Орион: Око пламени

– Ага.

– Вот. Людей не хватает, чтобы всю эту прорву кормить, поэтому там платят всем, кто придет. Не ночью правда там, а уже под утро. Я больной что ли по-твоему в такие ночи выходить?

– Как скажешь. Прям всем что ли платят? – заинтересовался рулевой.

– Вроде да. Не слыхал, чтобы кого-нибудь кидали.

– Угу. Ладно… ладно, так чего опоздал?

– Дебилы! Двое в ноль пьяных навстречу мне идут и такие: «Брат! Подвези до Плачущего леса!». Я злой, сонный… Короче, послал их и срать. Дальше иду, а они мне: «Пятьдесят динариев дадим!»

Рулевой рассмеялся.

– И ты тормознул?

– Ясен-красен! На кормежке мне от силы десятку заплатят, а тут проехаться всего ничего и в шесть раз больше.

– В пять, – ухмылялся рулевой.

– Какая разница? Один хрен больше. Короче, я быстро до дома, в повозку и на площадь этих забирать.

– Деньги то сразу взял?

– Ещё бы. Монеты в карман, их взад посадил и помчал. Отдал полицейским на воротах десятку и к лесу. Эти спорили про дядьку какого-то и потом, как приехали, они в лес ушли и сказали подождать. Час нет, два нет. Никого нет.

– Свалил бы и все. Делов то?

– Я так и сделал. Развернул телегу, уже трогаться хочу и тут крик слышу, обрывистый, как будто кому-то рот закрыли. Я долго вдуплял, а потом из травы что-то прилетело прямо в лицо, я сразу по лошади хлестанул и до Солтиса не тормозил.

– Скажешь, что этого ты там их оставил?

– А что я должен был? Туда проверять что ли идти? Историй всяких про Плачущий лес ходит. Я вон полицейским на воротах сказал все, пусть разбираются.

– Вообще правильно, но ты все равно козел.

– Че сказал? – кое-как варьируя на грани со сном переспросил Гноги.

– Что за дрянь там в тебя прилетела, говорю? – громче спросил рулевой.

– А я откуда знаю? Я домой приехал, а она все лицо жжет, не могу…

– И?

– А? – встрепенулся Гноги.

– Дальше то что?

– Дальше… А дальше она на бороде засохла и пришлось брить. Во! Кстати, почему рожа гладкая. Потом лег досыпать, а там под окнами рабочие горланят. Они ушли… я уснул и проспал…

Гноги захрапел. Рулевой дернул рычаг за штурвалом.

Посудина затряслась так, что всякая незакрепленная вещь от кружки до каната, обрела возможность двигаться и целенаправленно устремилась за борт. Откуда-то из глубин трюма доносилось тарахтение и перекрикивающие его споры.

Привыкшие матросы продолжали перекидываться костями, а в то же время Флин обеими руками обхватил остаток торчащей мачты, прижавшись к ней щекой.

Вскоре все успокоилось. Гремела цепь знаменующая поднятие якоря, сдвинулись боковые колеса, оттащив корабль дальше от пирса. Оставшийся самодельный трап из последних сил цеплялся за возможность не остаться всеми забытым на дне моря. Клинт наблюдал за тем, как он, опираясь последним уголком, срывается, и напрягся, когда услышал глухой удар.

Через пару минут на месте трапа появился мамонт. Он перевалился на палубу, отплевывая воды. С волос на теле свисали прицепившиеся водоросли с запутавшимися мелкими рыбешками. Стекало впитавшееся море. Рассевшиеся чайки вмиг слетелись к нему на перекус. Рассвирепевший мамонт отмахивался и пытался встать, но только и мог, что раскачиваться слева-направо.

Пока корабль, сшибая все подплывающие к пирсу лодки, разворачивался, рулевой выставил поломанную ростру по направлению к выходу из порта. Он подал сигнал.

Компания, играющая в кости, разбрелась. Большая часть понесла товары, кто-то спустился в трюм, оставшиеся взяли доски и гвозди, чтобы залатать дыры. Сан в шляпе, облокотился на фальшборт. К нему тотчас прилетели чайка. Они разделили корки горохового хлеба, припрятанного у бледнокожего в свертке.

Стараясь не привлекать лишнего внимания, Флин взялся за швабру. Тщательности его работы могли позавидовать и бывалые служанки в императорском дворце. Всякая грязь оттирались без труда.

