Расшатанные люди

III

Нужно было выбросить чертову коробку. А он повел себя как слабовольный дурак. Все внутри у него сжалось при виде этого «ящика Пандоры» в руках Юлианы, и единственное, что смог – поспешно забросить его обратно.

– Илья Сергеевич, к вам клиентка, – в кабинет заглядывает помощница Анна. – И ваш кофе, – она ставит на его стол поднос с одинокой чашкой. Кофе выглядит еще черней на контрасте с белым фарфором.

Сегодня пояс на тонкой талии Анны красный. Вчера был ядовито-зеленый, а позавчера – лиловый. А вот юбка-карандаш неизменно черного цвета, как и белая классическая блузка. И почему он обращает внимание на наряды помощницы? Она работает в фирме всего два месяца, но уже успела осточертеть ему вечной заискивающей улыбкой и выбеленными до седины волосами.

– Пускай ее примет Корольков, – отмахивается Илья. – Сегодня я не в настроении работать с людьми.

– Оу-у. – Анна растерянно замирает посреди кабинета. Ее лакированные туфли утопают в мягком сером ковре. – Но эта женщина настаивала, что хочет встретиться именно с вами.

– Она по записи?

– Нет.

Илья допивает кофе и морщится. Слишком горький. Анна никак не может запомнить, какую крепость он предпочитает. Юлиана, в отличие от нее, научилась варить с первого раза.

– Зови, – раздраженно откликается он.

Может, лучше будет погрузиться в работу. Меньше мыслей о том, во что он вляпался и как из этого теперь выпутываться.

– К тебе пробиться сложнее, чем к президенту, – с трагическим стоном в кабинет заходит красивая женщина.

Ну, или красивая на свой особый лад. Лицо у Лидии Александровны с тонкими чертами, изящное, несмотря на запудренную сетку морщин, которая покрывает пергаментную кожу. Золотистые, не раз окрашенные локоны залиты лаком. Чтобы выглядеть в точности как американская кинодива из сороковых, ей не хватает лишь сигареты с мундштуком, хотя Илья знает – дома она частенько предается вредной привычке.

Что ни говори, а он очень похож на мать.

– Привет, мама. – Илья встает из-за стола и в невесомом поцелуе прикасается к ее сухой щеке. От нее пахнет дорогими духами, яркий аромат корицы щекочет ноздри. – Надо познакомить тебя с Анной. Хотя могла и сама ее просветить.

– Так неинтересно, – отмахивается мать и присаживается на кожаный стул возле его стола.

– У тебя не жизнь, а водевиль. Нечасто заходишь в мою контору. Есть особая причина? – Илья возвращается в кресло.

– В твою контору? – Она скептически прищуривается и оглядывает кабинет так, будто находится на выставке, где ничего нельзя трогать. – Напомни-ка мне, какая доля тебе принадлежит?

Илья шумно выдыхает. От вопроса судорогой сводит пальцы. Усилием воли он расправляет их и выдерживает прямой взгляд матери.

– Двадцать пять процентов.

Замечательно. Голос звучит совершенно буднично.

– А у твоей жены, стало быть, семьдесят пять, – глубокомысленно кивает Лидия.

– Вот именно: у моей жены, – цедит Илья.

– И когда она перепишет на тебя все остальное?

Вопрос звучит так невинно, что Илью передергивает.

– А почему она должна это делать?

– Потому что именно ты впахиваешь на этой работе, пока она ведет умные беседы с неумными людьми, – презрительно отзывается Лидия.

– Снова старая песня. А ведь поначалу я, как дурак, радовался, что тебе нравится Юлиана. Надеялся, что смог тебе угодить.

– Ох! Ты, как и твой отец, земля ему пухом, вечно судишь меня слишком строго. Юлиана и правда неплохая девочка. Красивая, а главное, богатая.

– Действительно, это самое главное, – язвит Илья, но мать игнорирует его слова.

– Жаль только, упрямится и не родит тебе наследников. Слава богу, ты-то не женщина и твои биологические часы никуда не убегут…

– Прекрати! Я и так постоянно потакаю твоим прихотям. Однажды ты уже втянула меня в свои игры… До сих пор не могу смотреть в зеркало без отвращения.

– Мы не сделали ничего ужасного, – пожимает плечами Лидия. – Всего лишь слегка…

– Замолчи! Я не хочу об этом говорить, – отрезает Илья. – Наши с Юлианой отношения тебя не касаются. И перестань уже переживать, какая доля бизнеса мне принадлежит. Я люблю свою жену и счастлив с ней. Остальное не должно тебя волновать.

