Погребенный великан

– Я давно наблюдаю за тобой, мальчик, – однажды сказал ему старец Стеффа. – Под градом ударов глаза твои спокойны, словно запоминают каждый из них. Такие глаза я видал только у лучших воинов, сохранявших в пылу битвы холодный рассудок. Скоро настанет день, когда тебя станут бояться.

И вот это началось. Предсказанное Стеффой становилось явью.

Под порывами ветра, качавшими дерево, Эдвин ухватился за другую ветку и начал перебирать в памяти утренние события. Лицо тетки исказилось до неузнаваемости. Она визжала, выкрикивала ему проклятия, но старейшина Айвор помешал ей закончить, оттолкнув от двери амбара и одновременно заслонив ее от Эдвина. Тетка всегда хорошо к нему относилась, но если теперь ей вздумалось его проклясть, Эдвину не было до этого дела. Не так давно она пыталась заставить Эдвина называть ее матерью, но он ни разу ее не послушался. Потому что знал, что его настоящая мать странствует. Его настоящая мать не стала бы так на него орать, и старейшине Айвору не пришлось бы оттаскивать ее прочь. А утром в амбаре он услышал голос своей настоящей матери.

Старейшина Айвор толкнул Эдвина внутрь, в темноту, и дверь закрылась, заслонив перекошенное лицо тетки и все остальные лица. Поначалу телега казалась лишь черным силуэтом, маячившим в глубине амбара. Но постепенно он рассмотрел ее очертания, а когда дотронулся, дерево оказалось на ощупь влажным и трухлявым. Снаружи снова послышались крики, а потом и громкие удары. Первые простучали вразнобой, а потом раздалось сразу несколько, и тут же деревянный треск, после чего в амбаре словно чуть посветлело.

Эдвин догадался, что стук был от камней, бьющих в шаткие стены, но выбросил это из головы, сосредоточившись на стоявшей перед ним телеге. Давно ли ею в последний раз пользовались? Почему она стоит так криво? Если она уже совсем негодная, зачем хранить ее в амбаре?

Тогда-то Эдвин и услышал голос матери: вначале разобрать его было трудно, мешали стоявший снаружи гвалт и грохот камней, но постепенно он стал слышаться все отчетливее.

– Это пустяки, Эдвин. Пустяки. Ты легко это вынесешь.

– Но ведь старейшины не смогут все время их удерживать, – сказал он в темноту, словно про себя, и его рука погладила бок телеги.

– Это пустяки, Эдвин. Пустяки.

– Стены тонкие, и камни их разобьют.

– Не волнуйся, Эдвин. Разве ты не знал? Эти камни – в твоей власти. Посмотри, что сейчас перед тобой?

– Старая сломанная телега.

– Ну вот. Иди вокруг телеги, Эдвин. Вокруг телеги, еще и еще, потому что ты – мул и привязан к большому колесу. Еще и еще, Эдвин. Большое колесо повернется, только если ты его повернешь, и только если ты его повернешь, будут лететь камни. Еще и еще, Эдвин. Еще и еще, еще и еще – вокруг телеги.

– Зачем мне крутить колесо, матушка? – спросил мальчик, но его ноги уже принялись обходить телегу.

– Потому что ты – мул, Эдвин. Круг за кругом. Вот треск ударов. Не будешь крутить колесо, и он прекратится. Крути его, Эдвин. Еще и еще. Еще и еще.

И он последовал ее приказу, держась за телегу и перебирая руками, чтобы продолжать движение. Сколько раз он обошел вокруг? Сто? Двести? Он то и дело видел то таинственный земляной холмик в одном из углов, то дохлую ворону с еще не осыпавшимися перьями в другом – там, где на пол амбара падала узкая полоска солнечного света. Два эти зрелища – земляной холмик и дохлая ворона – снова и снова возникали перед ним в полутьме. Он громко спросил: «Тетя действительно меня прокляла?» – но ответа не последовало, и Эдвин подумал было, что мать ушла. Но потом он снова услышал ее голос: «Выполняй свой долг, Эдвин. Ты мул. Останавливаться рано. Все в твоих руках. Если остановишься, остановится и шум. Так зачем его бояться?»

Иногда он обходил вокруг телеги три или даже четыре раза, не слыша ни единого резкого удара. Но потом, словно чтобы возместить пропущенное, раздавалось сразу несколько, и крики снаружи брали новую высоту.

