Охотники за ментами
Поперечнев отложил в сторону несколько прихваченных канцелярской скрепкой листов, вздохнул и кислым тоном сказал:
– Ну, дорогой мой! Чего вы от меня хотите? Да, в сущности, мы делаем одно дело, но если каждый будет заходить ко мне и задавать вопросы, мне просто некогда будет заниматься своими прямыми обязанностями, согласны?
«С удовольствием бы послал подальше и тебя, и капитана Кирпичникова! – подумал Волченков. – И, кстати, генерала, которого периодически одолевают вот такие конспирологические теории. Не иначе кто-то наверху попросил его не поднимать шума, не светиться с очередной бандой. Журналистам такая тема и впрямь слаще меда. Но как не светиться? На неофициальном уровне информацией никто делиться не хочет. Посмотри на него – неприступная скала! Еще полгода назад был человек как человек. Что с народом служба делает! Ну, будем надеяться, Самойлов окажется сговорчивее, все-таки свой брат, опер. На месте бы застать только».
Волченкову удалось дозвониться до подполковника Самойлова и даже договориться насчет обмена информацией.
– Подходи, – великодушно разрешил Самойлов. – Только меня не будет. Это ничего. Я тут оставлю Люченского, поговори с ним. Он толковый парень. Только не жди ничего сверхъестественного, мы и сами пока мало чего накопали.
Капитан Люченский действительно оказался на месте. Он сидел один в пропахшем бумагами и табаком кабинете и, похоже, скучал. Судя по всему, если бы не распоряжение Самойлова, он давно бы и сам смылся. Волченкова он принял радушно, но без особого пиетета.
– Да, повесили на нас это дело, будь оно неладно! Хорошего-то мало, – признался он. – С одной стороны вроде одного из наших убили. Все правильно, нужно найти и наказать. А с другой стороны, начальство землю копытом роет, вынь результат да положь! Тут ведь еще эта борьба с коррупцией… ГИБДД есть ГИБДД. Этот Кирпичников – десять лет инспектором. Матерый человечище!.. Ну да его биографией служба собственной безопасности сейчас занимается. А что толку? Там сам черт ногу сломит. Сколько врагов, столько же и друзей. Наша версия, что его кто-то из обиженных автомобилистов завалил. Кто-нибудь из предпринимателей средней руки – с кого взять можно, но кто сам угрозы большой не представляет. Но тут такой выбор…
– Да уж, – согласился Волченков. – Вряд ли Кирпичников документировал неформальные контакты с водителями.
– Вот и я о том же, – кивнул Люченский. – А начальство требует скорейших результатов. Вот видите, и вас подключили…
– М-да, ну, это, скорее, такая инициатива… – туманно объяснил Волченков. – Просто есть мнение, что здесь могут быть замешаны интересы преступной группировки…
– Не смешите меня, – серьезно сказал Люченский. – Кирпичников не совался ни в какие группировки. Щипал себе лохов в полное удовольствие. Так все его сослуживцы говорят. Тут зацепка только одна. Две, вернее – тачка и пушка. Тачку нашли, ее просто с автостоянки увели. Друг один из области на совещание по газодобыче приехал, машину, естественно, около управления оставил. Совещание долгое было. Ну, машину и позаимствовали. Попользовались сколько нужно и бросили в переулке. А пуля, которую из головы извлекли, тоже ни о чем не говорит. Без особых примет, так сказать. Из стандартного пистолета Макарова. Может быть, появится какая-нибудь информация, но пока… – он развел руками.
– Ясно, – сказал Волченков, протягивая капитану руку. – Передавай привет Самойлову.
– Если что, заглядывайте, – вежливо сказал Люченский.
Волченков решил наведаться туда, откуда предприимчивый убийца угнал машину. «Или этот хрен работает в управлении газодобычи, – размышлял он, – или каждый день мимо ходит, и эта автостоянка ему глаза намозолила. Наобум такие дела не делаются. Это мало, что дает, но все-таки…»
За автостоянкой присматривали – в этом Волченков убедился сразу, как только нарисовался возле управления газодобычи. Буквально через минуту после того, как он прошелся вдоль ряда припаркованных иномарок, к нему, запыхавшись, подбежали двое – охранник в черной униформе и сердитый полицейский в чине сержанта.
– Вот он! – торжествующе воскликнул охранник, показывая на Волченкова пальцем.
