Красная линия
Он будто почувствовал ее смятение, обнял осторожно, коснулся губами ее губ. Так, будто разрешения спрашивал. Конечно, надо его оттолкнуть… Надо. Но отчего-то она не могла. И поцелуй получился каким-то бесконечным, нежным и в то же время властным с его стороны. Она чувствовала, как нарастает эта власть… И хотела ее, и боялась! И голова так сильно кружилась… И еще эти пресловутые бабочки в животе – черт бы их побрал!
Задохнувшись, резко оттолкнула его от себя, поправила дрожащей рукой волосы. Проговорила хрипло:
– Все, Иван, мне пора. Все…
– Но ты же сказала, что решение только через два часа объявят! Не уходи, пожалуйста, Лера…
– А что, мы уже на «ты» перешли?
– Ну да… Разве ты не заметила?
– Нет… Не ходи за мной, не надо. Пожалуйста, Иван…
– Хорошо… Как скажешь… Мы вечером встретимся, да? В том же кафе… Ты ведь придешь, Лера?
– Да, я приду, – неожиданно для себя согласилась она. – Приду… Только сейчас не ходи за мной, ладно?
Она быстро пошла к выходу из парка и потом еще целый час сидела в коридоре суда на стуле, сжавшись в комок. Мыслей никаких в голове не было, только одно ощущение стыда присутствовало, будто совершила что-то совсем уж мерзкое, будто и впрямь изменила любимому мужу. Но ведь один поцелуй нельзя изменой считать, правда? Ну да, соблазнилась природа женская… Она ж неразумная, что с нее возьмешь! Запорхала бабочками в животе, развеселилась. Нет уж, дорогая природа, и не надейся, не бывать этому, не бывать… Я тебя отпущу в свободное плавание, и натворишь дел по неразумению своему сермяжному! И с этим потом жить придется, и Стасу врать, и в глаза ему смотреть… Нет, нет и еще раз нет!
Потом слушала почти равнодушно, как судья объявляет решение по делу. Конечно, хорошим было решение. Выиграла она этот процесс, стало быть…
Придя в гостиницу, долго сидела на кровати, уставившись в одну точку. Не сказать, что боролась с собой, нет… Она уже все решила там, когда сидела в судебном коридоре на стульчике. Просто ей нехорошо было сейчас… Нехорошо, и все. Будто досадливая пустота внутри образовалась. Хотя ведь наоборот все должно быть, правда? Надо гордиться собой, что устояла перед соблазном, правильное решение приняла? Но досада все равно внутри шевелилась, мешала радоваться. И вообще… Откуда она вдруг взялась? Будто предупреждала, предвещала чего…
Потом встала с кровати, собралась быстро. Спустилась, попросила улыбчивую девушку-администратора:
– Вызовите мне такси до аэропорта, пожалуйста!
– Как? – удивилась девушка. – Вы уже уезжаете? Но ведь у вас до воскресенья оплачено… Неужели вам наша гостиница так не понравилась?
– Почему же, мне все понравилось… Но обстоятельства изменились, к сожалению. Мне надо срочно уехать. Вызовите такси…
– Да, да, сейчас! Подождите одну минуту!
В аэропорту купила билет на ночной рейс – других просто не было. И просидела до регистрации в кресле, бездумно глядя перед собой. Вдруг встрепенулась, глянула в телефон… Семь вечера уже. Представила тут же, как Иван сидит за столиком в кафе, ждет ее… Хорошо, что хоть он номера телефона ее не знает, а то бы названивал сейчас.
