Волшебное зеркало Тимеи
У входа курил официант Юра. Увидев его, я снова замедлила шаг и даже попыталась отвести взгляд и сделать вид, будто собираюсь пройти мимо, но он вдруг приветливо улыбнулся мне, и я передумала делать этот вид.
– Здравствуйте! Решили посетить нас в этот чудный вечер? – спросил он гостеприимно.
– А Вадим Романович у себя? – поинтересовалась я чуть окрепшим голосом.
– Да, он в кабинете. Вас проводить?
Юра не назвал меня по имени, и я не поняла, узнал ли он меня или спросил по долгу службы.
Ласковым взглядом он смотрел мне прямо в глаза, и я смутилась.
– Я сама, – тихо сказала я и услышала в своём голосе несвойственную ему робость.
– Хорошо, – улыбнулся Юра и открыл передо мной стеклянную дверь.
Я вошла в ресторан. Повеяло знакомыми запахами, которые я знала наизусть. Осторожно, будто крадучись, я подошла к лестнице… Сердце колотилось быстро и горячо. А если Вадим не узнает меня? Что делать тогда? И как вообще жить дальше?
– …Кур семьдесят штук. И двадцать ящиков пива светлого «Ночной Марсель», – донёсся до меня энергичный голос жениха, и сам он, прижимая сотовый к уху, стремглав сбежал с лестницы и оказался возле моей застывшей фигуры.
– Вадим! – окликнула я его, и он, приостановившись, обернулся.
Лицо его сделалось недоумённым и недовольным. Он почему-то окинул взглядом моё пальто и сапоги.
– Это я, Марина, твоя невеста! – произнесла я еле слышно.
– Моя невеста? Ты себя в зеркале видела? – спросил он, грубо рассмеявшись.
– Видела… днём… – пробормотала я, чувствуя, что перила ускользают из-под пальцев.
– Да ты, видать, пьяная! Хорошую водку, значит, Авдеев привёз… – Вадим тряхнул красивой чёлкой. – А я ещё не хотел брать.
– Вадим, ты не узнаёшь меня? – Я осмелела и подошла чуть ближе. Попыталась тронуть его за руку.
– Охрана! Кто это? Выставить её! – распорядился он куда-то в сторону, брезгливо отталкивая мою руку.
Я вздрогнула, как от удара.
– Кого, Вадим Романович? – услужливо спросил возникший рядом охранник Илья.
Вадим небрежно ткнул в меня пальцем и завернул к стойке бара.
– Не трогайте меня! – резко вырвавшись, я бросилась к выходу, распахнула дверь и выбежала на крыльцо ресторана.
Брызнувшие вдруг слёзы застлали глаза. Прислонившись к деревянному крыльцу, я размазала их по лицу, узнавая светлую фигуру, которая приблизилась ко мне.
Юра Каверин потрясённо смотрел на меня.
– Что случилось?! – спросил он.
– Тебе что, делать нечего? – раздался резкий окрик, и я увидела на крыльце Вадима. – Иди работай!
Но Юра словно застыл, продолжая смотреть, как заворожённый, с изумлением и болью.
– Ты что, не боишься работу потерять? – свирепо крикнул Вадим, и официант, немного потоптавшись, зашёл внутрь ресторана.
Любимый жених грубо толкнул меня со ступенек.
– Убирайся вон… Невеста!
От сильного толчка я перелетела через порог и упала на грязный асфальт.
Вадим, сплюнув, исчез за дверью.
Медленно, потирая ушибленный бок, я поднялась на ноги и побрела прочь. Через несколько минут я заметила, что сумерки уже сгустились и моросит мелкий противный дождь. Его капли текли по моим щекам, смешиваясь с солёными слезами. Перебирая непослушными ногами, я тащилась к метро, и горькие, такие непривычные мысли просачивались в мою голову.
…Осталась только мама.
Неужели и она не узнает меня?..
