Золотой конь Митридата

Глава 2

Синопа, II век до н. э.

Верный своему решению по возможности не спускать глаз с матери, Митридат украдкой наблюдал за ней, когда ему это удавалось. К сожалению, день мальчика, уже коронованного на царство, был расписан по минутам, и ему нечасто приходилось преследовать Лаодику. Впрочем, мать вела себя как всегда: следила за домом, занималась детьми, особенно болезненным братом, еще жившим на женской половине дворца. И лишь однажды он застал царицу, которая с вороватым взглядом, так не шедшим к ее красивому уверенному лицу, копошилась возле кубка отца. Валерия уже налила в него вина и выставила на маленький столик, готовя трапезную к ужину. О том, что Лаодика могла плеснуть туда что-то из коричневого сосуда, данного ей Мнаситеем, Митридат подумал позже, когда отец внезапно заболел и умер за считаные дни. Это показалось странным не только ему, и по дворцу поползли слухи, обвинявшие супругу царя в его смерти.

Он продолжал наблюдать за матерью, и ее громкие истерики и обильные слезы казались театральными. Публичная расправа с рабыней Валерией прямо на ступеньках дворца (Лаодика одним взмахом меча отрубила несчастной голову, и та покатилась по мраморным ступенькам, как мяч, подметая их иссиня-черными волосами) тоже не впечатлила. Так горюют уличные артисты, раскошеливая толпу, и получается у них лучше.

Но могла ли эта женщина действительно убить его отца? Человека, который любил ее, исполнял каждое желание? В это верилось и не верилось. Не прошло и недели после смерти Митридата Эвергета, как Лаодику окружили люди, ратовавшие за союз с римлянами. Когда подросток, напомнив о том, что он когда-нибудь займет место отца, укорил мать и ее окружение в почитании римлян, за завтраком ему поднесли вино, издававшее какой-то странный запах. Царевич сначала хотел посоветоваться с Тирибазом, но, перехватив пристальный взгляд матери и сестер и не решаясь показаться трусом, сделал хороший глоток и отставил кубок. Странное вино обожгло горло, каленым железом проникло в пищевод, и мальчик сполз с апоклинтра, корчась от нестерпимой боли. Царица равнодушно взирала на страдания сына, сестры оторопели, не зная, что делать, и лишь верный Тирибаз, схватив ребенка, понес его на воздух.

– Дайте воды, много воды! – прокричал он ошарашенным рабыням и, уложив несчастного Митридата под оливу, взял в свои руки его ледяные ладони. Ребенок тяжело дышал, глаза его затуманились.

– Митридат, Митридат, – приговаривал наставник, поглаживая его волосы. – Потерпи немного, сейчас, сейчас…

Рабыня принесла два глиняных сосуда, доверху наполненных водой, и Тирибаз, приподняв голову подростка, начал поить его. Митридат уже не чувствовал боли. Он погружался в мир цветных снов и спокойствия, однако громкий голос Тирибаза мешал ему.

– Не кричи. – Мальчику показалось, что он сказал эти слова громко, но наставник их не услышал. Он продолжал вопить «пей» и вливать воду в узкую щель рта. Митридат покорно осушил сосуды, сам удивляясь, как это у него получилось, и его вырвало прямо во дворе. Блаженное чувство безмятежного спокойствия отступило. Подросток почувствовал, как наставник поднял его и понес в покои.

– Отравить ребенка! – шептал он, и каждое слово больно отдавалось в воспаленном мозгу мальчика. – До чего дошли! Но мы вам не позволим это сделать.

Митридат хотел спросить, кто же отравители, но язык, казавшийся тяжелым, мешал ему, глаза слипались. Он погрузился в сон, но не опасный, грозящий смертью, а дающий жизненные силы.

С этого дня Тирибаз не отходил от ребенка. Он лично проверял кушанья и питье мальчика, не спускал с него глаз, но однажды не пришел к нему в спальню ночью, и раб, убиравший помещение, сказал, что Тирибаза и еще нескольких преданных Митридату Эвергету людей бросили в темницу. У мальчика появился новый наставник, краснолицый пучеглазый македонец Амон, кичившийся перед царевичем своим искусством наездника.

