Русское сокровище Наполеона

Глава 11

У Саши Климентьева третий день настроение было хуже некуда. Очень неприятная история с письмом Мурзакевича. И дело не только в том, что он несет ответственность за пропажу. Как Юрка мог? Саша до конца не верил, что это Юрка, в голове не укладывалось. Но кроме него некому. Странная история.

В читальном зале людей не было: лето, жарко, кому охота в архиве сидеть. Но это и к лучшему. Саша занимался своими делами, изучал документы. Где-то через час пришла немолодая дама. Вполне приличная, слегка полноватая, что для ее возраста естественно; платье легкое голубое, волосы стриженые. Плюхнулась на стул, обмахиваясь газетой. И вместо того, чтобы делать заказ, завела какой-то странный и, что хуже всего, длинный разговор.

Неделю назад у нее пропал муж. «Вы, возможно, видели объявления на столбах?» Да таких объявлений полно, все не упомнишь. В полицию, конечно, дама заявила, но почти не надеется, что найдут. Ищет параллельно сама.

Муж ее был вполне адекватным, ни Альцгеймера, ни склероза, ничего такого. Изредка только у него проявлялись какие-то странности. Тут дама замялась: «Понимаете, он в прошлом учитель истории…» В общем, пропавший муж любил читать историческую литературу. Конечно, почитывал, что в местной прессе писали о кладах.

Месяца за два до исчезновения он стал уж слишком часто упоминать наполеоновский клад. Напирал на то, что в архиве, конечно, имеются указания, где его искать. Дама слушала мужа вполуха, под аккомпанемент сериалов, в рассуждения о кладе и архиве не вникала. Теперь, после пропажи мужа, она горько сожалеет о своей невнимательности. По ее словам, скорее всего, его исчезновение связано с поисками клада.

Саша устало вздохнул:

– От меня-то вы чего хотите? Нет в архиве указаний о кладе, и мужа вашего я никогда не видел.

– А вот это не скажите! – встрепенулась дама. – Он, скорее всего, приходил в архив. – Здесь она сделала паузу, положила на стол свою газету и прижала руки к груди. – Помогите, молодой человек, пожалуйста, помогите! Я надеюсь, что он еще жив, что его можно найти!

Саша совсем опечалился. Что с этой пожилой теткой делать? Как он ей может помочь?

– Поверьте, я не помню вашего мужа, – начал он осторожно. – У нас довольно много посетителей. – Дама удивленно подняла голову и обвела глазами пустой зал. – Я не могу помнить всех.

– Но неужели вы не записываете? Не может быть, чтобы в таком серьезном учреждении… – оживилась она. – Муж отсутствует неделю. Естественно, на всякий случай нужны данные за две недели: он мог приходить и раньше, не все он мне, конечно, рассказывал. – Она представила, как он приходил сюда, и совсем закручинилась. – Если мы установим, что он посещал архив, смотрел определенные документы, это может дать направление поискам! А если мой муж погибнет… В каких он сейчас условиях, что с ним – я подумать не могу без слез… – Дама действительно достала из сумки платочек и вытерла глаза. – Если он погибнет, виноваты будете вы!

Саша вздохнул и, порывшись в своем столе, достал список заказов на архивные документы.

– Как фамилия вашего мужа?

– Смирнов. Павел Петрович Смирнов.

Нет, такую фамилию он, конечно, мог не запомнить. Саша протянул даме список:

– Вот, посмотрите сами. – И под впечатлением недавней пропажи добавил: – Прямо здесь читайте, в зал не уносите.

Дама устроилась за столиком у окна, не спеша открыла сумочку, достала очки, аккуратно спрятала футляр и углубилась в чтение. Раскрытую сумочку она держала на коленях.

Конечно, своего мужа она в списке не нашла, хотя читала внимательно, долго, водила по строчкам пальцем. Впрочем, возвращая список, она не выглядела слишком опечаленной.

