Солнечное сплетение
– Шевелись, пехота! – кивнул я.
В отработанном боевом порядке, прикрывая каждый свой сектор обстрела, мы припустили вперед. Бек тянул на себе норовившего все время рухнуть в пыль пленного.
Эх, только бы машина была на ходу!
Коротко рявкнул автомат. Это Рад срезал появившегося из-за развалин с пулеметом наперевес басмача. Тот рухнул, пробитый пулями, и отчаянно предсмертно заголосил.
И все закрутилось. Замелькали с разных сторон силуэты. Боевики приходили в себя после потрясения и контузий. Они видели чужаков. И готовы были рвать нас на части.
Много же вас, насекомых, выжило!
Впереди в развалинах возникло двое. Мой «АК» коротко, но внушительно загрохотал, и фигуры скрылись за изломанными бетонными блоками. Заработали автоматы моих спутников. В ответ послышалось истошное и такое до боли знакомое:
– Аллах Акбар!
Из развалин по нам врезали из пулемета. Тут и пригодилась бельгийская снайперская винтовка. Судя по тому, что Утес с первого выстрела свалил стрелка, пристреляна она была нормально.
Так, вперед, патронов не жалеть!
Князь, присев на колено, прикрывал нас, заставляя прятаться возникающих в развалинах моджахедов.
Чем хороша слаженная группа – не нужно никому объяснять, что делать. Так же как вода занимает весь сосуд, так и мы занимаем в бою оптимальное положение для эффективной работы. Князь прикрывал нас. Мы стремились к машине. Только бы она завелась!
Я ударил ладонью по капоту «Тойоты». Добрались!
Хорошая машина. Добрая машина. Салон с двумя рядами сидений, в котором уместится вся группа. И еще кузов.
Рад распахнул дверцу со стороны водителя. Ключи, слава богу, в гнезде зажигания. Абреки их обычно не вынимают – вдруг водила погибнет, а нужно будет резко сматываться. Это соображение имеет свой резон. И сейчас сыграло нам на руку – у нас просто не было времени возиться с прямым зажиганием и выдергивать провода.
Двигатель уютно заурчал.
– Все в машину! – крикнул я, падая на переднее пассажирское сиденье.
Бек прыгнул в кузов, сразу же вцепившись в прикрепленный там на турели китайский пулемет «W-85» калибра 12,7 миллиметра. Остальные втиснулись в салон.
Князь, распластавшись на земле, палил в возникающих из развалин то тут, то там моджахедов.
Я прикрикнул:
– Сдай назад!
Рад вжал педаль газа, и машина двинула задним ходом.
– Князь, прыгай!
Князь вскочил и запрыгнул в движущуюся машину.
– Вперед! На всех парах! – крикнул я.
Рад газанул с видимым удовольствием.
В кузове загрохотал пулемет – Утес разобрался с ним, и теперь разносил из него укрытия, из-за которых пытались нас достать басмачи.
Машина вильнула, едва не провалившись в воронку от бомбы, потом завиляла мимо ряда таких же воронок. Затем дорога пошла получше. И вот мы вырвались за границы городка, окраины которого были почти не затронуты бомбежкой.
В салоне было тесновато для пятерых, но терпимо. Двигатель работал как часы, колеса мягко шуршали, меряя километры. Почти новый, высокопроходимый, полноприводной, неприхотливый, надежный автомобиль – похоже, из тех самых злополучных американских военных поставок в адрес так называемой умеренной оппозиции, с которой у янкесов взаимная любовь до гроба на почве ненависти к законному президенту Сирии. Очень быстро штатовские вооружение, транспорт и снаряжение как-то сами собой откочевали, без злого умысла, понятно, от умеренных террористов к неумеренным – Халифату и «Джебхат Ан-Нусре». Понятное дело, все случайно получилось, никогда такого не было, и вот опять… Эти самые «Тойоты» с пулеметом в кузове – идеальные машины для той войны, которая ведется в этих краях. Эдакие гламурные правнучки тачанок батьки Махно.
Рад добросовестно давил на педаль газа. И наша «тачанка» неслась по асфальту мимо распаханных полей и виноградников. Мимо брошенных домиков за глиняными заборами и убогих щитовых построек. Мимо ферм, где еще теплилась жизнь, но люди поспешно скрывались в укрытиях, едва заслышав звук мотора. Мимо заброшенной придорожной кофейни, где на пороге сидел иссушенный южным солнцем старик. Мимо руин, в которых угадывалась автозаправка.
