Метро 2033. Свидетели Чистилища

© Д.А. Глуховский, 2017

© Ветлугина А., Максименко Д., 2020

© ООО «Издательство АСТ», 2021

Пролог

Если опустить веки, на какую-то минуту и впрямь покажется, что ты в лесу. Только звуки отсутствуют – ни пения птиц, ни стука дятла, ни шипения ветра наверху, в мириадах сосновых иголок. Зато запахи какие! Тут тебе и отсыревшая, будто после затяжного ливня, древесная кора, и не избалованная сентябрьским солнцем земля, и прелая прошлогодняя трава, приподнятая липкой шляпкой масленка. Грибной дух – самый густой, самый настырный…

Но если вновь открыть глаза, окажется, что вовсе не опавшая хвоя пружинит под ногами. И не шершавых вековых стволов касаются твои плечи, а заскорузлой каменной кладки с торчащими из трещин клочьями мха. Ле́са, до сих пор стоящего перед внутренним взором, тут нет и никогда не было. Реален только древний подземный ход, влажная духота и смесь ароматов. И шепот, зовущий из темноты:

– Иди сюда-ааа, иди ко мне-еее, здесь так уютно-ооо…

Мужчина, давший себе пару минут на передышку, вновь взвалил на плечи бесчувственное тело и пробормотал в ответ:

– Я уже здесь. Я принес тебе подарок. Снова.

– Погаси све-еет, здесь так хорошо, когда нет света-ааа…

Мужчина чертыхнулся и выключил налобный фонарик. Хоть бы раз увидеть обладателя зовущего из темноты голоса! Хоть бы раз посмотреть в глаза своему мучителю и благодетелю! Тому, кто дарит невыносимое наслаждение, еще более невыносимую боль и повелевает мыслями.

Мужчину уже минут десять била крупная дрожь: не то от перенапряжения (тело назначенного на роль жертвы оказалось неожиданно увесистым, из-за чего и пришлось делать коротенький привал), не то от нервов. Он и стремился поскорее окунуться в густой, вязкий, непроглядный мрак, и безумно боялся этого. Снова боялся. Он давно уже сбился со счета, сколько «подарков» заставило его принести невидимое подземное божество, пахнущее осенним лесом, студеной водой, гнилушками и грибами.

Без фонарика – хоть глаз выколи, но стены узкого коридора не дадут сбиться с пути: здесь нет ответвлений, ниш, дверей и поворотов, не ошибешься.

Приближение самого ответственного момента он почувствовал загодя, за несколько шагов до нужного места. Еще десяток метров вперед, на одной лишь силе воли – и трепетание в груди сменилось неистовым стуком сердца. Жертва на плечах застонала, задергалась… Здесь не было никаких меток, никаких видимых или ощутимых признаков окончания пути, никто не подсказывал ему, где именно следует остановиться, но он знал, что прибыл к цели. Он каждый раз находил это место в кромешной тьме. Или, вернее, его каждый раз приводили в это место.

Пора!

Мужчина скинул на каменный пол «подарок». Что-то накатывало из темноты с противоположного конца коридора, накатывало, накатывало… Истошный крик мужчины слился с криком жертвы.

Целую вечность спустя он осознал себя бредущим обратно. Тело он волочил за собой за обе ноги – оно будто бы стало килограммов на двадцать легче, хотя мужчина знал, что, выйдя на свет, вновь не обнаружит на трупе никаких видимых повреждений. Подземное божество высасывало приносимые «подарки», но что именно высасывало, какую субстанцию, какие биотоки или что-то еще более метафизическое, он понятия не имел. Кожа не повреждена, кровь на месте (проверено неоднократно!), внутренности тоже в наличии… вроде бы… и все же вес жертвы всякий раз становился таким, что покойника уже спокойно можно было тащить волоком по щербатым булыжникам пола.

