Вторая путеводная звезда
Нет, граждане, нет, – въехали во двор к Тароватому три машины, – они же там и остались! А сделали бандиты ноги вместе с пленниками в самом прямом смысле: ногами!
– Мужики, пошли снова искать, – распорядился Серега. – Мы что-то пропустили! Теперь каждую щель надо обнюхать, понятно? Эти гады, ну не на крыльях же они отсюда улетели, а?
Громов снова распределил парней по этажам, а сам поднялся в башенку, ту, правую, где горшки с землей и удобрениями. Уж очень она не вписывалась в идею «замка», в соответствии с которой Тароватый отстроил свою дачу! Хотя этажом ниже располагается зимний сад, и почему бы, в конце концов, хозяину не держать в башенке нужные для этого зимнего сада вещи?
Открыв дверь в комнатушку, Серега, кажется, понял, в чем тут дело. В комнате было ТЕМНО. В прошлый раз он туда вошел, когда свет уже горел, включенный Димычем. Выходя оттуда, Громов сам, машинально, нажал на выключатель, и сейчас тут была темень непроглядная. Но ведь в комнатухе наличествовало окно! Пусть и с опущенными жалюзи, но какой-никакой свет оно должно пропускать!
Серега двинул к окну, нащупал шнур, поднял жалюзи…
Окно было глухое, бутафорское!
Вот оно, вот оно! – глухо бухнуло сердце в предвкушении открытия.
Он вернулся к двери, нащупал выключатель. Комнатка озарилась неярким светом.
Серега принялся методично осматривать стены и трогать все подряд предметы, находившиеся в этой странной комнате, в смутной, еще не до конца осознанной догадке. Поднимал и переставлял пакеты с удобрениями, с землей, горшки…
Как вдруг…
…Серега не сразу понял, что произошло. Комнатка в башне вздрогнула, потряслась несколько секунд и…
И поплыла вниз!
Это быллифт!
Остановившись и еще пару раз вздрогнув, комнатка замерла. Серега направился к той двери, через которую в нее вошел. Сначала дернул, потом толкнул. Но дверь, казалось, вросла в стены…
Зачем лифту ехать вниз, если из него невозможно выйти?
Серега задумался. Он не мог с точностью сказать, какой из его жестов привел лифт в движение: слишком быстро он переставлял разные предметы и теперь старался восстановить в памяти порядок своих действий…
Комната вдруг снова дернулась и…
Серега не верил своим глазам: перед ним разъехалась стена, вместе с горшками и удобрениями, обнаружив за собой… подземный ход! Темный, непроглядный, пахнущий прелой сыростью…
Он вытащил рацию, набрал код Димыча.
Глухо. Все правильно, он же под землей… Тут вам не кино, граждане. Это в кино на необитаемом острове можно позвонить по сотовому, а в тайге связаться по рации.
Несколько секунд Громов колебался. По правилам, он должен сообщить коллегам о своем местонахождении… Но темная пасть подземного хода манила.
«Только несколько шажков, только чуть-чуть», – сказал он себе.
И ступил в пасть.
Он вытащил из кармана фонарик, посветил – коридор был узким, тесным, но при этом длинным: его перспектива терялась в черноте.
Неожиданно он услышал звук закрывающихся за его спиной дверей. Он обернулся, наведя фонарик: стены комнаты сомкнулись за ним.
«Это просто лифт, хоть и своеобразный, – подумал Серега, – а у лифтов всегда двери закрываются, когда приехал на нужный этаж и вышел!»
Нет, не просто! Пазы дверей вошли друг в друга так, что дверцы никакими усилиями не разнять! Они его отрезали от дома. Полностью.
Он высветил стену в поисках кнопки: коль скоро это лифт, то у него должна быть кнопка, позволявшая вернуться…
Но ничего не увидел. Она должна быть, без сомнения, – только где?
Сереге не терпелось исследовать ход, и черт с ней, с этой кнопкой, – только как предупредить ребят? На всякий случай он достал мобильный из кармана… Чудес не бывает: не ловит в подземелье!
Интересно, а что будет, если парни начнут его искать, поднимутся в правую башню и увидят, что комнаты на месте нет? Хотя, скорее, когда лифт уезжает, то и дверь в комнату блокируется, так что они будут стоять у двери, недоумевая, отчего она заперта… Потом взломают и увидят шахту лифта! Они все поймут и пустятся вослед Громову!
Эта мысль полностью утешила Серегу. «Значит, будем продвигаться вперед!» – весело подумал он. Любил он, Громов, приключения.