– Ушли, – нервно хмыкнул Князь. – Командир, вот все пытаюсь оценить масштабы нашей дурости и теряюсь!
– Это ты к чему? – спросил я.
– Дуракам же везет. И прикинь, какую дурость нужно иметь при таком везении!
Рад хмыкнул, оценив изящный заход, и объявил:
– Это можно обсчитать математически. Если взять за константу…
– Давай рули, математик, – оборвал я начинавшийся привычный балаган этой сладкой парочки. – Что-то рано на вас смехуечки напали! Расслабились, щеглы…
И как в воду глядел.
Со стороны поселка, мимо которого мы проносились, появились две машины – зеленый замызганный корейский грузовичок с кузовом, плотно забитым моджахедами, и какой-то монстр на колесах неопределенной модели с двухместной кабиной без дверей и неизменным пулеметом в багажнике. Они пристроились нам в хвост.
Моджахеды в кузове грузовика махали руками и отчаянно голосили – похоже, призывали остановиться. Скорее всего, это часть банды Плешивого. Можно притормозить, конечно, и попытаться принудить атамана отослать своих орлов куда подальше. Но он в полубессознательном состоянии. Да и не факт, что нас отпустят. Так что пускай ищут дураков в другом ауле.
– Жми, Рад! – прикрикнул я.
– Дело нехитрое, – Рад вдавил педаль до отказа, и машина резко прибавила ходу.
Загрохотал пулемет с бандитского пикапа. Это был легкий «РПК», и его очередь ушла вправо. Правда, одна пуля все-таки расколотила наш задний поворотник, ну и ладно – дорожная полиция в этих краях давно вымерла естественным путем.
Басмачи в кузове грузовика начали задорно долбить в нас из автоматов и винтовок. Тоже пока, к счастью, безуспешно.
И тут заговорил наш крупнокалиберный аргумент. Утес выдал три короткие очереди, и грузовичок снесло с дороги, да так лихо, что он два раза перевернулся и встал на колеса. Даже не хочется думать, каково пришлось пассажирам.
Пикап начал резко отставать. Видимо, водитель решил не искушать судьбу.
Я перевел дыхание. Откинулся на спинке переднего сиденья. И почувствовал, что меня отпускает напряжение. Вот теперь мы точно ушли. Выжили. А Князь прав – дуракам везет.
Вот только Плешивый Ахмед все больше хрипит, кашляет кровью. Загибается, сволочь!
Если он сейчас откинет копыта, то наши великолепные гастроли были зря. И моя выездная труппа отработала впустую. Конечно, стоимость высокоточного оружия из зарплаты не вычтут – это мне лет сто надо пахать, не покладая рук. Но обидно…
– Тормози, – приказал я. – Пора заняться делом.
«Тойота» съехала с дороги, уткнувшись массивным бампером в заросли кустарника. Мотор Рад не глушил.
Плешивого мы аккуратно вытащили из кабины и почти нежно усадили на сухую землю.
Я нагнулся над ним:
– Поговорим, брат?
– Шайтан твой брат, – прохрипел Плешивый. – Позор твое имя!
Он понимал, что умирает, и теперь уже не хотел торговаться – у него возникла идиотская мысль умереть с честью и попасть в райские кущи. И мне предстояло его максимально быстро разубедить в этом пагубном намерении.
– Не надо поэзии, – улыбнулся я. – Ахмед, ты сдохнешь без всякой чести. Твои люди пытались тебя убить. Свой долг ты не выполнил.
– Я зарезал много неверных. Меня будут помнить.
– Твои люди пустят слух, что ты предатель, чтобы оправдаться перед собратьями.
– Возможно и так, – Плешивый скривился. Видимо, он и сам подумывал о таком подлом раскладе.
– На тебе много грехов, Ахмед, – сказал я. – И самый главный, ты связался с гяурами, чтобы убивать мусульман. Из лучших побуждений, но это ничего не меняет. Это большой грех.
Он не ответил. Только застонал и бросил на меня взор, в котором мелькнуло какое-то победное чувство.