От архива домой путь неблизкий. Елена Семеновна еще зашла на рынок купить ягод. Лето проходит, надо Юрку подкармливать, нервные затраты у него сейчас большие. До дома добралась уже к обеду, пришлось идти по жаре. Дома было прохладно, хорошо, что здание старое, с толстыми стенами… Юра сидел за компьютером, что-то строчил.

Прежде чем рассматривать список, пообедали. Юра рассказал, что звонил в газету, где его иногда печатают, попросился в штат. На ставку пока не взяли, но в качестве внештатного корреспондента поддерживать обещают.

Главной темой был ее поход в архив. Елена Семеновна описала его в красках, с юмором. Пригодились ее актерские способности: в молодости Леля играла в драмкружке и мечтала стать актрисой. Юрка даже развеселился, когда она принялась показывать, как вытягивалась Сашкина физиономия по ходу истории о пропавшем муже.

После обеда стали рассматривать список. Она сфотографировала его на мобильный телефон – успела достать из сумочки, когда Сашка отвернулся. Юра перевел фото в компьютер, там лучше видно. Почти всех он знал. Не так много людей в Смоленске интересуется краеведением, и совсем уж мало желающих тащиться в архив летом, в жару.

В основном это были сотрудники музея. Вот и Машкин шеф здесь, что вполне естественно: Владимир Олегович серьезно изучает не только свой период, а вообще историю войн на Смоленщине. Конечно, и Татьяна Михайловна, и другие из их отдела отметились – понятно, сейчас же новую экспозицию начали готовить.

Стоп, а это кто? Якуб Заславский. Это же Машин родственник! Приходил в архив совсем недавно, за день до того, как Ружевич сообщил о пропаже. Заказывал, судя по записи, материалы о кладбищах Смоленска. Но письма Мурзакевича в этот день уже лежали на стеллаже.

Неужели Якуб? Вряд ли, конечно. Интересуется человек кладбищами, какой в этом криминал? Хотя все-таки довольно странное увлечение. И уж слишком внезапно он появился в Смоленске. Никаких других неожиданностей список не принес. Всего две фамилии Юре были не знакомы, остальные – хорошо известные ему сотрудники музея. В краже документа заподозрить этих людей трудно.

Кто же взял письмо? Пока список мало что прояснил. Надо будет те две незнакомые фамилии посмотреть для начала хоть в Интернете. И насчет Якуба Заславского обязательно завтра поговорить с Машей. Тем более завтра она идет в архив – если все получится, они будут знать, какие именно записи пропали. Вдруг это и работу со списком облегчит.

Глава 12

Маше как экскурсоводу день для работы в архиве не полагался, поэтому она взяла отгул. Несколько дней переработки у нее были: у Тани с Аллочкой часто болели дети, приходилось заменять.

Саша Климентьев ее если и помнил, то не очень хорошо. В студенческие годы, конечно, видел, но они учились на разных факультетах, а теперь в архив Маша ходила редко, раза два всего за год. Охота еще отгулы тратить.

Словом, отсутствие близкого знакомства на этот раз оказалось кстати. Саша ее приходу не удивился. А что читать будет письма Мурзакевича – тоже понятно, музейный работник все-таки.

Маша устроилась в читальном зале. Хороший в архиве читальный зал: небольшой, но светлый, на первом этаже, цветочки под окнами. Она открыла папку. Разным людям писал Никифор Мурзакевич. Многое вспоминал.

В тяжелых испытаниях прошел август. 2 сентября французы праздновали взятие Москвы. Господи, помилуй! Сентябрь облегчения не принес – великие несчастия терзали смоленские земли и в сентябре 1812-го. Земли эти были опустошены, обескровлены. Мужики стали прятаться в леса и болота, оказывать сопротивление мародерам. Началась партизанская война. Однако было достаточно таких мужиков, которых и их хозяева, русские помещики, боялись. Со времен пугачевщины прошло всего ничего – 37 лет.