– Как плохо учил тебя Тирибаз, – смеялся он, гарцуя на гнедом в белых яблоках коне. – Твой дед и отец седлали необъезженных лошадей, укрощали их, мчались на врагов и метали в них копья. А сможешь ли ты сделать то же самое?

Горячая кровь родственника Александра Македонского заиграла в жилах Митридата. Да, он еще никогда такого не делал, Тирибаз хотел, чтобы воспитанник постепенно постигал азы верховой езды. Хорошо это или плохо – жизнь покажет. Его всегда учили чтить память предков, значит, он должен быть достойным их.

– Смогу, – бросил Митридат в лицо Амону, сразу невзлюбив его. – Ведите коня.

Новый наставник оскалился как-то злобно, недоброжелательно и вскоре привел молодого вороного жеребца, гладкого, необъезженного, с высокими тонкими ногами.

– Это Буцефал, – усмехнулся он в рыжие усы. – Мы прозвали его как коня твоего далекого предка, Александра Македонского. Гляди, какой красавец.

Конь и правда был красив. Он шумно дышал, широко раздувая ноздри, будто чувствуя чужака, который хочет посягнуть на его свободу. Он бил копытом о камень, и Митридату казалось, от камня во все стороны летели искры. Амон ловким движением накинул уздечку на стройную шею и повернулся к мальчику:

– Давай, царь, попробуй, покажи, на что способен.

Нехорошее предчувствие кольнуло сердце, выбило холодный пот, но подросток справился с волнением. Если он откажется, проявит хотя бы каплю трусости, этот мерзкий человек растрезвонит на весь дворец. Да что там дворец! Вся страна узнает, кто сядет на трон. Подойдя к коню, Митридат потрепал его по гладкой шее. Конь задышал еще шумнее, кося на незнакомца огромным, налитым кровью глазом. Подросток взял уздечку:

– Не бойся, – приговаривал он, делая круг. Буцефал спокойно шел за ним. Митридат сделал второй круг и, решив, что время настало, изловчился и запрыгнул на спину вороного и, стуча пятками по его бокам, протянул руку за дротиком. Но Амон не успел ничего подать своему господину. Жеребец громко заржал, будто протестуя, встал на задние ноги, дернулся всем стройным телом и скинул Митридата на землю. Мальчик потерял сознание, больно ударившись виском о небольшой земляной холмик.

Лаодика с распущенными черными волосами сидела в углу спальни, нервно крутя бусы из жемчуга. Любовное ложе на этот раз пустовало. Мнаситей, почесывая бороду, примостился в углу. В его черных узких глазах светилось торжество.

– Говорят, твой сын оч-чень плох после падения с лошади, – усмехнулся он. – Мальчишке надо быть поосторожнее. Какого черта он стал объезжать жеребца с норовом?

Его голос звучал фальшиво до предела, и Лаодика не выдержала:

– Разве твой сообщник не науськивал Митридата, чтобы он попробовал это сделать? Из-за вас я могу потерять сына!

Мнаситей оскалился, сразу став похожим на хищного вепря.

– А тебе этого очень не хочется?

Лаодика топнула ногой, обутой в изящную сандалию, ее щеки сделались пунцовыми:

– Как ты смеешь мне такое говорить? Я никогда не просила убивать своего сына! Завещание подделано, я опекунша всех детей. Лаодика-старшая скоро выйдет замуж, как хотел мой супруг. Больше мне ничего не нужно.

– Неужели? – Мнаситей подошел к ней и взял за руку, которую женщина тут же выдернула. – И тебе будто невдомек, что тебя ненавидит народ и большинство царедворцев, считая повинной в смерти мужа? Зачем ты приказала казнить его родню? Теперь персы спят и видят тот момент, когда на трон сядет Митридат. Если с ним ничего не случится, ты недолго поцарствуешь, обещаю. В Синопе вспыхнет восстание, и они сметут тебя.