– Где вы, матушка? Все еще странствуете?

Ответа не последовало, но через несколько оборотов она сказала:

– Я дала тебе братьев и сестер, Эдвин, много-много. Но ты заботься о себе сам. Так что найди силы меня отыскать. Тебе двенадцать лет, ты уже почти взрослый. Ты один стоишь четырех-пяти сильных сыновей. Найди силы и спаси меня.

Вяз покачнулся под очередным порывом ветра, и Эдвину подумалось, а не в этом ли амбаре, где его заперли, прятались жители, когда в деревню пришли волки? Старик Стеффа часто рассказывал ему эту историю.

– Ты тогда был еще совсем мал, парень, наверное, слишком мал, чтобы что-то запомнить. Три волка средь бела дня спокойно зашли прямо в деревню. – Тут голос Стеффы наполнялся презрением. – И вся деревня в страхе попряталась. Некоторые мужчины были в поле, это правда. Но и здесь оставалось порядком. Они схоронились в молотильном амбаре. Не только женщины с детьми, но и мужчины тоже. Они уверяли, что у волков странные глаза. Лучше с ними не связываться. И волки взяли все, что им вздумалось. Задрали кур. Загрызли коз. А деревня все пряталась. Кто-то по домам. Большинство в амбаре. Меня, калеку, оставили там, где я сидел, в тачке, изувеченными ногами наружу, рядом с канавой у дома госпожи Миндред. Волки затрусили в мою сторону. «Идите, съешьте меня, – сказал я, – я не стану прятаться от вас в амбаре». Но до меня им дела не было, и я смотрел, как они проходят мимо, задевая своим мехом мои бесполезные ноги. Они взяли все, что пожелали, а эти храбрецы выползли из укрытий, только выждав как следует после их ухода. Три волка средь бела дня, и не нашлось ни одного мужчины, чтобы дать им отпор.

Нарезая круги вокруг телеги, он думал о рассказе Стеффы.

– Вы все еще странствуете, матушка? – еще раз спросил он, и снова безответно. Когда она наконец отозвалась, ноги у него уже стали уставать и его порядком тошнило от созерцания земляного холмика и дохлой вороны. «Довольно, Эдвин. Ты хорошо потрудился. Теперь, если хочешь, зови своего воина. Положи этому конец».

Эдвин выслушал эти слова с облегчением, но продолжал кружить вокруг телеги. Чтобы позвать Вистана, требовалось огромное усилие. Следовало возжелать его прихода всем сердцем, так же, как накануне вечером.

Но силы откуда-то взялись, и, почувствовав, что воин скоро придет, Эдвин замедлил шаг – ведь даже мулов под конец дня шибко не погоняют – и с удовлетворением отметил, что шум ударов становится все реже. Но только после того, как тишина продлилась достаточно долго, он наконец остановился и, прислонившись к борту телеги, принялся восстанавливать дыхание. Потом дверь амбара отворилась, и за ней на ослепительном солнце возник воин.

Вистан вошел внутрь, оставив дверь широко открытой, словно чтобы продемонстрировать презрение к каким бы то ни было враждебным силам, которые еще недавно бурлили снаружи. Благодаря этому на полу образовался большой светлый прямоугольник, и, когда Эдвин огляделся, телега, такая внушительная в темноте, показалась ему жалкой развалиной. Сразу ли Вистан назвал его юным другом? Эдвин не мог сказать наверняка, но он хорошо помнил, что воин подвел его к островку света, поднял рубашку и внимательно осмотрел рану. Потом Вистан выпрямился, осторожно оглянулся и тихо сказал:

– Ну, мой юный друг, ты сдержал обещание, которое дал мне вчера вечером? Про свою рану?

– Да, сэр. Я сделал так, как вы сказали.

– Ты никому не сказал, даже своей тетушке?

– Никому, сэр. Даже когда все поверили, что это укус огра, и возненавидели меня из-за него.

– Пусть они и дальше в это верят, мой юный друг. Если они узнают правду о том, как ты его получил, будет в десять раз хуже.

– Но как же быть с моими двумя дядьями, которые пришли с вами, сэр? Разве они не знают правду?

– Твоим дядьям, как они ни храбрились, стало слишком дурно, чтобы войти в лагерь огров. Поэтому хранить тайну нужно только нам двоим, и, как только рана заживет, никому уже не будет до нее дела. Держи ее в чистоте и не смей расчесывать, ни ночью, ни днем. Понятно тебе?

