Метро 2033. Свидетели Чистилища

Пока мы к этому складу прорывались, один мальчик умер от голода. Так на мать его налетели свои же, как вороны, чтобы отдала тело. У меня, к слову, тоже мысль мелькнула, что глупо закапывать мясо. Быстро в нас человеческое закончилось. А может, и не быстро, время же склеилось. Помню только, что тетя Шура сказала: нельзя, Бог накажет, а Жорка просто напомнил про трупные яды, интоксикацию и ее последствия. Бабку-то, может, и не послушали бы (Бог остался где-то там, наверху; Бог печально взирал на последствия Апокалипсиса с пораженных радиацией церковных икон, ежели они вообще сохранились, а под землю заглядывать не спешил), зато биологу поверили. Уж слишком красочно он описал, что может ждать трупоедов. Правда, похоронили пацана только потому, что как раз в этот день (или какой кусок времени там был) мы, наконец, продолбили вторую стену, на том конце лаза, за которой находился склад. И Жорка тогда тоже всех построил, чтобы не наедались от пуза, а то можно умереть с непривычки. Конечно, не уследили за детьми, еще одну девочку потеряли, она ночью проползла в наш рукотворный туннель. Так и нашли ее наутро всю в сгущенке и кровавой рвоте. Зато потом уже как-то договорились между собой, устроили некое подобие жизни, благо, склад оказался большой.

Вот как посчитать, сколько мы там ютились? У Мишки, которому годик был на момент нашего исхода, голос успел сломаться. Он, кстати, единственный выжил из детей, какая-то инфекция остальных выкосила то ли на третий, то ли на четвертый год. Потом другая напасть. Там, на складе, не только еда была, но и водки полно, и прочих горячительных напитков. Они долго держались, староверы же, противники алкоголя. В терапевтических целях принимали по пятьдесят граммов в сутки – кто-то сказал, что спирт то ли выводит радиацию, то ли служит профилактическим средством от лучевой болезни. А нам же нечем было себя и продукты диагностировать, так что оставалось лишь уповать, что если и облучились мы, то не слишком сильно. Короче говоря, допьяна никто не напивался. Мне-то в этом смысле выбирать не из чего, аллергия у меня на алкоголь. А эти усилием воли несколько лет держались. Зато когда вдруг у Славика что-то перемкнуло – мгновенно сломались все, просто в животных превратились, что мужчины, что женщины.

Скажи спасибо, не убили.

Короче, к концу нашего давыдовского выживания осталась одна тетя Шура девяностолетняя (если, конечно, мы со счета не сбились, ее возраст определяя). Она шутила, что у нее все искусственное – зубы, суставы, хрусталики в глазах – и ей придется жить вечно. И правда. Даже, можно сказать, не болела она. Просто однажды не проснулась, и все.

И тут я стал бояться за брата. Совсем он помрачнел. Да и я, если честно, затосковал без постоянной тети Шуриной болтовни.

В довершение ко всему склад вдруг затопило. Видимо, грунтовые воды какие-то прорвались сквозь усталый советский бетон. Консервы выжили, хоть и заржавели, но их уже совсем мало оставалось. А крупа – наше основное пропитание – превратилась в куски несъедобной плесени.

И вот тогда Жорка решил выйти наверх, разведать, что да как. Костюм себе сшил из резиновой лодки – там, в супермаркете, был рыболовно-туристический отдел.

Мне запретил наверх даже соваться. Когда я провожал его – было ощущение, будто человека в прыжок с двадцатого этажа отпускаешь. Но он вернулся. Раздобыл в местной школе, в кабинете НВП, три противогаза и счетчик Гейгера.

Потом, через некоторое время, еще раз сходил. И объявил, что мы должны переселяться. Оказывается, в соседнем Куровском, где, собственно, Жорка и обосновался до войны, есть какие-то скифские могильники, и в них живут люди, чуть ли не сто человек. А главное – что на поверхности уже не так ужасно. Хотя костюм мне тоже нужен.

