Это всегда была ты

Глава 3

Мы проезжаем мимо поля для гольфа и медленно тащимся за автобусом, который едет впереди нас довольно долго. Проходит несколько минут, прежде чем я беру достаточно контроля над своим голосом, чтобы заговорить снова.

– Твой отец позвал меня сюда, но он не сказал, в чем дело.

Я не намеренно делаю акцент на слове «твой», но тем не менее надеюсь, что Ашер сочтет это предложением перемирия, потому что я говорю только о его отце. – Может быть, ты знаешь, для чего?

– Без понятия. Он и мне тоже прислал только билет на самолет. Я не видел его уже две недели и за это время даже по телефону разговаривал с ним всего один раз. И у нас, разумеется, были темы для разговора получше, чем твоя персона.

Разумеется.

Его голос звучит равнодушно. Поскольку Ашер больше ничего не говорит, а только упрямо смотрит перед собой на проезжую часть, я смиряюсь с этим и так же упрямо смотрю в окно. Через некоторое время я со вздохом открываю свой рюкзак и вытаскиваю Хедвига. Свое имя мой ежедневник унаследовал от совы Гарри Поттера. У него белоснежная обложка, на которой красуется ровная черная надпись. И так же как почтовая сова знаменитого волшебника приносит письма, так и я в своем Хедвиге коллекционирую небольшие послания самой себе. У Обри есть аналогичный ежедневник, и он носит имя Эррол – в честь гигантского сыча семьи Уизли.

Мои пальцы скользят по обложке. До сих пор рисование всегда помогало мне упорядочить мысли и почти сразу же успокаивало меня, так что я надеюсь, что так будет и сейчас. Хедвиг для меня как дневник, хотя я никогда не стану излагать в него свои личные мысли, а буду записывать лишь отдельные фразы и высказывания. Потому что с дневниками, которые лежат на видном месте, у меня уже был плохой опыт. Плохой опыт, в котором мой сводный брат сыграл немалую роль. Но даже без записей, просто взглянув на эти нарисованные фразы, я сразу вспоминаю, что произошло в тот или иной день.

Искоса взглянув на Ашера, я раскрываю свой ежедневник. Хотя он не мог бы вычитать ничего личного в моих записях, мне хочется избежать очередных насмешек с его стороны. В самом начале на пунктирных линиях первой страницы красуется афоризм, который я вывела на этой странице год назад – вскоре после того, как мы с Обри вместе решили пойти в один и тот же университет: «Nil sine magno labore».

Это девиз Бруклинского колледжа, при виде которого у меня всегда сразу мурашки по коже. Это помогает мне снова сосредоточиться исключительно на своих целях и не обращать внимания на все остальное. «Nil sine magno labore» – «жизнь ничего не дает человеку, если он не приложит большого труда». Прочитав эту фразу, я снова вспоминаю, для чего все это делаю. Почему я провела последние годы в интернате, для чего вернулась сегодня и зачем встречусь с Ричардом и его сыновьями. Почему я не рыдаю, когда думаю о прошлогоднем Дне благодарения, Рождестве или Дне независимости. Ну, в большинстве случаев. Стоп, стоп. Это касается не только прошедшего года. За последние несколько лет все эти праздники не вызвали у меня даже грамма восторга.

Я хочу окончить учебу, чтобы наконец стать совершенно независимой. Как только у меня будет диплом в кармане и работа в перспективе, я смогу полностью разорвать отношения с семьей Ричарда. И я смогу забыть все, что было связано с Ашером. Возможно, в какой-то момент у меня получится почувствовать запах мыла «Блейкли», и мое сердце не будет при этом болезненно сжиматься. Возможно, тогда я даже не буду вздрагивать, увидев руки Ашера на большом экране.

Ладно, на самом деле мне кажется, что этому не бывать. Мои раны никогда не заживут окончательно.