Хорошо начальства рядом нет: а то бы услышал он фразочку: «Любишь ты, Громов, приключения на свою жопу! А что весь отдел подставляешь, об этом ты думаешь?!»
Какой отдел он подставляет, мать ва… мама родная? Без его, Серегиной, любви к приключениям, они бы не раскрыли и половину преступлений! Тех, которые числились по их отделу с характеристикой «высокая раскрываемость»! За которые начальство получало звезды на погоны и медали! Плюс дела, которые приносил Кис, – они все тоже шли под грифом «любовь к приключениям»! Медалей и звездочек Сереге не надобно, – а уж Кису тем более! – но хотя бы признание… Даже не признание, на фиг оно ему, – просто чтобы перестали бухтеть и относились с пониманием…
Серега сделал несколько шагов по подземному ходу, как вдруг услышал, что комната-лифт тронулась наверх. Он оглянулся. Вряд ли лифт кто-то сверху вызвал, Серега ведь тщательно изучил вход в комнатку: ничего там не наблюдалось похожего на кнопку вызова! Скорее всего, в ее механизм была заложена такая программа, что комната сама возвращается на место через несколько минут…
Значит, его ребята ничего не поймут.
«Ладно, – решил Серега, – ход выведет меня куда-нибудь, верно? И тогда я сумею им позвонить!»
Ему почему-то представлялось, что ход должен привести к какой-то заправке, где у бандитов наготове машины… Или, в крайнем случае, в гараж, где, опять же, стоят запасные машины…
…Подземный ход представлял собой коридор, – не лабиринт, созданный природой или оставшийся от каких-либо карьеров. Нет, этот тоннель был вырыт сознательно, с понимаем конечной цели, конечного объекта!
Да только где же он, конечный объект? В темноте, которую Серега разгонял фонариком, коридор казался бесконечным, а чувство дистанции давало сбои. Сколько он прошел? Полкилометра? Километр?
Он не смог бы сказать. В ирреальности подземелья, где время от времени приходилось пригибать голову, чтобы не задеть макушкой земляной потолок, где приходилось продвигаться иногда на ощупь – Серега экономил батарейку фонарика, – метры с километрами слились, спутались…
Наконец он увидел узкий луч света, пробивавшийся впереди. Выход! – констатировал Громов и с удвоенной энергией направился к нему.
Добрался до двери – скорее, крышки люка, обшитой ржавыми железными листами. Вытащил пистолет и осторожно толкнул ее плечом: поддастся или нет?
Поддалась. Серега немного подождал. Затем осторожно высунул голову из проема. Увидел глухой лес вокруг…
И тут же свалился, оглушенный ударом по макушке.
* * *«Встать, суд идет!»
Темнота, темнота. Жара. Юля задыхается. Юлю тошнит. Конечно, ведь она беременна! Суд идет… Идет, идет, идет, прямо на нее! Черное, огромное, как поезд в ночи с желтыми безжалостными глазами, – еще немного, он раздавит ее, ведь Юля лежит на рельсах! Поезд… Воды… Дайте воды, пи-и-ить!
«Принесите жене подсудимого воды!»
Вода течет по горлу. Поезд встал, оглушающе взвизгнув тормозами. Тошнота немного отступила.
В темноте слабо мерцают лица: вот женщина-судья, усталая, с крашеными кудряшками, смотрит враждебно в самое-самое темное место, где ни один луч не доставал лица ее Гарри…
Из этой непроглядной темноты медленно просачивались слова, произнесенные его голосом, его глубоким, спокойным баритоном: «Вину не признаю»…
Конечно! Как он, Гарик, может признать вину, если он не виноват?! Весь этот процесс затеян взяточниками, которые хотят повесить на ее мужа какие-то жуткие дела лишь с одной целью: получить откуп! Так объяснил Гарри. И Юля не сомневалась ни в одном его слове.
Почему она не видит его лица? Почему он не смотрит на нее?! Почему так темно?!
…Он давно не смотрит на жену, давно! С тех пор, как она через адвоката передала ему радостную новость: что ждет от него ребенка!
Пить. Дайте пить! Гарик не смотрит на нее, не хочет, не верит, он проклял ее за измену… Которой не было!
Как душно… как плохо… округлившийся живот давит на диафрагму… Юле не хватает воздуха, пот течет с висков на шею.
Гарик, посмотри на меня! Посмотри, ведь я жена твоя, я твоего ребенка ношу, Гарри!
