И слух ласкает сабель звон

ГЛАВА 8

Местом дислокации Третьей Особой пехотной бригады на Западном фронте являлась провинция Шампань, пожалуй, больше всего из всех французских областей известная в России. Роль в ее известности играли не географические, архитектурные или исторические достопримечательности. Их в Шампани в среднем не больше, не меньше, чем в каком-нибудь другом районе этой прекрасной страны. Причина известности – более прозаическая. Это, конечно же, небезызвестный напиток, ставший во многих кругах российского общества самым любимым. Кто из нас не знает, от какого слова произошло его название? Конечно же, от имени провинции, где он производится, – Шампани. В этом регионе, раскинувшемся к востоку от Парижа, стоят средневековые соборы, не подвластные времени замки, деревушки на берегах спокойных рек, крепости в Арденнах и нескончаемые виноградники, простирающиеся между Реймсом и Эперне, насколько хватает взора.

Сектор, занимаемый русскими войсками, находился к востоку от города Реймса. Он примыкал своим правым флангом к реке Сюипп, близ села Оберив. Третья бригада входила во французскую группу войск под командованием командира Второго кавалерийского корпуса генерала де Митри. Бригада, состоявшая по преимуществу из пехотных частей, включала в себя сборную группу конных разведчиков, сформированную из самых заслуженных драгун, улан и гусар маршевого эскадрона 14-й кавалерийской дивизии. Именно в эту группу и был определен поручик.

Позиционная война, ставшая реальностью в 1914 году, коренным образом отличалась от тех вооруженных конфликтов, которые вело человечество с момента своего возникновения. Лихие кавалерийские атаки, грандиозные сражения, решавшие судьбу всей кампании, казалось, теперь навсегда отошли в прошлое. Сидение в окопах, подчас месяцами, стало привычным и обыденным. Война сводилась к обоюдным позиционным обстрелам.

Прибывший из парижской командировки Голицын не испытывал ровно никакого удовольствия от подобного ведения войны. Ему, привыкшему к активным действиям, такое «болото» казалось пустой тратой времени.

Надо сказать, что отношение к войне и у союзников было разным. Прибывшие русские части от души удивлялись особенностям позиционной войны во Франции. На русско-германском фронте таких впечатляющих фортификационных сооружений не наблюдалось.

Глубокие, в пятьдесят-шестьдесят ступенек землянки, прочные деревянные перекрытия в шесть-семь накатов казались дворцами. В офицерских землянках имелись ванны, ломберные и бильярдные столы. Неподалеку от места дислокации находился военный лагерь Мурмелон Ле Гран с солдатским и офицерским борделями и винными погребами. В этот лагерь русских союзников иногда отводили на отдых.

– Не для того я прибыл во Францию, чтобы проводить время за ломберным столом! – обозленно сказал Голицын, сидя в землянке после ужина.

– Абсолютно согласен с вами, поручик, – поддержал Голицына командир его эскадрона, – я с самого начала придерживаюсь такого же мнения.

Эскадронный был личностью колоритной. Тучный ротмистр Кураев, из нижегородских драгун, с сочной контроктавой, шикарными бакенбардами и подусниками, шумный бретер, картежник и бабник, по виду и повадкам он очень напоминал гоголевского Ноздрева. Любителю авантюр тоже было тоскливо в уютных землянках.

– Эх, знал бы я, что меня здесь ожидает... – вздохнул Голицын.

– И что тогда? Приказы, дорогой мой, не обсуждают.

Вокруг шел неторопливый разговор. Чернявый штабс-капитан Сонгин рассказывал о своем посещении английских позиций, где ему привелось побывать недавно.

– Марать сапог в окопах не пришлось: шел я по аккуратно сбитым решетчатым деревянным мосткам, спускался в землянки по обитым деревом ступеням, любовался прочными, почти красивыми блиндажами из нескольких рядов толстых бревен, пересыпанных землей. Откуда и как завезли англичане столько леса в эту безлесную равнину? – удивлялся он. – Они отводят воду, поддерживают чистоту и хотя бы скромный, но все же комфорт. После посещения их позиций французские не идут ни в какое сравнение, хотя, казалось бы...

