– Бросай! – раздалась вторая команда, и ещё столько же замертво упали на землю. Баргуджин знал, что запас дротиков был большой, и не волновался. Однако он не ожидал, что противник окажется умным и сможет перестраиваться по ходу боя.
– Ложись! Всем лежать! Кричи, всем лежать! – заорал сотник Байрак, и команда очень быстро достигла уйгуров по другую сторону заваленного лошадьми провала. – Стрелять! Без остановки! Двадцать стрел каждый. Потом переводите туда наших коней! – приказал он лучникам, и повернулся к остальным разведчикам: – За мной, по спинам!
Сотни стрел устремились в сторону туматов. Теперь лучники уже стреляли вверх, и некоторые стрелы стали долетать до передних рядов охотников. Послышались крики. Почти половина стоявших впереди туматов, были ранены. Ведь у них не было щитов.
– Назад! Отходи назад! – закричал Баргуджин. Надо было спасаться от стрел. Но отступать туматы не умели. Не научились. На это просто не хватило времени. И вот тут началась неразбериха.
В это время монголы успели перебраться через яму, как муравьи через ствол упавшего дерева, и врубились в их нестройные ряды. Тут сразу стало ясно, что тренироваться – это одно, а сражаться – другое. Бесстрашные монголы, орущие рты, зверский оскал и бешеный напор – всё это угнетало даже самых сильных охотников.
Баргуджин понял это, когда увидел, как испуганно вытянули перед собой копья туматы и ситучи, как несмело стали отбивать сабельные удары те, у кого тоже были сабли, как готовы уже были всё бросить и побежать…
– Бей в живот! Бей в ногу! – заорал он нечеловеческим голосом, вспомнив слова чужака, и даже враги содрогнулись, услышав этот крик. Крепкое копьё с железным наконечником сразу нашло себе жертву. – Помогай! Добивай! – крикнул вождь стоявшим рядом с ним охотникам и рванулся вперёд, как будто наступали не монголы, а он. Баргуджин попытался остановить своих соплеменников личным примером.
Такой приём на какое-то время принёс успех. Туматы увидели, что монголы не достают до них саблями, и начали делать то, чему так долго учились прошлой осенью и зимой. А когда это стало получаться, к ним вернулась уверенность в своих силах.
С другой стороны сотник Байрак тоже увидел этот порыв и бросился наперерез Баргуджину. Два предводителя столкнулись лицом к лицу, и вождю туматов противостоял очень опытный воин, который сразу разгадал его простые движения. Подставив несколько раз щит, он сблизился с Баргуджином и отбил копьё в сторону.
Ему оставалось только добить храброго вождя саблей, но Байрак решил показать свою силу. И ещё испугать туматов, чтобы те побежали. Он сделал выпад вперёд, надеясь, что ранит вождя туматов в грудь, а потом мощным ударом разрубит ему голову пополам до самого живота. Однако сабля провалилась в пустоту. А безоружный враг, тяжело дыша, стоял прямо перед ним, вытянув руки вперёд, как будто что-то просил.
Сотник, не думая, сделал ещё один шаг вперёд и занёс саблю над головой. Со всех сторон доносились хрипы и стоны сражающихся воинов, раздавался лязг железа и треск ломающихся копий, вдалеке заржала лошадь, и монгольский разведчик запомнил это, потому что не смог закончить удар.
Подлый охотник подставил ему руку и схватил за кисть. Да, он был сильным, этот дикий житель лесов, сумевший вырвать у него саблю! Но у Байрака был нож. Левой рукой он выхватил его из-за пояса и ударил противника под правую руку. Если бы Баргуджин в этот момент стоял на месте, то лезвие вошло бы между рёбер по самую рукоятку. Но вождь рванул саблю на себя и вместе с рывком отклонился назад. Это спасло его от смерти, но не от ранения. Нож задел рёбра, грудь и правое предплечье.
Монгол радостно взвизгнул и бросился к своей сабле, которая выпала у раненого тумата из рук. Когда он выпрямился, чтобы добить упавшего противника, перед ним неожиданно выросла фигура другого охотника. В руках у того была самая обыкновенная палка. Тычок в грудь оказался такой силы, что не будь у Байрака металлических накладок на нагруднике, она пробила бы его, как самое настоящее копьё. Отлетев на два шага, монгол не растерялся и сразу вскочил.