Черт, а ведь он все бледнее и бледнее. Князь снова перевязал его и вколол в вену содержимое шприца из прихваченной нами аптечки, но надолго басмача не хватит. Был бы здоров, я бы без проблем выцедил из него всю информацию, до последней капли, как путник в пустыне воду из бурдюка. Есть для этого средства и методы. Но сейчас не поможет ни химия, ни боль. Он уже одной ногой в могиле…
Нужно его расколоть. Сразу.
И вдруг меня как озарило. Как говорят наши военные – у меня есть мысль и я буду ее думать. Так вот думать ее у меня времени не было. И я, присев на колено рядом с Плешивым, как в Ледовитый океан со скалы бросился:
– А ведь ты отказался от их предложения, Ахмед… Почему?
– Потому что ты прав, – неожиданно спокойно произнес Ахмед, выпрямляясь и смотря мне прямо в глаза. – То, что они сказали делать, – это большой грех. Аллах мне не простил бы.
– Разве Аллах не прощает то, что сделано во имя его? – с насмешкой спросил я, понимая, что иду по грани и хрупкая ваза его откровенности может разбиться под напором моих грубых слов, но меня какая-то интуитивная волна несла вперед. Бывает так, что я ловлю эту волну, и, как правило, она возносит меня к успеху.
– Но только не тогда, когда цена – тысячи правоверных, детей и женщин. Аллах не принимает человеческие жертвоприношения. Джихад – путь борьбы с неверными, а не с единоверцами…
– Что тебе предлагали?
– Не знаю точно… Я лишь понял, что цена будет очень, очень велика.
Басмач закашлялся. Что-то он недоговаривал. Знал многое, что не хотел говорить даже перед лицом смерти. Ладно, это лирика. А проза в том, что он должен еще кое-что успеть нам поведать.
– Эти неверные отказались от своих задумок? – спросил я.
– Нет. Они пошли к другим. Они нашли самое грязное животное на свете.
– Кого?
– Песчаного Льва.
– Гаданфар Шараф эль-Дин? – уточнил я. – Имя одного из самых отмороженных полевых командиров с готовностью всплыло в памяти.
– Да. Он согласился. Он давно принадлежит им.
– Англичанам?
– Да… Со всеми потрохами он их.
– А ты?
– А я… А я уже ничей…
Он снова закашлялся. И прикрыл глаза.
– Когда это будет?
– Осталось немного дней. Они давно готовились.
– Как это будет?
– Не знаю. Не знаю…
Он обмяк – я видел, что жизнь вытекает из него, как вода из треснувшего кувшина. Потом усилием воли он вернулся в подлунный мир. И прошипел:
– Я тебе все сказал. Пообещай мне одно, гяур.
– Что хочешь?
– Когда будешь убивать Песчаного Льва, скажи, что это я отдал вам его. Я хотел бы видеть его лицо при этом. Но не смогу.
– Хорошо.
– Убей его… Убей…
Кровь потоком хлынула изо рта полевого командира. Плешивый дернулся, по его телу прошла судорога. И он замер…
Я поднялся на ноги. Огляделся. И кивнул Раду:
– Готовь связь с Центром. Нам есть что сказать…
Глава 6
Сколько же лет прошло с того момента, как по дороге на Баграм лейтенанта Топилина взрывной волной смело с брони БТРа и кинуло на камни?
Уже много позже, в Москве, он услышал песню:
Нет, Афганистан не сон, не обман,Я память друзей не предам.Я вижу сквозь даль дорогу в ДжабальИ наш поворот на Баграм.Ударил фугас, но Бог меня спас,Не знаю, чужой или свой.Над грудой брони смерть, повремени,Я, кажется, снова живой.И такая дрожь пробрала от этих слов. Будто про него спето. Именно в том месте все и произошло. Была и дорога в Джабаль. И груда брони. И странное ощущение, что должен был погибнуть, но получил еще один шанс, чтобы сделать в жизни что-то очень важное.
Это был 1983 год. Другая эпоха. Другая страна. Иногда начальнику ГРУ казалось, что все это было не с ним. Но есть такая особенность сознания – образы в памяти блекнут, воспоминания порой тускнеют настолько, что человек вообще не уверен, было ли все на самом деле или только привиделось. Однако вдруг заноет старая рана, и будто молния высветит прошлое – картинкой, целостным ощущением, а то и почувствуешь снова холодное дуновение смерти, которая тогда прошла стороной.