Да, надо ведь Стасу еще позвонить, сказать, что она прилетит под утро! Хотя нет, не надо ему звонить… Потому что он помчится в аэропорт, чтобы встретить ее, не выспится… Нет, сама домой доберется, такси возьмет. Заявится сюрпризом – вот она я, вернулась! Потому что долго не могу без тебя находиться, любимый мой муж… Потому что поняла, как сильно люблю тебя. Ты мой мужчина, тот самый, единственный. Только ты… Никого и никогда не будет больше…
В самолете, как только села в кресло, заснула сразу. И сон такой странный увидела – будто сидит между Стасом и Иваном и мучается неловкостью. Мол, надо ведь объяснить как-то Стасу, кто это с ней рядом сидит… А сам он почему-то молчит, ни о чем ее не спрашивает. Будто соглашается – пусть сидит, я не против. А потом в ее сон еще и Каринка заявилась, уселась рядом со Стасом. На нее даже не посмотрела. Так и проснулась с этой сонной озадаченностью в голове – привидится же такое! Лучше не засыпать больше. К тому же самолет уже на посадку пошел…
В аэропорту взяла такси, поехала домой. Смотрела из окна на светлеющее рассветное небо, представляла себе, как тихо откроет дверь, как прокрадется на цыпочках в спальню… Стас проснется, заморгает сонно, проговорит радостно: ты прилетела уже? Почему так рано? Почему не осталась отдыхать в Сочи? А она ему ответит: да, прилетела… Потому что не могу без тебя, потому что нечего мне без тебя делать на морском берегу. Только с тобой рядом у меня получается радоваться жизни, только с тобой рядом! Да что там радоваться – просто жить получается только рядом с тобой!
Да, так ему скажет. И сама в это поверит. Потому что это правда. А все остальное – неправда. Просто не было ничего, не было никакого Ивана, и поцелуя с ним в парке не было, не было! Да, сейчас она откроет ключом дверь и тихо войдет…
Все так и получилось, в общем. Открыла ключом дверь, тихо вошла. На цыпочках прокралась в спальню. Подошла к кровати и ничего не поняла сначала – что это? Галлюцинация у нее, что ли? Господи, да что это, что это?!
На ее месте лежала женщина. Затылком к ней. Волосы разметались по подушке. Испуганное подсознание тут же преподнесло догадку, кто эта женщина… Каринка… Да, это она… Она!
Глаза не хотели верить. Все внутри противилось этой картинке, отторгало ее. И уже резкой болью свело под сердцем, и выдох получился со всхлипом – каким-то болезненно-пронзительным, будто ее под дых ножом пырнули.
Лучше бы так и было – лучше бы ножом… Потому что видеть это было невыносимо. Видеть, как проснулся Стас, поднял голову от подушки, смотрит на нее растерянно. И Каринка тоже проснулась, глянула на нее, ойкнула и натянула одеяло на голову. Спряталась, стало быть… Как заяц в кусты. Очень испуганный заяц.
Все, все! Хватит с нее. Невыносимо смотреть на все это. Больно, больно… И удивление внутри тоже болезненное, и неприятие борется с удивлением, и рана от ножа кровоточит…
Да, было полное ощущение, что в сердце вошел нож. Что она сейчас непременно умрет. Если еще секунду будет смотреть на Стаса и Карину, то непременно умрет. Где ты, дорогой инстинкт самосохранения, где ты? Обними меня за плечи, поддержи, уведи прочь от этой картинки…
Не помнила, как вышла в гостиную, как упала обмякшим телом в кресло. Как слушала доносящиеся из спальни шорохи, испуганный плаксивый шепоток Каринки. А вот и она сама явилась перед глазами – лохматая, наспех одетая. Проговорила так же плаксиво:
– Лер… Ну, прости… Это случайно вышло, я вовсе не хотела ничего такого… Прости. Да я сама ничего не понимаю, как так вышло…
– Уйди. Уйди, Карина, – проговорила на удивление спокойно. – Ради бога, уйди, пожалуйста. Мне тяжело тебя видеть. Уйди же, ну!
Карина кивнула послушно, попятилась задом из гостиной, и вскоре она услышала, как в прихожей хлопнула дверь. Лера подумала с тем же странным спокойствием – надо же, как все просто… Была Каринка, и нет Каринки. Исчезла. Как там говорится – был ли вообще мальчик-то? Может, не было никакого мальчика, а? Чтобы он был, надо его почувствовать ощутимо, надо бы космы ему повыдергать и милое личико в кровь расцарапать, а?