До Куровского километра три всего было, тем не менее я их еле одолел, хотя Жорка меня все эти годы (скорее, по привычке) заставлял гимнастику делать, в спарринги со мной вставал регулярно. Но это не самое плохое.

В могильниках очень стремно оказалось. Я вообще поначалу не понял, как они выжили: входы были похожи на лисьи норы, как попало забитые чем придется – досками, листовым металлом, монтажным герметиком, пенопластом, оргалитом. Я реально первое время пристально всматривался в своих новых соседей, пытаясь обнаружить анатомические отклонения: лишние пальцы, перепонки какие-нибудь, вертикальные веки или даже хвосты с рогами. Ну потому что не могут не сказаться на человеческом организме годы, проведенные в месте, куда и зараженная пыль с поверхности может попасть, и талые воды, и дожди! Потом плюнул, махнул рукой. Хрен их знает, может, раньше эти лазы были более укрепленными и защищенными от радиации. Или радиоактивный след прошел стороной. А даже если и нет, даже если кто-то из жителей прячет под одеждой последствия мутации, то это еще не повод шарахаться от каждого встречного. Но близких знакомств я старался не заводить, держался по возможности в стороне. Работу, какую требовалось, выполнял, а для задушевного общения мне Жорки вполне хватало.

Выяснилось, что под Куровским имеется целая сеть подземных ходов, причем их три вида: собственно могильники эти скифские, их археологи перед войной обнаружили. Затем каменоломни очень старые. И промышленные подземелья под меланжевым комбинатом, похожие на то, что под Давыдовским заводом.

Меня напрягало, как выжившие в этих трех локациях (даже в четырех, потому что могильников два было и какое-то время они существовали абсолютно изолированно) друг друга воспринимают. Будто не в одном городе раньше совместно проживали, а на четырех разных континентах: культура, манера общения, даже, прошу прощения, личная гигиена – ну все отличалось! Но мы с Жоркой присоединились к жителям большего по размерам Могильника к тому моменту, когда в Куровском несколько группировок стали явлением незыблемым. И группировки эти были одна другой неприятнее.

Во-первых, старообрядцы из второго Могильника. Не такие тихие, к каким мы привыкли, гостюя у тети Шуры с тетей Аней, а очень пафосные, особой закваски. Образовались якобы при Иване Грозном от польских пушкарей. Типа, люди первого сорта, которых Бог лично выбрал и спас. Ходили они в льняных балахонах, а женщины еще и белые косынки носили, явно из застиранных простыней нарезанные. Смешно это выглядело в реалиях постапокалипсиса, но их уважали, хотя и не любили. Меж собой мы звали их крысоедами, потому что вот так им не повезло: если в нашем Могильнике в самом начале нашлись умные люди, которые прихваченных с собой кур не на суп пустили, а на развод, то у староверов из живности лишь крысы пережили Катастрофу – они-то и стали основным продуктом в рационе бедолаг. Благо, размножались быстро.

Во-вторых, по слухам, где-то в окрестностях Гуслицкого монастыря (а то и в нем самом) имелись язычники, которые поклонялись волкам-мутантам, но мы с Жоркой за четыре года ни разу их не встретили. Вот их-то жители Могильников просто ненавидели. А про волков ходили слухи, что они размером с лошадь и роют норы, так что и в подземелье достанут, если захотят.