Со вздохом я перелистываю несколько страниц, пока не попадаю на первую чистую. Затем без особых раздумий я начинаю рисовать на гладкой бумаге изогнутую линию, переходящую в букву. Обычно я сразу чувствую, как сосредоточенность на букве заставляет угомониться мои бешеные мысли, но на этот раз я лишь относительно преуспеваю в этом. Тем более машина подпрыгивает, и я делаю помарку на первой же букве. Вот-вот мы с Ашером проедем по мосту и окажемся на территории острова. Словно я переступлю невидимую черту. Границу, которую я даже мысленно не пересекаю в повседневной жизни.

К счастью, кажется, что Ашер не особо интересуется тем, чем я здесь занимаюсь. Он только время от времени бросает взгляд на зеркало заднего вида.

Я заканчиваю фразу и увожу нисходящие штрихи в широкие полосы, затем украшаю все это с помощью белого маркера несколькими бликами. Довольная результатом, я закрываю свой ежедневник. Прячу Хедвига в рюкзак и вместо него достаю оттуда древний учебник. «История искусства» Эрнста Гомбриха. Но мне быстро становится ясно, что хотя я прочитываю фразы и перелистываю страницы, ничего из этого не укладывается в моей голове.

У меня болит желудок, потому что я не знаю, что меня ждет. Такую реакцию Ашера я могла худо-бедно предвидеть, но его отец Ричард не сказал ничего, адресованного лично мне, и не просил приехать. Нет. Он просто отправил письмо через свою компанию. Это выглядело срочно и в то же время по-деловому – лучше я не могу описать. Билет на самолет, к сожалению, был только в одну сторону.

Так что дорогу обратно мне придется оплачивать самостоятельно, даже если у меня действительно не осталось денег на что-то подобное. Киран будет рад, потому что это означает для меня несколько двойных смен в «Бомбей бистро» в ближайшее время. Вопреки предположению Ашера я вполне хорошо справляюсь с тем, чтобы самостоятельно зарабатывать на жизнь, пусть и не очень много. Мне претит пользоваться кредитной карточкой его отца. Я ни за что не продержусь на острове дольше нескольких дней. Об этом мне уже сообщил тугой узел в желудке, образовавшийся, когда я обнаружила логотип «Блейкли» в своей электронной почте.

Время от времени я созванивалась с Хиллари Гиньярд – экономкой Блейкли. Она регулярно спрашивала от имени Ричарда, как у меня дела и не нужно ли мне что-то. И я столь же регулярно лгала ей. У меня все просто отлично. В школе дела идут замечательно. Да, у меня есть куча друзей. Нет, мне не нужны деньги. Я не против того, чтобы не возвращаться домой на День благодарения. Мне вовсе не хочется, чтобы Ричард приезжал навестить меня этим летом. В любом случае у меня слишком много дел.

Плюс ко всему, Хиллари держала меня в курсе того, что касается моих сводных братьев, поэтому я знаю, что Ашер проходил курсы по управлению бизнесом после обучения на биохимика. Со времен магистратуры он работает в компании, владеет квартирой в Ганновере, а дома появляется редко. Ной, напротив, бросил изучение экономики всего через два семестра и с тех пор, в общем-то, не обозначил никаких жизненных целей. Он доводит своего отца до отчаяния. Во всяком случае, я поняла это из нескольких фраз Хиллари.

Ной купил себе мотоцикл. Ноя ночи напролет не бывает дома. Ной сцепился с шерифом. Теперь Ной живет в квартире в Конкорде. В квартире Ноя произошел пожар. Теперь Ной снова живет дома. У Ноя очередная татуировка…

И она рассказывала о Сэме, своем сыне, который живет с ней в маленьком гостевом доме. За последние годы я ни с кем из них не виделась, и с распростертыми объятиями они меня, разумеется, не примут. Прежде всего потому, что я накричала на Ричарда при нашей последней встрече. Несмотря на то что он пытался позвонить мне после этого, я держала его на расстоянии. У меня просто не получается простить ему тот факт, что он отправил меня в интернат. И каждый раз, когда мы встречались, я заставляла его это почувствовать. Я проглатываю воспоминание и снова смахиваю слезы, желающие вырваться наружу, затем запрокидываю голову.