Да, надо было. Жаль, что она этого не умеет. Не так воспитана. Жаль…
А вот и следующее явление ужасного спектакля – любимый муж Стас. Вышел из спальни – растерянный, виноватый, испуганный. Застегивает дрожащими руками пуговицу на рубашке, лепечет что-то. Странно, что она не слышит ничего, только видит, как он шевелит губами. Неужели слух потеряла?
Помотала туда-сюда головой, в которой бултыхалась огненным шаром боль. Заставила себя прислушаться, что он там лепечет… Даже интересно стало, что он вообще может сказать!
– Лер… Я и правда не понимаю, как это все получилось… Я вовсе не хотел, и в мыслях не было… Будто это не я был, а кто-то другой! Я и правда не понимаю… Что на меня накатило вдруг. Да я даже не помню ничего толком, правда!
– Ну да, ну да… – тихо проговорила она, отводя от него глаза. – Конечно, и в мыслях не было… Конечно, не помнишь…
– Да, Лер, да! Я с дежурства пришел, голова такая тяжелая, не соображал ничего. Еще и выпил немного, чтобы уснуть крепче. А тут Каринка… Пришла, котлеты мне принесла… Говорит, ты ж с дежурства, голодный… Вот, мол, поешь… Я, Лер, не помню ничего, как все получилось! Затмение какое-то нашло… Зачем-то обнял ее, а она… Она сама…
– Стало быть, это Карина виновата. Понятно. Это она тебя в постель затащила. Ты просто пострадавшая сторона, и я тебя пожалеть должна, да?
– Лера, я прошу тебя… Я тебя очень прошу… Ты же знаешь, как я люблю тебя. Как сильно люблю… Ну, будь снисходительна, Лер… Постарайся понять…
– Понять?! Ты говоришь, что мне надо тебя понять? Да ты с ума сошел, Стас! – рассмеялась она нервно. – А где Ксюша, кстати? Ведь не при ней же вы…
– Она вчера еще уехала с классом на экскурсию. Ты же знаешь…
– Ах да, я забыла. Значит, все очень интересно сложилось, понимаю. Ни жены, ни дочери дома нет… Отчего ж не позволить себе такого затмения, правда?
– Лера, прошу тебя… Ну, ты же знаешь, что я не такой! Не из тех, которые… Я не такой…
– А какой? Какой ты, Стас? Верный и любящий муж, да? Я тоже так думала… Да что там думала, я уверена была, что ты не такой! Свято уверена, как дурочка! А ты… Как я могла так ошибаться, Стас? Как? Наверное, я на самом деле та дурочка…
– Лера, ну, послушай меня… Ты вовсе не дурочка, нет… Поверь, что это просто случайность. Я никогда и ни с кем не изменял тебе, поверь. Да и не собирался даже! Я сам не понимаю, как это вышло…
– Да, я это уже слышала. Ты был не ты, а другой кто-то. Ты был один дома, выпил, устал, и тут пришла Карина и тебя соблазнила. Ах, какая она нехорошая, эта Карина! Какая дрянь!
– Ну все, Лер, перестань…
– Это ты перестань, Стас. Хватит. Уходи. Я не могу тебя больше видеть. И никогда не смогу. Я точно знаю, что не смогу. Уходи.
– Не говори так, Лер… Дай же мне все объяснить! Даже преступник имеет право на последнее слово!
– Ты уже все объяснил, я уже все поняла. Собирай вещи и уходи. Я сама подам на развод, квартиру потом разменяем. Уходи.
– Да, я уйду, если ты настаиваешь… Я тебя понимаю, Лер. Но давай не будем пока ничего решать… Пусть пройдет время, ты успокоишься немного, и…
– И что? Ты считаешь, что все может быть по-прежнему? Что мы снова можем с тобой… Жить с этим знанием? Да ты с ума сошел, Стас! Может, если б я тебя не любила, так и случилось бы. Но ты же… Ты же перешел эту красную линию, Стас! Линию невозврата! Я так верила тебе, так любила, а ты… Уходи, прошу тебя, не мучай меня больше. Уходи же, ну?
