Избыточность опыта

1. Напряжение и взаимосвязь между статической и генетической феноменологией

Феноменология Гуссерля не ограничивается статическим анализом корреляции ноэзиса и ноэмы, корреляции, которая исследуется в рамках трансцендентальной сферы (ставшей возможной средствами эпохе́). Где-то с 1915 по 1917 годы[32] открывается новая феноменологическая область исследования: генезис трансцендентального сознания. Такое открытие ведет к трансформации понятия Я, поскольку определение Я как Я-полюса в свете генетического способа рассмотрения слишком абстрактно.

Статическая феноменология анализирует единство многообразия переживаний, конституирующих интенциональную предметность. Ее исходная точка в (трансцендентально редуцированном) предписанном типе предметности, который по своей форме неизменен и тем самым как раз служит путеводной нитью для анализа интенциональных переживаний:

«Я исхожу вообще из предметностей, даже идеальных, таких как понятийно-оформленные размышления, предложения математики, и спрашиваю, как может выглядеть сознание о них, как возможно многообразное сознание о них, и как они соразмерно сознанию «конституируются» самоданными» (Hua XIV, 40).

Исходя из определенного типа предметности (например, объекта внешнего восприятия), рассмотрим многообразие субъективных явлений, в которых этот род объективности изначально приходит к данности.

Важно подчеркнуть, что такой феноменологический анализ носит эйдетический характер: он направлен на констатацию сущностных законов, касающихся корреляции между протеканием интенциональных переживаний и многообразными ноэматическими способами явленности[33].

Так как статическое конституирование принимает различные типы (уже сконституированных) предметностей как путеводную нить, то Гуссерль называет его «феноменологией путеводных нитей» (Hua XIV, 40). В этом смысле статический анализ в Картезианских медитациях сравнивается с описаниями из области геологии, палеонтологии, зоологии (naturhistorischen), «которые исследуют отдельные типы предметности и, самое большее, систематизируют их в определенном порядке» (Hua I, 110; рус. 101). Этот род конституирования, исследующий корреляцию между конституирующим сознанием и конституированной предметностью, может не учитывать феномен генезиса. Как статические можно обозначить феноменологические исследования, «которые вообще исключают генетические проблемы» (Hua XIV, 38). Следует подчеркнуть, что при статическом способе рассмотрения объективирующему акту отдается приоритет перед любым другим видом (актов): «Всякое интенциональное переживание либо является объективирующим актом, либо основано на таком акте…» (Hua XIX/1, 514). Например, интенции желания или ценности с необходимостью предполагают объективирующий акт в качестве их основы. В этом смысле в Лекциях по этике Гуссерль придерживается тезиса, согласно которому за объективирующим актом закрепляется (vorbehalten) конституирование как таковое: «Ценностные акты важны для конституирования ценностей, это мы видим; но как только мы начинаем рефлексировать над тем, как они могут функционировать в качестве конституирующих, мы сразу упираемся в непонятность. Конституировать могут все же объективирующие акты» (Hua XXVIII, 277). Исходя из этого, приоритет объективирующего акта в статической области следует рассматривать как неоспоримый.

Прежде чем привести развернутое толкование генетической феноменологии, нужно указать на многозначность термина «генезис».

1. Во-первых, нужно констатировать тесную связь между образом генезиса и иерархией конститутивного процесса, согласно которой фундируемое (например, интенция ценности) предполагает фундирующее (объективирующий акт). Но такое определение генезиса скатывается к статической феноменологии, то есть вписывается в упорядоченную систему уже готовых сконституированных предметностей[34].