– Понятно, сэр.

Раньше, когда они все карабкались вверх по склону и Эдвину пришлось остановиться, чтобы подождать стариков-бриттов, он попытался вспомнить, как получил эту рану. Тогда, посреди колючего вереска, с Вистановой кобылой, которую ему приходилось удерживать под уздцы, собраться с мыслями не получилось. Но сейчас, стоя в ветвях вяза и глазея вниз на крошечные фигурки на мосту, Эдвин обнаружил, что вспоминает промозглый воздух и кромешную тьму, резкий запах медвежьей шкуры поверх маленькой деревянной клетки, как при каждом толчке ему на голову и плечи падали крошечные жучки. Он вспомнил, как устраивался поудобнее и хватался за расшатанную решетку, чтобы его не швыряло из стороны в сторону, когда клетку волочили по земле. Потом все затихало, и он ждал, когда снимут медвежью шкуру, чтобы внутрь ворвался холодный воздух и чтобы он смог рассмотреть хоть что-нибудь в свете горевшего рядом костра. Потому что в ту ночь так происходило уже дважды, и повторение притупило страх. Еще он вспомнил вонь огров и злобную маленькую тварь, бросавшуюся на хлипкие прутья клетки, вынуждая Эдвина изо всех сил вжиматься в заднюю стенку.

Тварь двигалась так быстро, что ее было трудно как следует рассмотреть. У него сложилось впечатление, что размером и формой она походила на петушка, но без клюва и перьев. Она наносила удары зубами и когтями, испуская беспрестанные пронзительные крики. Эдвин доверял защите деревянных прутьев от зубов и когтей, но иногда тварь случайно задевала клетку хвостом, и тогда его положение казалось ему куда более ненадежным. Хорошо, что тварь – как предполагал Эдвин, еще детеныш – пока не подозревала о силе собственного хвоста.

Хотя тогда эти нападения казались Эдвину бесконечными, теперь он думал, что проходило не так много времени, прежде чем тварь оттаскивали за поводок. Потом на мальчика тяжело падала медвежья шкура, и ему приходилось хвататься за прутья, пока клетку перетаскивали на новое место.

Сколько раз пришлось это вытерпеть? Всего раза два или три? А может, десять или двенадцать? А может, он уснул после первого раза, несмотря на такие условия, и остальные нападения ему приснились?

Потом, в последний раз, медвежью шкуру не сдергивали очень долго. Он ждал, слушая пронзительные крики твари, звучавшие то в отдалении, то очень близко, и рык, который издавали огры, разговаривая друг с другом, и понимал, что на этот раз что-то должно пойти по-другому. Именно в те минуты жуткого ожидания он взмолился о спасителе. Он исторг эту просьбу из самой глубины своего существа, поэтому получилось что-то вроде молитвы, и стоило ей обрести форму в его сознании, как он почувствовал, что она будет услышана.

В эту самую минуту клетка задрожала, и Эдвин понял, что вся ее передняя часть с защитной решеткой оказалась сдвинута в сторону. Он отшатнулся было назад, но медвежью шкуру уже сдернули, и свирепая тварь набросилась на него. Сидя на полу, Эдвин инстинктивно поднял ноги, чтобы отбросить ее пинком, но тварь оказалась проворной, и ему пришлось отбиваться от нее кулаками и локтями. Ему даже подумалось было, что тварь его одолела, он на секунду закрыл глаза, а когда снова открыл, увидел, что его противник хватает когтями воздух, а поводок оттаскивает его назад. Тут ему представилась редкая возможность рассмотреть тварь как следует, и он убедился, что первое впечатление оказалось неверным: она походила на ощипанного цыпленка, но с головой змеи. Тварь снова бросилась вперед, и Эдвину снова пришлось отбиваться изо всех сил. Потом совершенно внезапно передняя стенка вернулась на место, и медвежья шкура снова погрузила его во тьму. И только несколько мгновений спустя, скрючившись в тесной клетке, он почувствовал покалывание в левом боку под самыми ребрами и нащупал липкую влагу.