Тирада Ильи, кажется, не производит на Лидию ни малейшего впечатления. Она вновь пожимает плечами и встает:

– Хорошо, я подожду, пока ты сам все поймешь. И если тебе понадобится моя помощь, ты знаешь, где меня искать.

После ее ухода Илья еще долго пытается замедлить учащенный пульс, но последние слова матери продолжают навязчиво стучать в голове. А ведь и правда, может статься, что совсем скоро ему понадобится ее помощь.

Юлиана устало потирает переносицу. Последний клиент замучил нерешительностью и неспособностью признаться жене в том, что разлюбил ее. И в то же время жить с ней он не в состоянии… Почему люди никак не могут понять, что жизнь – одна? Издеваясь над собой, ты издеваешься над другими тоже. Ее отец часто приговаривал: этот мир создан для счастья, хотя иногда бывает больно.

Юлиана вздыхает и находит в смартфоне фотографию отца. Она сделала этот снимок за год до его смерти и с тех пор трепетно им дорожила. Папа стоит на фоне заката и, как всегда, улыбается, весело сощурившись. Любимая рубашка в желтую клетку натянута на животе, и одна пуговица грозит оторваться. Зато стрелки на серых брюках безупречно отутюжены.

– Ох, папа, знал бы ты, что я натворила. Я чувствую себя убийцей, который не понес наказания. – Она стискивает мобильный, до рези в глазах всматриваясь в экран.

«Жизнь все расставит по своим местам, кнопка», – звучит в голове поставленный голос отца. Голос защитника, голос настоящего юриста.

– Да, но иногда этого приходится слишком долго ждать, – качает головой Юлиана и откладывает смартфон.

День уже клонится к вечеру, но после разговора с Евгением домой не хочется. Преследует другое желание – вернуться на шесть лет назад и выбрать для работы другой психотерапевтический центр, не «Санитатем». Тогда у нее не хватило духу признаться отцу, что ее шантажируют, и она предпочла роль жертвы.

Спустя столько лет Юлиана задается вопросом: почему? Почему она не стала бороться? Не противостояла Евгению и позволила загнать себя в ловушку? И все ждала, когда появится добрый волшебник, который сам узнает о ее проблемах и разрешит их?

Смартфон разражается гитарной мелодией, и на экране, оборвав очередной сеанс самобичевания, высвечивается неизвестный номер.

– Чертовы банки… Достали со своими кредитами, – бурчит она и отвечает на звонок, чтобы убедиться в своей правоте: – Алло!

Тихое шипение на том конце слегка напрягает, но затихает почти сразу, и в мобильном звучит вкрадчивое:

– Здравствуй, Юлиана.

В горле пересыхает, и на некоторое время она теряется, не в силах ответить. Ну, нет. Это невозможно. Этого не может быть!

– Разумеется, ты узнала меня? – прерывая затянувшееся молчание, повторяет мужчина.

У него мягкий голос с грассирующим французским «р», таким несвойственным для русской речи. Когда Юлиана впервые его услышала, то была очарована. А обладатель голоса излучал обаяние, которое пленяло с первой же улыбки, пусть та и выглядела печальной.

– Нет, – сухо отвечает она.

Вдруг ошибка, вдруг игра воображения? Он не может звонить. Он не знает ее номера. Он…

– Жаль, жаль… А я так надеялся. Даже предположений нет?

Юлиана нервно облизывает губы. Она ни за что не произнесет вслух то, что думает, потому что это значит автоматически записать себя в клиенты дурдома. Собеседник вздыхает, даже не скрывая разочарования:

– Моя фамилия Никольский. И мне хотелось сказать «спасибо», ведь благодаря тебе я мертв…

– Дурацкая шутка! Если вам нечем заняться, можете записаться на прием к психиатру, чтобы он вправил вам мозги! – истерично выкрикивает Юлиана и сбрасывает вызов.

Руки дрожат, а в груди клокочет нестерпимая ярость, которая отдает пульсацией в висках. Это же надо! Отыскать ее номер, придумать такую дурацкую шутку, абсолютно невразумительную, сымитировать голос Никольского… На что только не готовы пойти журналисты ради хайпа!

Злость стихает, освобождая место тревоге. А ведь, если подумать, голос очень похож. Но Никольский звонить не может! К тому же она не слышала его год и почти наверняка ошиблась. От усталости воображение дорисовало детали, а на самом деле ее бывший пациент говорил иначе.