2. Кроме того, генезис связан с интенциональным наполнением восприятия: предметность конституируется в протекании многообразия оттенений, из синтеза которых возникает единство объекта. В третьем томе Идей в этой связи демонстрируется различие феноменологического и онтологического подходов. Если онтология рассматривает предмет как строгое, застывшее тождество, то в феноменологической перспективе он толкуется как единство в потоке. Феноменологический анализ отслеживает процессы, «в которых такое единство и каждый компонент, сторона, реальное качество такого единства является коррелятом тождества. Это рассмотрение является кинестетическим или в некотором роде “генетическим”: “генезис”, который принадлежит “трансцендентальному” миру и совершенно отличается от естественного и естественнонаучного генезиса» (Hua V, 129). Этот род анализа также сохраняется в рамках статической феноменологии при том, что она не тематизирует историю и пред-данность всякий раз различных форм апперцепции: в качестве путеводной нити она принимает уже предначертанную форму предмета, чтобы выявить внутреннюю телеологию, ведущую к единству оттенений.

3. В отношении конституирования времени, речь также идет о генезисе. Тем не менее использование категории «генезис» в этом контексте проблематично: время как постоянная, неизменяемая форма не столько подчинено генезису, сколько скорее его следует рассматривать как основу всякого генезиса (Kern, 1988, 184). В главе 5 я подробно рассмотрю проблему времени как формы[35].

Теперь перейдем к «собственно» генетической феноменологии. Даже то, что кажется само собой разумеющимся и элементарнейшим актом – как, например, восприятие внешней вещи, – имеет за собой историю:

«Это дает достаточное основание утверждать, что в раннем детстве мы вообще должны были сначала научиться видению вещей, а также что такого рода видение должно было генетически предшествовать всем прочим модусам сознания вещей. Следовательно, в раннем детстве поле восприятия, формирующее предданность, еще не содержит ничего такого, что можно было бы эксплицировать как вещь при простом рассматривании» (Hua I, 112; рус. 104).

Эта же категория предмета, которая служит путеводной нитью для интенционального анализа, указывает на генезис, соответственно, на прото-учреждение[36].

Медитирующее Эго в состоянии «посредством проникновения в интенциональное содержание самих феноменов опыта […], интенциональные отсылки, которые ведут к некоторой истории, и, таким образом, выделить эти феномены как образования, следующие за другими, сущностно им предшествующими образованиями (даже если они не могут быть непосредственно отнесены к тому же самому конституированному предмету)» (Hua I, 113; рус. 104). В этом смысле генетическая феноменология спрашивает о связи обусловленного и обусловливающего, соответственно, о том, каким образом обусловленное возникает из обусловливающего (Hua XIV, 40), как сознание становится сознанием (Hua XIV, 41). Из этой перспективы ведутся попытки обнаружить «конститутивную» историю объективирования (Hua XI, 345), соответственно, разнообразных форм апперцепции, в которых всякий раз конституируются объекты (Hua XI, 186).

В генетической феноменологии примат объективирующего акта гораздо проблематичнее, чем в статической, не только потому, что становится ясно, что та же категория объекта, взятая в качестве путеводной нити, отсылает к прото-учреждению, но и потому, что генетический анализ позволяет выявить конституирующие моменты (как, например, интенциональность инстинкта или аффекта), которые, в конечном счете, выходят за пределы синхронной корреляции ноэзис-ноэма (к диахронии аффекта см. С. 77).

В этом контексте очень важно обратить внимание на различие между двумя формами генезиса: активной и пассивной. В случае активного генезиса Я совершает акты, свойственные разуму. Всякого рода свершения, порождаемые разумом, как, например, конституирование идеальных предметов (например, предикатов или теорий) или объектов культуры (например, произведений искусства) подпадают в сферу действия активного генезиса. На базе уже сконституированных предметностей – при помощи всякий раз различных синтезирующих актов – можно выйти за пределы актуального предметного горизонта и сконституировать новые формы объективности. В этой связи выше упомянутое понятие прото-учреждения приобретает свой изначальный смысл. Прото-учреждение открывает новую способность (Vermöglichkeit) Я, которая оседает (sedimentiert sich) в сознании[37].

Но всякое активное конституирование указывает на пассивно сконституированную пред-данность: «То, что встречается нам в жизни, так сказать, в готовом виде, как просто существующая вещь […], дано в первоначальном модусе оно само в синтезе пассивного опыта» (Hua I, 112; рус. 103). В работе Формальная и трансцендентальная логика Гуссерль продемонстрировал в этом смысле, что индивидуальные суждения в свернутом виде несут в себе до-предикативный опыт.