Она встала, прошла мимо него в спальню. Быстро сдернула простыни с кровати, освободила подушки от наволочек, вытащила одеяла из пододеяльников. Свернула все в узел, выскочила с ним в прихожую, где Стас уже натягивал на себя куртку. Бросила ему узел под ноги, проговорила коротко:
– Выбрось это. Пожалуйста.
Он молча взял узел, вышагнул за дверь. Лера закрыла замок, постояла еще в прихожей зачем-то. Потом протянула руку, закрыла дверь на цепочку. И этим жестом решила для себя – все… Теперь точно все.
Вернулась в гостиную, села на диван, уставилась в одну точку. И взмолилась внутренне – где же вы, слезы спасительные? Где ты, проклятущий инстинкт самосохранения, почему бездействуешь? Я умираю, а ты…
Долго еще так сидела, ощущая, как внутри перекатывается боль, как удивление сменяется отчаянием и неприятием. Потом подумалось вдруг – а зря она не осталась в Сочи… Зря не изменила Стасу с Иваном. Теперь бы, наверное, легче было… Вина от своей измены перекрыла бы эту боль, наверное. А так…
А так Стас перешел от нее за красную линию. Нет больше Стаса. И ничего больше в ее жизни нет, ничего… Пустота и боль. И даже подруги у нее теперь нет – она тоже перешла красную линию. Только дочь есть. И мама. Только ради них и надо теперь жить. То есть учиться по-новому жить…
* * *Утро застало Леру в кресле, и она долго не могла понять, что с ней, пока окончательно не рассеялся болезненный сонный туман. Все тело болело и ныло, будто после жестокого избиения.
И тут же подумала удивленно – что за сравнения, ей-богу? Какого еще избиения? Да ее никто за всю жизнь не ударил ни разу, пальцем не тронул. Это просто тело такими ощущениями реагирует, будто она не проснулась, а из комы вышла. Надо просто встать и начать двигаться, и все пройдет…
Встала и чуть не упала от слабости, едва устояла. Ноги были ватными, совсем не слушались. На самом деле испугалась – свалится ведь на пол сейчас, как куль с мукой. Наверное, надо еще полежать, только в нормальной позе, вытянувшись на кровати.
Направилась было в спальню, но остановилась как вкопанная. Нет, только не в спальню… Нельзя туда. Лучше на диван в гостиной лечь, на нем тоже можно вытянуться.
Только улеглась, как услышала зов мобильника. По мелодии поняла – звонит Стас. И застонала тихо, прикусив до крови губу: зачем он звонит? Да еще и так долго… Ведь знает, что она все равно не ответит!
Телефон умолк. Но ненадолго. Через пару минут затрезвонил снова, и пришлось сползти с дивана, дотянулась до телефона с трудом, отключила, чувствуя остервенение внутри: все, не позвонишь мне больше! И никто больше не позвонит! Потому что нет сил ни с кем разговаривать… Потому что очень больно, и голова кружится, и уносит ее куда-то… А еще бы дверной звонок отключить, ведь Стас наверняка придет и начнет звонить в дверь. Но сил дойти до двери точно не хватит, лучше потом… Потом… К тому же у него наверняка ключ есть… Да и Ксюша может приехать, а вдруг она как раз без ключей?
Господи, о чем она думает! Ключи какие-то… Пусть будет так, как будет. Пусть все приходят, ей уже все равно. Ничего она уже не услышит и не поймет. Потому что так больно внутри, так невыносимо больно… И хочется поскорее провалиться в забытье или вообще умереть… Да, умереть было бы лучше. Умереть, умереть…
Наверное, она снова уснула. И даже не поняла, откуда слышит голос Ксюши – в муторном сне или наяву.
– Мам… Мам… Ты чего? С тобой все в порядке, мам? Проснись, пожалуйста, ну же…
Открыла глаза, увидела испуганное лицо дочери.
