепестков роз и входишь в храм сознания. Это и есть медитация: войти свежим, с живым и открытым разумом в храм сознания. Ты видишь всех, сидящих в твоем сознании, неподвижных, приросших к земле, окаменевших. Они были там так долго. Они так сильно любили тебя, дали тебе так много, так много берегли тебя. С самого детства их голоса направляли тебя. Даже сейчас, в этот момент, когда они смотрят, как ты входишь, готовые очиститься, посвежеть и благоухать, они говорят с тобой, и ты слушаешь: «Послушай, вот что мы о тебе думаем. С самого детства мы пытались уберечь тебя от опасности, предупредить о жизненных ловушках. Мы наказываем тебя, когда ты совершаешь ошибку, но когда ты слушаешься нас, когда ты хороший мальчик, мы вознаграждаем тебя, мы хвалим тебя, благодаря нам у тебя все не так уж плохо. Так вот, не прогоняй нас. Продолжай слушать наши голоса, следуя нашим советам. Мы хотим только лучшего для тебя. Свобода? Это хаос. Слушай нас внимательно, следуй тому, что мы тебе покажем, и все будет хорошо».
Но сейчас ты знаешь, что слишком много слушал этих серых людей, что они здесь только для того, чтобы не дать тебе разбросать лепестки роз и омыть сознание чистой водой. Что все идет не так хорошо. В тебе столкнулись два страха. Как будто они оказались нос к носу в темном лесу, полном скрипа и треска и других пугающих звуков. Один страх говорит себе: «Будем надеяться, что он не сделает ничего, чтобы изгнать нас из храма!» Другой страх говорит себе: «Будем надеяться, что они не встанут, чтобы выйти! Что станет со мной без них!» И вот так, день за днем, человек идет на компромисс с сознанием, выслушивает упреки и получает поддержку, подчиняется и становится тем, для кого серость приемлема. Все общество обожает монохромный серый цвет. Серый – самый распространенный цвет. Есть миллионы его разновидностей. Серый – идеальный цвет для социальной маскировки. Именно благодаря серому цвету нам удается существовать в обществе, растворяться в огромном котле страданий и повседневного насилия.
Дэви чувствовала, что это страдание, это «повседневное» насилие вызывало во мне сильные чувства. Она замолчала и испытующе посмотрела на меня. Позволяя размотаться клубку моих мыслей, она, казалось, касалась каждой петли. Мне показалось, что она прислушивалась к моему молчанию. Эти страдания и насилие были причиной моего пребывания здесь. Я хотел попытаться положить им конец, не перекладывая ответственность на других, не желая, чтобы другие перестали быть жестокими. Дэви заставила меня осознать мою собственную ответственность. Какая часть моего сознания связывала меня со страданием и насилием? Как я сам был машиной разрушения? Каким образом тело, это огромное поле битвы клеток, было прообразом мира? Как мне заняться практикой, которая могла бы изменить мир начиная с единственной непосредственно доступной вещи: моего собственного осознания реальности? Дэви начала отвечать мне:
– В тантризме по сути есть только один цвет: красный. Цвет живого сердца, цвет крови, цвет огня, цвет роз и языка, цвет раскрытой вульвы, цвет эрегированного пениса, цвет солнца, которое согревает отшельников, цвет круга огня, который нужно пересечь, чтобы достичь осознания. Имя Шива происходит от корня Shiv, что на тамильском языке означает «красный».
Сначала тантрист побеждает этот страх. Он испускает громкий крик, крик возрождения, и изгоняет всех этих маленьких серых человечков из сознания. Это очень трудно. Требуется много мужества, чтобы разбрызгать свежую воду и рассыпать лепестки роз на голые камни храма. Есть только одно желание: бежать за серыми людишками и смиренно просить их вернуться. Кроме того, долгое время они ждут снаружи храма. Они остаются в пределах слышимости. Они ждут, когда мы проявим слабость.
В течение нескольких секунд ты чувствуешь себя очень одиноким, покинутым всеми. Это пространство слишком большое и слишком пустое. Ты дрожишь. Тебе трудно выбросить все, что оставили маленькие серые человечки, и как бы занять их территорию. Тебе трудно найти воду, чтобы омыть камни. Но как только ты вымоешь их, как только ты разбросаешь лепестки, ты почувствуешь великую свежесть – божественное, ароматное, полностью открытое пространство. Это твое собственное пустое сознание.