Крыша автомобиля надо мной состоит из сплошного стеклянного потолка. Она немного затонирована, но видно, как кроны деревьев проносятся мимо так быстро, что глаза не успевают за что-то ухватиться. Только теперь я осознаю, как сильно скучала по этому месту. Несмотря ни на что. Мне не хватало густого леса, света, пронизывающего землю сквозь листья, и особенно этого морского запаха. Небольшие острова между Портсмутом и Нью-Каслом, за исключением тех, которые необитаемы, почти все связаны мостами, ведущими с острова на остров. На машине можно было бы и в самом деле объездить кучу островов. А вот к острову Ричарда есть только один способ проехать, и это всегда меня очаровывало.

– Как же здесь красиво.

– Во всяком случае, здесь все не сильно изменилось.

Ашер бросает на меня косой взгляд, и я только тогда понимаю, что сказала это вслух. Ситуация стала неловкой. Как только Ашер проезжает через лес по Харбор-роуд, а затем поворачивает налево, мой пульс учащается. Когда я впервые приехала сюда с мамой, идея жить на собственном маленьком острове казалась мне невероятной. Жизнь без соседних домов и посторонних людей. Но с течением времени я избавилась от столь романтических мыслей. Эта дорога не приведет меня обратно в дом, где меня любят и ждут. Эта дорога приведет меня в дом, из которого я была вычеркнута, едва мне исполнилось пятнадцать лет. И по сей день я не знаю почему. Это была всего лишь краткая иллюзия семьи. Как будто жизнь хотела еще раз продемонстрировать мне, как здорово иметь семью, чтобы в следующий момент тут же показать мне средний палец. Воспоминания до сих пор отзываются во мне болью.

С грохотом мы переезжаем через реку, и внезапно показавшееся яркое солнце заставляет меня проморгаться. Я засовываю в рот конфету с корицей – настолько пряную, что вся слизистая у меня во рту стягивается. Надеюсь, это не заставит меня зарыдать. Я не хочу плакать. Тем более перед Ашером.

Когда мы проезжаем по подъездной дорожке к дому, мои руки сжимаются в кулаки. Почему-то я ожидала, что все изменится. Что без мамы и меня вся усадьба будет выглядеть как-то иначе, но все по-прежнему точно так, как я запомнила. Низкий забор, окружающий подъездную дорожку с обеих сторон, выкрашен в белый цвет. Рядом с широкой гравийной тропинкой поставили фонари, а в цветочной клумбе перед входом расцвели яркие георгины. Белые колонны рядом с главным входом украшают розовую переднюю часть виллы, словно украшение из глазури. Мне уже тогда казалось это банальным, но, по крайней мере, на веранде все еще стоит деревенская плетеная мебель, которую выбирала мама. Вот только теперь она обветшала. В тени парадной двери висит венок из плюща с одной белой лентой, слегка трепещущей на ветру.

Автомобиль Ашера с визгом тормозит прямо перед входом. Я нажимаю кнопку, чтобы открыть дверь, но не знаю, как это должно работать на такой машине. Подождав некоторое время, пока я толкала дверь, Ашер раздраженно нагибается через мои колени и нажимает кнопку, которую я не видела. При этом он на несколько секунд оказывается так близко к моему лицу, что я могу разглядеть маленькую жилку, пульсирующую у него на виске.

Он снова откидывается назад, а я поворачиваюсь и, стоя на коленях на своем сиденье, подбираю с заднего сиденья свою сумку, чтобы снова не опозориться, будучи не в состоянии отпереть дверь самостоятельно.

– Ты не пойдешь со мной? – спрашиваю я, потому что он не собирается выходить.

Он качает головой.

– Я должен… Еще кое-что сделать.

– Тогда спасибо, что подвез.