Это занятие его настолько увлекло, что Флин продумал план наиболее эффективной уборки. Самолично повысив себя до должности старшего уборщика, он отдал несколько приказов морякам. Те поначалу чёкнули, выразив непонимание, но после второго приказа повиновались. Присоединился даже белокурый мальчишка, который безмятежно разбивал друг об друга игрушечные корабли. Он подбежал к незнакомцу, прижал к груди кулачок и со шваброй побежал выполнять свой неожиданный долг. Флин довольно прогладил усы.

Сохраняя уверенность, он поправил шляпу и замер. Некая мысль прострелила его голову: главная задача нахождения на этом корабле – ни в коем случае не выделяться из общей массы, что совершенно точно шло в разрез с совсем недавно обретенной должностью.

Он почувствовал, как в его затылок словно воткнули два раскаленных добела гвоздя и очень медленно проталкивали глубже. Флин обернулся. Позади стояла озлобленная девушка, тщательно жуя и не отрывая взгляда с незнакомца. Она скрестила руки на груди, и выставила вперед правую ногу, стуча носком сапога по дереву. Казалось, что после каждого удара корабль сотрясался.

– Слушай, – в ее интонации звучала вся сдерживаемая внутри ненависть, которую идеально обрисовывал холодных взгляд.

Флин нервно сглотнул, но не торопился оправдываться, пытаясь сохранять уверенность. Девушка продолжала:

– Тебя я пихнула на пирсе?

– Припоминаю подобное, – осторожно подтвердил он, погладив все ещё побаливающий бок.

Девушка глубоко вздохнула и трижды щелкнула, так же как и при споре с мамонтом. Ее льдинки покрывшие глаза слегка подтаяли, проявив что-то наподобие стыда.

– Извини, – внезапно мягко ответила она. – День сегодня так себе. Повстречала кое-кого… Ты тут новенький, как я поняла, поэтому просто не обижайся. У меня такое часто случается. Остальные привыкли.

– Хорошо, – Флин кивнул.

Девушка пошла дальше.

– Меня, кстати, Ф… – он успел затормозить, прочистив горло, – Форк зовут.

– Поздравляю, – мельком взглянув из-за плеча, ответила она, уходя к каюте.

Время тянулось ненормально медленно. Клинт не вставал со ступеньки, видя, как маяк тонет под темными волнами. И снова в памяти всплыла башня и покинутая деревня.

В первый час после восхода солнца он шел по полупустой улице. Самая оживленная часть деревни вымерла от людей. Лошадь без седла и стремени свободно разгуливала от одной кучи сена к другой и нацелилась на крышу сарайчика с соломенной крышей. Крикун за калиткой зубами яростно рвал поводок, который привязали к будке.

Сильный ветер запустил обрывок темно-красной ткани в толстяка. Мимо на полной скорости промчался белый экипаж, с направляющим в птичьей маске. За ним остался след из пара, что растекся по округе. Клинт закашлял, пытаясь отмахиваться.

За рассеявшимся паром показался жилой дом, на крыльце которого взахлеб рыдала женщина. Она прижимала к груди порванное темно-красное платье, сидя в окружении ещё нескольких ее обрывков. Клинт подошел ближе. Женщина показала заплаканное лицо, изуродованное побоями. Она вскочила, наспех собрала остатки платья и захлопнула за собой дверь.

Клинт вернулся на дорогу, краям глаза заметив в окнах наблюдающие силуэты. Через секунду они скрылись за занавесками.

Он шел к Флину домой. Вошел через скрипучую калитку, приблизился к двери, взялся за ручку.

Его пронзила колющая боль.

Палец слишком глубоко вошел в рану на плече и ноготь впился в мясо.

– Заштопать юы, – сказал он и поднялся, взявшись за фальшборт. – Не подскажешь, где тут нитку с иголкой найти?

Лежащий мамонт указал на дверь трюма с оставленными в ней пулевыми отверстиями и дырой от удара чей-то ноги.

Клинт подошел к распластавшемуся как звезда телу и, отогнав чаек, помог ему подняться. Обойдясь коротким кивком, мамонт двинул к носу корабля. Толстяк направился в трюм.

Спустя многие часы палуба засияла чистотой. Толстый слой грязи годами копившийся на поверхности дерева отправился за борт. Ноги больше не прилипали, а запах протухшей рыбы слегка развеялся.

Довольный Флин гордо держал швабру, озирая фронт проделанной работы. Группа из подчиненных матросов сидела за командиром и устало переговаривалась. В общем и целом, диалог не нес в себе особого смысла. Суть ограничивалась одним вопросом: «На кой хрен мы это сделали?»