– Англия – страна богатая, и англичане умеют жить более удобно, чем люди на Европейском континенте, – сказал прапорщик Селицкий, бывавший на Британских островах еще до войны. – Сам Лондон меня очень впечатлил. Машины двигаются почти без гудков, толпы людей идут молча – никакого шума-гама. Все по правилам. Автобусы при остановках не скрипят тормозами на всю улицу, как на парижских бульварах. Зато люди безразличны ко всему, что их лично не касается. Французы из одной уже вежливости спросят вас при встрече о здоровье, а если хорошо с вами знакомы, поинтересуются, с кем вас вчера встретили. Между тем как англичане вообще не имеют обыкновения задавать вопросы при встречах.

– Что еще бросается в глаза: англичане свято хранят традиции даже переодевания к обеду. Представляете, господа? Они способны мужественно умереть, но умереть с комфортом, – продолжил Сонгин. – Когда под впечатлением прекрасного обеда, ничем не отличавшегося от приемов в мирное время, я очутился на следующее утро в окопах, меня интересовали не столько предметы вооружения, сколько сами войска, которые я видел впервые. Поражало прежде всего то достоинство, с которым держали себя не только младшие командиры, но и рядовые.

– Английская армия живет во Франции своей самостоятельной жизнью. Англичане считают вполне нормальным иметь все преимущества перед французской армией не только в отношении продовольствия, но и вооружения, – высказался Голицын. – Война для англичан – это совсем не то, что для нас. У них она одно из четко запланированных государственных предприятий. Все должно быть строго аккуратно и симметрично, а иначе англичанин и воевать не пойдет.

Ленивый разговор тянулся дальше. Офицеры сидели в землянке, мечтая о доблести, подвигах и славе. Здесь же проводил время прибывший из Петрограда репортер газеты «Русское слово» Аркадий Санин. Он уже успел рассказать все петербургские новости и сам откровенно скучал. Понадеявшись на захватывающие репортажи с полей битв, он был сильно разочарован увиденным.

– Вы представляете, господа, – развел он руками, – раз в неделю я должен отправлять в Питер по тысяче слов репортажа, а отправлять практически нечего. Ну, не отчет же из офицерского борделя!

– А что, это идея! – рассмеялся кто-то. – Прославитесь!

В землянку вошел капитан Крылов.

– Прекрасная погода для этого времени, – сказал он, снимая фуражку. – Вы здесь, поручик? А у меня для вас известие. Причем весьма приятное, – заговорщицки подмигнул он офицеру.

– О чем вы, капитан?

– К вам прибыл гость, – многозначительно произнес Крылов, делая паузу. – Вернее, гостья. Сейчас она ожидает вас в лагере.

– Интересно! – вмешался Кураев. – С этого момента давайте поподробнее.

– Какая-то француженка. Разглядеть я ее как следует не успел, но могу сказать совершенно точно: молодая и красивая.

– Ба-ба-ба! – заревел Кураев. – Везет же некоторым. Пока мы тут умираем со скуки, вы, поручик, сумели местную девчонку отхватить.

«Это Элен, – решил, собираясь, Голицын. – Кому же еще здесь быть? Но что случилось?»

Прибыв в Мурмелон Ле Гран, он действительно увидел ожидавшую его парижанку. С ней был французский лейтенант, доставивший ее в русский лагерь.

– Мсье! – вскочила с места девушка.

– Здравствуйте, Элен! – произнес он. – Я очень рад вас видеть, но... что вы здесь делаете?

Он обратил внимание на заплаканный вид француженки.

– Только вы можете спасти моего несчастного кузена.

– Дидье? – поднял брови поручик. – А в чем дело?

– Его... его обвиняют в шпионаже... – Покачнувшись, девушка рухнула в обморок.

ГЛАВА 9

В особняке, расположенном в пригороде Кельна, в комнате для допросов все выглядело стандартно: серые стены, привинченная к полу мебель, яркая лампа. Это обычная обстановка в учреждениях подобного рода во избежание всяких инцидентов. Мало ли – вдруг «клиент», воспылав гневом и яростью, вместо того чтобы честно сотрудничать со следствием и тем самым облегчить свое незавидное положение, внезапно пожелает обрушить стул на голову того, кто выжимает из него показания...

По одну сторону стола сидел явно деморализованный Дидье Гамелен в излохмаченном мундире, по другую – майор фон Репель, офицер из германской секретной службы III-b, отдел «Запад».

– Я оценил вашу волю к сопротивлению, поверьте, капитан, – ухмыльнулся майор. – Вы держитесь превосходно. Если вам это доставит удовольствие, то я даже согласен вам похлопать.

С этими словами немецкий офицер, состроив издевательскую мину, наклонил голову и театрально ударил в ладоши.