Однако храбрый охотник тоже не собирался сдаваться. Он приближался, что-то рыча на своём диком языке. Лезвие клинка должно было остановить его, как и всех остальных противников до этого. Однако, как и с вождём, кисть снова наткнулась на подставленную руку врага, а дальше последовал такой сильный удар в нос, что Байрак сразу потерял сознание и упал спиной на труп уйгура.
Нурэй увидел, что Баргуджин сидит на земле и держится за бок. А к нему уже спешит очередной монгол в железном шлеме с длинной саблей. Крепкая, надёжная палка развернулась в другую сторону, и две широких, сильных ладони сжали её, останавливая врага. Удар достиг цели. Нога у монгола подкосилась, он выронил саблю и заорал нечеловеческим голосом, сложившись пополам.
Его соплеменник рванулся на помощь и вытянул свой клинок вперёд, собираясь проткнуть Нурэя в выпаде. Однако палка снова оказалась быстрее, и сабля, как лист на ветру, отлетела в сторону от сильного удара по лезвию, а потом и сам монгол упал лицом вниз, получив страшный тычок в глаз.
Бой продолжался. Нурэй подхватил вождя под левую руку и оттащил назад. Туматы не сдавались, но им было тяжело. Они разбились на кучки и сопротивлялись в одиночку, кто как мог. И тут наконец, подоспела помощь! Огай привёл ситучей. Те еле держались на ногах от долгого бега вокруг скалы, но сразу натянули луки и стали расстреливать монголов и уйгуров в упор. Это внесло в ряды нападавших панику.
Однако монголы с другой стороны ямы, несмотря на то, что их было не более десяти человек, выстроились в линию и стали обстреливать лучников ситучей своими длинными стрелами. Те не могли ответить им тем же, потому что их луки были слабее, а стрелы – короче и без железных наконечников. Потеряв почти половину ранеными, ситучи отступили.
Богдан добежал до входа в ущелье и увидел страшную картину: десять туматов лежали со стрелами в спинах. С другой стороны ямы стояли два всадника. Это были монголы. Сердце ёкнуло – значит, что-то пошло не так. Ущелье не было усеяно трупами лошадей и людей. Они были, но не больше десятка.
– Тускул, добей их! Не дай уйти! – крикнул Богдан и поспешил с остальными молодыми охотниками к дальнему концу ущелья. Он не видел, как четверо туматов обогнули провал в земле и набросились на двух монголов, которые поначалу даже не сомневались, что разрубят дерзких юношей несколькими ударами сабель. Однако сабли так и не достигли цели, а вот монголы довольно быстро оказались на земле, где с ними сразу покончили.
Бежать было тяжело. Но вот ущелье закончилось. Впереди виднелись фигуры всадников и спешившихся воинов. Это были тридцать уйгуров на лошадях и десять монгольских лучников. Если бы они повернулись, то легко могли бы расстрелять сотню приближавшихся к ним туматов. И даже уйгуры, предприняв атаку в лоб, точно нанесли бы им серьёзные потери за счёт скорости и положения. Однако ни те, ни другие не заметили юных охотников из-за шума и ярости боя. А дальше наступила расплата.
Богдан двигался, как будто вокруг никого не было, и он просто расчищал себе путь, отмахиваясь от ковыля. Так выглядело только со стороны. На самом деле он был сосредоточен и внимателен, как никогда. Первый всадник тронул лошадь и направил копьё ему в голову. Древко провалилось в пустоту, и за этим последовал такой резкий рывок, что не ожидавший подвоха уйгур вылетел из седла и грохнулся головой об землю. То же самое произошло и со вторым всадником.
Дальше уже подоспели остальные охотники, которые били лошадей копьями, стаскивали нерасторопных уйгуров на землю и быстро добивали.
Некоторые пытались использовать сабли. Однако «подлые» туматы падали на землю, и дотянуться до них было нельзя. Лишь последние уйгуры догадались достать луки и стрелы. Несколько туматов упали, как подкошенные. Богдан схватил копьё сбитого уйгура и крикнул:
– Бросайте! Быстрей! – его бросок был первым и точным. Всадник не успел спустить стрелу и был выбит из седла. Нагрудник защитил его, но ненадолго. Другие туматы тоже стали сбивать всадников копьями, как птиц в гнёздах.