Женщина скрестила руки на груди.

– Но что же делать? – спросила она, ни к кому не обращаясь. – Я не хочу быть причиной гибели сына. Он все же мой сын.

– Тогда он станет причиной твоей гибели, – заметил Мнаситей. – Известно ли тебе, дорогая госпожа: в бреду твой сыночек рассказывает, что видел, как ты убивала отца – подливала в вино яд из коричневого сосуда?

Царица подняла руками волосы, подстриженные до плеч:

– Но как он мог…

– Вероятно, следил за тобой, – усмехнулся Мнаситей. – Нужно быть осторожнее, моя дорогая. Теперь представляешь, как отреагирует общественность, когда слова Митридата станут ее достоянием?

Губы Лаодики, сочные, полные, шевельнулись:

– Врач расскажет… Если уже не рассказал…

– О враче я позабочусь, – успокоил ее Мнаситей. – Что же касается твоего сына… Дело уже сделано. Врач говорит, Митридат очень плох. Тирибаза нет рядом, и мальчишке никто не оказывает помощь. Рабыни не носят ему еду и питье. Он не проживет и двух дней, вот увидишь.

Царица молчала. Ее синие глаза изучали прожилки на мраморном полу. Мнаситей почувствовал, что она понимает его правоту. Когда речь идет о власти, родственные связи не имеют значения.

Митридат в жару метался по влажной подушке, глотал пот, дышал его испарениями. Ему уже случалось болеть, и тогда рабыни протирали его тело холодной водой и благовониями. На этот раз он лежал в комнате уже четыре дня, и к нему подходил только один человек, врач, чтобы пощупать пульс. Митридат, находясь в полузабытьи, понимал, что умирает, но звать на помощь не хватало сил, и он лишь обреченно стонал, ожидая вестника наступления смерти – крылатого бога Таната. Когда глубокой ночью кто-то приложил к его пересохшим губам чашу с холодной водой и обтер лоб, ему показалось, что Танат уже перенес в царство мертвых его душу, и теперь черед Харона, который никогда не отказывал просившим перевезти их через мрачные воды Стикса.

Харон склонился над ним, и Митридат собирался поблагодарить старика за его доброту.

– Спасибо, Харон.

– Ты пока в царстве живых, – послышался знакомый голос, и Тирибаз аккуратно взвалил на плечи обмякшее тело. – Теперь я с тобой, мне удалось бежать из заточения. Прошу тебя, мой господин, постарайся молчать. Во что бы то ни стало нам нужно покинуть дворец, иначе встреча с твоим отцом в царстве Аида не за горами.

Митридат улыбнулся, закрыл глаза и снова провалился в небытие. Его привели в себя капли дождя, бесцеремонно падавшие на лицо. Мальчик открыл глаза и увидел перед собой довольное смуглое лицо Тирибаза.

– О боги! – воскликнул царедворец. – Благодарим тебя за спасение нашего царя!

Ему вторили еще несколько голосов. В предутренней дождевой мгле подросток смог разглядеть царского виночерпия Моаферна и конюха Сисину, облаченных в панцири и шлемы.

– Дождь помог нам, – радостно провозгласил Моаферн. – Он остановит погоню.

Мужчины по очереди несли Митридата. Он понимал, что преданные ему и его покойному отцу люди стараются отойти от дворца как можно дальше и поэтому выбирают самые непроходимые горные тропы. Слыша человеческие голоса, они моментально бросались в укрытие.

– Сейчас мы ступаем по опасной территории, – пояснил Тирибаз. – Любой человек может выдать нас твоей матери.

Выбившись из сил, они остановились в просторной пещере, вход в которую надежно скрывали лозы и листья дикого винограда.

– Здесь пересидим дождь и двинемся дальше, – решил Моаферн. – А пока давайте поедим.

Митридата немного тошнило, болела голова, и он с отвращением посмотрел на кусочек овечьего сыра с хлебом:

– Не могу!