– Прекрасно, мсье, прекрасно, – иронически заметил он. – Вы просто герой! Поверьте, я ведь не так просто это все говорю. Работа у меня такая. Я ведь по роду, так сказать, своей деятельности навидался всякого. И всяких. Так вот, много бывало персонажей, корчивших из себя суперменов. И ничего – раскалывались очень быстро. А вы молодец.

Офицер щелкал зажигалкой, словно играясь. Француз исподлобья глядел на язычок пламени, то вспыхивавший, то снова гаснущий под пальцем человека, сидящего напротив. Говорить действительно не хотелось. С огромным удовольствием он бы сейчас превратился в таракана или еще какую-нибудь мошку и исчез бы из этой комнаты навсегда. Однако таких способностей у капитана не имелось.

После всего того, что с ним произошло, Дидье был совершенно подавлен. Мысли путались, не находя успокоения. Оно и понятно: он находился в качестве подопытного в стане врага – от подобного каждый потерял бы голову.

– Я, кстати, когда-то в молодости даже играл в театре, – сообщил немец. – Вы, наверное, будете удивлены, но это так. Конечно, я представляю, что вы думаете сейчас. Дескать, какой театр? Разве могут быть вместе этот человек и искусство? Так вот, я вам скажу, что вполне даже могут. Естественно, я не стал великим актером, все это было в университетские годы, но тем не менее кое-какое понимание жизни мне это дало. Все мы на протяжении жизни меняем множество ролей, если хотите, форм. Ничего странного в этом нет. Жизнь предлагает нам самые разные варианты. Иногда для того, чтобы мы могли выбрать один из них, а иногда для того, чтобы можно было попробовать то, чего мы еще не испытали.

Гамелен уныло молчал. Сил на то, чтобы собраться, сконцентрироваться, не было. Страшно болела голова. Видимо те, кому был поручен захват в Париже, решили перестраховаться и припечатать его как следует. То, что вокруг наблюдал Дидье, тоже особой радости не приносило.

– Что – нет настроения, мсье? – с циничным видом оскалился фон Репель. – Как я вас понимаю! Окажись я на вашем месте, я тоже, наверное, затосковал бы. Но так уж устроена жизнь: одной из двух противоборствующих сторон всегда суждено проиграть. Так происходит все вокруг нас: начиная от игры в шахматы и заканчивая грандиозным сражением. А где-то между двумя этими крайностями находимся мы с вами, мсье Гамелен. И я вам скажу – это далеко не худший вариант. Вы сделали свой ход и проиграли. Я сделал ход – и выиграл.

Француз безмолвствовал. Да и что тут можно было сказать? Пока не спрашивают конкретно, можно и помолчать.

Он приподнял голову и уставился на противоположную стену. Вот здесь можно было и удивиться, поскольку одна-единственная деталь интерьера кабинета контрастировала со всем остальным. По сравнению со спартанской обстановкой, где все было призвано способствовать продуктивной работе с допрашиваемыми, она выпадала из общего ряда. На стене висела небольшая, яркая картинка, изображавшая центр города Дрездена в восемнадцатом веке. Здания в стиле барокко, нарядная и праздничная толпа во время какого-то городского праздника, синее небо – все это настраивало на мажорный лад. Гамелен вспомнил этот вид. Незадолго до войны, в тринадцатом году ему довелось быть в Дрездене, и он будто перенесся в то лето, вспомнил и огромный купол церкви Фрауэнкирхе и...

– Любуетесь? – поймал его взгляд фон Репель. – Наверное, удивляетесь, что делает тут эта картинка? Она осталась от моего предшественника. Человек он был хороший, ответственный и любил комфорт. Даже в таких помещениях он старался создать некий уют. Я, придя сюда, многое убрал, а вот до этой вещи как-то все не доходят руки. А может быть, и оставить ее? Что скажете?

– Не знаю...

– В общем, так, мсье, давайте перейдем непосредственно к делу. Предлагаю сотрудничество, – фон Репель направил свет лампы в лицо пленнику.

– Что? – вскинул голову Гамелен. Несмотря на испуг, он презрительно хмыкнул. – Не по адресу обратились. Я французский офицер и лучше умру, чем буду сотрудничать с врагом. Мои предки столетиями стояли на страже интересов Франции. Можете и не пытаться заманить меня на скользкий путь предательства! – не без патетики высказался Дидье.

