Берег Живых. Выбор богов. Книга вторая

Анирет размышляла о том, как многое должен уметь и как много должен делать Владыка Обеих Земель, о том, сколько своей жизни он отдаёт Таур-Дуат. Она вспоминала отца, то, что узнала его по-настоящему как рэмеи Секенэфа, а не как Императора, только в последний год, и теперь даже скучала по общению с ним. А ведь к текущему моменту, после стольких лет, он был гораздо больше Ваэссиром, и гораздо меньше – Секенэфом. Как тяжело было дяде… а может, и матери.

Сколько ему оставалось впереди?.. Много говорили, что никому не под силу будет заменить его на троне. Но сейчас царевна думала о том, что никому не под силу заменить его в сердце тех, кто его знал и любил.

Давно её уже не удивляло, что срок жизни большинства Императоров был меньше, чем у других Эмхет и у простых рэмеи. А теперь узнала она и о другой цене, о других жертвах. Никому не даровали Боги Силу ради пустой славы, и горе тому, кто не понимал этого.

– Ты не будешь в этом одна, – вдруг проговорил Нэбмераи, точно прочитав её мысли. – Не забудешь, кто ты.

Она невольно вздрогнула, сфокусировала взгляд на его лице, знакомом каждой мельчайшей чёрточкой, немилосердно обрисованном сейчас ярким светом солнечной ладьи.

Его глаза были совсем как Великая Река – ласковая индиговая глубина, в которой играл свет. Манящая.

«Твоему удивительному сердцу это понадобится, когда однажды у тебя не найдётся подходящих слов, чтобы выразить всё…»

Анирет достала из потайного кармана заветный кусочек бирюзы, и камень привычно отозвался в ладони теплом, чуть завибрировал. Не говоря ни слова, она вложила талисман в руку Нэбмераи и спустилась ближе к воде, чтобы умыться.

Вот и всё. Шаг был сделан, и она не жалела – просто отпустила эту ладью по течению, на волю Золотой. Стоя спиной к Таэху, девушка улыбнулась, раскинула руки, почувствовав, как легко вдруг стало на сердце. Как будто краски мира стали чуточку ярче, и отступили тяготы – перед надеждой, связанной с любимым братом, перед безымянным чувством, притаившимся в груди, перед пониманием, что грядущее будет ей по силам.

Когда она обернулась, чтобы подняться, Нэбмераи уже стоял и ждал её, так и сжимая в руке кусочек бирюзы, а в другой держа её опустевшую сумку. Если он и хотел что-то сказать, то не мог. Но такой его взгляд Анирет уже видела прежде – на праздновании в Тамере.

А почти такой – совсем недавно, во сне.

«Как о многом я бы хотела поговорить с тобой, и не всё я могу доверить письмам. Мне не хватает тебя и твоей мудрости, не хватает наших бесед. Но я знаю, что твоё внимание не может быть отдано только мне. Эмхет издревле принадлежат всей Империи, и ты – даже больше многих из нас. Ты и так всегда находил время для нас троих… и для меня.

И всё же, когда я вернусь в Апет-Сут, я хотела бы украсть немного твоего времени и поговорить обо всём. О том, что пока скрыто от меня. О Павахе. О Хэфере. Мне были видения, смысл которых ты, возможно, сумеешь понять лучше, потому что тебе ведомо больше. Я видела незаконченную гробницу. И видела ту себя, которой должна стать.

Пишу тебе, чтобы до нашей встречи ты успел поразмыслить и взвесить, о чём действительно стоит мне рассказать. Прошу, будь милостив и развей сумрак моего неведения. Не могу не надеяться на это сейчас, когда мне это так нужно.

Я была в Мастерских. Но ты, должно быть, уже знаешь. Теперь я понимаю больше… в том числе и о об одном из своих видений.

А ещё, знаешь, я всё чаще вспоминаю твоё пожелание мне. Возможно, оно и правда сбудется…

Да хранят тебя Боги, дорогой мой дядюшка.