Но он не смотрит. Юля задыхается от жары и от слез.
Вердикт рухнул:восемь лет колонии строгого режима. Вердикт рухнул, и Юля рухнула.
Адвокат подхватил ее, заботливо усадил обратно на скамью, помахал своей тетрадкой, где находился конспект речи, ничему не послужившей.
Вот что осталось Юле после этого дня: приговор в восемь лет и презрение Гарика.
Вот как она лишилась мужа, а ее ребенок – отца.
Колдунья смотрела на женщину, метавшуюся на топчане в бреду. Юля то хваталась ладонью за горло, словно ее тошнило, то ласково поглаживала себя по животу, то вскидывала руки, что-то неразборчиво восклицая.
Ирина Тимофеевна – так звалась она до того, как стала Колдуньей, – давно загубила свою жизнь. В содеянном она не раскаивалась, равно как и свое, уже многолетнее, отшельничество не считала искуплением, просто иного выхода не было. Иначе бы отшельничала она в колонии.
С тех пор, как Ирина Тимофеевна превратилась в Колдунью, в ее доме на опушке леса побывало немало людей. Нет, не о посетителях речь, приходящих за ее отварами и настойками, – о пленниках. Им она никогда не сочувствовала. Скорее, даже радовалась: они тоже загубили свою жизнь, не одна она на свете! Не злорадствовала, нет, просто радовалась тому, что не одинока в черном деле загубления собственной души.
Но эта молодая женщина, метавшаяся сейчас перед ней под действием «зелья», – личная рецептура Ирины Тимофеевны, ее гордость, можно сказать! – она была иной.
Она никого не загубила, ни других, ни себя. Хоть Колдунью никто не посвящал в подробности, но она уже привыкла, в отшельничестве, воспринимать людей и явления обостренной интуицией. И точно знала, что, напротив, это Юлю пытаются загубить…
Что резко меняло отношение Колдуньи к пленнице. Впервые за много-много лет. Сколько их, лет? Пятнадцать? Семнадцать? Колдунья уже и вспомнить не могла.
И не хотела.
Но за многие-многие годы в ее подвале впервые появился человек, к которому она испытывала нечто, похожее насочувствие.
– Юля, – позвала она тихонько. – Юля…
– Что, что?! – Юля раскрыла глаза.
Колдовка, держа в руках свечу, сидела на корточках перед топчаном, на котором Юля проводила свои бредовые часы.
– Попей, – произнесла Колдунья. И поднесла к ее губам очередную кружку зелья.
Юля ее привычно оттолкнула. Колдовка смотрела на нее умильно, словно на малое дитя. Сейчас начнет мягко, гипнотически ее уговаривать, чтобы выпила…
Как бы так сделать вид, что она пьет, но на самом деле не глотать эту отраву, лишавшую ее воли, погружавшую в тяжелые сны?
С одной стороны, пока она плутает в них, ее никто не трогает, и это хорошо. С другой стороны, Юля уверена: если ее мозг будет работать нормально, то она найдет возможность спастись, сбежать отсюда, от ведьмы и тех людей, которые привезли ее сюда… И наверняка до сих пор ее охраняют! Ее и Гарика… Только где же Гарик? Почему Юлю больше не избивают у него на глазах, чтобы вырвать у него признание? Угрожая изнасилованием?!
Она помнила: они спустились на лифте, – куда, Юля не знала: перед тем, как вывести ее из той комнаты на даче, где их держали вместе с Гариком, ей на голову накинули что-то. Снятьэто она не могла: руки были связаны, хоть бандиты и разрезали те веревки, которыми примотали ее руки к спинке стула, но тут же их снова связали за спиной. Однако она слышала голос Гарика, его хрипловатое дыхание. Потом они долго шли… Под тряпицу, накинутую ей на голову, пробивался свет, похожий на луч фонарика. Судя по затхлой духоте, двигались они по какому-то подвальному коридору…
А потом тяжко проскрипела дверь, и ее обдал свежий воздух. И вот тут возник непонятный шум, странная возня; послышались приглушенные ругательства, затем выстрел. Кто-то шикнул, и голоса смолкли, только топот ног звучал некоторое время, и снова пара выстрелов. Юля стояла, ничего не видя, пытаясь угадать, что происходит…
Потом ее подтолкнули в спину, и она двинулась дальше. Тряпку с нее сняли лишь тогда, когда она очутилась в тесной и душной комнате. Атряпкой оказалась ее майка, которую Юля и надела на себя, как только ее развязали.