– Ты не ешь уже дней пять, насколько мне известно. – Тирибаз склонился над ним, его шрам от напряжения выглядел белее обычного. – Если и дальше так пойдет, ты умрешь. Это и нужно твоей матери и ее приближенным. Они сделают все, чтобы страна скатилась в пропасть. О господин! Я прошу тебя съесть хоть немного!

Услышав его слова, Митридат заскрежетал зубами. Вспомнилась мать и вероломное убийство отца, вспомнились и собственное отравление и падение с лошади. Разумеется, это было не случайно, за всем стояла она, женщина, которая произвела его на свет и теперь мечтала свести в могилу. Что ж, у нее ничего не получится. Собрав все силы, он зажмурился, надкусил кусок сыра и с усилием проглотил, запив ледяной ключевой водой.

– Ты настоящий герой! – восхитился Моаферн. – Твой отец гордился бы тобой!

Лаодика с убранными в прическу волосами и в белом хитоне восседала на троне. Ее синие глаза злобно сверкали на бледном лице. По правую руку царицы стоял евнух Гиетан, которому она доверяла, как отцу. Он знал все и обо всех и докладывал царице с особым рвением. Благодаря хитрому седобородому евнуху, презрительно относившемуся к женщинам, кроме одной, с плеч слетела не одна голова. Сегодня утром, выслушав печальную историю о побеге Митридата и о том, что он в курсе главной дворцовой тайны, Гиетан сморщил и без того морщинистый, как у обезьяны, лоб.

– Все это печально, госпожа, – прошамкал он, демонстрируя недостаток зубов. – И посему я могу посоветовать лишь одно – разделаться с Митридатом. В противном случае вы рискуете своей жизнью. Вам известно, что есть много способов лишить вас жизни. Вы можете нанять охрану, которая будет ночевать в ваших покоях, но вашим врагам ничего не стоит подкупить одного стражника. Мне жаль вас, госпожа. Вы так молоды и прекрасны! И вы хорошо управляете страной!

Лаодика сжала маленькие кулачки:

– Что же делать, Гиетан? Ты один можешь подсказать мне дельный совет.

– Этот совет давал тебе и твой любовник Мнаситей, – усмехнулся старик. – Лиши Митридата жизни, и тебе больше ничто не будет угрожать.

– Но где его искать? – Царица уже не волновалась, она потихоньку привыкала к мысли, что старший сын хочет ее смерти и будет всячески стремиться к этому. А если так, какое значение имеют родственные связи, даже и такие близкие!

– Вызови придворных, пригрози им, установи короткие сроки – и они перероют землю, но принесут на копье голову твоего сына, – посоветовал евнух. – Конечно, не забудь пообещать награду тому, кто это сделает. Уверяю тебя, не пройдет и недели, как они исполнят твое приказание. Тирибаз со своими дружками и Митридатом не могли далеко уйти. Не забывай, что твой сын находился при смерти.

Лаодика приподняла насурьмленные брови-подковки. В ее улыбке светилось торжество:

– О, как ты прав, Гиетан! – похвалила она евнуха. – О, как ты прав! Распорядись, чтобы сюда пришли все вельможи.

Гиетан низко склонился перед госпожой:

– Слушаю и повинуюсь. Они примчатся к тебе, как ветер. Что может быть быстрее ветра?

«Только человеческая мысль», – вспомнила Лаодика слова какого-то мудреца и поправила прическу, придавая лицу суровое выражение.

Придворные относились к евнуху, как к ней: больше боялись, чем уважали. Вот почему она не сомневалась, что вскоре тронный зал наполнится людьми, которые убеждали ее в своей преданности. И действительно, не прошло и пяти минут, как в зал вбежал вельможа, перс Багофан, верховный надзиратель за всеми чиновниками и государственной канцелярией, бледный, не выспавшийся, вытирая пот с красного лица. После гибели Митридата Эвергета он пугался царских приглашений: от Лаодики можно было ожидать чего угодно. Боявшаяся собственной тени, она без зазрения совести казнила тех, кого считала своими врагами. Подойдя к трону, он согнулся так низко, что его борода коснулась мраморного пола.

