Постепенно стоны раненых привели туматов в себя. Они стали расходиться по огромной поляне в поисках своих товарищей. Раненых было очень много. В основном, от стрел. Но были и убитые. Освобождая соплеменников из-под тел монголов и уйгуров, туматы стали свидетелями первой стычки между Нурэем и чужаком. Всё произошло случайно, как, в принципе, всегда.
– Стой! – крикнул Богдан, увидев, как обезумевший от вида крови главный охотник стал колоть саблей раненых уйгуров и монголов. – Стой, тебе говорю! – он схватил Нурэя за руку, но тот вырвался и хищно оскалился, как настоящий зверь. В этот момент он был похож на одного из тех волков, с которыми Богдан столкнулся в прошлом году.
– Отойди! – прорычал Нурэй. – Они убили моего брата! – для туматов это было веским основанием, чтобы убить врага.
– Дурак, ты можешь задеть своих! Что ты делаешь! Ты же рубишь всех подряд. Там может оказаться тумат! – громко заорал Богдан, понимая, что надо привлечь внимание соплеменников к назревавшей ссоре.
– Я убью их всех! – взмахнул саблей Нурэй. Однако среди подошедших охотников уже послышался ропот недовольства. Чужак говорил правильные слова. Сначала надо было спасти своих, а потом уже расправляться с врагами. – Отойди! – Нурэй замахнулся на оказавшегося рядом товарища. Тот в страхе отпрыгнул назад.
– Ты ранен. Тебе нужна помощь. Успокойся! – Богдан протянул руку, показывая обезумевшему охотнику на плечо. Однако тот вместо ответа кинулся на него, чтобы убить. Всё произошло, как и тысячу раз до этого в бою и на тренировках.
Туматы видели это своими глазами. Нурэй со всего размаху ударил чужака, но, не удержавшись, рухнул на землю, выронив саблю. Он стоял на четвереньках, а над ним, сдвинув брови, возвышался, как злой дух смерти, непобедимый Билбэт.
Для главного охотника племени произошедшее было позором. Он думал именно так. Поэтому уже через мгновение Нурэй вскочил на ноги и хотел снова напасть на чужака, однако получил такую пощёчину, что его голова отлетела к плечу, как созревший кедровый орех. Затем последовала вторая пощёчина, третья, четвёртая…
На пятой в глазах Нурэя появилось осмысленное выражение, и он с удивлением посмотрел ему в глаза. Богдан остановился и показал на поле боя.
– Посмотри! Ты что! Здесь лежат туматы! Слышишь? Туматы! Они все твои братья! Они умерли за то, чтобы ты жил, придурок! Понимаешь? – Богдан орал, не сдерживаясь, потому что самое страшное, что могло произойти в любом племени – это раскол между соплеменниками. И тогда уже не нужен был никакой враг. Они сами погубили бы себя в междоусобице. – Смотри, смотри, идиот ты такой! – продолжал он кричать, и, хотя туматы не знали некоторых слов, общий смысл был им понятен. – Вот, уйгур, а вон – монгол. Они хотели тебя убить. Всех нас убить! А теперь ты хочешь убить меня и своих раненых товарищей… Ты, что, монгол? Ты хочешь меня убить, как они? – после этих слов Нурэй отчаянно замотал головой, поражённый страшной правдой.
Простая, примитивная логика на основе сравнения дошла до его пусть и недалёкого, но уже сформировавшегося сознания. Убивать туматов, как монголы, он не мог. Нет, это было невозможно. А чужак-Билбэт был туматом. И остальные раненые – тоже.
Нурэй опустился на землю и уронил голову на грудь. Он выглядел так, как будто какая-то неведомая сила лишила его жизни и высосала из тела всю кровь.
– Эй, быстрей! Тащите его в становище! Он ранен, – крикнул Богдан, поняв, что тот потерял много крови. Туматы поспешили выполнить его приказ, но в их взглядах сквозили уважение и страх.
Для них Богдан стал теперь больше, чем охотник. Они сами видели, как он накричал на самого сильного человека в племени и тот упал… Это произвело на них сильное впечатление, однако именно оно помогло потом туматам объединиться в более сложной ситуации.
– Он спас вождя, – сказал кто-то.
– Ничего себе! Молодец! Теперь спасайте его, – подбодрил их Богдан. – Тускул, надо собрать всё оружие. Всё! – окликнул он сына шамана, который стоял неподалёку, опёршись на такую же палку, как и у него.
– Что? – не понял тот.
– Вот чёрт… Сабли, щиты, шлемы, копья, нагрудники, стрелы, колчаны. Всё! Понимаешь? Лошадей – тоже… Блин, как они их на эту сторону затащили? – возле самой ямы испуганно топтались пять лошадей уйгуров, которых сотник приказал перевести, надеясь атаковать туматов верхом.
– Собрать? Как? – сын шамана так устал, что плохо соображал.