Затем наступает самый трудный момент, гораздо более трудный, чем даже отказ от своего страха. Когда храм пуст и сияет так, что в нем мерцает свет, его наполняют песни птиц и ароматы, а лунные лучи делают его еще более просторным, мы радуемся своей мудрости и дальновидности и говорим себе: «Теперь это место абсолютно чисто. Это идеальное место для хранения возвышенных учений, к которым я получил доступ. В этом храме я буду хранить самые ценные плоды мудрости, чтобы питать свое сознание».
Поначалу ты прекрасно себя чувствуешь. Ты знакомишься с великими и прекрасными идеями, чистым идеалом, блестящими учениями. Кажется, вся Вселенная рада принять участие в реализации твоего плана. Мало-помалу ты создаешь очень красивую теорию мира и совершенствуешь свои знания. Однако все постепенно и незаметно меняется. Сначала ты этого не замечаешь. Ты цепляешься за мысль о том, что в храме есть только возвышенное; тем не менее ты уже не чувствуешь себя там совершенно спокойно, особенно потому, что ты хочешь видеть, как другие принимают эту истину, полученную дорогой ценой. Ты уже начинаешь применять насилие по отношению к другим и к себе.
Однажды ночью, когда ты спишь, тебе кажется, что ты слышишь голос, потом два, потом десятки голосов, а утром, когда ты просыпаешься, ты видишь, что все маленькие серые человечки вернулись в храм. Ты слушаешь их шепот, сначала тихий, потом все более и более назойливый. Для того чтобы проникнуть в храм, они пытались найти возможность присоединиться к идеям и убеждениям, которые ты пустил в пустой храм.
Я чувствовал себя обезоруженным способностью Дэви возвращать мне мою собственную ответственность, ее манерой «обучения по спирали», при которой все мои вопросы находят ответы.
– А теперь возвращайся к себе. Если ты действительно хочешь очистить храм, вернись, когда будешь готов. Возьми с собой достаточное количество провизии на длительный период времени, приведи дела в порядок, и я научу тебя пути тантризма.
Глубоко тронутый, я склонился перед божественным в нас, но это была всего лишь идея. Я действительно не чувствовал пуповину, о которой она говорила.
– Не забудь про лепестки роз, – сказала Дэви.
Глава 6
Я вернулся к хижине с рисом, овсяными хлопьями, ячменной мукой, сыром, солью и сахаром. Я принес керогаз, кухонную утварь, книги, спальный мешок и одеяло, которое мне одолжили.
Дэви, завернувшись в легкую шерстяную шаль, шла по опушке леса. Казалось, она что-то ищет. Я положил рюкзак и поприветствовал ее, и она ответила на мое приветствие. Сегодня утром она была веселой и игривой. Когда она смеялась, становилась похожей на беззаботного подростка. Я уже был поражен ее способностью меняться, хотя знал только одну или две из ее бесконечных ипостасей.
– Здесь ты построишь себе хижину. Тебе будет хорошо здесь, это место защищено от ветра и находится рядом с водопадом и родником, где мы черпаем воду. Когда ты закончишь, отдохни, спустись вниз, чтобы искупаться, и принеси несколько камней, чтобы сделать очаг. Затем приходи ко мне в хижину.
Как только Дэви ушла, я подготовил место, а затем пошел в глубь леса в поисках подручного материала. Мой нож был достаточно острым, чтобы использовать его как топор. Я построил из веток хижину с наклонной крышей. Мое пристанище получилось около двух метров в длину и полутора метров в ширину. В этом сезоне можно было не беспокоиться о дожде, но я рассчитывал, что ночи будут прохладными, взяв с собой спальный мешок, предназначенный для гималайского холода. Температура, очень приятная в течение дня, быстро падала после захода солнца. Мне потребовалось семь или восемь часов, чтобы построить это импровизированное убежище, которое выходило на лужайку метрах в пятидесяти от дома Дэви.