Сержант грубо потребовал документы. Волченков сочувственно посмотрел в его злые глаза и показал удостоверение. Сержант покраснел и с ненавистью перевел взгляд на охранника. Тот развел руками.
– Всегда так бдительны? – поинтересовался Волченков.
– Да нет, если честно, – признался охранник. – Да никогда ничего такого не было… Это вот какой-то гад шестнадцатого июня тачку угнал, теперь сказали – глаз не спускать. При первом подозрении полицию вызывать. Вот я и вызвал.
– Убийство, – кратко сказал сержант. – Может, вы в курсе, товарищ полковник?
– Наслышан, – ответил Волченков и обратился к охраннику: – А вы, значит, не в курсе, что было шестнадцатого июня? Ничего подозрительного не видели? Мыслей никаких нет?
– Да шестнадцатого вообще не я дежурил, – ответил охранник. – В тот день Славка Малов был. Его уже раз десять допрашивали. Ну, а чего он скажет? Тут машин, сами видите, как собак. А в тот день совещание было, со всей области люди съехались. Любую тачку бери, никто ничего не заметит.
– А вы, значит, тут на что? – враждебным тоном спросил сержант.
– Мы за порядком следить, – объяснил охранник. – Чтобы пьяных не было, чтобы драк каких, недоразумений, одним словом, порядок чтобы…
– Ладно, объяснение принято, – сказал Волченков. – Ты мне координаты Малова дать можешь? Где десять раз допрашивали, там и одиннадцатый не помешает.
– В отделе кадров есть, – пояснил охранник. – А я точно не помню.
Без помех получив в отделе кадров адрес охранника Малова, Волченков поехал однако не к нему, а в отдел ГИБДД, где служил бывший напарник Кирпичникова – Прянишников. Выяснилось, что Прянишников находится в отгуле, и Волченков двинул в общежитие МВД, где обитал молодой парень.
Прянишников был абсолютно не готов к визиту такого гостя. Он совершенно растерялся и все порывался вытянуться по стойке смирно, что выглядело на фоне аскетичного убранства маленькой жилой комнатки довольно комично.
– Вольно! – улыбнулся ему Волченков. – Расслабься. Я знаю, что тебя уже замучили допросами, но придется и мне с тобой побеседовать. Ты что сам-то обо всем думаешь?
– Не знаю, – честно сказал Прянишников, то краснея, то бледнея. – Правда, не знаю. Сергей Николаевич мне сказал – поешь пока мороженого и высадил. А я чего? Мне сказали – я выполнил. Ждал-ждал его, а потом забеспокоился. Позвонил дежурному. А там уже все на ушах стоят. Выслали за мной машину. Ну, нашли в конце концов. А у меня башка вообще слетела. Ничего себе, поел мороженого! Ну, а откуда я знал!
Последние слова он произнес с надрывом. Волченков понял – парня совсем замучили незаслуженными упреками, будто он и в самом деле как-то мог повлиять на роковые события.
– Само собой ты не знал, – мягко сказал Волченков. – Он ведь не сказал тебе, куда идет?
– Нет, ничего не сказал! – с горячностью воскликнул Прянишников. – Только сказал, мороженого поешь… воды выпей… А они все – ты командира подставил!.. Да откуда же я знал!
– Успокойся! Дураки так говорят. Успокойся и вспомни, может быть, все-таки Кирпичников какой-то намек делал? Ну, что он собирался делать? С кем встреча у него намечалась – нет, ничего не говорил?
– Не говорил, – потерянно пробормотал молодой человек, опуская голову.
– Недавно в полиции? – спросил Волченков, сочувственно оглядывая спартанскую обстановку жилища.
– Совсем недавно, – печально ответил Прянишников. – А теперь вот отчислят, наверное. Так опростоволоситься! А куда я пойду? Дома так радовались, что я в большом городе – работа хорошая…
– За что же тебя отчислять? – удивился Волченков. – Не ты же капитана убил, нет?
– Вы что?! Не за это, конечно. А за то, что я бестолковый. Ничего у меня в голове не держится. Полицейский должен острый взгляд иметь, а я… Да! Вспомнил! Вот опять же про то, какая я бестолочь – вспомнил ведь, что мне Сергей Николаевич перед тем, как уехать, говорил! Он меня спрашивал про ДТП, которое второго июня случилось. Помню ли я подробности… А чего я помню? Как в тумане все. С непривычки напугался я…
– Чего напугался-то?