Он не сумел бы описать, что происходило с ним всякий раз, стоило явиться в подземелье. Нечто страшное, да, наверняка нечто страшное. Божество что-то делало с его телом, с его разумом, с его памятью. Это было… надругательство? Наверное, можно сказать и так. Вот только никаких доказательств обнаружить не удавалось. Лишь смутные сгустки темноты, облепившей лицо, оставались в памяти. Лишь ускользающее ощущение прохладных пальцев или тонких щупалец на разгоряченной коже…

Да и что дали бы те доказательства? Возможно, это как раз тот случай, когда подробностей лучше не знать? В ушах еще долго стоял крик – его собственный крик, потому что вопли жертвы довольно быстро переходили в хрипы, затем в едва слышный сип, затем вовсе смолкали. А сам он, по всей видимости, кричал не переставая. Захлебываясь болью и блаженством. Содрогаясь от ужаса и экстаза. До самого конца экзекуции. До самого конца унижения и наслаждения. А потом не мог вспомнить, как ни напрягался, что именно проделывало с ним беспощадное чудовище. Но уж лучше так, чем поменяться местами с жертвой – высосанной, опустошенной, окончательно и бесповоротно мертвой.

Как поступить с покойным, он уже не задумывался: это была хорошо отработанная схема. Главное – оставить тело в нужном месте, а дальше о нем позаботятся. Кто и как? Ну, увольте, это не его головная боль. Куда важнее, что после уже никто не свяжет эту жертву с ним.

Мужчина часто задумывался, что может произойти, найди он в себе силы отказаться от этой зависимости, слишком смахивавшей на наркотическую, когда и масштаб трагедии осознаёшь, и ограничить себя не в состоянии. Что будет, если в следующий раз, почуяв зов божества, он не выйдет на новую охоту, а пересилит себя, спрячется, уйдет на безопасное расстояние?

Тогда велика вероятность, что однажды кто-то другой притащит его сюда на плечах. В качестве подношения. В качестве «подарка».

Глава первая

Труп дороги медленно, но верно поедала хищная растительность. Трехметровые борщевики тут и там прокалывали остатки асфальта, будто телевизионные антенны из далекого барнаульского детства: я любил лазить с пацанами по крышам, где похожих «зонтов» на длинных дюралевых ножках имелось с избытком. Прямо передо мной один из таких мутировавших монстров пророс сквозь прогнившую крышу легковушки, навсегда припарковавшейся возле подъезда. Наверняка когда-то владелец был горд этим белоснежным продуктом известного немецкого автоконцерна. Хотя в самой Германии данную марку не особо уважали. Даже шутка ходила: дескать, если такую машину оставить ночью в лесу, будет слышно, как она ржавеет. Я прислушался: и впрямь что-то слышно. Хотя, скорее всего, это покачиваемый ветром борщевик скребет трухлявый кузов.

Метрах в ста по курсу в дорожном покрытии виднелась широкая трещина, заполненная черной жижей, над которой клубился зеленоватый туман. Хорошо, что нам туда не надо. Как бы ни убеждали сталкеры, что заражение практически сошло на нет, на поверхности все еще можно было встретить объекты и предметы, контакт с которыми гарантировал дозу. Может, там, посреди дороги, и не туман вовсе, а рой мелкой фруктовой мошкары над сгнившим яблоком – то есть ничего опасного. А может, и впрямь токсичные испарения. Так, пожалуй, вдохнешь зеленоватое марево, а к вечеру последние легкие выкашляешь. И никакой респиратор не спасет.

Слева внезапно зашевелилась стена ядовитого плюща, покрывавшего торец пятиэтажки. Мы с Жоркой замерли; брат приподнял зажатую в кулаке фомку, я посподручнее перехватил лом. Меж спутанных стеблей на уровне третьего этажа показался внушительный клюв, а потом и его обладатель, махом сиганувший сверху в густую траву возле дома. Шлепок получился такой, будто из окна выкинули мешок с картошкой. Воробышек. Размером с барашка, весом под семьдесят кэгэ, совершенно безобидный и, к сожалению, абсолютно несъедобный. Мы подождали, пока он, топорща перья, проскачет за угол, и снова двинулись вперед.