«На кой хрен я это сделал?» – с опаской подумал Флин.

У края борта поскользнулся один из матросов. Следующий также не устоял на ногах, и выбил пару зубов об палубу. Бочка, что он катил разогналась и вдребезги разбилась об стену капитанской каюты. Повсюду разлился корг (смесь пива и той жидкости, в которой плавают замаринованные овощи).

На доносящийся с палубы мат выскочил капитан, одетый в заштопанный мундир. Не миновав и метра, он поскользнулся и упал в корг.

– Бунф! – завопил он и заплескался в лужице. – Я фам так профто не фдамся бефхребефные раки! Я умфу не так!

К нему поспешили двое матросов, и перед тем как подняли, успели нехило огрести. Взбесившаяся нога сначала пяткой заехала одному в кадык, а потом единственный большой пальцем вонзился в глаз второму. Когда капитана поставили на ногу, то у него пропал дар речи. Все блестело. Ни единого пятнышка.

– Раки… – наконец вымолвил он. Его единственный зуб воткнулся в верхнюю десну. – Кто мою грязь украл? – он взмахнул единственной рукой и единственным ногтем рассек рубаху на груди справа стоящего матроса. По линии пореза проступила кровь. – Я ее ффю жизнь фдесь копил! Кто?

В эту самую секунду перед ним упал Флин. Сверху на капитана смотрели испуганные уборщики.

– Он! – заявил первый из них.

– Ага! – подтвердили остальные и скрылись. Белокурый мальчишка, жуя корку хлеба, замер и потихоньку попятился к оставленным игрушкам.

Флин сплюнул попавший в рот корг, стряхнул его со шляпы и встал перед капитаном. Тот выставил мизинец, целясь в горло обидчика.

– Фпион… – зловеще протянул капитан.

– Подождите, – сказал Флин и надел шляпу. – Понимаю, ситуация не самая приятная, но мы сможем все решить миром.

– Эту грязь мой прадед… мой отец… Я! Копил! Ты хоть фнаешь, фколько акульи фапоги фтоят?

– Не проблема – мы ее вернем, – капитан опустил единственное нижнее веко.

– Фвязать ему ноги и к левому борту! – громко скомандовал он.

Осторожно ступая по скользкой палубе, матросы схватили главного уборщика за подмышки и отнесли к остаткам мачты, где на случай шторма у основания хранились спасительные канаты. Одним из них перемотали чужака по пояс и подтащили к левому борту. Капитан приковылял с ведром. Флин забрал его и тут же согнулся под весом. Внутри лежал булыжник.

– Будефь черпать фемлю фо дна! – приказал капитан.

– Есть более рациональный способ решить нависшую проблему, – пытался спастись Флин. – Мы можем встать у острова и…

– На дно! – отдал команду капитан.

Один из матросов поднял ведро, привязал его к канату. Он поднял будущего водолаза и с раскачки выбросил в море. Флин было закричал, но длины веревки не хватило, и он врезался лицом в борт.

– У вас моллюфки вмефто мофгов? Отвяфывайте и держите его фами!

– Я не смогу достать до дна! – кричал Флин. – Мы посреди моря!

Капитан посмотрел на болтающегося внизу человека.

– Будефь нырять, пока не фачерпнешь!

– А выныривать мне как?

– Дернешь за веревку!

Канат отвязали от мачты, и Флин отправился добывать землю на дно морское.

Клинт поднимался из трюма, зашивая себя найденной иглой и ниткой. Толстяк сунул одно в другое, по наводке нашел бочку с соевой водкой, окунул творение в желтоватую жидкость, завязал узелок и принялся себя штопать.

Парочка механиков суетились вокруг искрящего токового двигателя. Тот, что повыше в резиновых перчатках укрощал гайку от колбы, под которой хранилась погасшая катушка. А тот, что пониже, стучал по циферблатам и неистово дергал за рубильники.

Клинта заинтересовал небольшой резервуар с мутной водой. В нем извивались три рыбы, сильно смахивающие на увеличенных червей, из которых вырастало множество толстых усиков. При приближении массивного нечто, у каждого кончики засверкали, и вода вокруг заполнилось миниатюрными молниями.

За секунду до этого тот, что повыше, снял колбу. С закругленной верхушки катушки вылетел токовый заряд точно лоб. Механик подобно спиленному стволу повалился на пол. Тот, что пониже, оттолкнул толстяка и стал откачивать коллегу.