– Сам не знаю. Человека там сбили. Чуть не насмерть. А я раньше никогда… Вот и растерялся как бы… Помню, но будто в тумане. Сергей Николаевич сам с этим делом разбирался. Ну, вроде меня пожалел. Велел выбросить из головы. Ну, я и выбросил. А он вдруг вспомнил.
– Та-а-к! Значит, перед тем, как отправиться на последнее в своей жизни свидание, он с тобой про ДТП говорил, которое сам же тебе велел из головы выбросить? Интересно, почему он это сделал? Сам-то как думаешь?
– А я не думаю, – простодушно сказал Прянишников. – Я чего Сергей Николаевич скажет, то и делаю. Раз спросил, значит, надо было.
– Это верно, – кивнул Волченков. – Вряд ли он просто так спросил. А потому, дружище, расскажи-ка мне про то ДТП поподробнее. Я понял, что своих впечатлений у тебя не осталось, один туман, но место и время ты, надеюсь, запомнил? Просто чтобы знать, о чем речь идет.
– Это конечно, – приободрился Прянишников. – Так-то у меня память хорошая…
Глава 3
Накануне Ломов встретился со старшим лейтенантом Васильковым, дежурившим в день убийства и последним разговаривавшим с Кирпичниковым. Васильков оказался покладистым благожелательным человеком, и, несмотря на то что уже несколько раз давал показания, побеседовал с Ломовым охотно.
– Мне, само собой, велели, если что вспомню, сообщить… Как обычно. Так я ничего не вспомнил, – объяснил он простодушно. – А чего вспоминать? Мы говорили-то с ним минуту, не больше. Он попросил меня тачку по базе пробить. Я сделал. А как стал ему передавать, то он не отвечал сначала, а потом незнакомый голос сказал что-то типа «погиб, мол, на охоте». Ну, типа, с издевкой, что ли… Вот и все. Я «але! але!» – а что толку? Ну, сообщил, и вскоре его нашли, Кирпичникова, значит, неживого уже… А кто знал?
– Это да, – согласился Ломов. – Если бы заранее знать, то и соломки прихватить никто бы не забывал. А нашли его, значит…
– На стадионе «Темп», – подхватил Васильков. – Там его машина стояла. А «Форда», о котором он запрашивал, и след простыл. Ясное дело, потом тачку нашли. Говорят, хозяин на стоянку поставил, а ее угнали. То есть конкретно в тот самый день. Просто на пару часов. Говорят, там дело глухо, потому что ни отпечатков пальцев, ничего не обнаружили. Тот гад хладнокровно действовал – говорят, даже гильзу стреляную не нашли. Тоже подобрал… Вот скажите, товарищ полковник, что это за жизнь такая пошла, если сотрудников так хладнокровно отстреливают, а? Совсем страха у людей не осталось? На милицию руку поднимать!
– На полицию, – машинально поправил Ломов. – А насчет хладнокровия я так скажу. Сгоряча, в запале, обычно за совместным распитием алкоголя убивают. А когда заранее что-то готовят, то обычно с холодной головой действуют. А тут явный умысел. По логике ведь так выходит, верно? А что наших бьют – это форменное безобразие, конечно. Другой вопрос, что иные на пулю напрашиваются, и ладно бы из благородных побуждений… Но это отдельный вопрос, пускай его начальство поднимает. Хотя, к слову, Кирпичников, что за человек был?
– Человек как человек, – пожал плечами Васильков. – Не без греха, конечно. К рукам прилипало, что уж там… Но убивать за это!
– А, может, не за это? – прищурился Ломов. – Может, кому рога наставил, может, обидел кого?
– Ну, Сергей Николаевич не из таких! – покачал головой Васильков. – Не бабник, нет, и характер у него, в принципе, мягкий был. Он мужикам, там, соседям всегда помогал. Нет, в этом плане вряд ли. Это только на дороге он кому-то мог вот так… Сейчас же все крутые. Что не так, за оружие хватаются. Нет, я считаю, смертную казнь возвращать пора. Хватит, побаловались!
– Нас насчет этого не спросят, – заметил Ломов. – Так что лучше не напрягайся, старлей! Дыши носом и радуйся жизни. А от суда никто не уйдет. Не от земного, так от высшего…
Затем Ломов уточнил, в каком именно месте был убит Кирпичников, и проехал к стадиону «Темп», чтобы своими глазами увидеть место преступления. Ничего особенного он там найти не ожидал, просто хотелось представить себе, в каких обстоятельствах погиб капитан. Знание обстоятельств порой помогало представить себе логику преступников.