Тут и там лес вторгался на территорию города, возвращал себе некогда отвоеванные людьми позиции. В той стороне, куда ускакал воробышек, виднелся трехъярусный еловый «светофор»: вровень с крышами торчали верхушки, напоминавшие о новогодних праздниках и цветом, и своей геометрической правильностью; средний ярус занимали деревья с кривыми стволами и желтой хвоей – поколение, родившееся сразу после Катастрофы и толком не прижившееся на пропитанной токсинами почве; понизу же шли елочки с ярко-красными иголками и извивающимися змейкой, а то и закрученными в спираль ветвями – эти чувствовали себя вполне комфортно, и я бы не удивился, если бы через пару десятков лет именно они вытеснили настоящий, еще довоенный ельник.

Я в первый раз решился пойти так далеко по поверхности, хотя местные уже год как начали активно вылезать, из Могильника в Могильник в гости ходят, проповедники к нам то и дело заглядывают. Однако Жора не советовал подолгу снаружи оставаться: припекает же еще, пусть и слабенько совсем. Зачем рисковать? Правда, говорили, что возле Гуслицкого монастыря радиационный фон упал практически до нормы. Все голову ломают, почему вдруг такая лафа, что за аномальная зона такая, хотя тутошние, из староверского Могильника, наперебой причитают, что будто бы колокольня заземляет. «Колокольня, заземляющая радиацию» – звучит экстравагантно даже для гуманитария. Но эти тутошние – вообще странные по сравнению… да по сравнению с кем бы то ни было!

Не суть важно, почему подле монастыря так хорошо. Важно, что местечко это уже было захвачено язычниками, у которых с дикими животными братство образовалось. Говорили, что они гигантских волков из Волчьего леса человечиной подкармливают. Якобы похищают людей – и наших, и проповедников-староверов – как раз для ритуальных жертвоприношений. Насчет похищений врать не буду, чего не знаю – того не знаю, но люди и впрямь регулярно исчезали: и поодиночке, и группами. Ну и волки те, мутанты чертовы, действительно завывают, сволочи, да так громко, что под землей слышно. Сложить один плюс один гораздо проще, чем выдумывать менее очевидные объяснения.

На поверхность мы с Жорой намеренно выбрались из дальнего выхода каменоломни, в восточной части Куровского, чтобы никто не пронюхал об истинной цели вылазки. Далее наш путь лежал на запад, к реке, на берегу которой Гуслицкий монастырь. Но целью был не он, а бывший меланжевый комбинат неподалеку. Располагался он так неудачно, что в этой точке нам и староверы могли повстречаться, и свои же сталкеры, и язычники-волкопоклонники. К тому же мы не представляли, с чем или, вернее, с кем столкнемся на самом комбинате. Поэтому двигались с максимальной осторожностью, мелкими перебежками, прислушиваясь к каждому шороху, приглядываясь к любой тени.

Наконец жилой сектор закончился. Между нами и некогда белой бетонной стеной, огораживающей предприятие, оставалось метров тридцать пустого пространства. Левее виднелась проходная, но Жорке что-то не понравилось, и в ответ на мой вопросительный взгляд он лишь прижал палец к губам и помотал седой головой. Правее в стене виднелась брешь, сквозь которую запросто можно было протиснуться взрослому человеку. Правда, вкривь и вкось в дыре, словно акульи зубы, торчала арматура, и я переживал, не зацеплюсь ли, не порву ли костюм, собственноручно сшитый из резиновой лодки.