Я выхожу и закрываю дверцу машины, даже не взглянув на него. Когда машина снова заводится, поднимается облако пыли, и я собираюсь показать ему язык, но не делаю этого, потому что не хочу вести себя по-ребячески. В конце концов, Хиллари или мой отчим могли случайно увидеть это из окна. Даже если Ашер далеко не сахар, было бы проще, если бы мне не пришлось сталкиваться с остальными жильцами дома в одиночку. Так что я могу только наблюдать, как машина Ашера разворачивается во дворе, проезжает мимо входа в подземный гараж и снова выезжает на дорожку. С тошнотворным чувством я поворачиваюсь к зданию.

Вилле Блейкли почти двести лет, но я знаю, что Ричард купил ее лишь в тот момент, когда перенял компанию у отца. В пристройках размещены мастерская и большая конюшня.

Я слышу лай собак и думаю, что они находятся где-то за домом. Лучше я войду прежде, чем они поймут, что я стою за дверью. Четыре года назад у Ричарда было два крупных немецких боксера, и если они еще живы, то эти собаки, вероятно, набросятся на меня так же, как и раньше. И я не знаю, справлюсь ли с этим сегодня. Но я заставляю себя идти вперед, и еще до того, как ступаю на нижнюю ступеньку крыльца, входная дверь распахивается, и я резко останавливаюсь.

Я сразу узнаю темную копну волос экономки Ричарда. Хиллари. У нее в руке корзина, и она как раз кладет туда что-то, похожее на секатор.

– Айви, – удивленно произносит она. Женщина заглядывает мне за спину, как будто где-то позади меня ждет звездолет, из которого я, должно быть, вышла. – Я даже не слышала такси.

Конечно, она ничего не слышала. Машина Ашера абсолютно бесшумная.

– Я вышла чуть раньше, чтобы прогуляться.

Я не вынесу, если сейчас мне придется отвечать на какие-либо вопросы об Ашере, поэтому решаю не упоминать о нем. Взгляд Хиллари удивленный и какой-то нерешительный, словно она обдумывает, какое приветствие уместно после столь долгого расставания. Я тоже не знаю, как себя вести. Неуверенно я делаю шаг к ней и пытаюсь улыбнуться. Наверное, это выглядит фальшиво. Хиллари качает головой и начинает смеяться. Она ставит свою корзину и бежит вниз по ступенькам ко мне. В следующую секунду я чувствую ее мягкие руки на своей спине и погружаюсь в ее черные кудри, словно мое лицо окунается в шелковую подушку. Хиллари ростом едва достает до кончика моего носа, но ее сердце в два раза больше, чем у кого-либо другого, кого я знаю.

– Наконец-то ты вернулась домой, Айви. Какой приятный сюрприз. Почему ты не позвонила заранее?

Ее слова выбивают почву у меня из-под ног, и никакая конфета с корицей не поможет мне унять дрожь в горле. Я цепляюсь за ее цветочную блузку и шепчу в ее кудри:

– Спасибо.

Затем я откашливаюсь, потому что ситуация меня смущает, и отстраняюсь от нее.

– Я не звонила, потому что думала, что ты знаешь, что Ричард пригласил меня сюда, – неловко отвечаю я. – Он прислал мне вчера сообщение. Это выглядело довольно срочно. Я не хочу ничего усложнять, потому что…

Мой голос смолкает. Потому что я не хочу оставаться надолго? Потому что я не выдержу здесь неделю?

– Разумеется, я знала, что ты приедешь, – говорит она, но делает это как-то слишком быстро. Я также замечаю ее озабоченное выражение лица, и поэтому мне становится абсолютно очевидно, что она понятия не имела о моем визите.

– Боже мой, ты так изменилась! Не могу поверить, что ты настолько повзрослела. Но это глупо с моей стороны, не так ли? Несколько лет – это уже целая вечность в твоем возрасте. Ты становишься все больше похожа на свою мать. – Она еще раз крепко обнимает меня. – Я хочу знать о тебе все. Про колледж, твоих друзей, просто все. Позволь мне сначала привести в порядок твою комнату, это займет всего несколько минут. У тебя с собой только эта спортивная сумка? Нет, оставь ее, Сэмюэль займется этим. – Она уперла руки в бедра, словно это позволяло ей кричать громче. – Сэмюэль! Ты можешь отнести багаж Айви?