– Господи, слава богу… Ты чего меня пугаешь, мам? Бужу тебя, бужу, а ты никак не просыпаешься, только мычишь чего-то, будто стонешь…
– Прости, Ксюш… Прости, что напугала… Ты уже приехала, да? А который час, не подскажешь?
– Так восемь часов вечера…
– Как это – вечера? Я что же, так долго спала? Я же проснулась утром… Да, проснулась, потом снова легла…
– Ну ты даешь, мам! Что с тобой? Ты болеешь, что ли?
– Нет, нет… Я сейчас встану, все нормально…
– Точно нормально?
– Да…
– А почему тогда не спрашиваешь, как я на экскурсию съездила? И почему ты дома, не понимаю? Ты ж вроде в Сочи должна быть? Раньше срока вернулась, что ли?
– Да. Раньше срока. Так получилось, Ксюш. Не спрашивай меня ни о чем, пожалуйста. Мне очень плохо сейчас, правда…
– Ну вот, а говоришь, что все нормально! А сама такая бледная, что смотреть страшно! Вот встань и посмотри на себя в зеркало, тоже испугаешься, как я!
– Да, я сейчас встану, Ксюш…
– Давай. А я пока поесть что-нибудь разогрею. Там вроде бабушкин борщ есть… Будешь борщ, мам?
От одного упоминания о еде ее затошнило, сглотнула горький комок, поморщилась. Хорошо, что Ксюша этого не видела, уже умчалась на кухню. И надо бы встать, попытаться как-то, пока дочери рядом нет. Может, и впрямь получится?
Села, спустив ноги с дивана, потрясла головой. Не помогло, наоборот, еще хуже стало. Тяжелая была голова, пустая, никчемная. А может, это хорошо, что она пустая… Ведь не дурак организм, знает, что ее надо опустошить, все мысли погасить, включить все предохранители. Не зря же заставил ее так долго спать… И слез нет. Наверное, тоже так надо, чтобы их не было. Может, и выкарабкаться из всего случившегося удастся, и не умереть…
– Мам, а где папа? Опять на дежурстве, что ли? – услышала она из кухни голос Ксюши и нахмурила лоб, будто не поняла вопроса.
– Может, и на дежурстве, не знаю…
– Что значит – не знаешь? Что происходит вообще, можешь мне объяснить? Папа мне звонил утром, и голос у него был такой… Будто он болеет. Сказал, чтобы я к тебе не приставала с расспросами. Потом я тебе звонила несколько раз, а телефон отключен был… Что все это значит, мам?
Ксюша вошла в гостиную, стояла, ждала от нее ответа. Пришлось проговорить тихо, просительно:
– Давай не сейчас, Ксюш, ладно? Пожалуйста… – почти прошептала она жалобно. – Давай потом… Сама-то ты голодная, наверное? Что там с бабушкиным борщом? Погрей его, поешь… Или я давай погрею…
– Да ладно, я сама. Лежи уж… На тебя прямо смотреть жалко. И глаза как у побитого спаниеля. Никогда тебя такой не видела, мам… Видать, крепко вы с папой поссорились. А из-за чего, а? Вы ж вообще не ссорились никогда… Он что-то плохое сделал, мам? Обидел тебя чем-то?
– Ксюш… Ну, я ж прошу тебя – не надо сейчас…
– Ладно, я поняла. Не надо… так не надо. Но вы ведь все равно помиритесь, правда?
Лера на нее так глянула, что Ксюша отступила, скрестила ладошки у лица – все, мол, не спрашиваю больше… И добавила скороговоркой:
– Ладно, сами разберетесь, чего я, в самом-то деле…
И быстро ушла на кухню. Лера слышала, как она хлопает дверью холодильника, как бурчит что-то себе под нос недовольно. А вот и снова явилась в гостиную, заявила деловито:
– Нет там никакого борща! В холодильнике нет ничего! Не понимаю, что происходит… Может, мне к бабушке пойти ночевать, а, мам? Я тебе мешаю, может? Ты мне только скажи, я уйду. Я же вижу, ты не хочешь даже поговорить со мной. А может, мы вместе к бабушке пойдем, а? Тебе ведь тоже поесть надо, я думаю. Или хочешь, я тебе принесу что-нибудь?