То ранение Топилин пережил относительно легко и после госпиталя вернулся в строй. Но о той упругой взрывной волне, едва не забравшей его жизнь, все время напоминали боли в поврежденном позвоночнике. Он не любил сидеть за рабочим столом. Совещания ему давались тяжело, поскольку спина начинала нестерпимо ныть. Обычно ближайших помощников он выслушивал, развалившись вальяжно на диване в углу кабинета, предоставив собеседникам не менее удобное кресло. Мягкую мебель для своих кабинетов он всегда выбирал сам и с особой тщательностью.
Его заместителю генерал-лейтенанту Шабанову приходилось порой не один раз в день протирать это мягкое бежевое кожаное кресло, которое стало родным.
Вот так, удобно утонув в мягких подушках, в хмурый мартовский день руководители одной из мощнейших в мире разведывательных структур обсуждали последние данные по операции «Заслон».
– Ну что ж, твой Барс подтвердил звание заслуженного счастливчика вооруженных сил, – отметил Топилин.
– Как посмотреть, – поморщился Шабанов. – Сработали грязно. Источник информации оставил наш бренный мир раньше времени. Не успел сказать все.
Генералы между собой общались на «ты». Они знали друг друга со времен учебы в одной группе в Академии Советской Армии – так называлось военно-дипломатическое учебное заведение, готовившее сотрудников аппаратов военных атташе, а заодно и оперативников зарубежных резидентур ГРУ. В АСА принимали на учебу офицеров, имевших за своими плечами несколько лет добросовестной службы в войсках. В то время Топилин после окончания Московского высшего военного училища имени Верховного Совета, отличавшегося такой жесткой дисциплиной и муштрой, что им пугали курсантов других военных вузов, послужил в Закавказском округе и в Афганистане, получил контузию и орден Красной Звезды. Бесшабашный, лихой, хулиганистый, но одновременно на удивление интеллигентный и начитанный Шабанов после Рязанского десантного училища тоже немало потопал по афганским горам, заслужил боевые награды и так сжился с войной, что дважды отказывался от замены. Вот эти два бравых боевых капитана сдружились за годы учебы в академии. После окончания они постоянно служили вместе в разных резидентурах – в Индии, Японии, Ливии, под прикрытием посольств, контор «Аэрофлота», внешнеэкономических представительств. При этом то один подчинялся другому, то наоборот. И вот теперь оба достигли максимальных высот в своей организации, и, надо отдать должное, вполне заслуженно. Топилин являлся отличным организатором и дипломатом, а несколько прямолинейный Шабанов был агентурщиком от бога, мастером оперативных комбинаций и фанатиком этого дела, а также очень неплохим аналитиком. Так что с руководством «Аквариуму» наконец-то повезло.
– Теперь мы наверняка знаем несколько моментов, – сказал Топилин. – Косвенно подтверждается версия о готовящемся массовом убийстве мирного населения.
– Можно и так трактовать последние слова полевого командира, – согласился Шабанов.
– Естественно, это преступление запишут в список зверств Сирийской армии, которой потакает Россия.
– Плохо, что ни способа, ни места совершения акции мы не знаем.
– Зато узнали кое-что другое. Главного исполнителя, – Топилин хищно прищурился. – Что у нас есть на него?
– Гаданфар Шараф эль-Дин по кличке Песчаный Лев. Фигура известная своими зверствами, показной набожностью и беспринципностью на грани фантастики. Сорок пять лет. Гражданин Бельгии. Родился в Ираке. Окончил университет в Манчестере, по образованию программист, даже работал по специальности в одной из инновационных компаний в Бельгии, подавал надежды.
Топилин взял протянутую ему папку с досье на Песчаного Льва. Итак, пятнадцать лет своей жизни этот террорист провел в Англии. Там попал в сети радикальных исламских группировок, а затем, поднявшись наверх в иерархии борцов за чистый ислам, стал затягивать в эти сети других. На него обратили внимание британские спецслужбы и сделали ему предложение о сотрудничестве, от которого тот не смог отказаться. В Европе ему дозволялось многое, в том числе собирать вокруг себя стаи бешеных собак, которым в один момент сказали «фас» и кинули раздирать в клочья Ближний Восток. Похоже, тут имела место старая как мир история – спецслужбы искренне полагали, что руководят своим агентом и направляют его. Песчаный Лев считал, что сам использует спецслужбы в своих целях. И все были довольны. До поры до времени.