Юлиана шумно выдыхает и точными движениями находит в планшете аудиозаписи. Она иногда записывала приемы с пациентами, если они разрешали. При повторном анализе разговора можно было выловить важную информацию. Никольский не был исключением.

Вот она! Запись, сделанная в начале две тысячи девятнадцатого года. Юлиана нажимает на нее, проматывает на середину дорожки и слышит…

– Моя жена порой импульсивна, но я все равно ее люблю. Эти ссоры доводят меня до исступления. Сын говорит, во время наших стычек кажется, что мы готовы скальпы друг с друга поснимать…

Стоп. Пауза. Юлиана прикрывает ладонью рот, чтобы сдержать рвотный позыв.

Голоса идентичны. Настолько, что живот скручивает от вызванной страхом боли. Юлиана откладывает в сторону планшет и едва добирается до окна, чтобы распахнуть его и сделать жадный вздох. Головокружение постепенно проходит, но тут раздается очередной звонок смартфона, и Юлиана вскрикивает.

– Черт возьми! – ругается она, когда видит на экране имя подруги. – Лиза, привет. Что? Да нет, просто душно в кабинете. – Фоном, как всегда, пищит один из детей Лизы. – Да, конечно. С удовольствием. Тогда до встречи.

Юлиана сбрасывает вызов и растерянно смотрит на легкое подрагивание собственной руки. Скрыть дрожь в голосе удалось, путь и с трудом, зато теперь ей кажется, что у нее сотрясается все тело. Нет, она на такое не подписывалась. Юлиана решительно нажимает на номер шутника, но, как и ожидалось, «абонент недоступен». Скорее всего, одноразовая сим-карта уже сломана и выброшена. Не хватало, чтобы Юлиану начали преследовать. Интересно, откуда вообще стало известно, что именно она вела пару Никольских?

– Ах да, – раздосадованно морщится Юлиана. Перед глазами проплывают строки одной интернет-статьи, где сын Никольских Матвей называет имя психотерапевта.

Может, стоит его найти? Под ложечкой неприятно сосет.

Найти, чтобы что? Чтобы он плюнул ей в лицо? Конечно, прямых доказательств ее вины нет. Юлиану нельзя посадить за то, что жена Никольского спустя некоторое время после терапии вдруг вышла из ремиссии и зарезала мужа. С Юлианой не пытались связаться или написать на нее заявление в полицию. Если бы не шумиха по телевидению, никто бы и не связал ее лечение и страшную трагедию. Даже сама Юлиана не знала, что произошло.

Но теперь-то знает? И как жить дальше? Как жить, если при одном воспоминании о том, что она сделала, ей хочется завершить карьеру психотерапевта? Возможно, стоило послушать папу и пойти в юристы.

Какая разница… Уже слишком поздно. Самое страшное Юлиана успела натворить. И можно сколько угодно притворяться, что будто хорошо и жизнь не изменилась, но совесть не обманешь – она знает правду. Как и тот человек, который представился убитым Никольским…

IV

– Да вы издеваетесь!

У машины спустило переднее колесо. До Ильи не дозвониться – он никогда не снимает трубку, если работает с клиентом. Что в таких случаях делать, она не знает, а через полчаса в кафе ее ждет Лиза. Она уже наверняка в дороге со своей оравой детей и точно взбесится, если узнает, что Юлиана не сможет прийти.

– Черт!

Юлиана кидает мобильный в сумочку и кутается в плащ под холодным порывом ветра. Что ж, придется брать такси, а потом возвращаться за машиной.

– Проблемы?

Рядом на парковке тормозит мотоцикл и, когда его хозяин снимает шлем, Юлиана узнает Валентина. Ее сердце начинает биться учащенно. Черная косуха, растрепанные волосы и тяжелый, раздевающий взгляд. Такой взгляд обычно у мужчин старше тридцати лет, но никак не у студентов.

– Колесо спустило. Не знаю, как я так умудрилась… И как назло, опаздываю на встречу.

– Подвезти? – и Валентин с ухмылкой крутит газ. Мотоцикл приветливо рычит, и этот звук горячит кровь, возвращая в буйную молодость.

Юлиана вскидывает брови и улыбается, но почти сразу улыбка исчезает.

– А что вы здесь делаете? Я думала, вы уехали с женой.

– Уехал, – кивает он. – А потом вернулся. Мне показалось, мы не договорили.