Впрочем, наверное, это был не тот случай. Стадион показался Ломову на редкость безликим местом. Обшарпанный асфальт, облупившиеся стены, тут и там кучи строительного мусора – даже не верилось, что в центре города можно обнаружить такой заброшенный уголок.
Ломов в задумчивости прошелся по пустой стоянке. Здесь уже каждый сантиметр был осмотрен и обнюхан оперативниками, искать что-то было совершенно бессмысленно. Но зато в голову Ломову пришла простая мысль – убийца хорошо знал, что на стадионе даже днем спокойно и тихо, что здесь ему никто не помешает. «Живет он, что ль, рядом? – подумал Ломов. – Нет, вряд ли. Имеет или имел отношение к стадиону? Возможно. Интересно, как он заставил Кирпичникова сюда явиться? Вероятно, был звонок. По идее следователь должен был запросить распечатку разговоров у телефонного оператора Кирпичникова. Эту информацию получить несложно, все зависит от того, что намерен дальше делать генерал – работать со всеми в команде или так и вести секретные разработки. В таком случае все будет сложно. Частных сыщиков никто не любит».
Ломову вообще не нравилась эта история с предполагаемой преступной группировкой. Он надеялся, что удастся доказать генералу отсутствие связи между убийствами сотрудников МВД, а после этого спокойно заняться своими делами. Ломов был уверен, что в данном случае начальство раздувает из мухи слона. К сожалению, постоянная и докучливая нервозность стала отличительной особенностью работы в последние годы. Почему так происходило, Ломов не задумывался, не до того было, но ощущение было совершенно реальным. Приходилось распыляться на миллион посторонних и совершенно бестолковых дел, выполнять каждый каприз, пришедший в голову начальству.
Вот и теперь – кто-то что-то услышал, нафантазировал, преувеличил – и родилась новая страшилка. Ломов был уверен, что никакой группировки, намеренно уничтожающей работников МВД, не существует. Что думает по этому поводу Волченков, ему было безразлично, сам же он был нацелен доказать беспочвенность таких подозрений. Правда, одним делом Кирпичникова ограничиться не удастся, придется пройтись по всему списку, но Ломов был уверен, что логика окажется на его стороне. Все-таки сложно было представить себе силу, которая столь открыто противопоставила бы себя государственной мощи. Да и откуда сила? Всегда, конечно, существовали отморозки, почитавшие доблестью выступить против милиционера, следователя, прокурора, но это были одиночки, и выступления их были единичные. Даже самые кровавые банды без надобности не трогали людей в погонах. Откуда же им взяться теперь?
Ломов не был наивным ребенком и прекрасно понимал, что репутация милиции, а теперь полиции, немало пострадала в последние годы, и обществу есть что предъявить своим защитникам. Сгоряча кто-то и за обрез может схватиться, Ломов отлично понимал это. Но одно дело – пальнуть в полицейского в состоянии аффекта и совсем другое – устроить на него охоту. Нет, не верилось.
– Голливуда тут нам только не хватало! – пробормотал Ломов с неудовольствием и тут увидел бредущего навстречу человека.
Человек шел от ворот вдоль бетонного основания южной трибуны, направляясь прямо к Ломову. Было ему на вид лет сорок с гаком, одет в мятый пиджак и широкие светло-серые брюки. На голове – выцветшая кепочка из джинсовой ткани. Густо-загорелое лицо его было покрыто модной щетиной – но, возможно, он просто забыл побриться. Это мог быть какой-нибудь прораб, вдруг вспомнивший о давно заброшенном объекте, но в его маленьких хитрых глазках светился несомненный интерес, направленный, кажется, только на Ломова и ни на что более. Это было тем более странно, что Ломов никогда в жизни не видел этого типа. Он остановился и стал дожидаться, пока незнакомец приблизится. А пока тот шаркал подошвами по щербатому асфальту, Ломов без стеснения рассматривал его во всех подробностях.
Преступником этот человек не был, тут у Ломова не оставалось никаких сомнений. Максимум, что было на совести у этого недобритого – взятая у друга без отдачи сотня, да припрятанная от жены заначка. Про убийство и говорить нечего – такого малахольного даже на стреме не оставишь. Но вот появился он здесь явно не случайно, иначе откуда такой интерес?
Человек подошел совсем близко и кивнул Ломову как хорошему знакомому.
– Приветствую! – сказал он. – Альтшулер Леонид. У меня фотографическая память.