Небогатый помещик Павел Иванович Энгельгардт, подполковник в отставке, проживал в своем сельце Дягилево Поречского уезда. У него было всего 77 крепостных крестьян. Четверо крепостных – возможно, должников его (заемные обязательства, воспользовавшись смутой, крестьяне порвали) – донесли на него французам. Сочинили, что убивает французских мародеров и крепостных своих склоняет к этому. На его земле действительно нашли закопанными двоих французских солдат. Однако это убийство могли совершить и сами крестьяне, как часто бывало. Скорее всего, донос был ложный. Завоевателей Павел Иванович, конечно, не любил, а мародеров тем более, но партизаном не был. Тем не менее по доносу его арестовали. Предлагали перейти на службу в Великую армию, сражаться против русских, давали чин полковника. Энгельгардт отказался и был приговорен к смертной казни. По его просьбе к нему позвали отца Никифора Мурзакевича – исповедовать и причастить перед смертью.

Казнили Энгельгардта возле Молоховских ворот. Смерть ему досталась нелегкая. Вначале прострелили ногу. Снова стали уговаривать перейти во французскую армию. Энгельгардт решительно отказался. Потом ранили в грудь и в живот – он все еще жил. И тогда добили выстрелом в голову.

Никифор Мурзакевич, как ни тяжело сам переживал, сколько мог облегчил последние минуты героя. Был при нем до конца: по просьбе осужденного и до места казни его проводил, и панихиду отслужил – просил на это дозволения у французов. Дозволили.

Жители, оставшиеся в городе, голодали. Питались кое-как яблоками, а потом и картошка пошла. Хлеба не было.

Отец Никифор осунулся, похудел. Он сильно сдал, когда одна за другой от недоедания и болезней умерли его мать, две дочери и воспитанница. Душа болела за близких, однако пустоты в ней, как тогда, после смерти жены, не было. Нужно было заботиться об оставшихся детях. Нужно было заботиться и о церквах. Он постоянно хлопотал за церкви, сам кидался защищать церковное имущество, если видел грабежи. Однако за всем уследить было невозможно.

Большинство церквей и монастырей разоряли грабители. Солдаты, приставленные по просьбе Мурзакевича для охраны собора, спали на амвоне, костер для приготовления пищи разжигали на мозаичном полу. Долго пришлось упрашивать, чтобы часового ставили снаружи. Потом сам военный губернатор Жомини вознамерился устроить в Успенском соборе хлебный склад. С трудом удалось отсрочить исполнение приказа. Не один раз бывал отец Никифор жестоко избит, защищая церковное имущество от мародеров.

Маша переписала номера страниц и адресатов писем. На всякий случай записала, о чем каждое, – Юрке будет легче определить, чего не хватает. Сдала папку.

К ним домой она пошла вечером. Собрались под низким абажуром в большой комнате, как ее называла тетя Леля. Тетя Леля Заславского никогда не видела, но слушала с интересом. Узнав о Якубе, Маша ахнула. Какой загадочный этот новый родственник! Вот зачем его в архив понесло? И ведь не говорил ничего.

А какого числа это было? Посчитали дни, сверились с календарем – оказалось, что Заславский ходил в архив за день до того, как подошел в музее к Маше. Тогда понятно хотя бы, что не рассказывал о походе в архив: не знакомы еще были, а ко времени знакомства новость устарела. Юрка был уверен, что это, скорее всего, не Якуб.

А вот Маша совсем не была так уверена. Вот и Ира, соседка, говорит, будто видела его в подъезде в день кражи. Ира, конечно, могла ошибиться, ее словам веры нет. Другое настораживает: почему он так зациклен на склепе Кущинских? Он осматривает только кладбища, причем исключительно старинные, хочет найти следы этого родового захоронения. А могилы относительно недавние его совершенно не интересуют. Даже на Машино предложение съездить в Катынь, где прадед похоронен, ответил неопределенно. Город и музей она тоже хотела ему показать – ответил, что позже. Даже поездку в Талашкино[3] отложил.

Все трое рассмеялись: они уже устали возить гостей в Талашкино. Нет, странно ведет себя Якуб. Решили, что Маша постарается с ним поговорить. Может, Алеша сможет что-то подсказать, все-таки Якуб живет у него уже два дня.