И он снова прожигает ее взглядом.

– Но у нас же будет сеанс, и не один. – Юлиана закидывает на плечо сумочку.

– Знаю. Но на них мы будем обсуждать мои отношения с Аллой. А мне сейчас не хочется об этом говорить. – Он протягивает Юлиане руку. – Если доверяете, можете оставить ключи от машины и я ее подлатаю. Найдете потом здесь, целую и невредимую.

Юлиана прикусывает нижнюю губу:

– Заманчивое предложение.

Возиться с машиной поздно вечером ей ой как не хочется.

– Так и быть, – она вытаскивает ключи из сумочки и отдает Валентину. – В конце концов, у администратора есть ваши паспортные данные. Так что я буду знать, кто виноват, если мою машину угонят. – Она прячет игривую улыбку за воротником плаща.

– Супер. – Он убирает ключи в карман косухи и достает из сиденья женский шлем черно-красной расцветки. – А теперь садитесь.

– Что?

Валентин кидает ей шлем, который она едва успевает поймать.

– Садитесь-садитесь. Вы даже не в юбке, так что у вас нет уважительной причины для отказа.

– Нет, Валентин, – твердо отвечает Юлиана. – Я и так уже переступила границы дозволенного. А если сяду к вам, меня точно уволят.

Но он лишь ухмыляется уголками губ, и у Юлианы слегка кружится голова.

– Садитесь, я никому не скажу.

– А как же Алла? – щурится Юлиана.

– И ей тоже, – дерзит Валентин и кивает на ее часы. – Тик-так, тик-так.

Он прав. Юлиана опоздает, если станет ждать такси, а опаздывать она не привыкла. Но еще… Она так давно не каталась на мотоцикле. Соблазн оказывается слишком сладок.

– Хорошо.

Юлиана надевает шлем и застегивает его с первой же попытки. Пальцы помнят. Разум твердит: «Ты совершаешь ошибку!» Но несмотря ни на что Юлиана садится позади Валентина и неловко обнимает его за талию. Снова чувствует этот мужской, резкий аромат натуральной кожи и, забываясь, с упоением вдыхает его.

– Куда едем?

– Торговый центр «Пантеон».

– Тогда держитесь!

Мотоцикл с рыком срывается с места, и осторожные объятия превращаются в железную хватку. В ушах сливаются шум города и рев мотора. Шлем защищает от хлесткого ветра. Адреналин вливается в кровь, и Юлиана не может сдержать восторженного смеха. Поэтому, когда они, маневрируя между машинами, останавливаются напротив крутящихся дверей «Пантеона», ее с головой накрывает волна сожаления.

– Спасибо, – охрипшим голосом произносит она и снимает шлем. – В юности любила мотоциклы. Даже под дождем нравилось кататься.

– На случай плохой погоды у меня припрятана машина, – хмыкает Валентин. – Ваша «птичка» будет ждать там же, ключи завезу завтра с утра и оставлю у администратора.

– Спасибо, Валентин, вы меня очень выручили.

Она встречается с ним взглядом и не может отвести глаза.

– Юлиана, а вы верите в любовь с первого взгляда?

Вопрос Валентина застает ее врасплох:

– Не знаю. Не думала над этим. А вы? – Она сама не понимает, зачем спросила. Из вежливости или от проклятого любопытства?

– Верю…

Они часто встречались в торговом центре «Пантеон» по двум причинам. Во-первых, из-за игровой комнаты для троих детей Елизаветы, во-вторых, потому что как раз напротив игровой находилась «Кукушка», любимое кафе подруги. Если из детского уголка выбегала перепуганная нянечка, Лиза уже знала, что там начудили именно ее дети. Она с царственным видом вставала из-за столика и неспешной походкой шла к детскому центру, чтобы утихомирить сорванцов: пятилетнюю Дашу и трехлетних близнецов.

Порой Юлиане казалось, что Лиза не зря держится так величественно и среди ее предков наверняка были дворяне. Полная, с покатыми плечами и широким ртом, она важно рассуждала о классовых различиях, а в ее рыжих волосах, туго стянутых в пучок на затылке, отражались огни витрин.

– Привет, дорогая, – Лиза слегка поворачивает голову в сторону Юлианы, но все ее внимание сосредоточено на вишневом пироге. Один кусок отправляется в ее рот, второй – в рот Митьки, младшего из близнецов.

– А этот почему не в ссылке?