– Руками, как ещё! – недовольно ответил Богдан, но потом сдержался и добавил: – Тут сотни три-четыре всего. Значит, остальные придут через день или два.
– Они в крови… – испуганно пробормотал Тускул.
– Ну и что? Самим, что ли делать? Ну что ты смотришь на меня как баран на новые ворота?
– Тускул не баран, Тускул – сын шамана.
– Хорошо… Если этот нагрудник завтра спасёт тебе жизнь, ты, что, будешь жаловаться? Смотри, какие раны у всех! От стрел. Понимаешь? Только от стрел. Не было защиты. Ни у кого. Дошло? И щиты, щиты соберите! – он заметил, как юноша поморщился и отвернулся.
– Что, кринжово? Да? Тоже вижу, что хреново.
– Билбэт – великий воин, – неожиданно с почтением ответил Тускул. – Я не умею общаться с духами, как ты и мой отец. Духи часто произносят неведомые слова.
– О господи, опять ты за старое! Можешь по-человечески говорить? Как раньше? А? Ну что тебе непонятно? – Богдан потёр лоб и хмыкнул. – Ну да, прости. У нас так все говорят. Кринжово – значит, коробит, тебе фигово от этого, становится стыдно, неприятно. Понимаешь?
– Да, понимаю. Кровь врага – ядовитая… как змея. Это – плохо. Она может убить, – серьёзно сообщил ему сын шамана.
– Да ну! Правда, что ли? А когда ты их убивал, на тебя кровь не попадала? Нет? – осклабившись, спросил Богдан. Друг отрицательно покачал головой. – А что же тогда ты весь с головы до ног в крови? Это твоя кровь? Да? – Богдан показал на плечи и ноги Тускула. Тот испуганно стал осматривать себя, пытаясь стереть многочисленные следы с рук, ног и нагрудника. Но всё было тщетно. Богдан по-дружески похлопал его по плечу. – Ладно, скажу тебе правду. Кровь врага может убить. И даже его труп. Только через день. Потому что она начинает гнить. Ты же сам знаешь, как гниёт мясо после охоты. Знаешь? – сын шамана утвердительно кивнул. – Вот. Такое мясо едят только стервятники. Птицы горные. Но у них другое строение желудка. Ладно, не парься. Короче, сегодня надо всё собрать. Всё оружие, нагрудники, защиту, шлемы. Завтра уже лучше не касаться. На такой жаре гнить начнут.
– Сегодня? – как-то растерянно произнёс Тускул, и Богдан списал это на усталость. Однако он не знал, что его друг думал в этот момент о другом. Не о крови и страхе смерти, а о традициях племени, которые могли помешать ему выполнить просьбу Богдана.
Они оба устало опустились на землю, и какое-то время сидели молча. Богдан чувствовал, что нужно было встать и помочь остальным охотникам собирать раненых на поле боя. Но силы покинули его, как будто в одно мгновение кончилось действие волшебного эликсира из детской сказки, и теперь главный герой воспринимал всё как нормальный человек.
Солнце начинало клониться к горизонту, и тени стали постепенно удлиняться. Чистое, полупрозрачное небо, как разведённое водой молоко, накрывало горы и ущелья своей молчаливой неподвижностью, и только несколько длиннокрылых птиц реяли высоко над головами, наблюдая оттуда за копошащимися на земле людьми.
«Странно, почему я раньше не видел здесь орлов?» – подумал Богдан, провожая их долгим взглядом. Затылок неприятно заныл, и он опустил голову на грудь. Взгляд упал на тонкие листья травы. Она была примята, как будто здесь прошли огромные стада буйволов. Красные пятна, такие яркие в самом начале, теперь потемнели, стали бурыми, кровь стекла по листьям и стеблям на землю, обильно пропитав её сверху, как это обычно делает дождь в конце лета.
Уйгуры, монголы и туматы лежали вперемежку, и никакого героизма в этом не было. Была какая-то тупая, оглушающая усталость и безысходность от мысли, что всё прошло и ничего уже нельзя изменить. Смерть оказалась такой простой и ужасно обычной, что хотелось закрыть глаза и сказать «Нет, это сон!» А потом открыть и ничего больше не видеть.
Люди были смертны, внезапно смертны, даже неожиданно смертны, потому что ни один из лежавших перед ним воинов не хотел умирать и не ожидал, что смерть настигнет его именно здесь, в далёком горном ущелье, в никому не ведомом краю, без славы и почёта, без слёз родных и близких, вообще просто так, как будто вдох и выдох каждого из них ничего не значили на этой земле и их уход никак не повлиял на жизнь всех остальных людей в этом мире.
Позади Тускула виднелась нога уйгурского воина в синих штанах и стоптанных сапогах. На месте большого пальца зияла дырка. Наверное, он протёр её незадолго до боя и просто не успел найти замену. Туда явно попадали песок и камни, кололи ветки в траве, эта дырка доставляла бедолаге столько мелких неприятностей, что он, наверное, постоянно ходил раздражённым и злым. Может, именно из-за неё он отвлёкся и пропустил смертельный удар?