– Впечатляет, нечего сказать, – ехидно произнес фон Репель. – Право, мне стоило бы пригласить сюда зрителей и взимать с них плату за просмотр столь высокохудожественного исполнения. К сожалению, специфика нашего ведомства не позволяет мне сделать этого. А жаль! Не смешите меня: для вашей «прекрасной Франции» вы – предатель!

– О чем это вы?

– А вот смотрите – номер «Пари суар», где черным по белому написано о том, что капитан Гамелен сбежал к германцам с секретными документами.

– Что это? – хмуро спросил француз. – Очередная уловка? Поищите кого-то другого, кто станет плясать под вашу дудку.

– Ну, зачем же? Мы не настолько глупы, чтобы подсовывать вам какую-то грубо сляпанную фальшивку. Этим грешит скорее ваша контрразведка.

Гамелен взял со стола газету и ужаснулся. Да, это была правда.

В этот момент раздался резкий звук телефона. Дидье, у которого нервы были напряжены до предела, вздрогнул. Уж слишком много всего свалилось на него в последнее время. В голове, словно стеклышки калейдоскопа, мелькали недавние события: бомбардировка Парижа, русский поручик, театр, танцовщица, удар по голове... Он поморщился, глядя, как офицер с явным неудовольствием из-за прерванной «беседы» снимает трубку.

– Да, я... Что? А зачем нам это нужно, – бросал отрывистые фразы майор. – Я абсолютно уверен, что он нам больше не нужен. Он слишком многое знает, поэтому вы должны понимать, что лишние проблемы никому из нас не нужны. Да, действуйте.

Закончив разговор, офицер на некоторое время замолк, обдумывая что-то. Затем, стряхнув с себя задумчивость, ухмыльнулся.

– Что, слышали? Да, дорогой мой герой, разговоры мы здесь любим, но если нет ответной реакции, то нам этот человек ни к чему. Так что выбор есть у каждого. Если вы думаете, что все правила, связанные с бережным отношением к военнопленным, и прочая гуманитарная чушь имеют к вам хоть какое-то отношение, то крупно ошибаетесь. Это все касается обычных военнопленных, до которых по большому счету нет никому никакого дела. После войны они – кто, конечно, выживет, пойдут по домам. Но с такими, как вы, Гамилен, разговор особый.

– Я вас не понимаю.

– Вы знаете такую поговорку: уж лучше грешным быть, чем грешным слыть? А? Конечно, знаете. Я вам это все говорю совсем не для того, чтобы впечатлить вас своими лингвистическими познаниями. Вот вы тут мне произносите высокие патетические слова, гневно отвергаете мерзкие предложения... Это все прекрасно, заслуживает уважения и так далее. Но давайте реально посмотрим на вещи. Кто узнает хоть долю правды из того, что случилось с вами? Поверьте, германская контрразведка кое-чего да стоит. Вы это могли заметить уже хотя бы по тому, что нежданно-негаданно оказались у нас в гостях. Далее. Сопротивлялись ли вы, вели ли вы себя мужественно – никто об этом не узнает. Мы позаботимся о том, чтобы вы вообще исчезли и никто и никогда вас не нашел. Понимаете: НИКТО и НИКОГДА, – раздельно и четко произнес фон Репель. – Так что давайте разговаривать.

– Чего вы от меня хотите? – простонал Гамелен, сжав руками пылающие виски.

– Вот это уже другой разговор, – кивнул немец. – А при нормальном с нами сотрудничестве мы даем гарантии благоприятного для вас исхода дела. Мы, немцы, ценим все сделанное для нас. Тем более, мой дорогой, у вас нет иного выхода, кроме того, который я вам предлагаю. Хотите кофе?

Поднявшись, немец достал из ящика стола подробную карту Шампани и развернул ее перед Гамеленом.

– Так что вы хотите от меня?

– Что я хочу? Хочу знать все о ваших русских союзниках.

– Вы же получили мой пакет.

– Да, благодарю за подсказку, мы внимательно ознакомились с его содержимым, почерпнув оттуда массу полезной информации. Но нас интересует о них все, а не только то, что было в вашем пакете!

Гамелен тяжело вздохнул, глядя на цветную карту, где разными цветами были отмечены линии фронта, красовались какие-то значки, кружочки и крестики.

– Прошу! – с полуулыбкой сказал фон Репель, наклоняясь к самому лицу француза и сверля его глазами. – Откройте душу, и вам станет легче! – елейным голоском проговорил он, издевательски подражая тону священника при исповеди в церкви.