Домой она пришла поздно. Буонапарте ждал около двери. Занятая Юркиными делами, Маша и Буника забросила, и родственникам уже два дня не звонила. Завтра вторник, в музее выходной, она обязательно съездит к Алеше. И с Якубом заодно поговорит, расспросит осторожно, зачем он ходил в архив.

Звонить не стала, поздно, дети, наверное, спят. Утром, все утром.

Глава 13

Алешина семья жила рядом с церковью Михаила Архангела (Свирской), где он служил. Это одна из старейших церквей Смоленска, построена в XII веке.

Свирская слобода – очень старый район. Теперь-то это окраина с преимущественно деревянными домиками, приднепровское подножие Смоленских холмов. Центр – вверху, на холмах, а здесь за домиками сразу начинаются заливные луга.

Когда-то жизнь в этих местах кипела. Здесь проходил путь из варяг в греки, по нынешнему лугу протекала речка Смядынь, приток Днепра. Смядынь была судоходной, как и Днепр. Где-то здесь на пристани смолили лодки. А в начале XII века здесь же, на месте гибели князя Глеба от руки киевского князя Святополка Окаянного, построили Борисоглебский монастырь.

Незлобивый, не претендующий на престол Глеб проплывал в лодке мимо Смоленска. Сделал остановку у пристани, и на том закончилось его путешествие – убили князя по наущению Окаянного. Бориса, его любимого брата, лишили жизни еще раньше в Переславле. Похоронены Борис и Глеб в Киеве. Здесь же, на месте убийства Глеба, возник колодец, рядом поставили деревянную церковь. Потом и монастырь образовался. Говорят, и колодец считался целебным, и в Свирской церкви происходили чудеса.

Рядом с церковью находился тогда княжеский дворец. Улица, соединявшая эту равнинную местность с центральным холмом, кипела жизнью. Здесь селились ремесленники. Иногда западное предместье даже называли вторым городом.

Сейчас это рядовая окраина Смоленска. Монастыря нет уже несколько веков. Маша отправилась туда рано утром. Недолгий путь на маршрутке – и вот она, Свирская церковь. Стоит на пологом холме, возвышается над деревянными домиками. Так, наверное, и раньше было.

Маша опоздала на литургию, остановилась у входа. Народу немного, день будний. Сама Маша в церковь ходила редко, но службу слушать любила.

Она подождала, пока Алеша закончит разговор с прихожанкой, и подошла к нему. Домик священника рядом. Дети, Катя и Боря, играли во дворе. Маше обрадовались, затормошили, когда она их снова поведет в музей или в кукольный театр. Маша пообещала. Свой отдел Великой Отечественной войны она им в мае уже показывала, а вот в Исторический сводить надо – там им еще интереснее будет, там даже чучело динозавра есть. Уже и Катя достаточно большая, понимает все, можно теперь водить всюду.

– В кукольный театр попадем не раньше октября, – предупредила Маша. – Театр летом на гастролях.

Матушку Валентину застали у плиты. Она тоже Маше обрадовалась. Они хорошо друг друга понимали при всем несходстве. Маша уважала Валю за домовитость, а Валентина, будучи старше на три года, ее опекала, правда, старалась делать это незаметно, знала, что Маше не понравится. На вопрос о Якубе Валя ответила, что он утром выпил кофе и ушел – почти сразу за Алешей, еще до восьми. Сказал, что поедет смотреть Окопное кладбище, одно из старейших в городе. Отсутствие Якуба Машу огорчило. Она рассчитывала его застать, из-за него, собственно, приехала.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

1

Блонье – сад в центре Смоленска.

2

Катынь – деревня в Смоленской обл., место массового убийства польских офицеров весной 1940 г. В Катыни похоронены и советские граждане – жертвы сталинского террора.

3

Талашкино – бывшее имение меценатки Марии Тенишевой, один из центров русской художественной жизни конца XIX – начала XX в.