В-третьих, время от времени в нашем Могильнике появлялись «охранники Босса». Эти вообще относились ко всем, как к дерьму. Могли запросто пройтись по спящим людям, просто так, ради развлечения. Но их ждали с нетерпением: они еду раздавали – консервы, крупы, тоже, видимо, с каких-то складов. Еще хлеб, похожий на настоящий, довоенный. И колбасу, производство которой наладил Босс. Из чего именно была та колбаса, лично мне знать не хотелось, хотя Жорка говорил, что она «синтетическая», даром что по вкусу копченый сервелат напоминает. Соя, жир из свиных консервов, куча ароматических добавок – и ни грамма мяса, если верить брату. Этот чертов сервелат был единственным продуктом, за который приходилось расплачиваться: охранники меняли его на свежие куриные яйца. Все остальное – от щедрот Босса, «гуманитарная помощь населению». Кур и вешенок не хватало, несмотря на все старания Харитона.

А, ну да. Харитон. Это, можно сказать, в-четвертых. Обитатель нашего Могильника, прибравший… ну, не власть, конечно, куда ему до Босса. Но персона авторитетная. Вокруг него тоже всегда кучковались мужики – не то телохранители, не то «шестерки». Сообща они поддерживали видимость порядка: графики дежурств устанавливали, работу распределяли, тунеядцу или дебоширу могли и в ухо заехать, и карцер организовать. А Харитон ими руководил. Каким-то образом он ухитрился заиметь упитанное брюшко. По сравнению со всеми остальными ходячими скелетами выглядел, будто слегонца потрепанный седой Винни-Пух.

Возвращаясь к Боссу: сам он никогда в нашем Могильнике не появлялся, однако люди говорили, что вот он-то реально «всем рулит». Возникал вопрос: зачем? Рулить, наверное, дело приятное, но, контролируя продуктовый запас, кормить сотню непутевых нахлебников, имея с них в лучшем случае три десятка яиц раз в неделю? Глупость какая! Особенно когда не знаешь, сколько еще выживать придется и, соответственно, не закончатся ли у тебя продукты значительно раньше, чем сам ты копыта откинешь. В альтруизм Босса, в милосердие и благотворительность я не верил категорически.

Вот он, видимо, и прочитал, наконец, мои мысли, ха-ха!

Двадцать лет назад планировалось, что я тоже поработаю на Босса. Ну, не лично на него, не в лаборатории, как Жорка, а так, разнорабочим. Кто бы мне после девятого класса, без специального образования, что-то серьезное поручил? Но мне «сказочно повезло»: как только я перебрался из Барнаула к брату в Подмосковье, начался весь этот ужас…

Ну, да речь не о том ужасе, а о нынешнем. Пришла беда – отворяй ворота.

Конечно, после прекращения подачек от Босса размеренная жизнь мигом разрушилась. На тетю Машу, которая на раздаче в «столовой» испокон веков стояла, напали. То ли порция кому-то показалась маловатой, то ли в принципе под себя подмять хлебное место решили – уже и не понять. Пока Харитон суд над преступниками чинил – другие успели сожрать все, что без присмотра тети Маши осталось.

Кое-как порядок все же восстановили, однако Жорка сказал мне: «Ничего хорошего уже не будет. Надо самим действовать». Ну, я встал и пошел за ним. Хотя очень мне не хотелось.

Вот что за хрень?! Возраст уже к сороковнику близится, а продолжаю слушаться брата так, как с детства привык. Дураком я никогда не был, хотя от местных не раз и не два слышал в свой адрес то «блаженный», то «убогий». Ну и пусть у Жорки опыт и интуиция; он ученый, для него наука – царь и бог. Зато в бытовом-житейском плане он беспомощен, в отличие от меня. Ему еды не приготовишь – он и не поест, одежду ему не постираешь – так и будет в грязной сидеть и в книгу пялиться. Это еще со школы повелось: родители оградили ото всех забот своего старшего, светлой голове которого педагоги прочили в будущем всевозможные достижения в области химии и биологии. Нет, совсем домашним мальчиком он не был, но за первую половину жизни, проведенную в Барнауле, он не столкнулся и с десятой долей того, что мне довелось испытать на собственной шкуре. И шкура эта ясно говорила мне: не ходи, Кир! Хотя выглядела затея более чем логичной и выполнимой: почему бы не поискать еды на складе Босса, раз он сам куда-то подевался? Это раньше было опасно на комбинат соваться – там дислоцировался вооруженный отряд его охранников, а может, даже целая армия. Но раз исчез Босс – возможно, и армия вместе с ним куда-нибудь перебазировалась? А у Жорки связка ключей еще с тех, нормальных времен осталась – от служебных помещений, от подвала. Уж если где Босс и хранил свои богатства, от которых местным жителям изредка кой-чего перепадало, так только там, под защитой бетонного фундамента. Ну и вообще Жорке виднее – он на этого чувака работал до Катастрофы.