Первым, кто узнал меня дома, оказался месье Рене. Увидев его, я испытала неимоверную тяжесть в груди.
О Боже! Он ещё здесь!
– Ну, наконец-то! – воскликнул он прямо с порога, едва тётя Клаша открыла мне дверь. – А мы уже тебя заждались!
И, не дав опомниться, старик заключил меня в свои объятия.
За весь этот страшный вечер это было первое прикосновение не с отвращением, а с любовью.
Чувства смешались. Тяжесть слегка растворилась, и в душу прокралась робкая радость. Словно в горькую микстуру добавили маленькую ложечку мёда.
Эмоции мои были тихи, и я молча сняла пальто и протянула его тёте Клаше. Та тоже посмотрела на меня ласково.
– Устала, Мариночка?
Собственное привычное имя вдруг показалось мне ангельской песней. Неожиданно для себя я заливисто рассмеялась.
Однако дирижёр, услышав эту реплику, нахмурился и взглянул на домработницу так пронзительно и жутко, что старушка вздрогнула и уронила пальто. Я благодарно нагнулась и подала его ей.
«Мариночка…» Значит, они меня отравили… этим супом из лошадиных глаз… хотя я его не ела… Но наваждение, кажется, начинает рассеиваться…
Старая служанка, которая нянчила меня с детства, узнала своё любимое «дитё»! И нас теперь двое – я и она!
Наши взгляды встретились, но старушка внезапно пугливо отвернулась.
В ту же секунду в гостиной стало мрачно, как перед бурей.
Радость, едва возникшая, снова поникла, и, едва ворочая пальцами, в неотвратимом нехорошем предчувствии я начала разуваться.
С лестницы в красивом алом платье спустилась мама.
– Ида Львовна… – начала тётя Клаша и почему-то замолчала.
В моей груди стало горячо и больно. И я поняла, что сейчас что-то случится. Случится что-то очень важное, после чего всё либо вернётся назад, либо кончится навеки.
Я смотрела на маму, а перед глазами заискрились картинки – счастливый Вадим, родная мама, весёлый Виктор Никитич, уважительный Эдик… Темнота… и другие кадры… Резкий толчок Вадима, хамство охранника, равнодушие директора… Не хватало только одного кадра… Только одного.
«Мама!» – мысленно воззвала я к ней.
– Здравствуйте! – сказала мама чужим голосом, и я почувствовала, что молния на сапоге дёрнулась и застряла.
– Здравствуй, мама… – ответила я, приподнявшись, и в ужасе ощутила, как изнутри начала всходить всё та же тревожная, тяжёлая волна.
Мой дом не принимал меня. Он не хотел меня видеть. Моя мать не узнала меня.
Мама неловко улыбнулась и беспомощно посмотрела на месье Рене.
– А это и есть моя сестра Агнесса, – широко улыбнувшись, вдруг пояснил он ей, и я невольно ахнула.
Неожиданно нервы мои окончательно сдали.
– Мама! Мама! – истошно закричала я и бросилась к ней. – Это же я, Марина!
– Я предупреждал, что она больна… – покачал головой «брат». Мама грустно кивнула.
– Но, Ида Львовна! Это же… – подала робкий голос Клавдия Петровна, всё ещё стоя с пальто в руках.
– Ступай на кухню, Клаша, – резковато ответила мама, и тётя Клаша, сгорбившись, зашаркала из прихожей.
– Мама… – Я подошла ближе, чувствуя, что прошлая жизнь неудержимо ускользает от меня. – Мама!
Мама натянуто улыбнулась.
– Проходите, Агнесса. Ужинать будете?
– Сейчас она расскажет вам, что этот дом ей как будто знаком. Сумеет угадать обстановку и даже некоторые факты из вашей жизни, – предостерёг маму месье Рене.
– Как интересно! – оживилась та.
Я поняла, что проиграла по всем статьям. Он предусмотрел всё.