Но Гарика здесь не было.
Он сумел сбежать? Или его отпустили?..
Нет, отпустить его никак не могли, нет! Они же хотят узнать, где он спрятал драгоценности: требуют дележки награбленного. Они из-за этого Юлю избивали…
Но сейчас ее никто не бьет. И Гарика в подвале у Колдуньи нет.
Значит, он сумел вырваться! Как раз тогда, у выхода из коридора, когда она слышала приглушенные ругательства, выстрелы и топот ног, хруст веток!
Выходит, что бандиты ушли отсюда? Раз Гарик сбежал, то интересу бить Юлю больше не имелось… И они ушли, оставили ее на попечение колдовке, опаивавшей Юлю чем-то, что мутило мозг…
Юля подобралась на узком лежбище. Цепь на ее ноге громыхнула. «Ага, – констатировала она вполне трезво, – я до сих пор прикована!»
И вдруг Юля удивилась, настолько, что, преодолевая слабость в мышцах, выпрямилась, села ровно, сложив ноги по-турецки. Она внезапно осознала, что мозг ее относительно хорошо работает! То ли ее теперь травят менее сильными веществами… наркотиками или чем? То ли ее организм за это время научился с ними управляться?
«За это время». Юля совершенно не представляла, сколько времени провела в заточении у Колдуньи: наручные часы с нее сняли, а в подвальной комнатенке – если не сказать камере – часов, понятно, не имелось. Ее галлюцинирующие сны, равно как и эта душная тьма, лишали ее полностью ощущения времени.
Однако сейчас она чувствовала себя немного лучше, трезвее. И из этого факта следовало извлечь пользу! Но только нельзя, чтобы колдовка догадалась!
Она напустила туману в глаза и перевела взгляд на Колдунью. Та смотрела на нее немного встревоженно.
Юля покладисто протянула руку, взяла кружку, но поставила ее на лежак.
Колдунья не сводила с нее настороженных глаз.
Если Юля станет не глотать зелье, а выплевывать его, то оно потечет по ее груди, по майке.
– Меня знобит, – поежилась Юля, обхватив себя руками: прикидывала, сможет ли она таким образом скрыть выплюнутую жидкость. – А где моя куртка? На мне еще куртка была, спортивная!
– Тут тепло, – возразила Колдунья.
Какое там «тепло»! В подвале стояла невыносимая, удушающая жара!
Как, впрочем, повсюду, будь то открытый воздух или помещения. Москва и окрестности плавились и изнывали от нее, и никому не было спасения: ни городским домам, ни загородным!
– А меня знобит! – жалобно произнесла Юля.
– Выпей компотику, – ласково сказала Колдунья. – И ты перестанешь чувствовать холод…
– Нет! – напористо возразила Юля. – Нет! Я ведь спортсменка, а у нас, спортсменов, особая чувствительность к перепадам температур! – соврала она.
Колдовка подумала. Она не могла знать, правду говорит Юля или нет. И потому она кивнула: «Погоди, принесу тебе кофту какую-нибудь…»
Отлично! Юля сделала несколько глотков, а остальное вылила в щель между лежанкой и стеной.
Колдунья вернулась через несколько минут, протягивая ей легкую мужскую куртку.
Юля узнала ее: куртка принадлежала Гарику. И она была словно добрым знаком: в этом враждебном доме, посреди враждебных людей, Гарри был единственным, кому ее судьба не безразлична! Пусть он оказался бандитом, но он Юлю любил!
Только где же он?!
Раз он сбежал… То, выходит, ее бросил?!
Юля надела куртку, утонув в плечах и рукавах. Последние она неторопливо подвернула, словно давая понять колдовке: видишь, у меня от тебя секретов нет! Затем она принюхалась, демонстративно, так, чтобы Колдунья увидела и услышала.
– Это куртка Гарика? Она им пахнет.
– Гарика? Это кто такой?
Лжет, поняла Юля.
– Он здесь?
– Кто?
– Мой бывший муж… – уточнила Юля.
Колдунья не ответила.
– Гарик, где он?! – с напором повторила Юля.
– Он… Недалеко, – произнесла неуверенно колдовка.
Врет. Значит, Гарику все же удалось освободиться! Но он не бросил Юлю, не мог бросить! Он вскоре вернется за ней! И она должна быть к этому готова! А не поленом лежать под действием зелья!
– Который час? – спросила она.
– В моем доме нет часов, – ответствовала Колдунья.
– Утро, день, вечер?
– В моем доме нет окон.