ГЛАВА 10

Война приучает людей к неожиданностям. Многие немыслимые в мирное время вещи становятся рядовыми и обыденными в военное. Но то, что случилось в Париже, вызвало не просто скандал – бурю. «Докатились! – бушевали наверху. – Теперь немецкие агенты уже работают в генштабе. Секретная информация чрезвычайной важности запросто попадает в руки противника. Это неслыханно!»

Всем, отвечающим за эту сферу деятельности, был устроен жестокий разнос, но, естественно, мало что изменилось. Дидье Гамелен как в воду канул.

Именно его исчезновение обсуждали сейчас офицеры генштаба после очередного этапа бесплодных поисков пропавшего майора.

– Не могу понять, – произнес капитан с рыжеватыми усиками, ни к кому конкретно не обращаясь. – Я прекрасно знал Дидье еще в мирное время. Мы дружили семьями, часто бывали дома друг у друга. Мне казалось, что этот человек виден, как на ладони. Я даже заподозрить не мог его в чем-то противозаконном! Не понимаю...

– Всем нам присуще ошибаться, господа, – флегматично произнес майор лет сорока. Сняв очки, он повертел их в руках и, достав белую тряпочку, принялся тщательно протирать стекла. – Я вообще придерживаюсь мнения, что доверять нельзя никому. Слишком большая роскошь. Тем более, как сами видите, это может выйти боком.

– Что значит нельзя доверять? – возмутился сидевший за соседним столом подполковник. – Как это вас понимать?

– А так и понимать. Вся эта дружба, панибратство – ни к чему, – говорил недоверчивый офицер в очках. – Во всем, особенно в таких ответственных и важных вещах, должны главенствовать законы. Как предписано, так надо и действовать. Это в гражданской жизни, где от тебя мало что зависит, ты можешь рассуждать на тему того, правильно что-то или нет. А здесь – извините!

– Я с вами не согласен. Если следовать вашей философии, то можно вообще прийти к выводу, что не нужны ни дружба, ни семья. Человек тем и отличается от иных существ, что у него есть душа, благодаря которой он может чувствовать. А стать бездушным камнем – так зачем тогда и жить?

«Не ломала тебя еще жизнь, капитан, – ехидно усмехнулся майор, глядя на оппонента. – Молод ты еще».

– И тем не менее факты остаются фактами, – развел руками штабист. – Давайте смотреть правде в глаза: Гамелен исчез вместе с совершенно секретными документами и...

В коридоре послышался какой-то шум, и в отворившейся двери показался дежурный, доложивший, что «к господину полковнику пришел посетитель».

– Какой еще посетитель? – прищурился офицер. – Кто такой?

– Это женщина, господин полковник.

– Хм, странно... Ну, просите.

Однако дежурный лейтенант не успел удалиться в коридор, чтобы привести этого самого посетителя, как тот уже сам оказался в кабинете. Это была старуха лет шестидесяти пяти с бегающими глазами. Мадам представляла собой классический тип женщины, с появлением которой в общественных местах начинаются склоки, иногда переходящие в потасовки. Такие вечно недовольны тем, что им отрезали худший кусок от колбасы или подсунули гнилые фрукты, не говоря уже о том, что «эта мымра все время косо на меня смотрит».

– Добрый день, мадам, – мило улыбнулся полковник, вставая из-за стола. – Что же вас привело к нам?

Он был немало удивлен, увидев такого нехарактерного в этом учреждении посетителя, но, как истинный француз, старался этого не показывать, скрывая недоумение за галантностью.

– Здравствуйте! – скрипучим голосом произнесла старуха. – Я вижу, если в Париже в одной комнате собралось столько офицеров, значит, войну мы точно выиграем.

Сидевший у окна капитан хрюкнул от смеха, признав, что у «мадам» имеется неплохое чувство юмора.

– Я чего пришла, – с ходу начала женщина, – у меня, конечно, не так много времени, чтобы слоняться где попало, но, как говаривал мой покойный муж, справедливость в Париже должна восторжествовать! – подняла она вверх кривоватый палец со сломанным ногтем.

«Просто живое олицетворение правосудия, – подумал капитан. – Да за ней можно записывать изречения».

– Простите... – наклонил голову полковник. – У нас так много работы, что я несколько... э-э-э...

– Да ладно, рассказывайте, – махнула та рукой, – знаю я вашу работу: бумажки перебирать.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.