Все трое какое-то время молчали, разглядывая прислоненные к стене работы.
Нарушила тишину Милен:
– Лиз, ты же знаешь, даже у лучших бывают плохие дни. Давай не будем лукавить: его фирменный синий уже не так хорош, как в ранних работах. Картины неплохие, но в них нет прежней смелости. Где Доминик пропадал все это время? – Милен откинулась на спинку кресла и меланхолично покачивала ногой. Весь ее вид говорил об осведомленности в делах клиента, от чего вопрос звучал риторически.
Лиз разочарованно фыркнула, предвидя значительное снижение заявленной ею цены, и, немного помолчав, спросила:
– И что ты предлагаешь?
– Мы заплатим сто тысяч, но только за все три полотна.
Лиз вспыхнула и вскочила на ноги:
– Ну это уже ни в какие ворота не лезет. Барбара даст, по крайней мере, в два раза больше.
Она, как тигр в клетке, начала мерить кабинет быстрыми нервными шагами.
Дин чуть заметно подался вперед, но Мила приподняла ладонь от подлокотника, останавливая его. И он мгновенно вернулся на место.
– Я считаю, эта цена не приемлема для моего клиента. Думаю, я найду тех, кто оценит его работы по достоинству.
Лизбет бросилась к картинам и начала упаковывать их обратно в черный пластиковый чехол.
– Почему такой широкий подрамник? – совершенно спокойно спросила Мила, и нервозность Лиз стала сходить на нет. Она прекратила, наконец, возню с холстами и медленно обернулась к Милен.
– Что ты имеешь в виду?
– Имею в виду, что Доминик никогда не использовал такие широкие подрамники для своих холстов. Что-то прячешь? – не унималась Милен. – Ножом порезал?
Лизбет окончательно отвлеклась от картин и, прислонив их наполовину запакованными обратно к стене, снова села в кресло. Дин тем временем отошёл к бару и налил два стакана скотча и яблочный сок. Мила никогда не пила алкоголь на работе, в чем он ее поддерживал, особенно сейчас, глядя на постоянно слетающую с катушек Лиз. Он вернулся к столу со стаканами:
– Давайте успокоимся.
Один протянул сникшей Лиз, которая приняла его с молчаливой благодарностью, другой поставил перед Милен. Снова усевшись в кресло, Дин больше не вмешивался в разговор. На его лице было то самое выражение, которое возникает, когда чувствуешь, что дело выгорит. В глазах округлялись нули, и он в задумчивости обводил по кругу указательным пальцем толстые стенки стакана.
– Сто пятьдесят, – уже более уверенно выдала Лиз, видимо, осмелев после подзарядки.
– Сто. У тебя никто не купит картины, когда узнают, что он пытался от них избавиться. Три картины за год, что прошел с последней его выставки, – это мало. Думаю, он решил бросить писать. А ты, Лиз, пытаешься запрыгнуть в последний вагон уходящего поезда.
– Не будь стервой, не мешай мне, – с вызовом бросила Лизбет и вся подалась вперед, словно хотела воззвать к совести Милен. Хотя всем в художественной тусовке было известно, что совести у нее сроду не было.
– У меня к тебе предложение, – начала Милен, проигнорировав ее выпад. Она давно привыкла к подобным словам, и они ее уже не цепляли, как раньше. Напротив, говорили о том, что ее хватка не ослабла. – Я знаю, у тебя есть еще одна его картина – «Демон заката», я хочу получить ее. Заплачу двести штук. А этих малышек сможешь продать после того, как пройдет наша выставка. Со своей стороны, обещаю не препятствовать твоему обогащению.
– Двести?! Мне за нее предлагали пятьсот, – негодовала Лиз, она снова вскочила с места и отошла к окну. Скрестив руки на груди, молча вглядывалась в скучный городской пейзаж, пытаясь успокоиться.
Дин тоже заелозил в кресле. Он вопросительно уставился на Милен, которая снова приподняла ладонь, показывая, что контролирует ситуацию.
– А если я не соглашусь на твою цену? – злобно ухмыльнулась Лиз и полезла в карман брюк за сигаретами. Встряхнув пачку, вытащила выскочившую из нее сигарету и прикурила.