– Нет. Не надо. Я все равно есть не буду. Иди к бабушке, если хочешь. А я еще полежу… Что-то у меня голова нехорошо кружится…
– Ой, не пугай меня, мам! Если так, я лучше с тобой останусь!
– Нет, нет, ты иди, Ксюшенька. Это мне после ночного перелета нехорошо, это пройдет. Наверное, укачало, а может, отравилась чем… Это пройдет, Ксюшенька. Полежу в тишине, и пройдет.
– Ты уверена, мам?
– Да. Абсолютно.
– А как ты съездила, процесс выиграла?
– Да… Все в порядке. Все просто отлично.
– Молодец… Ну, я тогда пошла. Бабушке пока не скажу, что ты тут расклеилась, а то она тебя спасать побежит. Ты ж ее знаешь… Если тебе хочется побыть одной, то хорошо, я ж понимаю… И папа так же сказал, чтобы я к тебе не приставала, в покое тебя оставила. Ты лежи… Только бы ты в спальню перебралась, на кровати же удобнее!
– Да, сейчас переберусь, конечно… Ты иди, Ксюша, иди.
Дочь ушла, и она снова легла на диван, закрыла глаза. Хорошо бы опять уснуть…
Но сна не было. Да и откуда он возьмется, если весь день проспала? Теперь впереди маета ночная, бессонная, это ж ясно. Можно сказать, наступил час расплаты за это дневное бегство в спасительное небытие.
Хотя… Если снотворное выпить, то удастся снова в него упасть. Но ведь нет у них в доме никакого снотворного, как-то не держали они со Стасом его, надобности такой не было. Засыпали в супружеской счастливой кровати как два агнца. И не думали, что иначе может быть…
По крайней мере, она точно не думала. Зачем только согласилась на эту командировку, зачем? Ведь можно было кого-то из отдела послать… Люсю или Наташу… Отдохнула, называется, в Сочи! За горем своим съездила…
Подумала про командировку – и тут же вспомнился Иван. И свои ощущения вспомнились, когда он ее целовал… И досада запоздалая и бессильная снова накатила – ведь и она могла бы, как Стас, и она могла бы! Взять и перейти красную линию! Хотя бы для того, чтобы бросить ему с презрением – а я тоже изменила тебе, вот так-то!
Да. Могла бы. Сейчас бы не так горько было.
Хотя… Может, и еще горше было бы. Из-за того, что любовь оказалась бы вдвойне поруганной. Обиженной, оскорбленной.
Боже, как же она ценила их со Стасом любовь, как ею гордилась! Устояла от соблазна, помчалась к любимому мужу… И что? Не нужна оказалась ее верность, растоптана. И дружба тоже растоптана, потому что ближе подруги, чем Каринка, не было у нее. Никаких других подруг не было.
Но ведь она сама создала себе этот уютный мирок, сама! Такой маленький, такой счастливый… И никого в этот мирок не пускала тоже сама. Только Стас, только Ксюша, только Каринка… Ну, мама еще, родители Стаса… И все, и все!
А теперь нет ничего. Разрушился уютный мирок. Даже поговорить не с кем, выплакать свою боль некому. А вот были бы еще подруги какие-то… Ну, хотя бы еще одна… Что бы она ей сейчас посоветовала, интересно? Что-то такое, наверное, смелое и решительное… Мол, беги срочно в аэропорт, прыгай в самолет и лети в Сочи! Там тебя ждет Иван… Каждый вечер сидит в том самом кафе и ждет… Именно это тебе сейчас надо для поднятия рухнувшей самооценки!