Выбежав к яме, Богдан буквально налетел на монгольских лучников, которые не видели, что творилось сзади. Они так были уверены в своей непобедимости, что только крик и падение крайнего стрелка заставили их опустить луки.
Монголы развернулись и даже не испугались. На их лицах застыло презрение. Первые три так и ушли к праотцам с этим выражением, не успев изменить его на боль или испуг. Оставшиеся оскалились и все вместе бросились на лысого тумата с саблями.
Богдан успел сделать блок и этой же рукой нанёс удар в незащищённый кадык. Невысокий воин ещё стоял на ногах, держась за горло, а второй уже получил удар в пах его саблей. Они упали на землю почти одновременно. Это случилось настолько быстро, что остальные даже не успели понять, что происходит. Однако Богдану было достаточно этих нескольких мгновений замешательства, чтобы покончить и с ними.
Он стоял, упёршись руками в колени, и пытался отдыхаться. В нескольких шагах впереди виднелись гладкие, полукруглые животы лошадей, тонкие ноги с загнутыми копытами и широкими суставами торчали в разные стороны, как сломанные ветки деревьев, здесь же разметались красные от крови гривы, застыли в предсмертной муке выпученные глаза и открытые пасти с большими зубами. А между ними виднелись маленькие тела уйгурских воинов, нелепые и кургузые, как будто случайно попавшие в эту братскую могилу могучих и красивых животных, зверски убитых своими наездниками.
Пауза длилась несколько мгновений. На другой стороне слышались крики, и туматам явно было нелегко. Богдан с трудом перебрался по трупам лошадей на другую сторону и обвёл взглядом поле боя. Всё пространство перед входом в ущелье, вплоть до начинавшегося на подъёме кустарника, было забито телами уйгурских воинов.
Несколько больших и маленьких групп противника всё ещё продолжали сражаться, не видя, что они обречены. Им, наверное, казалось, что они теснят охотников, однако хотя туматы под их напором и отступали, при этом они всё же окружали монголов по бокам, и это обволакивающее отступление приводило к постепенному окружению каждой группы.
Со стороны ямы хаотичное движение тел напоминало мышиную возню, и на мгновение Богдану показалось, что это – плохая тренировка, настолько неуклюже и зажато действовали туматы и однотипно, линейно нападали уйгуры.
Да, настоящий бой был совсем непохож на то, что они отрабатывали на тренировках. Туматы боялись колотых и рубленых ран, и это было видно. С одного раза страх не преодолеть. Но ведь совсем недавно он сам чуть не стал жертвой такой же зажатости и эмоционального шока! Пора было спешить на помощь.
Рядом послышалось тяжёлое дыхание товарищей. Молодые охотники тоже перебрались через яму и теперь стояли за спиной, готовые следовать за ним. У всех, кроме Богдана, были мечи. Значит, им было так удобней, и память зафиксировала этот странный момент на потом. Получалось, что в бою охотникам было легче сражаться мечами, чем палкой или копьём…
– Щиты, – показал он в сторону десятков лежащих вокруг них тел. У всех уйгуров были щиты. И практически в каждом торчало по несколько стрел. – Берите! Блок, удар в пах или ногу! – напомнил он ещё раз. Это движение они отработали до автоматизма. Однако теперь это делать было легче. Вместо руки был щит. – Фух, пошли, – эти слова уже были сказаны тихо и самому себе, скорее для восстановления дыхания.
Богдан перешагнул через одно тело, другое и с разбегу обрушил несколько ударов на шеи уйгуров в ближайшей толпе. Дальше его снова поглотил водоворот движений и энергии, которую он почти физически ощущал теперь в каждом попадавшемся ему на пути человеке. Это чувство помогало определять ближайшую угрозу и наносить всего один удар вместо трёх-четырёх, как раньше.
В итоге Богдан прошёл сквозь пару десятков уйгуров и монголов, оставив после себя неподвижно застывшие тела шести человек, и вдруг неожиданно оказался лицом к лицу с туматами. Те радостно закричали, и только Нурэй, скривил лицо и опустил саблю от усталости.
В пылу схватки никто не заметил, что несколько монголов подхватили своего сотника под руки и оттащили к яме. Байрак не приходил в сознание и лежал с отрытым ртом. Но воины всё равно пытались спасти его. У ямы они с трудом перебрались на другую сторону и, схватив несколько лошадей уйгуров, сумели ускакать обратно.