Царевна перечитала письмо и запечатала. Перед глазами отчётливо стояло лицо Хатепера, и от этого становилось теплее. Свои страхи она не стала доверять листу бумажного тростника, ведь от этого всё могло стать реальнее. Ренэф вернётся, и что бы ни произошло в Лебайе, родители и дядя сумеют разобраться. Уж кто-кто, а царица Ренэфа не бросит, поможет преодолеть всё. Ну а Император и Великий Управитель сумеют разрешить сложности с Данваэнноном.

Мысль о том, что Владыка, даже соблюдая мирный договор, готовился к войне, не покидала её. Анирет раз за разом вспоминала свои беседы с дядей о том, что делает народ единым, о внутренних распрях, о необходимости общего врага; она думала о сложном узоре враждебного замысла, в который оказались вовлечены и бедный Хэфер, и Ренэф, и в котором сама она не увязла только чудом – благодаря тому, что большинство её просто недооценивали. Пока тайна оставалась тайной, пока другие в ней видели лишь бледную тень её близких, она была в безопасности.

Но Анирет устала быть тенью. Чем больше она узнавала, в том числе и саму себя в новом качестве, тем теснее ей становилось в клетке чужих представлений о ней. Сколько лет ещё придётся провести, скрывая правду? Насколько постепенным будет её восхождение? Ведь править ей предстояло не из теней, пусть прежде она и не мечтала о власти. Не мечтала и теперь, но знала, что принесёт на благо Обеих Земель любую жертву, какая от неё потребуется.

«Сила, что до поры не осознаёт себя сама, подчас сияет ярче той, что гордится собой…»

Что ж, теперь она начинала осознавать. И это тоже стало причиной сделанного шага.

Тихий стук в дверь возвестил о приходе Нэбмераи. В вечерние часы было время их занятий, посвящённых военному делу. Таэху оказался действительно хорошим учителем, как и предсказывал дядюшка Хатепер. Его знания казались бездонными, и рассказывал о великих битвах, об искусствах стратегии и тактики, о премудростях военачальников древних и современных он по-настоящему захватывающе.

Сегодня, когда они остались наедине, Таэху держался без обычной своей спокойной уверенности. Анирет невольно улыбнулась, подмечая небольшие детали, выдававшие его волнение, – то, как чуть дрогнули его руки, когда он раскладывал карты перед ней, то, как он едва заметно запинался, выбирая тему для рассказа. Девушка знала точно: бирюзу он ей не вернёт.

Их уединение было обманчивым – в этом доме они никогда не оставались одни. Нэбмераи помнил об этом. Помнила и царевна, и лишь смотрела на него теплее, внимательно слушая, хоть и знала, что с приходом ночи он вернётся в объятия Мейи. Будто невзначай несколько раз соприкасались их плечи и руки, когда они склонялись над картами. Ближе, чем раньше, лежали их ладони на невысоком столике со свитками, и никто не спешил убирать свою.

Занятие подходило к концу, но воин как будто тянул время, уточняя что-то, а Анирет подыгрывала ему, задавая дополнительные вопросы. Медленно и чрезвычайно обстоятельно Нэбмераи собирал свитки, хотя и прежде отличался, как и все Таэху, бесконечно бережным отношением ко всякому хранилищу знания. Почти ничем он не выдавал себя. Но вот все свитки были уложены по ларцам и сундукам, и остался только один. Нэбмераи задумчиво покрутил его в руках, а потом передал Анирет.

– Непременно изучи эту мудрость, когда найдётся время, госпожа, – сказал он, чуть улыбнувшись. – Доброй ночи.

С поклоном Таэху удалился. Анирет развернула свиток почти сразу, как за Нэбмераи закрылась дверь и стих звук его шагов. На нескольких листах бумажного тростника, разложенных в определённом порядке, содержались изречения военачальника Сенджема, служившего ещё под началом её деда, Императора Меренреса. Но верхний лист завершался цитированием одного из посланий, обращённых к госпоже Итеки, супруге Сенджема, написанного из очередного дальнего похода.

Это была песня, которую царевна знала когда-то, но уже забыла. А ведь слова эти до сих пор иногда вспоминали столичные поэты, потому как Сенджем был знаменит своим даром в искусстве слова не менее, чем воинской доблестью.