– А дверь есть?
– Дверь? – удивилась Колдунья.
– Ну да. Вы из нее выйдите и посмотрите, ночь на дворе или день!
– Хорошо, – кивнула женщина в черных одеждах.
Она ушла. Юля застегнула «молнию», куртка обхватила ее горло небольшим раструбом. Жарко в ней было неимоверно, – но зато в следующий раз можно будет рискнуть и выпустить изо рта зелье даже под пристальным взглядом Колдуньи: от ее губ до плотно застегнутой молнии всего лишь какие-то четыре-пять сантиметров, и если наклонить голову, то…
– На дворе день, – сообщила ей колдовка, вернувшись.
Если это и правда, то явно не тот день, в который Юлю с Гариком вывезли из его квартиры в Матвеевском!
– Попей компотику.
– Я уже выпила… – откликнулась Юля с вялостью, подумав, что нужно изобразить эффект от зелья. – Я воды… хочу… чистой… и Гарик, где… где… он?
Юля упала носом в подобие подушки – жесткий комок ваты, набитый в вонючую тряпку, и сделала вид, что проваливается в обморочный сон.
Впрочем, особо стараться не пришлось: даже нескольких глотков хватило, чтобы ее одолела сонливость.
Ирина Тимофеевна – или Колдунья, как ее звали в округе, – еще чуть постояла, глядя на пленницу. Впрямь выпила снотворное или прикидывается? Она дала Юле возможность его вылить куда-нибудь, воспользовалась ли пленница ее отсутствием, хватило ли ей сообразительности?
Это единственное, чем могла помочь Ирина Тимофеевна молодой женщине: вернуть ей разум. А уж дальше пусть сама. Наверху два бугая дежурят, что может Юля против них?
Но это не Ирины дело. Так она, бывало, спасала ночных бабочек, залетевших к ней на свет и свалившихся в жестяную мойку, где на донышке всегда стояла небольшая лужица воды: она бабочку осторожно, стараясь не повредить крылышки, вытаскивала и выкидывала в окно. А дальше уж сама, милая. Очухаешься или нет, снова ли полетишь на губительный свет, твое дело! Ирина сделала, что могла.
Она знала, что у ночных бабочек век короток, всего несколько дней, но все равно вытаскивала их из лужицы в мойке и отправляла на волю: если помрет, так хоть не по ее, Ирины, вине.
С нее вины хватит.
* * *Кис чувствовал себя отчасти ответственным за прокол: бандиты наверняка засуетились после их с Игорем и Ромкой ухода: нашли спящих псов и поняли, что кто-то побывал во дворе. И смылись из «засвеченной» хаты.
А Серега обнаружил, каким образом, каким путем они смылись. И отправился по следу.
Почему до сих пор не вернулся? Почему не вызвал подкрепление?
Ответ у Алексея Кисанова, бывшего опера, был только один: не смог.
А раз не смог… Значит, в ловушку угодил.
Хорошо, если жив еще…
Надо поскорее найти его след!
На даче Тароватого вяло слонялись Костик, Димыч – давние приятели и коллеги – и Гоша, молодой опер, которого Алексей видел впервые. Они доложили о том, что было ими предпринято вместе с Серегой.
– Кис, мы тоже считаем, что на дачке этой потайной ход есть! – заключил Димыч. – Но мы изучили подвал вдоль и поперек: ничего похожего, можешь даже не трудиться! Во дворе две постройки: сарай и баня. Там мы тоже все простучали-прозвонили – ни фига, Кис!
– А в верхних этажах?
– Там тоже смотрели, с Серегой вместе… но ты сам подумай: кому придет в голову делать ход с верхних этажей?!
…Этим, похоже, и отличалось устройство мозга Алексея Кисанова от большинства прочих мозгов: Кис свято верил в логику. И если логика говорила, что на даче существовал потайной ход, то он его искал рьяно, не заморачиваясь этажностью. Пусть он хоть на крыше берет начало! А парни исходили из обычного здравого смысла, который ставил препоны на пути мысли: они полагали, чтоподземный ход – коль скоро он под землей – должен непременно располагаться внизу!
Серега мыслил так же, как Кис. И теперь детективу предстоит восстановить ту логическую цепочку, которой следовал Серега.