Не только в XI томе Гуссерлианы и в Картезианских медитациях, но и в исследовательских рукописях тридцатых годов (особенно в Рукописях-С) ассоциация определенно рассматривается как универсальный принцип пассивного генезиса для конституирования всех предметностей, пред-данных в активном образовании (Hua I, 113; рус. 105). Ассоциацию не следует рассматривать как объективную причинность, которую можно констатировать извне, ее нужно рассматривать как «форму и закономерность имманентного генезиса», которой «неизменно» по сущностным основаниям обладает сознание и которую следует мыслить в рамках трансцендентально редуцированного измерения (Hua XI, 117).

В своих Лекциях по трансцендентальной логике зимнего семестра 1920/21 в качестве первичной формы Гуссерль исследует ту ассоциацию, которая соединяет прошлое с настоящим по принципу подобия: объект, присутствующий в моем текущем поле восприятия, напоминает о прошлом предмете. Один феномен указывает на другой. В этой связи Гуссерль говорит о генезисе в особом смысле: генезис принимает здесь форму пробуждения: «Затем, сам феномен оказывается генезисом, одно звено оказывается пробуждающим, другое – пробужденным. Воспроизведение последнего, по-видимому, было вызвано пробуждением» (Hua XI, 121). Сознание объекта пребывающего в настоящем (картина Тициана) пробуждает опыт, лежащий в прошлом (мое путешествие во Флоренцию). Эта отсылка к прошлой предметности включает в себя весь горизонт пробужденного феномена.

Феноменология ассоциации – это, с одной стороны, продолжение анализа исходного конституирования времени на более высоком уровне. С другой стороны, она определяется как феноменология бессознательного. Ниже я сначала проясню тезис, который устанавливает тесную связь между проблемой времени и проблемой ассоциации. Затем я рассмотрю тему бессознательного – прежде всего в свете учения об аффектах.

Феноменологический анализ ассоциации делает особенно ясным то, что сознание отсылает не только к отдельному объекту, но и что оно одновременно указывает на многообразие объектов, переживаний и феноменов. Временны́е феномены, соответственно, подвергаются анализу как в отношении сознания, изначально конституирующего время, или в отношении весьма сложного «ансамбля» прото-впечатления, ретенции и протенции, так и в отношении синтеза, более высокого уровня (Hua XI, 126), синтеза одновременности и последовательности. В каждой фазе, включающей эти элементы, конституируется несколько объектов – как в рамках одного чувственного поля, так и в разных чувственных полях (поле слуха, зрения и т. д.), – которые в разных формах взаимодействуют друг с другом[38]. Множественные гилетические данные протекают в абсолютно тождественном темпе (Hua XI, 127). Но все же интенциональность направлена не только на сосуществование нескольких гилетических единств, но и на синтез последовательности: «Протекание Теперь во временны́х ориентациях одновременно указывает на дальнейшие универсальные синтезы в конституирующей жизни, посредством которых протекающие моменты настоящего осознаются как единство последовательности»[39] (Hua XI, 127). Упомянутая здесь ассоциация одновременности и последовательности – это «самый общий и исходный синтез, необходимо связывающий все отдельные предметы, которые осознают как изначально сущие в пассивности, каким бы ни было их содержание, синтез, посредством которого могут конституироваться предметы, однородные по содержанию» (Hua XI, 127).

Здесь следует подчеркнуть, что анализ времени принципиально отвлекается от содержания: это с самого начала абстрактное свершение, которое ориентируется на определение «необходимой формы времени всех отдельных предметов и множеств предметов» (Hua XI, 128). Поэтому для того, чтобы отдать должное сознанию времени в его полной конкретности, и чтобы проследить генезис предметности в ее полноте, необходимо провести анализ, который также учитывает аспект содержания, поскольку сознание времени – это всегда сознание временно́го предмета, определяемого содержанием (Hua XI, 128).