– Спасибо, я не хочу есть, – произнесла я, полностью раздавленная. – Где комната, где я смогу остаться одна?
– А со мной ты не хочешь поговорить, дорогая? – с дьявольской усмешкой вопросил Рене. – Неужели нам нечего обсудить после долгой разлуки?
Я промолчала.
– Пойдёмте наверх, я покажу вам вашу комнату, – радушно проворковала мама и прошла вперёд, источая такое знакомое, такое родное тепло.
Вскоре мы оказались в гостевой комнате на втором этаже.
– Оставьте нас, мадам! – попросил Рене, и мама понимающе кивнула.
Дверь за ней закрылась, и я осталась наедине с дирижёром-дьяволом.
Глава девятая
Я прошла вглубь комнаты и села на стул возле окна. Месье Рене расположился напротив в уютном кресле.
– Ну, вот мы и вновь оказались лицом к лицу, Марина! – произнёс он. – Наконец-то ты будешь принадлежать только мне одному! Ведь у тебя не осталось выбора, не так ли? Даже родная мать не узнаёт тебя. И если ты не отправишься со мной, она попросту выгонит тебя из дома. Могла ли ты подумать о таком повороте судьбы, когда была так надменна и горда?
– Что вы сделали со мной? – спросила я обречённо.
Костлявым пальцем Рене указал на стоящий боком ко мне высокий шкаф с зеркалом на двери.
– Взгляни, и всё увидишь сама!
С трепетом в коленях я приподнялась со стула и подошла к зеркалу… Медленно повернула голову…
Из глубины тёмной поверхности зеркала на меня смотрела сморщенная старуха лет восьмидесяти, с редкими седыми волосами, узловатыми пальцами и морщинистым лицом, в котором с большим трудом угадывались какие-то черты.
Я содрогнулась.
– Нет, не может быть!!!
Черты старухи в зеркале исказились, и её рот прошуршал что-то.
«Нет, не может быть», – угадала я сквозь сковавшую меня жуть.
С ужасом вглядывалась я в какой-то заношенный наряд, который скрывал дряхлое тело старухи, в её спутанные космы, в её мутные глаза.
– И это – я?..
Рот женщины в зеркале снова шевельнулся, глаза раскрылись – она повторила мои движения.
– Вернись на место! – приказал дирижёр, и я послушно выполнила требование.
– Ты очень больно ранила меня, – покачал головой месье Рене, кажущийся теперь уже не таким старым и дряхлым, как моё собственное отражение в зеркале. – Ты уязвила моё достоинство. Ты не обратила внимания на мою любящую и страстную душу… Ты посмеялась надо мной… Скажи, ведь сейчас, в этом теле, ты точно так же любишь мать и жениха, ты испытываешь те же чувства к другим близким людям?
– Да, те же… – еле слышно прошептала я.
– Только теперь ты сможешь понять, каково это – любить, а в ответ получать лишь безразличие и насмешку…
Я кинулась в ноги к маэстро.
– Верните мне мою молодость! Я прошу, я умоляю вас! – закричала я исступлённо. – Я прошу у вас прощения, искренне прошу! Я теперь всё-всё понимаю!
Мне казалось, что стоит попросить прощения, как он погладит меня по несмышлёной голове и вернёт всё обратно.
Он действительно поднял длинную ладонь и провёл ею по моим волосам.
– О нет, дитя моё! Испытание не длится днями – оно исчисляется годами… Я тоже просил и умолял – и что же ты? Вспомни!
– Но я ведь не любила вас… – всхлипнула я, – и не люблю…
– Не любила… Потому что ты видела лишь старую невзрачную оболочку и не утруждала себя заглянуть в душу, которую она скрывает… А теперь у тебя будет много, много времени, чтобы хорошенько изучить её и полюбить.
– Но я люблю другого! – воскликнула я.