Все же дурак я, наверное: пошел ведь и даже Жорке не рассказал про свои предчувствия.

Не рассказал, потому что он бы в очередной раз назвал это бзиком или заскоком. Нет, я не спорю, у меня, конечно, есть свои особенности. Время от времени я четко вижу рядом какой-то смутный и подозрительный параллельный мир.

Когда я был совсем маленьким, боялся некоторых компьютерных игр: мне казалось, они отомстят, если выиграть со слишком уж большим преимуществом. Потом крайне неприятными казались уличные граффити, особенно в безлюдных местах. Когда в подростковом возрасте старший брат сильно увлекся скандинавской мифологией и рунами, моим ночным кошмаром стал Локи. Мне все время казалось, что Жорка случайно откроет ему дверь в наш мир, и тот его разрушит. Когда случилась Катастрофа, мне оставалось только грустно смеяться, вспоминая этот свой детский страх. Разумеется, повзрослев, я научился с этим жить, но неприятное ощущение никуда не ушло. Самое мерзкое тут даже не в страхах – в двадцать пять и уж тем более в тридцать пять лет всерьез не станешь бояться надписей на стенах и мифических богов, если только ты не совсем поехавший. Просто когда приходит это состояние – ты словно теряешь связь с собственным телом. Будто со стороны себя наблюдаешь: Кир пошел, Кир сказал, Кир сделал. Очень некомфортно. К счастью, адекватно действовать это до сих пор ни разу не мешало.

Собственно, лежать и заниматься самоанализом в этом подозрительном коридоре было крайне неумно, но я не мог заставить себя встать: голова ужасно болела и кружилась, приложили чем-то тяжелым, скажи спасибо, что вообще очухался. Ощупал себя – вроде все цело. Нож сперли да лом в придачу – оно и понятно. С другой стороны, костюм не поврежден, резиновые краги валяются под задницей, респиратор на шее болтается и даже фонарик в кармане нащупывается – жить можно. Коридор больших надежд не внушал: осыпавшаяся большими пластами штукатурка в тусклом свете редких лампочек рисовала географическую карту какого-то мира, а отдающий тухлятиной воздух и отсутствие сквозняка говорили, что выход на поверхность если и есть, то где-то не слишком близко.

…Наконец удалось сесть, потом пересилить тошноту и встать. А идти-то теперь куда? В обе стороны тянулся низкий коридор, с потолка гроздьями свисали черные кабели, а «переулки» отходили каждые двадцать метров. Где же угол, за который уволокли Жору? Или меня тоже перетащили, пока лежал в отключке? Ну да, коридор определенно другой.

Я пошел наудачу вперед. Несколько старых дверей по бокам, все как одна – без признаков использования. В конце – тупик. Вернулся. В обратную сторону тоже ничего, хотя…

Неприметный узкий ход налево. Оттуда несло плесенью. Ткнул кнопку фонарика – он мутно посветил несколько секунд и сдох. А ведь собирался я понаделать факелов! Однако Жорка легкомысленно понадеялся на фонарики, а иллюминация в подвале окончательно заставила меня забыть о предусмотрительности. Ну что поделаешь, если сталкерского опыта у меня до сей поры не было? Да и появившийся нынче опыт – так себе.