Четверть часа сидели на карачках, осматривались, не покажется ли кто, не пройдут ли часовые. Затем рванули к стене, протиснулись в пролом, дошкандыбали до торца бывшего производственного корпуса, снова затаились. Отдышались. Тихо и пусто кругом. На цокольном этаже, на пять ступенек ниже поверхности – вход в подвал. Замок, на наше счастье, не сменился, хотя проржавел знатно. Открыл его Жора ключом из связки; за низенькой створкой – еще одна лестница в два полноценных пролета. Спустились по ней, с трудом сдвинули с места металлическую дверь в подземный коридор, а там свет горит. Мне это очень не понравилось. С электричеством туго, генератор у нас в Могильнике только один, каждый аккумулятор на вес золота, а тут такая иллюминация. Либо Боссу вообще на все плевать, с жиру бесится, либо убрал его кто-то вместе с армией охранников. А свет погасить за собой забыл. Так не по себе вдруг стало, что я все-таки не выдержал и сказал:

– Жор, на фиг все, пошли отсюда.

А он:

– Жратву тоже на фиг? Святым духом питаться будешь?

И тут, как назло, адски запахло говяжьей тушенкой. Я уже сколько лет ее не видел, в старом бункере только свиная была, но запах-то ни с чем не спутаешь! А впереди, скрытые полумраком, еще несколько дверей, и у брата еще два ключа на связке. Я понял: если мне сейчас не дадут оприходовать содержимое целой консервной банки – убью кого угодно… ну, кроме Жорки.

Друг за дружкой, на расстоянии пяти шагов, мы двинулись по коридору. Затхлость. На стенах плесень и рыжие натеки, под ногами труха, потолок весь в трубах в облупившейся цементной термооплетке. Где-то в глубине чудился едва слышимый монотонный рокот – не то станок какой-то, не то генератор. Двери слева и справа. По некоторым сразу понятно, что с довоенных времен не открывались, но частью точно пользовались регулярно: и полукруглые следы-царапины на полу об этом говорили, и масляные пятна вокруг замочных скважин, и ручки, с которых кто-то старательно счистил ржавчину.

– Ты хоть помнишь, куда идти? – шепотом спросил я брата. – Ориентируешься тут?

Он пожал плечами:

– А сам как думаешь? Двадцать лет прошло вообще-то. По ходу дела разбираться будем.

Еще один коридор, перпендикулярный первому. Вот тут нужно быть особенно внимательным; я перехватил лом на манер копья, левой рукой нож нащупал…

Не понимаю, как им удалось появиться настолько бесшумно. Я их увидел, когда трое уже подхватили брата и потащили за угол. И в ту же секунду меня выключили ударом по голове. Успел только заметить, что уши у них острые, как у эльфов в фэнтези.

За несколько дней до…

Лязгнула дверная ручка, распахнулась дверь. Статный лысый мужчина, вошедший в небольшой кабинет без окон, раздраженно хлопнул ладонью по выключателю и нервно зашагал туда-сюда, время от времени задевая плечом угол настенной полки. Наконец он остановился, сверкнул ледяной синевы глазами в сторону коридора и недовольно буркнул:

– Ну? Чего мнешься? Зайди. Сядь.

Илья возник из полумрака, дотронулся кончиками пальцев до зеленого абажура на длинном шнуре, прекращая его нескончаемые покачивания: видимо, шеф не только полку задел, но и единственный в кабинете источник света. Под абажуром, больше похожим на перевернутую миску, стоял овальный стол и два дорогих деревянных стула. Выдвинув один из них, гость сел.

– Как это случилось, Илья?! Как мы это допустили?!

Гость, сохраняя видимое спокойствие, пожал плечами.

– Оскар, – осторожно проговорил он, – я неоднократно докладывал вам о… пристрастиях Михаила Васильевича. Ни моего, ни Лениного влияния не было достаточно, чтобы… Ну и субординацию никто не отменял, вы же сами настаивали…

– Я настаивал на создании полноценных условий для Мишиной работы! – мгновенно вскипел Оскар. – Я настаивал на том, что он не подотчетен в научных изысканиях никому, кроме меня! Разве изыскания по своему буквальному значению соответствуют деградации, а условия эквивалентны алкоголизму?