Эдвин понадежнее уперся ногами в вяз и, высвободив правую руку, осторожно дотронулся до раны. Боль окончательно притупилась. Когда они взбирались вверх по склону, грубая ткань рубашки иногда заставляла его поморщиться, но, когда он не двигался, как теперь, то почти ничего не чувствовал. Даже утром в амбаре, когда воин осматривал рану на свету из дверного проема, она казалась всего лишь скоплением крошечных проколов на коже. Ранка была поверхностной, ему часто случалось получать и похуже. Однако сколько же от нее произошло неприятностей, а все потому, что люди вообразили, что это – укус огра. Дай он твари отпор получше, возможно, вообще удалось бы избежать каких-либо ран.

Но Эдвин знал, что ему нечего стыдиться за то, как он перенес выпавшее ему испытание. Он ни разу не вскрикнул от ужаса и не стал молить огров о пощаде. После первой атаки мелкой твари, которая застала его врасплох, Эдвин встречал ее с высоко поднятой головой. Более того, ему хватило присутствия духа понять, что эта тварь – еще детеныш, которого ему вполне под силу напугать, так же, как обычно отпугивают расходившуюся собаку. Поэтому Эдвин выпучил глаза и попытался смутить ее взглядом. Он знал, что за это его настоящая мать особенно гордилась бы им. Более того, ему стало ясно, что нападение твари утратило ярость после первых бросков, и теперь Эдвин все больше контролировал схватку. Он снова вспомнил, как тварь хватала когтями воздух, и ему стало казаться, что она не столько рвалась продолжить бой, сколько всего-навсего билась в панике на душащем ее поводке. В общем, вполне вероятно, что огры присудили победу в схватке Эдвину, и именно поэтому все и закончилось.

– Я наблюдаю за тобой, мальчик, – говаривал старик Стеффа. – В тебе есть что-то особенное. Однажды ты встретишь того, кто обучит тебя мастерству под стать твоей воинской душе. И тогда ты будешь внушать настоящий страх. Уж ты-то не станешь отсиживаться в амбаре, покуда по деревне беспрепятственно бродят настоящие волки.

И вот так оно и случилось. Выбор воина пал на него, и они вместе отправятся выполнять какое-то поручение. Но в чем оно заключалось? Вистан ничего толком не объяснил, сказав только, что король в далеком болотном крае ждет не дождется вестей о том, что оно благополучно выполнено. И зачем идти с этими двумя стариками-бриттами, которым на каждом повороте требуется передышка?

Эдвин внимательно посмотрел вниз. Бритты обсуждали с воином что-то серьезное. Старуха оставила попытки уговорить мальчика слезть, и теперь все трое наблюдали за солдатами на мосту, прячась за двумя гигантскими соснами. С высоты своего наблюдательного пункта Эдвин увидел, что всадник снова вскочил на лошадь и замахал руками. Потом трое солдат отошли от всадника, и тот, развернув коня, взял с места в карьер и поскакал прочь от моста, обратно под гору.

Эдвин уже задавался вопросом, почему воин так не хотел оставаться на главной горной дороге, настаивая, чтобы срезать путь по крутому склону долины, теперь ему стало ясно, что он хотел избежать встречи со всадниками, вроде того, какого они только что видели. Но, судя по всему, теперь у спутников не было иной возможности продолжить путь, кроме как спуститься на дорогу и перейти по мосту у водопада, а солдаты все еще были там. Удалось ли Вистану из своего укрытия внизу, на земле, увидеть, что всадник уехал? Эдвину хотелось сообщить воину о таком развитии событий, но он поостерегся кричать с дерева, чтобы звук не долетел до солдат. Придется слезть и предупредить Вистана. Возможно, воин колебался, стоит ли вступать в схватку, пока ему угрожали четверо потенциальных противников, но теперь, когда у моста осталось только трое, он сочтет, что расклад в его пользу. Будь они с воином только вдвоем, то, конечно же, уже давно вышли бы к солдатам, но Вистан наверняка осторожничал из-за присутствия пожилых супругов. Нет сомнений, у Вистана была веская причина взять их с собой, и до сих пор они были добры к Эдвину, но все равно товарищи из них были никчемные.

Ему снова вспомнилось перекошенное лицо тетки. Да, тогда она принялась выкрикивать ему проклятья, но теперь это не имело никакого значения. Потому что он стал воином и странствует, совсем как его настоящая мать. Кто поручится, что он ее однажды не встретит? Она будет так им гордиться, когда увидит его бок о бок с воином. И мужчины, которые будут с ней, затрепещут.