– Другого? Вадима? – Старик усмехнулся. – А его душу – ты знала? Нет, не тогда, когда он пресмыкался перед твоей красотой, не тогда, когда швырял лёгкими деньгами на подарки… А тогда, когда он швырнул тебя с порога своего ресторана как заблудшую собаку! Ты увидела его душу? А ведь это была ты! Та, которую он – вроде бы – любил! Видишь, как обманчиво бывает зрение, когда ты молода, здорова, красива и богата… И те же глаза, но в другой, нищей и старой оболочке видят всё совсем, совсем иначе. Но всё это лирика, моя дорогая. Я эгоистичен, как все мужчины – будь они молоды или стары… Главное, что я вижу тебя по-прежнему очаровательной и молодой! В моих глазах ничего не изменилось. Ты всё та же красавица, только более послушная и смиренная…
Холодный ужас сковал моё тело.
– Неужели никто, никто не видит меня той, прежней Мариной?! – в отчаянии вскричала я.
Месье Рене вновь покачал головой.
– Когда моё желание слишком велико, то волшебство, сотворённое под его влиянием, имеет довольно большую силу. И ты сама постаралась разогреть мою страсть до такой температуры, что противостоять этой силе теперь мало кто сможет. Основная масса будет видеть тебя такой, – сказал он. – Но в этом мире найдутся и те, кому моё волшебство не способно застлать глаза. Это те, кто любит тебя так сильно, что не замечает, в каком ты облике. Или люди с очень чистой и светлой душой, которые видят не глазами. Как ты понимаешь, их очень и очень мало. Настолько мало, что шанс встретить их на пути почти невероятен, если он вообще существует. Но даже если тебе повезёт, не обольщайся, что в первом увидевшем тебя юной и прекрасной ты найдёшь помощь. Есть и другая категория людей, которая тоже видит то, что есть на самом деле… Это я, например! И люди вроде меня, обладающие особым видением, также разбросанные по всему свету. Правда, их тоже очень и очень мало, и если тебе опять-таки встретятся таковые, то они будут на моей стороне. А отличить тех от других ты не сумеешь. Это не в твоих силах. И поэтому довериться не сможешь никому.
– Тётя Клаша! – проронила я.
– Да, твоя няня, тётя Клаша – одна из тех, чья душа прозрачна, как кристалл, и к тому же искренне любящая тебя. И она видит тебя своей любимой, родной Мариной. Но сегодня мы уедем – уедем очень, очень далеко. И ты больше никогда не увидишь тётю Клашу. У тебя начнётся совсем другая, новая жизнь! А обо всём, что было раньше, ты должна забыть. Так будет лучше для тебя же самой.
– Но ведь… если вы такой всесильный, вы могли бы вернуть себе молодость… – прошептала я.
– Ты опять пытаешься торговаться… Вернуть молодость и облечься в бессмертие я не могу. Это не под силу даже Господу Богу. Я могу, конечно, сделать так, что окружающие будут видеть меня молодым, но моложе от этого я не стану… Ненастоящая любовь не удовлетворит меня, а те, кто верен мне, верны мне именно в этом облике. Вот и ты, я уверен в этом, рано или поздно полюбишь меня таким, каким видишь сейчас.
Потрясённая, я сидела, вжав голову в плечи, не имея сил выговорить ни слова… Сколько прошло времени, я не знаю. Очнулась я от оклика мамы.
– Собирайтесь, дорогая Агнесса! Ваш брат сообщил, что вы отказались от ужина. Жаль… На ужин была жареная перепёлка… А как вас кормят там, в санатории?..
Я подняла на неё безысходный взгляд. Мама смутилась и скомканно произнесла:
– Ваш брат и друзья ждут у порога. Я провожу вас… Жаль, что вы не успели познакомиться с моей дочерью Мариной – она прима нашей филармонии, молода, очень красива и скоро выходит замуж за владельца ресторана! Как раз сегодня она даёт сольный концерт…
Я заглянула в мамины глаза. Получалось, что даже она не видит меня сердцем, а видит лишь мою красивую и успешную оболочку.