– И тем не менее. – Гость развел ладонями. – Сколько раз вы мне говорили: дескать, Илюша, отнеси ему коньячку из моих личных запасов, пусть успокоит нервишки, выпиши ему спирта побольше, в лаборатории все должно быть стерильно…

Желваки заиграли на вытянутом лице Оскара. Он терпеть не мог, когда ему перечат, но сейчас помощник был прав, триста раз прав. Некого винить, кроме себя самих. Упустили они Михаила, недоглядели. Спился мужик окончательно и бесповоротно. Вернее, допился. Оскар замер у полки, напротив старинной фарфоровой вазы, круговым движением ладони прошелся по гладкой кромке горловины. По часовой стрелке, затем против, затем снова по часовой. Краем глаза он заметил, как Илья передернул плечами – видимо, тоже вспомнил, как помирал Миша, помирал долго, мучительно, не узнавая никого, матерясь и подвывая от ужаса, проживая наяву бредовые видения… Белая горячка. Врагу не пожелаешь.

Оскар развернулся к столу.

– Ладно! – Сказал и будто припечатал сказанное ладонью к столешнице. – Не пристало нам сопли жевать. Надо думать, как выкручиваться.

– Лена? – предложил Илья самый очевидный вариант.

– Не будь идиотом! – отрезал Оскар. – Лена – фельдшер. Конечно, она понахватала за двадцать лет практических навыков, но принятие родов и удаление аппендикса – ее предел. К тому же, даже если бы я перевел ее в лабораторию и у нее получилось бы продолжить Мишину работу, – как быть с детьми? За ними-то кто присматривать станет? Нет уж, пусть Лена остается на своем месте.

– Но у нас больше нет людей с медицинским образованием.

Оскар отмахнулся:

– Медицина вторична, нам нужен исследователь-микробиолог: миколог, бактериолог или вирусолог.

– И где ж такого взять? – хмыкнул Илья. – Можно было бы поднатаскать кого-нибудь, раздобыть учебники, справочники, но на это уйма времени уйдет…

Хозяин кабинета его не слушал. Уставившись невидящим взглядом в точку за пределами окрашенных в кремовый цвет стен, он побарабанил длинными пальцами по столу, помолчал, затем, будто очнувшись, решительно выдвинул второй стул и сел.

– Надо ехать в Черноголовку!

– Ку-да?! – не поверил своим ушам Илья.

– Давай-ка вспоминай! – приказал Оскар. – Июль прошлого года. Фарид и его хлопцы приволокли из патруля доходягу…

– Караванщика? Так он сдох же!

– Сдох, – терпеливо согласился Оскар, – но до этого успел наболтать кучу полезной и не очень инфы.

– Брехал небось.

– А если нет? – Оскар поднялся на ноги и вновь прошелся по кабинету. Как же не хватало простора! То и дело в стены утыкаешься! – Где напали на его караван? Что он про это говорил?

– Ну и вопросики у вас… Позвать Фарида? Ай, нет, не позову, он с ребятами утром в Панки уехал.

Оскар взглянул на наручные часы. Зачем взглянул? Ах да, на циферблате – окошко календаря с текущей датой. Если Фарид только сегодня отправился в Панки за дизельным топливом для генераторов, ждать его раньше десятого числа не стоит.

– Вспоминай! Ну? – Оскар раздражался все больше и больше. – Караванщик точно говорил про Черноголовку и яйцеголовых, которые штаммами какого-то вируса занимались.

– Ну, может быть, – протянул Илья, не желая спорить с начальством.

– Если в наукограде действительно сохранился исследовательский центр…

– Оскар, ну это несерьезно! Даже если там выжили ученые, теперь их центр – это какой-нибудь зачуханный подвал, подземный бункер. Хренушки вы их там найдете.

– Значит, возьму с собой всех! – заорал Оскар. – Сколько есть парней в наличии – всех возьму! Прочешем эту гребаную Черноголовку вдоль и поперек, подвал за подвалом! Если туда ходят караваны, то…

Хозяин кабинета замолк, посидел тихонько и Илья. Затем оторопело вытаращил глаза.