– Где-то пару лет назад тесное сотрудничество Песчаного Льва с кураторами из британской разведки дало трещину, – проинформировал Шабанов. – Поднявшись до крупного полевого командира, он вообразил себя больше никому ничем не обязанным.
– Думаю, ему убедительно разъяснили, что это заведомо проигрышная позиция, – усмехнулся Топилин.
– Ну да. В мире, где людей могут произвольно назначить или лидером национально-освободительного движения, или кровавым террористом, врагом демократии и огородным пугалом, тебе быстро объяснят, с кем можно ссориться, а с кем ни в коем случае нельзя, – кивнул Шабанов. – Думаю, Песчаный Лев все понял и решил реабилитироваться перед кураторами. А это возможно, только подписавшись на очень грязную работу. Видимо, в итоге он надеется получить свои плюшки и занять более значимое положение в Халифате.
– Хорошо, предположим, исполнителя мы знаем. И перед смертью этот Плешивый сказал правду, а не обвел вокруг пальца неверных, пустив их по ложному пути.
– Барс уверен, что Плешивый не соврал.
– Ладно, доверимся хваленой интуиции командира «Бриза». А что дальше? У нас есть оперативные позиции в окружении этого проклятого программиста-салафита?
– Агентура в окружении Песчаного Льва имеется у сирийских товарищей. Но я не уверен в ее эффективности. Ведь никаких сведений о готовящейся акции от нее не было.
– То есть агентурной подсветки у нас нет. И времени на внедрение и оперативные комбинации тоже нет, – подвел итог Топилин. – Что отсюда следует?
– Против лома нет приема. Нам остается только захватить Песчаного Льва и выбить из него информацию.
– По твоему тону я понял, что на этом тернистом пути нас ждут немалые трудности.
– Именно. Песчаный Лев помешан на своей безопасности. Никогда не ездит одним маршрутом. Всегда появляется на позициях внезапно. Передвигается в основном по территории, плотно контролируемой Халифатом. Конечно, рано или поздно мы его поймаем. Но поздно нас не устраивает, не так ли?
– Не устраивает, – кивнул Топилин.
– Мы сориентировали наши ДРГ, заброшенные на территорию Халифата, на получение информации о нем, его розыск и захват.
– Надеюсь, ты не забыл уведомить, что он нужен нам только живым.
– Соответствующий приказ имеется. Но, если честно, ситуация куда проще и категоричнее. Конечно, наши диверсионные группы в поиске, преисполнены энтузиазма, отлично подготовлены и готовы рвать зубами врага. Но реально наших оперативных и агентурных возможностей хватит только на один серьезный удар. И ближе всех к цели группа «Бриз». Ее боевая подготовка, вживаемость в местную среду неизмеримо выше, чем у других. Предлагаю сосредоточить все ресурсы на них. Будем наводить на цель Барса с его волкодавами.
– А что, эти ребята еще недостаточно засветились? – с сомнением произнес начальник ГРУ. – Такой шум подняли.
– Не думаю, что гибель Плешивого и его банды будет предметом какого-либо расследования. Эта шайка всем поперек горла давно стояла, даже их друзьям-салафитам. Так что грохнули – и ладно. А мы создадим «Бризу» железное прикрытие… Степан Климентьевич, поверь. Эти ребята уже взяли след. И они своего не упустят…
Начальник ГРУ задумался. Потом без особого энтузиазма кивнул:
– Ладно… Это какое-то Монте-Карло получается. Когда на рулетке все деньги ставят на одну клетку.
– Бывает, что это единственный способ получить достойный выигрыш…
Глава 7
Я положил ладонь на теплый камень древних стен. Прикрыл глаза, ощущая, как по телу пробегает горячая волна. На миг ощутил отголосок страстей и чувств, которые напитывали эти стены больше тысячи лет. Здесь были и надежда, и отчаяние, и благоговение. И печать боли поверх всего. Недавней безумной боли и безмерного отчаяния…
Монастырь был небольшой, на полтора десятка монахов, и очень древний. Его окаймляли трехметровые крепостные стены из песчаника. Скромный храм, переживший полтора тысячелетия, напоминал обычный дом с островерхой черепичной крышей. Вычурная колоколенка, выкрашенная в голубой цвет, придавала ансамблю некоторую легкость – построенная в девятнадцатом веке, она являлась подарком русского царя Александра Третьего Антиохийской православной церкви, паствой которой являлось почти десять процентов населения Сирии.