– Рад за вас, – сдержанно отозвался Ломов.
– Это я к тому, – ухмыльнулся человек, назвавший себя Альтшулером, – что вас-то я хорошо помню. Вы – подполковник Ломов из МВД. Вы однажды выступали на пресс-конференции, говорили о перспективах борьбы с преступностью. Без огонька говорили, должно быть, кого-то подменяли, верно?
Ломов был неприятно поражен. Действительно, был в его жизни такой эпизод, когда начальство попросило его встретиться с представителями прессы. Согласился он тогда скрепя сердце – это было совсем не его – и давно выбросил из памяти досадный эпизод, а вот его, выходит, запомнили. Не самое приятное открытие, надо сказать.
– Отпираться не стану, хотя данные слегка устарели, и я уже полковник, – сказал Ломов. – Но, вижу, память у вас действительно на высоте. Только хочу предупредить – хорошая память не всегда свидетельствует о хорошем здоровье. Скорее, даже наоборот.
– Намек понял, – захохотал Альтшулер. – Постараюсь не злоупотреблять. Однако вопросик задам – по старому знакомству, идет, господин полковник?
– Значит, газетчик? – перебил его Ломов. – Желтая пресса? Должен разочаровать, господин Альтшулер! Контакты мои с прессой на том досадном эпизоде закончились навсегда. С вопросами обращайтесь в нашу пресс-службу. Там, кстати, симпатичные девушки работают.
– С девушками я уж как-нибудь без посторонней помощи разберусь… – ухмыльнулся журналист. – Тем более что униформа меня не слишком возбуждает. У меня другой интерес. Я вот хочу у вас спросить, господин полковник – кстати, поздравляю с повышением, – вы здесь по поводу убийства гаишника, верно? Скажите, раз этим делом так плотно занялись, значит, речь точно идет о банде «охотников»? – его горящие глаза жадно всматривались в непроницаемое лицо полковника в надежде высмотреть хотя бы малейший намек на ответ.
А Ломов в этот момент был до крайности раздосадован, несмотря на всю свою «непроницаемость». «Вот, значит, какие дела! – размышлял он с раздражением. – Приходит какой-то сморчок и в один момент разрушает до основания всю конспирацию. Так мало этого! Он еще и сам предлагает заняться «охотниками», как будто присутствовал вчера в генеральском кабинете! Это уже край. Вот за это точно убивать надо. Жаль, нет у нас такого права. Иногда очень кстати было бы…»
Альтшулер вряд ли умел читать мысли. Он по-прежнему жаждал от Ломова прямого полнозвучного ответа. Полковник попытался вспомнить свой опыт общения с прессой, собрал в кулак волю и предельно бесстрастно сказал:
– Давайте по порядку, господин Альтшулер! Во-первых, я до сих пор не знаю, с кем имею честь… Ваше имя мне ни о чем не говорит, разве что наводит на печальную мысль о шулерстве, уж извините, профессиональное, видимо…
– Оценил, оценил ваше остроумие! – нимало не смутившись, захохотал журналист и полез в карман, из коего вытащил довольно замусоленное удостоверение. – Но у нас все по-честному! Извольте убедиться – сотрудник воскресного издания «Терпила»… Ничего себе бренд, а? Звучит! Конечно, завистники обвиняют нас в желтизне, но народ раскупает нашу газету как пирожки, а что может быть выше народного признания?
Ломову как-то попадал в руки номер «Терпилы», и впечатления от него остались самые отвратительные. Писаки умудрялись напичкать это издание такими мерзкими преступлениями, что читателя одолевала настоящая тошнота. Ко многому привычный Ломов не смог дочитать номер до конца – было противно.
– Вообще, будь моя воля, я бы вас повесил, – сказал он Альтшулеру. – Всю редакцию. Это, значит, будет во-вторых. Но поскольку воли моей на это нет, то, в-третьих, я всего лишь отказываюсь что-либо с вами обсуждать. Идите себе подобру-поздорову, пока я мягкий.
– Вот так, значит? – разочарованно сказал журналист, пряча удостоверение обратно в карман. – Зря, между прочим. Про это пословица есть – не плюй в колодец. Но я не гордый. Если захотите поговорить про желтый «Форд», например, найти меня пара пустяков. И, кстати, полистайте на досуге нашу газетку – много интересного найдете. Не вру!