Юлиана усаживается за стол и быстро оглядывается, но нигде не видит остальных детей Лизы. Только спешащие люди, нагруженные покупками – кто-то в масках, кто-то без, – и эскалаторы, беспрерывно тянущиеся вверх и вниз.

«Кукушка» как всегда переполнена, но любимый столик Лизы ее дождался. Он всегда свободен для нее.

Митька с перемазанным вареньем ртом выпучивает на Юлиану глаза. Она в ответ лишь кривится.

– Он сегодня капризный жуть, аниматор тут же сдала его обратно, – вздыхает Лиза.

– Правильно. Вряд ли в детской комнате дают пироги.

Юлиана заказывает эспрессо и проверяет в телефоне уведомления – ни одного нового. Задумчиво проматывает переписку с Ильей. Раньше он часто звонил или писал среди дня. А потом что-то изменилось.

Но ведь сегодня утро началось изумительно, и на какой-то миг она позволила себе поверить, что секс добавит тепла в их отношения. Но нет, весь день муж все так же ее игнорировал. Видимо, их брак начинает изживать себя. Еще этот несчастный звонок выбил Юлиану из колеи… и Валентин.

– Митя весь в отца, – снова вздыхает Лиза, словно эта фраза объясняла поведение сына.

Юлиана разглядывает малыша, у которого до сих пор вместо волос рыжий пушок, а щеки – самая большая часть лица. Нет, определенно, все дети Лизы в мужа. В них нет ни капли материнского обаяния, даже в старшей Даше.

Она прокручивает в голове воспоминание о том, как Лиза с мужем пришли к ней на сеанс, чтобы наладить отношения. Потребовалось всего пять приемов, чтобы решить их проблемы. А потом, незаметно для себя, Юлиана с Лизой стали общаться вне работы, хотя двух более непохожих женщин тяжело сыскать. Но Юлиана была довольна их странной дружбой. Теперь она и правда могла излить кому-то душу и поведать секреты, а Илья перестал нудеть, что у нее совсем нет подруг.

Лиза делится похождениями Даши в садике и тем, как она отбивается от непрошеных советов воспитателей. Юлиана слушает ее вполуха, не желая ни перебивать, ни комментировать. Ей просто приятно слышать хоть что-то, не относящееся напрямую к работе и таинственным звонкам с того света.

– А когда у вас ждать прибавления в семействе? – Лиза ехидно улыбается и, не глядя, засовывает мелкому в рот последний кусок десерта.

Коварный вопрос заставляет Юлиану снова вернуться к разговору:

– Ох, Лиза! И ты туда же? Я так радовалась, что ты единственная не донимаешь меня этим вопросом. Как же быстро ты… очеловечилась. Ты ведь знаешь, дети – это не мое, – категорично добавляет Юлиана.

– Ты не можешь быть так уверена. Я тоже не выношу чужих детей. Более того, я даже не понимаю, как их родители терпят этих маленьких чудовищ, хотя сама мать троих. А все потому, что свое – это свое. Пока не родишь, не знаешь, любишь ты детей или нет.

– Спасибо, что напомнила. Беременность и роды – это еще одна причина, по которой я не спешу становиться матерью.

Юлиане приносят эспрессо, и она с благодарностью переключает внимание на кофе. Его терпкий аромат на время отключает шум торгового центра вместе с недовольным писком Митьки, которому не дают попить, и стирает горький осадок от неприятного разговора.

– Знаешь, мы знакомы всего год, может меньше, – Лиза сует сыну поильник и игрушечного робота, чтобы отвлечь его внимание, – но сдается мне, твоя проблема глубже банального нехотения. Кажется, ты упоминала, что страдаешь клаустрофобией? Не расскажешь, как именно заработала такую «особенность»?

Юлиана стискивает маленькую чашку с эмблемой кафе – желтой кукушкой – и одним глотком допивает напиток.

– Нет. – От воспоминаний бросает в холодный пот. Она вновь превращается в маленькую девочку, которую…

Усилием воли Юлиана обрывает собственные воспоминания и встает из-за стола.

– Лиза, если я захочу записаться к психологу, то не волнуйся, у меня много знакомых из этой сферы.

– Юлиана, ты что? Я не хотела тебя обидеть. – Лиза тоже поднимается, но Митя дергает ее за широкий рукав.

– Знаю, просто сегодня был тяжелый день. К тому же твой сын вряд ли даст нам посплетничать. – Юлиана легким поцелуем касается полной щеки Лизы и заставляет себя улыбнуться малышу. – До встречи, дорогая.