Ну и что теперь? Разумеется, возвращаться в Могильник за помощью. Но ведь тогда придется рассказывать о нашей неудавшейся затее. Народ не одобрит, что мы тайком, никому не сказав про ключи, вдвоем отправились грабить склад Босса. Ох как не одобрит! Особенно после того, как комбинат оказался обитаем, а мы засветились по полной программе. Это сочтут нарушением субординации, посягательством на добрососедские отношения с Боссом, преступной самодеятельностью… Да и к кому же за этой помощью идти? По именам я своих соседей знал, конечно, соглашался подсобить, когда требовалось, с бабами иногда уединялся, если было чем расплатиться. Но друзей не завел. Да и вообще дипломатия с переговорами – это по Жоркиной части. Он человек для общины полезный, снадобья делал из трав да кореньев, что по его запросу сталкеры с поверхности приносили. Вот на его клич наверняка многие бы отозвались, а мне, получается, и обратиться не к кому… В конце концов, это мой брат, мне и вытаскивать его.

Я изо всех сил тряхнул чертов фонарик. Появилось какое-то тусклое подобие света. Еще непонятно, на сколько его хватит, но вариантов нет.

Пытаясь сфокусировать силой воли этот еле живой луч света в темном царстве, я сделал несколько шагов по узкому проходу и вскрикнул от боли в колене. Кто-то швырнул в меня камнем, не очень метко, но и по касательной хватило. Булыжник был увесистый. Наверное, правильнее было бы выскочить обратно в освещенный коридор и приготовиться к бою. Но я так разозлился, что, не думая, ринулся в темноту, откуда вылетел камень. И тут же в меня вцепилось что-то визжащее и отчаянно царапающееся. Я ударил наугад. Промахнулся. Инстинктивно отскочил назад, к свету. Неведомое существо бросилось за мной, и я смог разглядеть длинноволосую молодую девицу. За волосы я и схватил ее, потом резко рванул вбок и вниз, так, что она потеряла равновесие и упала.

Жора перед выходом сунул мне веревку, моток ее торчал сейчас из-за ремня, подпоясывающего мой несуразный резиновый костюм. Удалось вытащить ее и довольно расторопно обмотать руки этой сумасшедшей. Она сразу обмякла и больше не сопротивлялась. Сказала мрачно:

– Здесь не насилуй, услышат и убьют. Сразу обоих, не разбираясь.

– Что? – Я чуть не поперхнулся. – Мне больше делать нечего?

– А зачем связал тогда? – Она смотрела с недоумением и замешанным на страхе недоверием. Светлые глаза странно сочетались с темными волосами, точнее, ни хрена не сочетались, а в остальном – очень даже красивая.

– Чтобы себя от неожиданностей избавить, – честно объяснил я. – Будешь себя нормально вести – развяжу.

– Я не стану нападать, – пообещала она довольно искренне. – Меня вообще-то Марой зовут.

– Я должен воспринять эту информацию как гарантию твоей адекватности?

– Да нет… – Она шмыгнула носом. – Просто познакомиться хотела. Ты первый, кто не хочет меня изнасиловать.

Мара… Вроде бы именно так звали дочь староверского лидера из второго Могильника. Неужели она и есть? Теперь понятно, зачем сообщать свое имя, когда не просят. Запугать решила. Или хотя бы придать значения собственной персоне.

Кем бы она ни была, мне показалось глупым оставлять ее связанной. Жору-то уж точно не девицы унесли.

– Ладно. Я – Кирилл. Лучше даже просто Кир.

Узел, как назло, затянулся знатно. Я привычно сунул руку к ремню. Ах да, сперли же эти гадские эльфы мой ножик! Начал дергать, пытаясь развязать, даже краги снять пришлось. Мара наблюдала за мной с явным интересом.

– Возьми мой нож. Он в заднем кармане.

Нащупав металл, я вытащил продолговатое нечто. Ничего так планочка с кнопочкой. Нажмешь – и лезвие выбрасывается.