Он повернулся и с гордым видом удалился, шаркая по асфальту подошвами. Ломов посмотрел ему вслед со смешанным чувством отвращения и любопытства. «Шакалы пера, – вспомнил он. – Так, кажется, их называют? Ладно, проехали. Больше неожиданностей здесь ждать не стоит».
Глава 4
На следующий день генерал был вызван на большое совещание, и докладывать об успехах было некому. Волченков и Ломов решили сверить впечатления и выработать план дальнейших действий.
– Ничего конкретного, короче, – хмыкнул Ломов, выслушав лаконичный отчет коллеги. – Признаков банды пока не просматривается. У меня, в принципе, то же самое… С той разницей, что опасения генерала подтверждаются быстрее, чем он успевает их высказывать. И что с этим делать, ума не приложу…
Ломов рассказал о встрече с Альтшулером.
– Я потом все-таки купил номерок этого «Терпилы», – сообщил он.
– Ну и вульгарное название! – поморщился Волченков.
– Народу нравится, – пожал плечами Ломов. – Так вот, полистал я эту газетенку и понял, что наш генерал опоздал ровно на полгода. Эта публика давным-давно мусолит тему «охотников». Причем настолько плотно за это взялась, что валит в одну кучу все подряд. Тут недавно один районный участковый от инфаркта помер – так они и его в жертвы «охотников» записали. Ну, естественно, с оговорками – мол, «есть основания подозревать, что смерть участкового не была случайной и здесь тоже оставили свой след «охотники», но, увы, ни одного свидетеля нам так и не удалось найти…» И вот такую хрень они вдалбливают в головы обывателей!
– Судя по всему, не только обывателей, – заметил Волченков. – Вполне допускаю, что именно эта газетенка заставила чесаться начальство. Другие средства информации, кажется, не затрагивали эту тему ни разу.
– Ну, так давайте обращать внимание на любые фантазии журналюг! – возмущенно сказал Ломов. – Завтра они напишут, что в городе орудуют пришельцы…
– Пришельцы, черт с ними, – возразил Волченков. – А по «охотникам» выводы делать рано. Мы еще даже не начали проверять список. Возимся с одним случаем. Кто знает? Дыма без огня, как известно, не бывает.
– Ну и что предлагаешь? Брататься с нечистоплотными папарацци?
– Зачем же брататься? Но проверить, что они знают, не помешает. А вдруг кто-то из них располагает фактами?
– Плевать я хотел на факты, – мрачно заключил Ломов. – У меня задание – прояснить вопрос насчет банды. Как только мне удастся это сделать, все, адью! Пусть этими убийствами занимаются те, кому положено.
– Так уверен?
– На девяносто девять процентов.
– А я вот не рискнул бы так уверенно утверждать. Сначала нужно тщательно проверить весь список, – сказал Волченков.
– Не думаю, что нам откроется какая-то тайна, – презрительно отозвался Ломов. – Насколько я понимаю, весь этот список – сплошные «глухари». Прошло время, недостаточно улик, да мало ли… С какой стати мы должны это разгребать?
– Мне тоже не хочется этого делать, – спокойно заметил Волченков. – Но поскольку задание дано, оно должно быть выполнено. Отложим дискуссии на потом, а сейчас я предлагаю наведаться к охраннику автостоянки, в чью смену был угнан желтый «Форд». Может быть, он что-то прояснит. У меня есть его адрес.
– Очередная идиотская идея! – фыркнул Ломов. – Очередной бездельник, который спит на ходу и не пригоден ни к какой работе, кроме работы охранника! Что это животное может прояснить? Тем более что его уже сто раз допрашивали все кому не лень. Потеря времени.
– Надо же что-то делать, – сказал Волченков. – Настырным везет. И потом, есть идея, которая может не показаться идиотской. По дороге я тебе ее изложу. Тут что-то есть.
Ломов был настроен скептически, но в дальнейшем резких замечаний уже не высказывал, а идея, предложенная Волченковым, его и в самом деле заинтересовала.
– Тут вот какая штука вырисовывается, – уже в машине продолжил Волченков. – Я вчера с парнем беседовал, который дежурил шестнадцатого июня с Кирпичниковым, с напарником его. И он вдруг вспомнил, про что говорил капитан перед тем, как уехать на свое последнее свидание. Это кстати к вопросу о «сто раз допрашивали». Похоже, этот разговор начисто вылетел у парня из головы. Может быть, он даже намеренно старался его забыть, поскольку тут всплывала его беспомощность. Второго июня он сплоховал на дежурстве.