Мне захотелось коснуться её на прощанье, но мама невольно отстранилась от моей руки, которая казалась ей морщинистой и старческой, и ладонь ухватила лишь воздух.
Внизу стояли месье Рене в чёрном костюме, импресарио и Ксавье при полном параде. Мимо прошёл водитель Антон. Увидев меня, он коротко кивнул.
«И ты, Брут!..» – подумала я.
– Счастливого пути! – поспешно сказала мама, и я подумала, что она, наверно, рада, что мы уезжаем.
Глубокой дождливой сентябрьской ночью мы без долгих прощаний погрузились в «Фольксваген», и Антон отвёз нас на вокзал.
Глава десятая
До пункта назначения мы добирались несколько дней и ночей. Сначала ехали в почти пустом и мрачном поезде, потом летели в самолёте с разноголосой публикой, потом снова ехали в открытом авто, и, наконец, прибыли в шумный город с высокими и нарядными зданиями.
Я уже подумала было, что мы добрались, однако путь ещё не был завершён. В этом городе Ксавье и Аурунтам оставили нас, а мы с месье Рене вновь пересели, на этот раз во что-то похожее на карету, запряжённую парой лошадей, и опять долго ехали через длинный и сумрачный лес по узкой и извилистой дороге.
– Это мой сюрприз для тебя, дорогая! Чтобы ты почувствовала себя настоящей королевой! – шепнул Рене, склонившись к моему уху.
Ответом ему явилось молчание.
Когда, утомлённая и обессиленная, я уже начала думать, что путешествие никогда не кончится, к концу третьего или четвёртого дня от его начала мы прибыли, наконец, в глухое и заброшенное, но очень красивое место.
Всю дорогу я пребывала в странном дремотном состоянии, граничащем между сном и явью, со мной никто не разговаривал, месье со спутниками лишь изредка переговаривались вполголоса на незнакомом языке, поэтому какие города и страны мы проехали и где, в конце концов, оказались, я не имела ни малейшего понятия.
Карета проехала вдоль ажурной кованой ограды, которой не было конца и сквозь которую был виден огромный парк и чистый голубой пруд, и остановилась возле высоких ворот. Они распахнулись, и оттуда вышел слуга с безучастным выражением лица. Он склонил голову в молчаливом поклоне и увёл лошадей.
Месье подал мне руку, и мы вошли в ворота.
И тут я увидела вдали прекрасный замок и замерла от восхищения.
Да, он и в моем видении был прекрасен, но наяву предстал во всём своём великолепии!
Этот замок станет твоей тюрьмой.
– Теперь это твой дом, дорогая, – прошептал Рене и коснулся моей щеки отвратительными старческими губами, – скоро ты станешь его хозяйкой!
По прозрачному пруду навстречу мне поплыли очаровательные белые и чёрные лебеди. Они вытянули вперёд свои длинные шеи, и я увидела, что глаза их полны невыразимой тоски.
И та же тоска просочилась в моё сердце.
– Ты дрожишь, милая… Дай-ка, я тебя укрою! – Рене заботливо накинул мне на плечи серо-зелёную шаль.
«Так вот кто был той старухой из видения…» – запоздало поняла я, со страхом оборачиваясь на ворота. Они уже закрывались, оставляя меня в новых владениях. В моей великолепной кружевной тюрьме.
Двери замка были сделаны из прочного дерева, переплетённого с тёмным металлом. Они, казалось, уходили под самое небо, и были такими тяжёлыми, что не сдвинулись с места, когда я попыталась открыть их.
– Ну-ну, прекрати дрожать! – притворно гневно произнёс месье Рене, легко распахнув не поддавшиеся мне двери, и вдруг скрипуче рассмеялся, и смех раскатился под высокие своды замка. – Располагайся, отдыхай и переодевайся к ужину! Мишель покажет тебе твою спальню.