– Чего ж царапалась, если у тебя оружие такое качественное?

– Да я вечно забываю про него, как что случается. От неожиданности, наверное, – объяснила девчонка. – А чего ты сюда забрел-то? Тут чужие не ходят.

Я еще раз внимательно посмотрел на нее. Жора бы, наверное, на моем месте молчал, как партизан, но она вызывала у меня некоторое доверие этакой детской непосредственностью. А вдруг поможет?

– Я с дальнего Могильника, – сказал я, протягивая обратно выкидушку. – Босс куда-то делся, жратву больше не раздает, да еще куры дохнуть начали, как из пулемета. Решили с братом поискать еды на поверхности, случайно сюда забрели, а тут какие-то ушастые. Меня по башке треснули, а брата уволокли. Вот ищу его теперь.

Мара, не мигая, смотрела мне в лицо и молчала. Терпеть не могу, когда так пристально смотрят в глаза.

– Ушастые… – наконец произнесла задумчиво. – Тогда нет смысла его здесь искать.

– Почему?

– Ну как тебе сказать… боюсь, не понравится.

Я подумал, что, может, зря развязал ее. И тут она внезапно вцепилась мне в локоть и со всей дури рванула к стене. Я едва успел вывернуться. Схватил ее за руки, а она зашипела мне в ухо:

– Замри. Слышишь – идут?

Мы с ней буквально вжались в стену за полуоткрытым железным шкафчиком, из которого торчали провода. Не самое лучшее убежище, но больше прятаться было негде, одна темнота и скрывала. Зато отсюда хорошо просматривался коридор, покрашенный облезшей темно-зеленой краской. По нему неторопливо шли двое мужчин, не особо молодых. Что-то в них казалось странным. Ну да, точно: упитанные, лица гладко выбриты, стрижки аккуратные, будто только от стилиста. Откуда здесь такие могли взяться?

Их прикид меня поверг в ступор. Да нет, ничего сверхъестественного: обычная гражданская одежда, только все новое и все по размеру – в наших реалиях такое и представить трудно. Все же ободранные ходят, заштопанные сто раз, ну и вонючие, конечно. А от этих запах парфюма исходил. И еще один, более приятный – запах говяжьей тушенки, чтоб им пусто сделалось!

Они проплыли молча, будто призраки из параллельного мира. Мара напряженно молчала, потом прошептала:

– Вроде не заметили, слава богу…

– Кто это?

– Я… я не знаю…

Короткую фразу она произнесла весьма фальшиво. Но стоять тут и анализировать ее поведение и интонации – это вряд ли поможет Жорке. Я двинулся в сторону, куда ушли те двое, а спиной прямо-таки ощущал дискомфорт: кто знает, что придет в голову этой стремной девице?

Когда она бросилась догонять меня, я даже не удивился: обернувшись, напряг предплечья, чтобы блокировать возможный удар, и сразу посмотрел на ее ладони. Неприятная очень эта штука с выскакивающим лезвием, у нас такой недавно парня убили. Стояли рядом, общались, потом один за живот схватился и сполз.

Мара держала в руках черный женский рюкзачок с розочкой и нападать вроде не собиралась. Посмотрела на меня внимательно:

– Не ищи их. Они разозлятся, если обнаружат постороннего у себя под носом. А когда они злятся… Это страшные люди.

– А говорила, не знаешь.

– Я не знаю, правда… Их толком никто не знает, даже если кто у них и работает.

– А ты работаешь у них?

Она начала усиленно ковырять ногтем ремешок рюкзака.

– Это, наверное, не работа или… очень странная работа. Я просто сейчас живу тут, и они меня кормят и обследуют. Даже платят иногда.

– Платят? – Мне стало смешно. – Деньги опять в цене поднялись?