Когда с этим было покончено, я надул матрас и разложил постель, одеяло, книги и маленькие сокровища, находившиеся на дне рюкзака: свечи, спички, зажигалку, керосин и новый фитиль для плиты, чтобы было на чем приготовить еду. В целях экономии я решил использовать плиту для приготовления чая и завтрака, а в остальных случаях разжигать костер.
Я осознал, что со мной произошло, только когда подошел к большому водоему с зеленой водой и погрузился в него. Я сделал этот шаг. Теперь я отрезан от мира. Я начал дрожать, но не от холодной воды, а от глубинного страха, который только теперь начал охватывать меня. Когда солнце зашло, я быстро вытерся, оделся и начал карабкаться вверх, прихватив с собой камни, которые должны были сохранять тепло дольше, чем угли.
Когда я подошел к хижине Дэви, она велела мне войти. Огонь излучал нежное тепло. Устроившись на сложенном вчетверо старом одеяле, она попросила меня принести свое и занять место напротив нее.
После того как я уселся, она долго смотрела на меня. Освещенные пламенем, ее темные глаза блестели, создавая впечатление фонтана любви, льющегося на меня. Ее взгляд также обладал чем-то вроде силы огня в лесу, который отгоняет все воображаемые образы и картины, постоянно появляющиеся перед нами. Она раскрыла ладонь, и я увидел там несколько мелких камешков, которые она, должно быть, собрала у реки. Рядом со мной стоял горшок. Она бросила камешек, и горшок зазвенел. Я улыбнулся, потому что она попала точно в цель.
– Этот горшок символизирует твой разум. Каждый раз, когда ты перестанешь быть здесь, находя убежище в своих мыслях, я буду бросать камешек. Таким образом ты осозна́ешь те препятствия, которые ты создаешь, чтобы убежать от реальности настоящего момента. Когда мы смотрим друг на друга, Шива и Шакти смотрят друг на друга. Почему Шива и Шакти божественны? Потому что ничто не мешает им быть друг с другом. Быть Шивой несложно. Достаточно присутствовать, быть полностью в настоящем моменте. Если бы ты осознал только одну эту тантрическую идею, ты познал бы божественное. Ты был бы неотъемлемой частью божественного, которое тебе нравится воображать во мне, но которое ты все еще не осознаешь в себе. Никакой аскетизм не ведет к далекому божеству. Все, что мы воображаем в другом месте, находится в нас самих. Быть Шивой – значит спонтанно осознать это. Готов ли ты омыть храм?
– Да. Я думал об условиях, которые ты поставила. Я согласен идти до самого конца.
Дэви рассмеялась.
– Это очень мужественно с твоей стороны. Я заходила в твою хижину. Она построена хорошо. Следуй моим учениям таким же образом.
Я поблагодарил ее за то, что она приняла меня в ученики. Затем она задала мне вопрос, который полностью сбил меня с толку:
– Расскажи мне о своем первом опыте пробуждения.
– Если я здесь, то именно потому, что у меня не было никакого опыта пробуждения.
– Если у тебя нет никакого опыта пробуждения, я ничего не могу для тебя сделать.
Она сделала паузу, глядя, как усиливается мое замешательство. Затем она заговорила снова:
– Без предшествующего опыта пробуждения ни аскетизм, ни практика, ни медитация не приносят плодов. Без опыта пробуждения нет источника, и поскольку вся тантрическая садхана состоит из возвращения к источнику, человек блуждает, не зная, куда идти. Ты можешь следовать моим учениям в течение тридцати лет. Но без предварительного опыта пробуждения ты ни к чему не придешь. Посмотри в глубь себя. Подумай о своем детстве, юности. Там можно найти опыт пробуждения. На Земле нет существа, у которого не было этого фундаментального опыта.
Дэви встала и положила правую руку на мою голову. Я почувствовал чудесный свет и тепло, и вдруг в моем сознании появился образ.
– Мне было одиннадцать лет. Я был на каникулах в горах. Я познакомился с девочкой моего возраста, и однажды вечером мы пошли по тропинке, которая находилась выше деревни. Мы держались за руки и шли молча. В какой-то момент мы остановились и посмотрели на небо. Невероятно яркие звезды казались очень близкими. У меня было впечатление, что я полностью растворился в небе. Это продолжалось несколько секунд. Можно ли это назвать пробуждением?