Вскоре кто-то прыгает по широким каменным ступеням и приземляется на гравий. Я поворачиваю голову и заглядываю за плечо Хиллари, где какой-то тощий тип нагибается за моей сумкой. Он еще худее, чем я его запомнила, но раньше темные волосы постоянно спадали ему на лоб, а в глазах всегда отражалась какая-то меланхоличность. В двенадцать я была безумно влюблена в него, но Сэму было семнадцать, а его голова постоянно пряталась за книгой. Он ни капли мной не интересовался и постоянно выцарапывал стихи на каких-то клочках бумаги или делал наброски, которые выглядели такими мрачными и серыми, что мне становилось плохо при их виде. Сейчас это заставляет меня улыбаться, но тогда Сэмюэль казался мне восхитительным и в то же время немного зловещим. Он был похож на одного из тех парней из мистических историй, которые я любила читать.

Его приветствие прозвучало совершенно непринужденно:

– Привет, рад тебя видеть.

Кажется, будто мы попрощались всего несколько недель назад. Как будто мы пропустили День благодарения, но встретились на Рождество. Я испытываю какое-то глупое разочарование. Спустя четыре года мне кажется это отстойным. Я не могу решиться обнять его, и, поскольку Сэмюэль тоже не делает никаких движений, я просто пожимаю ему руку.

– Привет, Сэм. – тот факт, что мой голос дрожит, означает, что я смущена. Он просто стал мне чужим, и я осознаю, что сегодня смотрю на Сэма совсем другими глазами, нежели тогда. – Ной тоже там?

Сэм хмурится.

– Не думаю. Мам? – обращается он к Хиллари. – Ты знаешь, где Ной?

– Нет, я его сегодня еще не видела. Но меня все утро не было дома.

– В любом случае Ашер точно собирался приехать сегодня. – Сэм вытаскивает свой смартфон из кармана и пролистывает историю сообщений в WhatsApp. – Ага, он будет здесь, но только позже. Ашер пишет, что возникли какие-то непредвиденные обстоятельства.

Я сдерживаю порыв скрестить руки на груди. Кто знает, куда на самом деле подевался Ашер. Может быть, эта Каденс Сойер возникла как то самое непредвиденное обстоятельство, и он останется у нее на ночь.

Раньше я всегда задавалась вопросом, почему Сэм так хорошо ладит с Ашером. Они словно два противоположных полюса, и в то же время они проводили вместе каждую свободную минуту. Не помню, чтобы эти двое когда-нибудь ссорились, но, наверное, поссориться с таким славным парнем, как Сэм, просто невозможно.

Хиллари сжимает мое плечо.

– Пойдем в дом, я только что поставила чайник, а еще есть лимонное печенье. Ты всегда любила его. Раньше обыскивала каждый кухонный шкаф, пытаясь его найти. Мне нужно еще выбрать несколько цветов для спальни мистера Блейкли, но это я успею сделать и позже.

Я следую за ней и в дверном проеме оборачиваюсь к Сэму, который все еще стоит перед домом со странным выражением на лице.

– Давно тебя здесь не было.

Значит, теперь он все-таки заметил. Я улыбаюсь.

– Несколько лет, да.

Я жду, что парень скажет еще что-нибудь. Но вместо ответа Сэм задумчиво смотрит в землю, ковыряясь ногой в гравии.

Через некоторое время мы сидим в большой кухне, где на стене висят медные котлы, а на подоконнике растут травяные кустики, как в одном из тех журналов по дизайну интерьера. Здесь все по-старому – отмечаю я, глядя на сад, где два белых немецких боксера неторопливо бегают по короткой траве, а затем с фырканьем приземляются на пол террасы.

– Это все еще Феникс и Саймон? – спрашиваю я у Хиллари. – Сколько им сейчас лет?

Я помню, что моя мама в то время медленно привыкла к двум собакам – ей явно больше нравились кошки, – и они всегда внушали мне уважение, граничащее с ужасом.