– Погодите-ка! Что значит – «возьму»? Оскар, вы что, сами хотите поехать?!

– Разумеется. Я не хочу опростоволоситься, доверившись подчиненным, для которых слова «миколог» и «кинолог» звучат одинаково.

– Слушайте, но ведь дотуда километров двести! И это северное направление, мы туда и не ездили практически, дорога незнакомая!

– Во-первых, не преувеличивай: до Черноголовки от силы километров сто двадцать. Во-вторых, знакомая или незнакомая, но дорога точно есть, раз туда караваны ходят.

– Со слов смертельно раненного доходяги!

– Другого источника у нас все равно нет, стало быть, придется поверить этому несчастному караванщику.

Илья откинулся на спинку стула, всплеснул руками, ошалело помотал головой – мол, совсем ты, Босс, охренел.

– Останешься на хозяйстве, – меж тем деловито продолжал Оскар. – Лену и ее подопечных – под особый контроль. С остальным не заморачивайся. Все равно у тебя ресурсов не хватит, чтобы еще и общины контролировать.

– Вы действительно всех ребят заберете?!

– Через несколько дней вернется Фарид со своими головорезами. И с соляркой. Уж до десятого-то ты продержишься как-нибудь.

– А стрельба в Давыдове? Мы же собирались проверить, кто там!

Оскар глянул заинтересованно:

– А что, до сих пор стреляют? Может, уже отстрелялись, перебили друг друга?

– Да там странное что-то… Не бои идут вроде бы, а будто в тире кто-то шарашит. Может, дикари там тренировочную базу устроили?

– Запрись, окопайся, оставлю тебе пару человек, чтобы поднадзорных охранять и подвал патрулировать на всякий пожарный. Наружу не суйтесь – и все будет хорошо.

– Капец какой-то… – Илья все еще не верил, что Босс говорит всерьез. – Ну а с «гуманитарной помощью» как быть? Без нее общины долго не продержатся.

– Потерпят.

– А не боитесь, что пронюхают о вашем отсутствии и… предпримут какие-нибудь активные действия?

Оскар вернулся к вазе, потрогал кромку подушечками пальцев, усмехнулся:

– А что, на это будет занятно посмотреть. Давно уже следовало всколыхнуть это болото. Стагнация, друг мой, хороша лишь на первых порах. А сегодня этим скунсам пора уже выбираться из своих вонючих нор. «Молодые и сильные выживут» – слышал такое выражение? Поглядим, кто из них моложе и сильнее.

– Хотите их стравить?

– Я?! Ну что ты, Илюша! Я не настолько кровожаден. Пусть сами вытаптывают себе поляну для будущих свершений. Но отчего-то мне кажется, что они так и будут сидеть в Могильниках до моего возвращения. Готов заключить пари, Илюша? – Приняв решение, Оскар сделался благодушен и философичен. – Ладно, некогда болтать попусту. Распорядись подготовить транспорт и провизию на две недели. Ну и вообще – труби общий сбор. Хочу выехать сегодня в ночь.

Как же обидно, когда в перспективе появляется хоть какое-то будущее, хоть намек на него, и тут раз – и опять все рушится. Для чего мы вообще выжили в этом аду? Чтоб промучиться энное количество лет и тупо подохнуть от голода?

А ведь все уже практически вошло в колею: куры неслись, червяки перерабатывали отходы, вешенки аппетитно свисали с трухлявых досок – не жизнь, а малина, прямо натуральное первобытное общество с поправкой на подземный образ существования и остатки полуразвалившихся гаджетов. И еще для полного счастья регулярные подачки от доброго Босса. Правда, слухи шли, что доброта его – не просто так, и за все придется платить. Не знаю уж, какую выгоду получал с нас Босс, однако благотворительность закончилась внезапно и как раз когда заболели куры, а вешенки вдруг стали массово подгнивать и превращаться в вонючий порошок. Будто кто-то специально озадачится, чтобы мы побыстрее копыта отбросили!