Воображение рисовало Богдану причудливые картины, но все они были гораздо красочнее и добрее, чем то, что он видел своими глазами. Справа в двух шагах, лёжа на боку, спал вечным сном щупленький монгол. Он вытянул руку так, как будто хотел сделать гребок, но так и не доплыл до цели, сжав в предсмертной муке кулак. Между скрюченных пальцев торчали стебли и тонкие листья зелёной травы, которая ещё была жива, и даже в таком положении, мятая и ломаная, могла расти дальше. Частичка жизни в ладони смерти. Шея воина упёрлась в защитные накладки и голова свесилась с плеча, как будто её с силой загнули назад. В закатившихся глазах не отражалось небо, как любила говорить учительница по литературе, с придыханием рассказывая в школе о сражениях из «Войны и мира». Глаза этого воина были белыми, без зрачков, они закатились под полуприкрытые веки, и больше напоминали глаза зомби из фильмов ужасов, чем глаза недавно умершего человека.
Ни пафоса, ни торжества, ни героизма не было в этой картине. Вообще ничего, с чем раньше у Богдана ассоциировались большие сражения, описываемые в книгах знаменитыми писателями. Только тень опасности и угрозы пряталась в уголках сознания, и он пытался понять, что его так беспокоит.
Всё оказалось очень просто – уйгуры и монголы сражались без страха. Они рвались в бой, как будто были под действием наркотиков, ничего не боялись и не реагировали на смерть своих товарищей. Что могло дать им такую силу? Почему они шли убивать неизвестное им племя с такой уверенностью в своей правоте и с таким остервенением?
Он ещё не знал, что ответ на этот вопрос прозвучит совсем в другой обстановке и совсем в другое время. А если бы знал, то глубоко задумался бы, стоит ли бороться дальше, пытаясь изменить судьбу.
Однако в тот момент Богдану было ясно одно – это только начало. За вершинами гор стояли в лагере ещё девять тысяч всадников, у них была еда, стада буйволов, и они могли стереть туматов с лица земли, как пылинку. Только при одном условии – если бы это было в открытом поле. А в горах можно было ещё побороться. Правда, для этого, надо было собрать всё оружие и поговорить с вождями.
Сегодня они допустили слишком много ошибок, досадных ошибок. Теперь надо было сделать выводы и подготовиться к появлению основных сил врага уже по-другому. Богдан хотел обсудить с вождями и охотниками все неудачные моменты, чтобы принять решение, где и как сосредоточить основные усилия трёх племён.
Однако последующие события показали, что в жизни диких охотников и скотоводов было не всё так просто и легко, как ему казалось. Традиции и законы предков мешали им действовать решительно и быстро, что зачастую и приводило к их полному уничтожению монголами, действовавшими в бою на основании только одного закона – воинской дисциплины.
Глава 2. Монголы узнают о поражении
В степи в это время жаркое солнце заставило всё живое спрятаться в тень. Трава стояла высокая и верхушки постепенно начинали жухнуть. Во время редких, еле заметных дуновений ветра они тихо шуршали, напоминая хруст песка под колёсами гружёных повозок. Но здесь повозок не было.
Монголы и уйгуры целый день провели на стоянке, жаря мясо, валяясь в палатках и изнывая от жары. Во время короткого отдыха обычно никто, кроме караульных, не подчинялся дисциплине. Да и необходимости не было. Каждый был занят своим делом: чистили лошадей, проверяли копыта, чинили обувь и доспехи, точили сабли и складывали стрелы. Если всё было сделано, то воины просто отдыхали или играли в кости. Всё менялось с первой командой к бою.
К полудню прискакали гонцы от Байрака и Ахаута. И тот, и другой подошли к ущельям. Разведчики вели себя осторожно. Чуть позже они должны были прислать посыльных ещё с известием о выходе. А потом уже о самом главном, о туматах. Они должны были найти их чуть позже полудня. Субэдэй пил чай и ждал.
Накануне два проводника из племени даваней подтвердили, что идут правильно. Они даже показали на карте места входа и выхода из ущелий. Оба были длинной не более полутора тысячи шагов.
Солнце уже прошло половину пути, однако гонцов пока не было. Мысль о том, что юный уйгур мг ослушаться сотника и проявил самостоятельность, стала надоедливо мешать ему думать об Улусе Чингисхана. Субэдэй успокаивал себя, надеясь на Ахаута. Всё-таки юный Нарсут был безрассудный, горячий, но не глупый. А сотник – опытный и строгий.
Когда солнце стало клониться к вершинам высоких гор, лицо Субэдэй-багатура стало каменным. В сердце что-то дрогнуло и упало. Он знал это чувство. Оно никогда не обманывало его. Это означало беду.