В ответ Лиза молчит и провожает Юлиану тяжелым взглядом, который та чувствует печатью между лопаток, пока не выходит из торгового центра.

Юлиана скидывает ботильоны на тонком каблуке и блаженно разминает ступни, сидя на бежевом пуфике в прихожей. В квартире, несмотря на поздний час, тихо. Так тихо, что кроме собственного сердцебиения и дыхания ничего не слышно. Она не выдерживает и набирает номер Ильи. После пары длинных гудков, эхом отзвучавших в голове, он отвечает:

– Привет-привет.

– Ты где?

– Как злобно, – смеется Илья. – Приезжай ко мне на работу и увидишь, где я нахожусь. Если ты, конечно, еще помнишь дорогу.

Юлиана мысленно осаживает себя и вздыхает:

– Не переживай, помню. Я, считай, там выросла. И да, я злая. У меня колесо спустило, а муж не отвечает и не перезванивает. Хорошо, что клиент вызвался помочь. Ты вообще дома появишься?

– Прости, детка, мне следовало перезвонить. Но доверитель за сегодня уже вынес мне мозг. Ненавижу разводы… – Илья горестно вздыхает. – Через час буду дома, надеюсь… Так что с машиной?

– Уже все улажено.

– Мне следует ревновать к столь обходительному пациенту? – вкрадчиво интересуется муж.

– Ты же знаешь, у меня одни семейные пары. Я, как и ты, ненавижу разводы и стараюсь их предотвращать, – хмыкает Юлиана. Она плечом зажимает мобильный и вешает плащ в шкаф-купе. – Ладно, пойду приготовлю ужин.

– Ты сегодня меня удивишь? У нас будет домашняя еда? – смеется Илья.

Юлиана усмехается и, перед тем как сбросить вызов, отвечает:

– Да, называется пельмени «Моя хозяюшка».

Она смотрит на почерневший экран монитора. Да, ревновать и правда не к чему. Валентин всего лишь подвез ее, ну и наплел ерунды насчет любви с первого взгляда.

Она поворачивается к спальне, но краем глаза замечает, что дверь в угловую комнату с эркером приоткрыта. Нахмурившись, Юлиана раскрывает ее шире и включает свет, который озаряет пустое помещение. Голый пол, белые стены. И окно без занавесок, словно обнаженная девица.

Раньше тут был домашний кабинет Ильи, но месяца три назад он заявил, что ему хватает работы в офисе, и нанял друга сделать ремонт, пока они отдыхали в Крыму. Тот переклеил обои, убрал мебель. Зачем?

Юлиана морщится, когда на ум приходит Лизин вопрос. Не дай бог, Илья захочет детей. Тогда их спокойной жизни придет конец.

Юлиана захлопывает дверь, с треском отсекая ворох беспокойных дум. В спальне она снимает рубашку Ильи и мнет в руках. Взгляд задерживается на двери в гардеробную. Одиночество и тишина делают свое черное дело, навевая гнусные воспоминания. От них не спрятаться.

Чулан. Ей шесть лет. Дверь закрывается.

Темно.

Холодно.

Страшно.

Она кричит, но никто не слышит. Не слышит самый главный человек в мире.

Мама.

Не слышит или не хочет слышать? Ведь она совсем рядом. Там, с той стороны, где нет жуткой темноты, от которой рябит в глазах…

Юлиана отшатывается от двери, к которой подошла почти вплотную, и вытирает ладонью покрытый испариной лоб.

– Все в прошлом…

Обычно, когда у нее случается приступ клаустрофобии, эти слова произносит Илья, но сейчас она одна. Как в детстве.

Страх, который невозможно побороть гипнозом, психоанализом или ворожбой… Что только Юлиана не испробовала! Мысль, что блок в голове мешает избавиться от клаустрофобии, приводила в бешенство, и поэтому она с яростью принялась изучать психологию, надеясь, что сумеет помочь себе сама. Но ошиблась.

Юлиана открывает дверь в гардеробную на максимум и через силу заставляет себя войти. Вешает рубашку на плечики и уже собирается выйти, как голова сама запрокидывается и взгляд устремляется на верх стеллажа, где лежит та самая коробка, с которой началось утро. Юлиана приподнимается на носочки и дрожащими пальцами стаскивает ее с полки. Быстро, на одном вдохе выбегает из гардеробной, спотыкается о ковер и летит на пол вместе с коробкой.