Анирет вздохнула, с улыбкой перечитывая нежные строки, написанные другим воином для другой женщины почти век назад, но в эти мгновения предназначавшиеся именно ей.

Дни потекли своим чередом. Мастер держался ровно так, как прежде, словно посещение Внутренних Мастерских им привиделось. Но Анирет и не задавала вопросов – привыкла к тайнам, – и это их обоих устраивало.

Зато теперь она особенно ждала вечеров, когда её сердце пело и отдыхало. Нэбмераи не умел слагать песен, как сам и признался ей той давней ночью после ритуала. Но он находил способы сказать ей, не нарушая их тайны, то, что желал передать. И песня Сенджема в итоге оказалась не единственной, хотя вслух они по-прежнему говорили о политике и военном ремесле.

Как ни скрывала Анирет дар Золотой, расцветающий в ней, а всё же от подруги не укрылись перемены в ней – покой радости, обнимавший её изнутри, помогавший преодолеть и смутное тёмное неведение, и тревогу за близких.

– Давно не видела тебя такой, – с улыбкой сказала Мейа как-то утром, поднося царевне воду для умывания. – Ну, кто он? Жрец? Мастер? Ты же все дни проводишь в мастерской да на каменоломнях.

Царевна подняла взгляд на подругу, сражаясь с собой, чувствуя, что граница, которую провели между ними тайные приказы Владыки, ширится, разрастается в трещину. Мейа, её верная Мейа, смотрела так искренне, с таким участием и не без доли игривого лукавства, ведь они с юности привыкли делиться своими мыслями. Почему же единственной близкой подруге нельзя было знать?.. Кто, как не Мейа, в которой не было ни лжи, ни зависти, будет рядом с ней, когда однажды она станет Императрицей?.. И простит ли подруга, что оставалась в неведении?

Но потом Анирет вспомнила взгляд отца, не приказ его даже – просьбу, горечь и тяжесть, лишь часть которой она могла разглядеть в его глазах и постичь, всю ту надежду, которую он возлагал на неё. Теперь, когда отец по-настоящему видел её, когда их помыслы впервые стали действительно близки, разве смела она нарушить его доверие? Разве смела поставить под удар то, к чему было приложено столько сил её родных?.. Нет, она не верила, что Мейа может предать. Но даже случайно оброненного слова, неверного взгляда или жеста могло оказаться достаточно, чтобы разрушить всё. Нэбмераи понимал это и играл свою роль до конца.

И Анирет преодолела минутную слабость, встретила взгляд подруги и взяла её руки в свои.

– Это не то, о чём ты думаешь, – с улыбкой покачала головой царевна и закончила полуправдой: – Просто наконец, после такого долгого пути и стольких вложенных сил мне удалось то, к чему я стремилась.

Мейа улыбнулась в ответ, и Анирет не была уверена, что её выдержки хватило на то, чтобы подруга поверила ей до конца.

– Ну, расскажешь в свой срок, – сказала Мейа. – Что бы ни было, если это даёт радость твоему сердцу, то и я рада.

В груди кольнуло, но подруга говорила искренне, как и всегда. Анирет крепко обняла её, пообещав себе, что объяснит всё сразу же, когда только будет можно, и надеясь, что к тому мигу трещина не превратится в бездну.

– Ну а как обстоят дела у вас со стражем? – заговорщически шепнула царевна, едва не пожалев о своём вопросе.

Мейа мягко рассмеялась и мечтательно закатила глаза.

– По-прежнему хорош, всё так же неустанен. Но я всё больше убеждаюсь в твоей правоте – жрец он и есть жрец. Его мысли… Знаешь, иногда я чувствую, что он как будто не со мной. Молится он что ли прямо в моих объятиях? Вот ни капли не удивлюсь.

Анирет ощутила смесь тревоги и радости. Как и ей самой, ему всё труднее было скрывать. А безмолвное признание царевны пробило брешь в его щите.