«О боги, если бы низкий поклон доказывал преданность!» – подумал перс, боясь распрямиться. Следом за ним подтягивались и другие: секретарь царицы грек Дионисий, начальник телохранителей Мнаситей и гаушака, что значит подслушивающий, армянин Гергис.

Просторный зал, будто копья, изрезали тонкие солнечные лучи, начищенный рабами мрамор сверкал первозданной белизной. Золотом отдавали медные фигурки животных и птиц, украшавшие ажурные стены. Царица обвела всех, кто постоянно клялся ей в преданности, насмешливым взглядом. По этикету евнух должен был заговорить первым, но она, как только Гиетан открыл рот, подняла руку с тяжелыми перстнями, приказывая ему замолчать.

– Я пригласила вас, всегда утверждавших, что служите мне верой и правдой, чтобы на деле проверить это. – Синие, как море на глубине, глаза Лаодики сверлили всех, пытаясь проникнуть в мысли каждого. – Настало время доказать. Вы готовы?

Теперь все склонились перед ней. Гергис, страдавший болями в спине, тихо застонал, и ей стало смешно. Как все-таки хорошо властвовать над людьми, чувствовать себя богиней! Этому сосунку Митридату не удастся лишить ее удовольствия.

– Ваши коленопреклоненные позы подтверждают, что готовы, – удовлетворенно сказала она. – Что ж, давайте обсудим детали. Как известно, моего сына Митридата похитили. Да, да, именно похитили, и мне, как, думаю, и вам, известно, для чего. Предатели, возглавляемые Тирибазом, пытаются внушить Митридату, что я его враг и меня нужно убить. Боги видят, что я не желала его смерти. – Это была откровенная ложь, и Лаодика, поморщившись, ожидала, что ее ударит молния всевидящего громовержца, но этого не произошло. – Да, я не желала его смерти, – продолжала царица, – но он со своими наставниками желает моей.

Мужчины слушали ее очень внимательно, Мнаситей подбадривал любовницу взглядом, пощипывая смоляную бороду. Гергис демонстрировал угодливую улыбку, Дионисий щурил серые глаза, поглядывая на тяжелые парчовые занавеси.

– Я не могу этого допустить. – Царица вздохнула, будто бы сожалея о том, что случилось. – Но оставить все как есть тоже не могу. Избавившись от меня, Митридат сядет на трон, и его опекунами станут люди, присутствие которых нежелательно не только во дворце, но и в стране. Они не приемлют никаких договоренностей с римлянами, а это приведет к тому, что самое сильное в мире войско уничтожит нашу страну. Может быть, – она обвела взглядом присутствующих, – кто-то считает иначе?

На миг воцарилось молчание, которое нарушил Мнаситей.

– Ты права, госпожа, – подал голос чернобородый страж. – Кроме того, гибелью царицы все не закончится. Я знаю Моаферна и Тирибаза, они хорошие воины и просто так не сдадутся. Голову даю на отсечение, что, достигнув земель своих союзников, преданных Митридату Эвергету, они соберут неплохое войско, которое попытается захватить дворец. Разумеется, все это надо предотвратить как можно раньше.

– Мы уже поняли, что нам нужно найти и убить Митридата и его троих наставников, – вставил Дионисий.

Лаодика царственно кивнула. Ее длинная белая шея вызывала восхищение мужчин.

– Тот, кто первым сообщит мне о гибели моего сына, получит кусок золота с голову его коня, – пообещала она. – Даю вам неделю сроку. Если же через неделю вы не принесете мне хорошие вести, я казню одного из близких вам людей. У тебя две любимые дочери-красавицы, Багофан? – обратилась она к знатному персу. – Что, если одна случайно утонет в море? Или упадет с кручи? Мне известно, что она любит гулять в этих местах.