Потом никто так и не смог объяснить, как им удалось провести скакунов через дальнюю яму, но, видимо, страх смерти и желание выжить совершили чудо. Старейшины позже говорили, что монголам помог дух степи. Он якобы перенёс лошадей по воздуху, потому что у него была сила ветра.
Тем временем, на поле боя происходили более прозаичные события. Справа и слева молодые туматы буквально смяли уйгуров, напав на них сзади, а та кучка, которая осталась в центре, вдруг отступила назад, увидев перед собой странного молодого тумата. На нём был жёлтый уйгурский шлем, а в руках – длинная палка. И ещё он был невероятно спокоен. Как будто ничего не боялся.
Первые ряды вытянули сабли вперёд и прикрылись щитами. Для Богдана это послужило сигналом к атаке. Он сделал шаг вперёд и приподнял заострённый конец палки на уровень пояса. Стоявшие рядом с ним туматы даже не пошевелились, находясь под действием усталости и магического гипноза его спокойных и выверенных движений. В этот момент чужак не был таким же охотником, как и они. Он ещё мог двигаться и наносить удары, а им уже нужна была передышка
– Ха-а-ах! – раздался короткий полу крик – полу выдох. Богдану пришлось атаковать первым. Всем показалось, что удар наносился сверху и должен был попасть ближайшему монголу в шлем. Однако палка непонятным образом ударила в горло. Противник охнул, выронил меч и захрипел, пятясь назад, пока не споткнулся о ногу убитого товарища и не упал на спину.
Его соплеменник рванулся на помощь, прикрыв голову щитом. Вытянутая сабля молнией блеснула на солнце, разбрызгивая в разные стороны яркие блики солнечного света, но для Богдана это был всего лишь поток медленно приближавшейся энергии.
Удар палки отклонил движение клинка, после чего последовал короткий тычок прямо под нагрудник, в область паха. Противник сложился пополам, выронив саблю и щит. Шлем соскользнул с бритой головы и кувыркнулся под ноги, а сам воин с громким стоном опустился на колени и ткнулся лбом в землю, как будто решил в последний раз помолиться своим богам. Третий нападающий получил удар по ногам, а затем колющий удар в голову. Острие попало в глаз и пробило её до задней стенки черепа. Смерть наступила мгновенно.
Тем не менее врагам всё-таки надо было отдать должное. Оставшиеся четыре монгола с дикими криками бросились на Богдана со всех сторон, стараясь не дать ему возможности расправиться с ними по одиночке. И у них бы это получилось, если бы он остался стоять на месте.
Однако вместо напряжённого, готового к бою противника, согнувшегося в неуклюжей позе, злого и испуганного, перед ними оказалась пустота. Богдан успел заметить их единый, мощный порыв энергии, направленный в его сторону, и стал быстро перемещаться по кругу. Он забегал им за спину, и монголы вынуждены были следовать за ним. В своём общем порыве догнать жертву, они оказывались друг у друга на пути и мешали сами себе. Поэтому в итоге перед Богданом снова оказался один монгольский воин.
В это время опомнились туматы, и первым из них был Нурэй. Со звериным криком он набросился на ближайшего противника. Тот, правда, успел повернуться к нему лицом и подставил щит. Однако превосходство в силе было настолько большим, что главный охотник просто свалил его на землю мощным ударом сверху и сразу добил.
Второй монгол развернулся и оказал ему достойное сопротивление. Даже ранил Нурэя в плечо. Однако подоспевшие туматы проткнули ему ноги копьями, как учил Богдан, и уже потом лишили жизни. Больше сражаться было не с кем, потому что «вселившиеся в чужака духи леса» успели за это время расправиться с оставшимися двумя кочевниками.
На несколько мгновений над полем боя воцарилась невольная тишина. Тела погибших и раненых занимали всё пространство от начала кустистого склона до забитой трупами ямы. По прямой это было около ста шагов. Справа и слева стояли туматы с саблями в руках. Все тяжело дышали, и на их лицах застыло одинаковое выражение усталости, недоумения и растерянности.
Никто не радовался и не улыбался. Никто не праздновал победу, потому что само понимание победы до них ещё не дошло. Они все ещё были в бою, сражались с врагом, который хоть и был уже повержен, но пока вызывал в их первобытных душах неосознанный страх.