– Вернёмся в столицу – посмотрим. Может статься, мне и правда стоит обратить внимание на кого-то из придворных? Не для меня, похоже, ни жрецы, ни воины, – весело сказала подруга, блеснув глазами, и тихо добавила: – Но на ложе с ним и правда мало кто может сравниться. Жаль будет…

– Ну всё, всё, – отмахнулась Анирет со смехом. – Ты мне и так рассказала за всё это время столько, словно это не ты, а я сладко коротала с ним ночи в Хенму! Если он так хорош, то отчего же вспомнила придворных? Ты всегда находила их скучными, не приняла даже ухаживания сына управителя Кеваба.

– Может статься, чуточку скучно, зато спокойно. Как раз то, что надо… Да ты не бойся, не обижу я твоего стража! – подмигнула Мейа. – И если уж угодно будет Богам, что мы расстанемся скорее, чем предполагали оба, я не сделаю ему больно. Сделаю так, чтоб обо мне остались самые что ни на есть приятные воспоминания. В конце концов, нам обоим ещё предстоит служить тебе много, много лет.

Анирет оставалось только развести руками. Спросить напрямую у Нэбмераи она бы не решилась.

Тем вечером пришли вести из столицы. Унаф, верный писец Великого Управителя, доставил письмо, и не одно. Второе предназначалось Нэбмераи.

Анирет не спрашивала, решив, что он расскажет сам, если того пожелает. Вместо этого она распорядилась, чтобы писца достойно разместили в доме, и пригласила его к ужину. За трапезой она и узнала, что отец отбыл в паломничество, чтобы подготовиться к Ритуалу Разлива, и теперь делами управляет мать. Ренэф вернулся в Апет-Сут буквально вчера, но никаких подробностей о молодом царевиче Унаф не знал и сообщить ей не мог – сказал только, что брат её пребывает в добром здравии, но отряды его значительно поредели. Анирет понимала, что узнает больше лишь когда вернётся – даже слухи ещё не успели разнестись, тем более сюда, а Хатепер, похоже, торопился направить вестника.

– Пора и тебе уже возвращаться, госпожа моя царевна, – проговорил писец. – Спешки нет, но быстроходная ладья всё же идёт отсюда до столицы немногим меньше декады. Мой господин Великий Управитель просил, чтобы ты завершала свои дела и велела снарядить его «Серебряную» в путь.

– Так и сделаю, – кивнула царевна, сдерживая радость и волнение.

Учитывая всё случившееся, она и правда хотела попасть домой. Ну а вернуться к обучению она успеет уже после Разлива.

– Наконец-то назад, к столичной жизни! – воскликнула Мейа с улыбкой. – И праздник… Боги, да это просто самая чудесная весть, которую мы получали за всё время пребывания здесь, господин Унаф!

Писец заулыбался, смутившись, когда красавица приветливо коснулась его руки. Нэбмераи неопределённо пожал плечами, не отрываясь от запечённой в меду утки.

Когда с трапезой было покончено, Анирет удалилась к себе, чтобы в тишине прочесть письмо дяди.

«Не скрою, что твоё послание встревожило меня, родная, хоть последние строки отзываются во мне радостью.

Вскоре нам и правда предстоит поговорить очень о многом. Некоторые вести опечалят тебя. С тем, кто был твоим другом, приключилась беда, которой мы не ждали.

Хочу узнать больше о твоих видениях, ибо были такие и у меня.

Мы ждём возвращения Владыки. Обновление нужно всем нам не меньше, чем нашей земле. Возвращайся в столицу так скоро, как сможешь, – пришло время нам всем воссоединиться для празднования.

Я очень жду нашей встречи и думаю о тебе каждый день среди всех дел, что уже почти похоронили меня под собой. Эти мысли придают мне сил.

Да хранят тебя Боги, моя ясная звёздочка. Скоро свидимся».

Анирет перечитала, коснулась строк губами, почти чувствуя родной запах, потом бережно спрятала письмо в ларец.

Позже пришёл Нэбмераи.

– Мейа увлечена обсуждением столичных вестей с писцом твоего дяди. Я предпочёл сбежать, – он усмехнулся. – Им есть о чём поговорить. Нам с тобой – тоже.