Полное коричневое лицо верховного надзирателя побледнело, посерело, руки задрожали противной трусливой дрожью, вышибающей холодный пот. Он знал: Лаодика не бросает слов на ветер. Когда-то Митридат Эвергет хотел выдать одну из его дочерей-красавиц за своего младшего сына, но с его смертью об этом уже никто не упоминал.

Гордый перс преклонил колено перед царицей, казавшейся на троне каменным мраморным изваянием.

– Я сделаю так, как ты хочешь, госпожа.

Грек Дионисий тоже выступил вперед:

– У нас достаточно обученных воинов, царица. Стоит только приказать – и они, как зерна, рассыплются по всей Малой Азии. И им помогут. Митридат и его наставники не пройдут незамеченными, как бы они ни старались. Им надо что-то есть, порой захочется хорошего вина. Придется обращаться к земледельцам, а уж их мы сумеем разговорить. Проблемы будут разве что в Каппадокии, ваша старшая дочь несколько дней замужем за царем этой страны. Нам известно, что с ней у Митридата всегда были хорошие отношения. Она может его спрятать. Вот тогда нашим воинам будет трудно отыскать вашего сына.

Лаодика закусила губу, из которой выкатилась капля крови.

– Вы сами говорили: нет ничего невозможного, – она словно выплюнула в лицо Дионисию эти слова. – Ты грек, а греки славятся умом и хитростью. Вот и придумай что-нибудь.

Дионисий качнул головой:

– Митридат может запросто пообещать своему родственнику земли, когда станет царем. От такого щедрого подарка еще никто не отказывался.

– Я тоже могу пообещать своему зятю много чего, и прежде всего не влезать в его дела с римлянами, – буркнула Лаодика.

Царицу начинал тяготить этот разговор. И это преданные ей царедворцы? Они самые настоящие бездельники и трусы, которые не в силах решить простой вопрос.

– Но всем будет лучше, если вы поймаете их раньше, – прошипела она, как озлобленная кобра. – Иначе у палача будет много работы.

Гергис силился что-то сказать, но она властно махнула рукой, задев опахальщика, усердно освежавшего воздух опахалом из страусовых перьев.

– У вас неделя, – добавила Лаодика и прикрыла глаза длинными черными ресницами. – Идите, я устала.

Когда царедворцы покинули тронный зал, царица подставила лицо солнечным лучам, прорывавшимся сквозь щели в занавесях из золотой парчи. Медные львы и грифоны равнодушно взирали на нее с мраморных стен. Позолоченные капители колонн сверкали золотыми отблесками. Раньше эта роскошь казалась ей тяжеловесной, но за долгие годы она привыкла к ней и не хотела ни с кем ею делиться. Если эти трусы не выполнят приказ, Митридат отомстит за отца. В лучшем случае он отправит ее в изгнание, но это в лучшем случае. Кровь смывается только кровью – разве не этому учили своих детей она и ее супруг? Нет, возвращение старшего сына грозит ей смертью. Вот почему он должен умереть раньше нее.

Отпустив евнуха, Лаодика вышла в сад, но свежий морской воздух не принес успокоения. Только когда Гиетан сообщил, что доблестные воины выехали на поиски отряда Митридата и обыщут все труднодоступные горные тропы, царица немного успокоилась и, позвав служанку, попросила принести стакан хорошего вина из погребов дворца.

Дивноморск, 2017

Милена примчалась на своем маленьком подержанном красном «Фольксвагене» через пятнадцать минут. Таща за руку безучастную Ларису, она приговаривала:

– Мы едем исполнять свой долг.

Женщина позволила усадить себя на переднее сиденье и, когда Милена завела двигатель, проговорила:

– Милена, у меня пропали драгоценности.

Сестра Стаса так резко обернулась к ней, что что-то хрустнуло в ее шее:

– Как пропали?

– Они всегда лежали в шкатулке на полке шкафа, – пояснила Лариса. – Ну ты видела эту вьетнамскую шкатулку… Сегодня я их там не нашла.