– Им по двенадцать. – Хиллари ставит на стол чашки и тарелку с выпечкой. – Мои детки. Даже если это собаки твоего отца, я, по крайней мере, люблю их так же, как он. Боксеры – самые кроткие и чувствительные животные в мире, и эти двое невероятно нуждаются в любви. Не знаю, что бы я делала без них. Было бы довольно одиноко здесь, потому что мистер Блейкли так много путешествует. Но об этом мы обязательно поговорим позже. Твой отец все еще в Конкорде.

– Так его нет дома? – я не удержалась и попыталась прочитать по лицу Хиллари, что, собственно, вообще происходит. Ее выражение ничего не сообщило мне. Тем не менее веселая болтовня женщины кажется мне какой-то фальшивой. Если Ричард не сказал ей, что я приеду, то она также не в курсе, что он так срочно хотел со мной обсудить. Но может быть, он делал ей какие-то намеки?

– У Ричарда назначен прием в клинике, но он приедет не позднее сегодняшнего вечера. Так что тебе не придется долго ждать его.

– Какой прием? – удивившись, я перестаю помешивать ложкой содержимое своей чашки и устремляю свой взгляд к Хиллари. – Он болен?

– Я думаю, это обычное обследование, – тихо говорит Сэм.

– Я уверена, что это просто обследование, – добавляет его мать. Она указывает на окно. – Только взгляни на этих сумасшедших собак, – говорит она, качая головой.

Один из псов навалился на другого и с наслаждением покусывает его за шею. В следующее мгновение они перекатываются, и теперь другого уже цапнули за ухо. Я невольно улыбаюсь, но не могу отделаться от мыслей о Ричарде. Почему он в клинике в Конкорде, если это всего лишь безобидное обследование? Разве он не ездил для этого к своему семейному врачу в Портсмут? Или старого доктора Бюкеннона больше нет в живых?

Именно он разговаривал с нами в то время, когда моя мать лежала в реанимации. Бюкеннон также прибыл на остров, чтобы дать мне успокоительное, потому что я не могла перестать кричать после аварии. Я знаю, что Ричард ему полностью доверяет. Так что если он не лечится у Дока Бюкеннона в Портсмуте, то, вероятно, потому, что ему нужно было к специалисту. Это очень тревожная новость.

– Больше всего они привязаны к Ашеру, – объясняет Хиллари, все еще увлеченная собаками. – Ты бы видела, как они едят из его рук. Они делают все для него. Никогда бы не подумала, что Ашер будет так ласково обращаться с собаками. В подростковом возрасте он проявил себя не с лучшей стороны. Но все это давно забыто, не так ли?

Я невнятно поддакиваю.

– Прости меня, мне нужно отойти на минутку. Пейте спокойно чай, я проверю, все ли в порядке в твоей комнате. Если бы я знала, что ты приедешь так рано, я бы уже давно закончила. Сэмюэль может составить тебе компанию, пока меня нет.

Когда она покидает кухню, я беру лимонное печенье и задумчиво откусываю кусочек. Вкус мгновенно пробуждает во мне воспоминания, которым я, однако, на самом деле совсем не хочу предаваться.

– Вы ведь понятия не имели, что я приеду, не так ли? – спрашиваю я Сэма.

– Верно. – его задумчивое выражение лица исчезает, и он лукаво улыбается. – Но лучше не показывай виду, что ты это знаешь. Иначе моя мама будет винить себя. Твой отец был в Скоттсдейле последние две недели и наверняка забыл сказать ей.

– В Аризоне?

– Да. И Ашер тоже ничего не сказал мне о том, что ты собиралась приехать.

– Потому что он, вероятно, тоже не знал об этом, – говорю я. – Что за дела были у Ричарда в Скоттсдейле? Тоже обследование у врача?

Сэм отодвигает от себя чашку с чаем и откидывается на стуле. Он скрещивает руки на груди, словно обдумывая, как много он может мне рассказать.

– Давай, – подталкиваю его я. – Неужели все так плохо, что ты не можешь говорить об этом? Ты же сам сказал, что это всего лишь обследование.