В монастыре хранились уникальные книги и иконы – древние, почитаемые, некоторые были скрыты от посторонних глаз. Здесь, на благословенной сирийской земле, монахи пытались нащупать узкую тропинку между материальным и духовным миром, между людьми и Богом.
Монахи больше тысячи лет жили мирно и с мусульманами, и с язычниками, и с атеистами-материалистами. Их уважали и почитали все. Пролетели Средние века, эпоха Возрождения, мировые войны. Грозные завоеватели ступали тяжелой поступью близ этого вырванного из потока времени места. И, как правило, обходили стороной эти стены, не тревожа монастырский покой. До той поры, пока в двадцать первом веке не пришел Халифат. И монастыря не стало. Теперь это были пустые стены, в которых угас священный огонь.
Князь присел на колено, посмотрел на засохшие коричневые пятна, пропитавшие песок перед распахнутыми тяжелыми монастырскими воротами.
– Место казни, – отметил он. – Здесь божьи люди приняли страшную смерть.
Мчавшийся на своих чертовых «тачанках» мобильный отряд Халифата под настроение решил заглянуть сюда. Живых басмачи не оставили. С их точки зрения, они совершили воистину благое дело. Тот, кто не почитает Аллаха, притом только так, как этого требует ваххабитская вера, должен быть убит или стать рабом. Проповедники чужих религиозных учений должны быть однозначно уничтожены, а их имущество разграблено. Все просто, ясно и никаких нюансов.
– Это не мусульмане. Это дети Сатаны! – прошипел Утес, сжимая кулаки.
Мы прошли через ворота. Во дворике на каменных плитах тоже были засохшие коричневые следы крови. Месяц с момента казни здесь не было дождей. Они хлынут и смоют эту кровь. Но сейчас казалось, что она будет здесь вечно, как напоминание о жутком и совершенно противоестественном человеческой природе действе. Утес прав – это могли сотворить лишь люди, чью душу сожрали демоны…
Направив сообщение в Центр, я ожидал дальнейших указаний. Вариантов было два – эвакуация, если руководство посчитает, что свою часть задания мы выполнили. Или новое целеуказание, приказ доделать работу. Второй вариант меня устраивал больше, поскольку я не любил оставлять недоделанные дела.
Какое решение по нам принял Центр, так и не было ясно. Нам велели выдвигаться на точку, где можно спокойно отлежаться, и там ожидать приказа. Путь наш пролегал немножко в стороне от знаменитого монастыря.
Зачем я приказал свернуть сюда? Набраться ненависти? Нет, мы и так прекрасно знаем, с какой чудовищной силой сражаемся. Но я просто не мог проехать мимо. Может быть, эти вибрации разрушения, исходящие от нашего врага, помогут лучше понять его суть. Понять дракона, мечтающего утвердиться на этой земле на века. И вогнать ему осиновый кол в глотку.
Мы вошли в гулкое, пустое помещение монастырского храма. Пули изуродовали древние фрески. Осколками от гранат были посечены колонны, резная конструкция царских врат, алтарь. К стене была прислонена большая икона Спасителя, и в самом ее центре зияли пулевые пробоины – древний мудрый лик использовали как мишень. В углу были свалены обугленные старинные книги. Но костер из них не задался и потух сам собой.
Большая часть икон из иконостаса была выломана. Разграбление культурных ценностей и их реализация на западном «черном рынке» с самого начала были одной из видных статей дохода Халифата. Тут с басмачами могла соревноваться только американская военщина, знатно поживившаяся древними артефактами в Ираке. Ну что же, у них одна школа…
Князь взял обугленный фолиант и стал его перелистывать. При этом пальцы его подрагивали. Потом он осторожно положил его на скамейку. И перекрестился истово.
Когда мы вышли из храма, я видел, что лицо его окаменело.
Для справки: Князь по гражданской специальности востоковед. При этом фанатично влюблен в эти земли, в историю, памятники культуры. Влюблен в народы, которые здесь проживают, в их обычаи, мировоззрение. Давно уже он рассказывал нам с придыханием об этом монастыре – оплоте христианского духа, одном из тех, что никогда не дадут погаснуть лампаде христианской веры. И вид разбитой святыни ударил его в самое сердце.
Мертвых тел нигде не было видно. Вряд ли бандиты были озабочены похоронами. Эти нелюди могли просто вывезти убитых и бросить их в горах.