Откуда-то, словно из-под земли, появилась невысокая пожилая служанка в кружевном чепчике. Не поднимая головы, она быстро пошла вглубь длинного коридора, увлекая меня за собой. По узкой лестнице со свечами на перилах мы забрались высоко-высоко; у меня уже начала кружиться голова от бесчисленных лестничных поворотов, когда, наконец, они завершились маленькой дверцей.
– Ваша комната, мадемуазель, – произнесла служанка, и не успела я удивиться, что она обратилась ко мне по-русски, как она быстро-быстро засеменила ножками, и её силуэт исчез внизу.
Комната оказалась маленькой и светлой. При том, что всё в ней дышало роскошью, обстановку можно было назвать довольно аскетичной. Кровать, застеленная свежими ароматными простынями, тумбочка возле кровати, торшер, столик с небольшим зеркалом, два стульчика и шкаф, тоже с зеркалом – но огромным, во весь рост – вот таким было её убранство.
Стеклянная дверь вела на балкон, идущий по окружности башни. Отодвинув штору, я вышла на воздух и задохнулась от высоты! Как высоко!.. Круглый пруд внизу показался маленьким, как блюдце.
«Нечасто я смогу выходить отсюда…» – тоскливо подумала я.
В комнате стояла гробовая тишина. Ни телевизора, ни радио, ни других источников звука здесь не было. Не было даже книг или журналов.
«Я сойду здесь с ума…» – вновь подумала я и с тревогой почувствовала, что тоска усиливается и сжимает клещи на моём сердце.
«Только старый месье будет моим собеседником здесь… И эта Мишель…»
– Возле двери есть синяя кнопочка. Как только переоденешься к ужину – нажми на неё, и окажешься внизу, – послышался сзади голос Рене. Обернувшись, я увидела его у входа. – Такая же кнопочка установлена и на первом этаже. Язык служанки я переключил на твой родной, так что не удивляйся. Она напичкана всеми языками! Мои жёны были разных мастей… Итальянка, гречанка, полька… Видишь, как я внимателен к тебе, дорогая?.. Впрочем, переключать всех слишком сложно… Здесь бывает много разного люда, и легче переключить тебя! – Старческий смешок. – В этом замке ты будешь прекрасно понимать все языки мира…
«Он не знает, что я и без его забот понимаю несколько языков мира, – догадалась я. – Мама не успела сообщить, что мечтала видеть меня звездой мирового уровня, а потому я училась в школе с языковым уклоном и неплохо знаю немецкий и французский. И чуточку помню испанский, так как трижды бывала там на гастролях. А, судя по всему, именно они мне и пригодятся здесь…»
Значит, Мишель – просто марионетка в руках месье. Она говорит на том языке, на который он её переключает.
Последний огонёк, который тлел в глубине моей души, сверкнул и погас.
– Я жду тебя внизу. – Рене вышел.
В это мгновение я заметила, что на стуле висит роскошное платье с пышной юбкой и глубоким декольте, и начала печально переодеваться к ужину. Ужин состоялся в огромной зале, увешанной картинами и уставленной напольными вазами с мёртвыми цветами. И вокруг, в полумраке люстр, царила та же мёртвая красота.
Прислужницы принесли и поставили на длинный стол несколько блюд с диковинными кушаньями, но я не притронулась ни к одному. Месье, переодетый в зелёный шёлковый халат, сидел напротив и хищно разглядывал меня.
– Я вижу, ты всё ещё расстроена, дорогая, – произнёс он с грустью. – Позволь налить тебе немного «Шато Монтроз» две тысячи десятого года? – И он потянулся к тёмной бутылке.
Я кивнула, чувствуя, как душат и жгут слёзы. Мама, Вадим… И вся моя прошлая жизнь… Всё умерло.