– Тогда ты не сможешь продать ни одной картины, по крайней мере, за те деньги, на которые рассчитываешь. Ты же понимаешь, если просочится информация, что после дурки Доминик утратил вдохновение и решил завязать, изрезав ножом неудавшиеся работы, ты даже «Демона» не сможешь продать, и не только за пятьсот, но и за двести тысяч. Тебе придется искать новое дарование, а это, даже при огромном выборе на рынке, не так просто. Я же предлагаю тебе двести тысяч евро, плюс после окончания выставки ты сможешь загнать те, что принесла сегодня. Да, и можешь помусолить легенду о том, что Доминик пишет новый цикл работ. Подогреешь интерес публики, а там, глядишь, и сам мастер опять впадет в свое любимое состояние клинической депрессии.
Лиз выслушала доводы Милы с нагловатой улыбкой несправедливо обиженного, а потом быстро подошла к столу и, с силой вдавив в пепельницу окурок, провела им по дну, оставляя на прозрачном стекле длинный грязный след.
– Хорошо. Торговаться с тобой бесполезно, – зло выплюнула она. – Прошу только об одном: не лезь со своими критическими отзывами, пока я не продам работы.
Она подошла к сиротливо прижавшимся к стене картинам, застегнула чехол и, накинув длинную лямку на плечо, обернулась к Дину:
– «Демона» привезу послезавтра, готовь деньги. Помни, ты обещала, – она наставила указательный палец на Милу, и та, сымитировав движение невидимого ключа, запирающего рот на замок, проводила ее довольным взглядом.
Когда дверь за Лиз закрылась, Дин, наконец, обрел дар речи:
– Черт, не верю, что ты выторговала у нее «Демона», – он усмехнулся, довольный раскладом, и залпом допил скотч. – Мы легко продадим его за пятьсот.
– Думаю, что смогу продать его гораздо дороже, – задумчиво произнесла Милен, разглядывая солнечного зайчика, утонувшего в стакане яблочного сока.
– Дороже? У тебя как всегда есть план, мая коварная Шери?
– Думаю, да.
Не притронувшись к соку, она отставила стакан обратно на стол и уставилась на Дина:
– Мы сможем сыграть на его временном, а может быть, и окончательном отходе от дел.
– Нет. Ты же пять минут назад обещала ей этого не делать.
– Если все правильно обставить, в выигрыше будут все, и Лиз в том числе, – сказала она в задумчивости и, чуть помолчав, добавила: – Я пойду. Поль обещал заехать. У него была встреча с каким-то школьным приятелем.
– Как дела со свадьбой? – поинтересовался Дин, глядя, как Мила достает из сумки телефон.
– Никак сорока на хвосте принесла? – поинтересовалась Милен, набирая номер.
– Конечно, вчера заходила, думала, ты на работе.
Мила осуждающе покачала головой, ожидая, когда на другом конце провода ей ответят:
– Привет, я освободилась, заберешь меня? – услышав ответ, немного разочарованно продолжила: – Не надо, не торопись, я на такси доберусь, – и практически сразу отключилась. Извинения Поля все равно никак не изменят ситуацию, а желания слушать его нытье не было.
– Неужели со школьным приятелем интереснее, чем с невестой? – подначивал Дин, видя ее раздражение.
– Не начинай, – устало протянула Мила, не поддаваясь на его провокацию. – Пока, – она махнула ему рукой и не оборачиваясь вышла.
После кондиционированного воздуха галереи было приятно вдыхать аромат цветения, смешанный с запахами бензина и нагретого асфальта. Несмотря на обеденный перерыв, на улице было немноголюдно. Навстречу ей попался молодой человек с надвинутой на глаза кепкой. Из чего она сделала вывод, что это один из уличных художников, что втихаря разрисовывают стены галереи.
«Значит, сменили декорации».
А большой черный, перепачканный красками рюкзак у него за спиной только подтверждал ее догадку. Парень быстро прошел мимо Милен и перебежал на другую сторону улицы. Она проводила его взглядом, и когда тот скрылся за поворотом, развернулась на сто восемьдесят градусов, чтобы обогнуть здание со двора и полюбоваться на очередной шедевр.
Она любила уличных художников, этаких «певцов свободы», не заросших еще «жирком» общественного признания и боязни несоответствия.