Мы с братом, как нетрудно догадаться, хотели жить, поэтому включили мозги. Если честно, придумал все Жорка, а я поддержал, не вникая.

А смысл вникать? Брат всегда ухитрялся найти выход из ситуации быстрее, чем я успевал сформулировать, в чем, собственно, проблема. Выжили-то мы в этом аду только благодаря его чутью. А может, и не чутье это было, а просто везение. А возможно, ему просто хотелось подобия домашнего уюта. Короче говоря, когда я переехал к брату из Барнаула, обнаружилось, что Жорка с местными староверскими бабками общается, хотя вроде никогда старообрядчеством не увлекался. Скандинавия, викинги всякие – да, было дело, но это ж другое совсем. А он все ездил на чаек к тете Ане с тетей Шурой в Давыдово, ну и меня с собой брал. Вроде и местной историей он у них особо не интересовался, и теологических споров не вел. Сейчас, оглянувшись назад, я и не вспомню, о чем мы болтали за чаем. Но ощущения от поездок сохранились самые приятные, будто действительно у родственников гостевали.

Так вот, когда самый ужас начался и все побежали спасаться кто куда – именно тетя Шура показала нам неприметную дверку в одном из старых заводских корпусов. Этот ход вел этажа, наверное, на три вниз, не меньше. Внизу была толстенная металлическая дверь, как в банковском хранилище, а за ней – огромные пространства с бетонными стенами. Я страшно удивился: откуда такое в обычном подмосковном селе? Бабки рассказали, что якобы еще при Берии здесь начинали строить линию большого оборонительного кольца вокруг Москвы, а сам Давыдовский завод изначально планировался как ракетный. Потому и бункеры.

Это старухи уже потом рассказали, через несколько дней, а может, и недель – время под землей сразу же слиплось в непонятный ком. И да, в самом начале всем нам было не до исторических экскурсов.

Помимо нас, там укрывались еще шестнадцать человек – в основном, родственники тети Ани. Тетя Шура была бездетная, зато работала на заводе и знала массу полезной информации. Вплоть до того, в каком из помещений бункера хранятся рабочие инструменты – молотки, пилы, лопаты, кирки. Очень нам это пригодилось, и дальше станет ясно почему.

Родственнички поначалу хотели нас выгнать. Зачем им чужаки в тесной компании? С собой-то они взяли кой-какой еды – из того, что было под рукой, что у каждого в холодильнике и кухонном шкафу обычно хранится. В той ситуации было не до закупок впрок. Кто-то буханку хлеба схватил и пяток яиц, кто-то пачку пельменей, кто-то перловку и сгущенку. Ну и понятно, что ненадолго подобных запасов хватит на такую-то ораву, а тут еще лишние рты. А с другой стороны, чтобы выгнать чужаков, надо гермодверь открыть. Побоялись радиации. И правильно, в общем-то, сделали. Можно было еще придушить нас во сне, а затем отнести хладные трупы в самые дальние помещения, чтобы не слишком воняли. Не исключаю вероятности, что на семейном совете этот вопрос обсуждался, но до реализации дело так и не дошло. К тому же скоро стало понятно, что мы полезны в качестве землекопов. Нужно было как-то добраться до продуктового склада, который под супермаркетом «Тарелочка» напротив завода (тоже бесценная информация от тети Шуры). А во всей этой родне нормальных по возрасту мужиков всего двое оказалось: Славик, только он был поперек себя шире, а сил немного, рыхлый какой-то, и Ваня, мой ровесник. Еще трое пенсионеров, а остальные вообще женщины, дети и тинейджеры. Вот и вручили нам с Жоркой кирки да кувалды, послали бетонную стену долбить. А бетон хоть и старый уже, сыпучий, да только попробуйте одолеть эти полтора метра. Ну а потом еще и три десятка метров под землей – и это при том, что ни шахтеров, ни метростроевцев среди нас не было, опыта никакого, подпорки в лазе учились ставить по ходу дела.