Не спрашивая, Таэху сел рядом с ней на циновки и протянул ей маленький свиток.

– Это же…

– Я обещал, что спрошу у Верховного Жреца о судьбе Паваха. Читай. А потом я поясню.

– Дядя писал, что с ним приключилась беда, которой никто не ждал, – в свой черёд рассказала Анирет, беря письмо.

– Так и есть, – голос Нэбмераи звучал сухо, но царевне показалось, что-то его глубоко изумило и задело.

«Мой дорогой племянник,

Я рад любой вести от тебя, пусть и скупой. Обитель без тебя опустела. Не скрою, тяжело знать, что вернёшься ты ещё так нескоро и едва ли надолго. Смею надеяться, что случай увидеться выпадет нам хотя бы во время празднований Разлива…»

– Выпадет, – уверенно сказала Анирет, поднимая взгляд. – Я знаю, что ты тоже скучаешь… Помнишь, я ведь обещала тебе, что мы непременно посетим Обитель при первой же возможности. Так давай сделаем это сразу же, как закончатся торжества в столице, на которых я должна присутствовать.

– Я буду очень этому рад, – просто сказал Нэбмераи, но его улыбка быстро померкла: – Читай же дальше.

«Что до твоего вопроса о нашем госте – увы, я понимаю, что это знание тебе нужнее, чем любые мои тёплые слова, – об этом мне трудно рассказать. Мы окружены условностями. Он стал учеником Кахепа. Старик его хорошо принял. Ты понимаешь, что это означает, лучше прочих. Обучение было кратким. Теперь разум гостя расколот, и, боюсь, даже моё искусство не столь велико, чтобы это исправить.

Я могу рассказать больше при встрече. Как бы там ни было, помни, что дома тебе всегда рады, как бы далеко ни увёл тебя твой путь. Да хранит тебя Аусетаар в обеих Её ипостасях…»

Дядюшка был прав. Несмотря на всё, Анирет не забыла о старой дружбе, из-за которой так тяжело оказалось перенести предательство Паваха. И весть действительно изумила и опечалила её. Если даже один из величайших целителей Империи говорит, что он бессилен… Что же могло произойти с бывшим телохранителем Хэфера?

Она вернула письмо Нэбмераи.

– Кахеп – старейший из живущих хранителей знания, хранитель библиотеки Обители, – сказал воин. – «Хорошо принял» – такая честь бывает оказана немногим, уж поверь. Это означает, что он счёл Паваха достойным и показал ему больше, чем смертный неподготовленный разум вообще способен принять. Почему – об этом узнаем уже от Верховного Жреца, если и правда решим поехать в Обитель. Но ты обучалась у нас… обучалась как… – он не закончил, лишь многозначительно посмотрел в глаза царевны, и та кивнула. – Ты соприкасалась с запретным Знанием, пусть и не прошла этот путь до конца. И ты, дочь рода Эмхет, была готова. Так вот, Кахеп провёл Паваха ещё дальше… и это… путь без возврата. Это не даёт мне ответ о твоём видении. Возможно, мы узнаем больше, когда встретимся.

– Обязательно, – тихо, уверенно сказала Анирет.

Теперь Павах уже ничего не сможет рассказать никому. Но она должна была увидеть его. Вдруг хоть что-то ещё можно сделать?..

Мысль о том, что время истекает, обожгла её. Чуть подавшись вперёд, царевна коснулась губами щеки Нэбмераи, тёплой под вязью шрамов, и шепнула:

– Благодарю тебя за доверие, друг моего сердца.

Таэху поймал её руку и прижал к губам её ладонь, поцеловал запястье, оставляя послевкусие сладкой дрожи. Как тогда, в Тамере, его хвост переплёлся с её, но тотчас же отпустил. Никто из них не мог позволить себе большего.

А мгновения были удручающе коротки.

– Пора вернуться к битвам, – чуть слышно, с сожалением проговорила Анирет.

– Когда ты побеждён, остаётся вдохновляться чужими победами… – улыбнулся Нэбмераи, нехотя выпуская её руку.

Царевна была с ним согласна.

Сноски