– Тебе не понравился замок?
Я промолчала, а слезинка быстро-быстро потекла по щеке.
Он протянул через стол тощую руку и положил её на мою.
– Ты привыкнешь. Вот увидишь! Ты полюбишь меня!.. Настанет день, когда ты прибежишь и бросишься мне на грудь со словами «Возьми мою душу, возьми моё сердце! Я хочу принадлежать тебе всецело, мой дорогой, любимый Рене!»
Он неприятно рассмеялся. Я резко выдернула руку.
– Этого никогда не будет! Я ненавижу вас!
Взгляд его пронзительных карих глаз стал ледяным, однако он взял себя в руки и никак не отреагировал на мою резкость.
– Успокойся и поешь. И ложись сегодня пораньше, дорогая. Завтра вечером у нас большой приём по поводу нашей помолвки. Я хочу представить тебя своему окружению.
Я в ужасе раскрыла глаза.
– Помолвки?..
– Помолвки, – повторил Рене хладнокровно. – Через месяц, в пятницу, двадцать четвёртого октября, мы с тобой обвенчаемся в церкви Сент-Констанс. Тебе нужно подготовиться к этому событию. Утри слёзы! – грубо повысил он голос. – Мои гости должны видеть счастье на твоём лице. И будь любезна к завтрашнему вечеру изобразить его на своей старушечьей физиономии!
Не в силах выдержать этих злобных слов, я зарыдала.
– Не волнуйся… Мои друзья увидят тебя молодой красавицей. Не могу же я показать им то, что ты увидела дома в зеркале! – Рене расхохотался. – А теперь самое главное, дорогая.
Он пристально посмотрел мне в глаза. Я вздрогнула.
– Лишь в паре со мной ты будешь видеться всем той, кем являешься на самом деле. Когда мы рядом или я поблизости, везде и всюду ты предстанешь миру обворожительной красавицей!.. В моё же отсутствие лишь этот замок будет хранить твою красоту. Но избегай смотреться в зеркала, чтобы не разбивать иллюзию. Их невозможно обмануть… В любом же другом месте без наличия рядом супруга ты почудишься окружающим древней старухой в лохмотьях. А теперь съешь хотя бы кусочек рыбы или салат из морских гребешков!..
Голос моего новоиспечённого жениха смягчился. Он вновь взял меня за руку; узкая ладонь по-прежнему была холодна и суха.
– Дорогая, я очень тебя люблю. И хочу, чтобы ты была счастлива со мной! Запомни – со мной. Поэтому, если ты будешь со мной, ты будешь мадам Валлин, молодой красавицей, хозяйкой замка за лесом. Но стоит тебе задумать что-то… – Он вновь неприятно усмехнулся. – Например, сбежать от меня…
Моя спина покрылась мурашками.
– Иногда я вспоминаю моих бедняжек-жён и их трагическую судьбу… А ведь они тоже были юны и прекрасны и могли бы жить долго и счастливо!
Я остановила глаза. Неужели он…
Он кивнул на еду, и я начала давиться салатом из гребешков.
Итак, у меня есть выбор. Молода и хороша собой – но повсюду с ним. Или…
– Ешь, дорогая. У тебя ещё будет время на раздумье, – поторопил меня месье Рене и многозначительно добавил: – Много, много долгих одиноких дней!.. Ведь, имея плотный график гастролей, я буду часто отсутствовать.
Я искоса посмотрела на него. Может, я и впрямь привыкну?.. Я научусь переключать служанку на режим беспамятства и в эти долгие дни его отсутствия буду принимать у себя любовников… Ведь именно так поступали испокон веков молодые и красивые жёны, когда их старые ненавистные мужья были в отъезде…
Пока в моей голове крутились порочные мысли, месье спокойно разливал «Шато Монтроз».
– И обращайся ко мне просто Рене, дорогая. Совсем скоро ты будешь принадлежать мне душой и телом!