Костик и Димыч пришли на Петровку еще в ту пору, когда там работал Кис. Они были тогда молодыми и неопытными и до сих пор сохранили определенный пиетет по отношению к Алексею Кисанову… Посему он распорядился:
– Если в доме существует потайной ход, то надо не простукивать, не люк искать, – уже ясно, что его нет, раз вы все простучали, – а рычаг! Тот, который приводит в действие потайную дверь! Так что давайте, братцы, все сначала. Кстати, где в последний раз вы видели Серегу?
– Да он точно так же распорядился, когда мы по первому разу ничего не нашли, – мол, давайте все сначала! – ответил Димыч. – И мы снова принялись дом исследовать.
– Серега ведь в доме пропал?
– Типа да, – произнес Гоша.
– «Типа» – это как?
– Типа в доме.
– Еще раз спрашиваю, – рассердился Алексей, – что означает «типа»? Что это неточно?
– Это точно! – выручил Гошу Костик. – Серега всех распределил по комнатам. А в какую сам пошел, мы не видели…
– Тогда в дом. Нас четверо, каждый берет себе один уровень: Гоша подвал, Димыч первый этаж, Костик второй, я третий. Башенки осмотрим потом.
– Но мы подвал уже дважды исследовали! – возразил Гоша.
– На этот раз не выстукивай стены, а попробуй найти какой-то рычаг, приводящий в действие потайную дверь или люк. Знаешь, как в старинном замке: жмешь на перчатку статуи в латах – и дверь открывается!
– Ты че, серьезно? – округлил глаза Гоша.
– Вполне. Если Тароватому пришло в голову построить готические башенки, то мог и потайной ход сделать в духе средневекового замка!
– Но тут нет статуй!
– Тогда покрути вентили водоснабжения, электрические рубильники, короче, все, что может хотя бы отдаленно напоминать рычаг!
– Да ладно… – недоверчиво произнес Гоша, из вежливости не закончив фразу чем-то вроде «пургу гнать»!
– Исполняй! – рявкнул Димыч.
Они разошлись по этажам. Кис, который сам себе назначил третий, осмотрелся. Бильярдная и зимний сад. Ну-ну.
Он присел на бильярдный стол и принялся обшаривать глазами все, что находилось в этом помещении. Ни один предмет не показался ему перспективным для поисков: ни несколько стульев, ни бар, ни настенные светильники. Для верности Алексей, соскочив со стола, все ощупал… Глухо. Он не прошел мимо большой керамической вазы, в которой стояли кии, – и даже исследовал каждый кий в совсем уж невероятной идее, что в них, мало ли, электроника какая…
Не оказалось в них электроники. И детектив отправился в зимний сад.
В одном давнем деле он столкнулся с тем, что под землей, на которой росли цветы и деревья, оказались секретные ящики[6], – и теперь Кис с унынием думал о том, что придется тут расковыривать землю… А вдруг под какой-то клумбой люк скрыт?
Безумие, конечно. Но Серега-то свалил каким-то образом из дома! Значит, ход где-то есть!!!
О, черт! Как он вовремя сообразил! Если бы под цветами что-то и впрямь имелось, то Серега бы это нашел, раскопал, землю бы разбросал! А тут все тихо-чисто-чинно. И никто с тех пор в доме не прибирал!
Он для верности все же обошел зимний сад, подергал за стволы деревьев, рассмотрел панель с несколькими кнопками. Одна давала свет разной насыщенности, другая включала полив, третья являлась термостатом…
Детектив решил подняться в башенки.
Любовь Михайловна обрушилась на него именно в этот момент. Не дождавшись обещанного, она снова прочитала ему лекцию о необходимости гигиены (которой способствовал утюг) и о правильном питании (которому способствовал кефир) в жизни ребенка. Кис уже не знал, куда деваться, слушая ее восклицания. Объяснять бабушке, что он более серьезными делами занят, он, по правде говоря, не отважился, лишь пообещал исправить оплошность.
Он набрал Игоря.
– Я не забыл! Только я не могу бросить слежку: заказчица недовольна, я ведь вчера не мог ее поручением заниматься… – виновато произнес ассистент. – Но я выкрою время, заберу утюг, а кефир Ромка купит, я с ним уже договорился. Он сегодня в ночную смену и сразу после работы, с утречка, отвезет все бабуле!
– Смотрите, парни, а то «бабуля» с нас всех скальп снимет!
– Не, все четко, мы уже с Ромкой договорились!
Первая башенка показалась детективу довольно странной: горшки, удобрения. Стоило ли возводить готическую башню, чтобы занять ее под садовый инвентарь? К тому же во дворе имелся сарай с инвентарем, как парни доложили… Бред какой-то. Но у богатых свои причуды, как известно.