Хотя при чем тут самооценка, бог с ней, конечно. Если бы только в ней было дело…
Конечно, никуда бы она не полетела. А вот подруге поплакаться – это бы хорошо было. И суть не в советах подруги как таковых, а в том самом встречном добром посыле, который так хочется ощутить, услышать слова искренней поддержки…
Так и промаялась без сна всю ночь. Ходила по квартире сомнамбулой, тыкалась из угла в угол. И везде попадались на глаза вещи Стаса – вот рубашка висит на стуле, вот часы на подоконнике, вот книжка, которую он читал…
Потом остановилась вдруг посреди гостиной, приказала себе – все, хватит. Вытащила чемодан с антресолей, принялась бросать в него вещи Стаса. Сначала те, что так назойливо лезли в глаза, потом одежду, которая висела в шкафу. Так сосредоточилась на этом занятии, что показалось, будто успокоилась даже. И в голове прояснилось, и мысли в другую сторону пошли. Хоть и в горестную, но в другую. Да, начинается другая жизнь – без любви… Живут же другие без любви, и ничего, не умирают. Если иначе не получилось, то что ж…
Выкатила в прихожую тяжелый чемодан, постояла еще минуту, подумала, не забыла ли чего… Конечно, еще много вещей Стаса осталось, но их можно потом собрать. Там зимние вещи в основном… Они ему пока не нужны. Эти бы сначала забрал, чемодан-то неподъемный получился. А когда-то выручал их в путешествиях, помнится… Они всегда брали в поездки один чемодан на двоих как некий символ семейного единения. Стас его волок с трудом до такси, а она шла налегке, вся в предвкушении счастливого отпуска.
Господи, зачем она опять об этом… Нет больше никакого счастья, и надо к этому привыкать, незачем себя мучить! Все, все…
Снова вернулась в гостиную, встала у окна, стала смотреть, как медленно светлеет небо, окрашивая горизонт в розовые тона. Наверное, будет теплый погожий день…
Пусть бы он на самом деле был погожим и теплым. Назло всему. Надо ведь как-то начинать жить, надо вспомнить свои обязанности, их личное несчастье изменить не может. Маме, например, позвонить, сказать, чтобы Ксюшку вовремя разбудила и в школу отправила. И телефон надо включить… Вдруг ей с работы вчера звонили? Она ведь даже Павлу Максимовичу не удосужилась сообщить, как слушание в арбитраже прошло!
Включила телефон и тут же увидела кучу непринятых вызовов. Больше тридцати! И все – от Стаса… Получается, он каждые полчаса ей звонил, что ли? Ну, зачем, зачем… Что он еще от нее хочет? Неужели сам не понимает, что ничего для них уже невозможно, что пройдена пресловутая красная линия… Им же и пройдена. Она-то что может с этим сделать? Ничего и не может… Если б могла, сейчас ей легче было бы, наверное.
Маме так и не позвонила – она сама вскоре пришла, с порога спросила тревожно и требовательно:
– Лера, что случилось? Что у вас со Стасом произошло? И не отмалчивайся, пожалуйста, иначе я с ума сойду! Я по одному твоему выражению лица уже догадываюсь, что не все в порядке!
– Ой, мам… Давай не сейчас, давай потом, ладно? Я сейчас не в состоянии ничего говорить, ничего объяснять…
– Нет, сейчас! Ты от меня не отмахивайся, пожалуйста! Я ж не чужой человек тебе! Выговорись, и сразу легче станет!
– Да не могу я, мам, не могу… Ну как же ты не понимаешь, что я не могу!
Сказала с надрывом, прижав ладони к груди, и заплакала. И одновременно обрадовалась – наконец-то можно было поплакать! Оказывается, как это хорошо, когда можно плакать…
Мама терпеливо пережидала, когда она придет в себя и сможет говорить. Наверное, терпение это давалось ей с трудом, но молчала, сцепив нервно руки. И наверняка уже придумывала для нее правильные оптимистические слова – подумаешь, ничего страшного, все проходит, и это пройдет… А может, ей соврать что-нибудь, как соврала Ксюше, что приболела? Просто приболела, и все… В самолете укачало, или отравилась…
Но маму наверняка не обманешь, можно и не стараться. Наверняка… Маме говорить правду все равно придется. Как бы ни было трудно произнести эти ужасающие слова правды. Вслух произнести.