– Чего ржешь! – Похоже, она обиделась. – Не только деньгами платить можно. Мне вон то одежку подкинут, то рюкзачок прямо со склада. – Она продемонстрировала уже отмеченный мной рюкзак с розочкой: и в самом деле новенький. – Еще батарейки дают. Пачками.

– Зачем они тебе пачками? Ты что, терминатор? Кстати, дашь одну? У меня фонарик сдох.

Мара впервые улыбнулась:

– Ну, вот ты и сам уже понял, зачем нужны батарейки. Сейчас посмотрю. А кто такой терминатор?

– Неважно, забудь.

Она начала рыться в рюкзаке, а я мучительно размышлял. На кой бы черт ее непонятным работодателям похищать Жору? Чтобы обследовать? Так приди сейчас к нам в Могильник, брось клич, за еду столько научного материала набежит! Еще и конкурс за место устроят. Хватит даже одного запаха говяжьей тушенки, как мне. Или вон «синтетической» копченой колбасы… Пойти все-таки попытаться найти их и спросить? А вдруг у брата с ними какие-то дела были? Он же весь в идеях, с самыми разными людьми постоянно общается и мне всего не рассказывает.

Мара будто услышала мои мысли, сказала хмуро:

– Кир, даже не думай идти к ним. Только навредишь. И не факт, что именно они твоего брата взяли.

– А кто же тогда? Сама сказала: чужие здесь не ходят.

Она протянула батарейку:

– Держи, должна подойти. Чужих тут не бывает. По идее. Но вы же с братом как-то тут оказались. Так что иди лучше пока домой, а я подумаю, что можно сделать. Как наружу попасть, знаешь?

Я помотал головой. Она хихикнула:

– Что, вас с братцем в мешках сюда притащили, как царевича Додона?

– Какого еще Додона? Гвидона, может? И уж тогда не в мешке, а в бочке?

– Я так и поняла, что ты умный, – кивнула девица. – Пошли, покажу выход.

По моим представлениям, мы с Жорой не успели зайти далеко. Однако Мара все вела и вела меня. Коридор сузился, потом она отодвинула скособоченный щит из старого оргалита, за ним зияла пещера, такая же, как наши каменоломни у Могильника. Только плесенью почти не пахло.

Вот тут и пригодилась ее батарейка. Подошла, слава богам, фонарик наконец-то изверг из себя вразумительный свет.

Проход, по которому мы шли, был очень кривой и такой узкий, что приходилось двигаться гуськом. Под подошвой хлюпнуло, и я испуганно дернул ногой.

– Не бойся, это не дождевая вода, – предупредила вопрос Мара. – Не с поверхности. Если бы пещеру затапливало после каждого ливня или по весне, в половодье, фиг бы кто выжил. А тут всего лишь грунтовые воды. Вон там и вон там, – она ткнула пальцем в сторону и за спину, – два ключа бьют. Только ты сами родники не увидишь, потому что их, еще когда я маленькой была, зацементировали сверху, от греха подальше, а ручейки направили по трубам к резервуарам. Сам небось знаешь, откуда вы воду набираете.

Питьевую воду мы в Могильнике набирали из трубы, это верно. Кран открывался дважды в сутки на полчаса. Еще я знал, что раз в неделю дежурные ходят вдоль трубы до восполняемой естественным образом цистерны: при необходимости проводят профилактику или ремонт, меняют очистные фильтры, но в основном их посылают туда ради замены аккумулятора в счетчике Гейгера, который возле резервуара установлен. Однако сам я ни разу там не был – не доверяли мне: как привыкли чужаком считать, так до сей поры и считали. А может, причиной недоверия было то, что я казался им «болезным» – из-за бзиков и заскоков, как называл мои временные помрачения Жора. Как бы то ни было, про родники я слышал впервые. Мне вообще как-то не приходило в голову поинтересоваться, откуда в Могильнике водопровод. Думал, он тут с довоенных времен. А оно вон как – оказывается, его при Маре делали, значит, уже после Катастрофы.