Принимая во внимание содержание, можно выделить разнообразные формы ассоциации, которые имеют место в рамках временно́го синтеза. По содержанию наиболее всеобщим является синтез гомогенности. Также этот тип синтеза, затрагивающий сформированное во времени предметное содержание, не только трансцендентален, но и «аподиктически необходим для генезиса субъективности (которую также можно помыслить только в генезисе)» (Hua XI, 125). Здесь следует оговориться, что существует внутреннее сродство между содержаниями, относящимися ко всякий раз различным областям чувств. Каждое поле чувства едино само по себе:

«Все визуальное связано визуальной гомогенностью, все тактильное – тактильной, акустическое – акустической и т. д. В самом широком смысле мы говорим о единых полях чувств. То и иное гетерогенно, вследствие этого объединено только через временность живого настоящего» (Hua XI, 138).

Из сказанного следует (и это нужно зафиксировать как руководящий принцип анализа пассивного синтеза), что с точки зрения формы временно́й синтез представляет собой самую изначальную форму ассоциации, тогда как с точки зрения содержания самым элементарным и лежащим в основе является синтез гомогенности. Следует отметить, что ассоциации, связанные как по форме, так и по содержанию, возникают вне контекста Я.

Ассоциация, в которой соединяются элементы содержания, исследуется как с точки зрения сосуществования, так и с точки зрения последовательности. В качестве исходного пункта для анализа ассоциации по содержанию выделяются имманентные гилетические данные, как, например, конкретные данные цвета в визуальном поле, которые осознаются как сосуществующие. Сходные друг с другом по содержанию и сосуществующие данные обладают соразмерным сознанию единством, единством сродства (Hua XI, 129). Выделенные имманентные данные группируются по их сходству (там же). Сродство между данными может быть сильнее или слабее, в зависимости от ситуации. Что касается соединения по гомогенности, то одновременность – это случай самого полного сродства.

Отношение гомогенности, которое объединяет друг с другом родственные по содержанию данные, становится еще отчетливее – что заметнее в кинетическом контексте, соответственно, в случае последовательности – при переходе от сродственного к сродственному в сравнении. Новое здесь оказывается повторением. В следующем пассаже обсуждается фундаментальный аспект генетической феноменологии. Конституирование предметности становится историческим конституированием, в котором новое непосредственно и конкретно сравнивается с прошлым:

«Новое подобие в таком переходе проявляется как “повторение” того же самого. Это не просто сходное, но оно определенным образом все-таки выступает в сходном как то же самое. В сравнении происходит своего рода наползание одного сознания на другое, средствами перехода одно сознание, несмотря на модификацию, которую оно претерпевает, сохраняется как сознание того же самого первого предмета, и накладывается на второе сознание, сознание второго предмета, в случае совпадения приходит к конгруэнтности» (Hua XI, 130).

При переходе от сродственного к сродственному происходит наползание первого сознания на второе сознание: с одной стороны, в этом процессе сохраняется сознание тождества, «что» содержания как то же самое содержание, полностью конгруэнтное, тогда как с другой стороны, проявляется сознание двойственности, причем обособленности, характеризующие это совместное нечто, находятся в состоянии противоборства. Противоборство между обособленностями принимает форму взаимного вытеснения: «Вытеснение значит, что одно скрывает другое, что скрываемое тяготеет к раскрытию, прорываясь, затем скрывает ранее раскрытое и т. д. Так, если мы накладываем друг на друга красный квадрат и голубой» (Hua XI, 130).

В XI томе Гуссерлианы различены разные виды пассивного синтеза:

1. Наложение без противоборства или конгруэнтность, в случае которого обнаруживается содержательное слияние, лишенное двойственности или обособления (Hua XI, 131). Что касается синтеза последовательности, то внутреннее и непрерывное слияние выделенных единств обозначается как сращение. Всякая выделенная данность в самой себе имеет внутреннее синтезирующее строение, а именно в самой себе она есть непрерывность последовательности» (Hua XI, 140).

2. Наложение на расстоянии (par distance), соединяющее две имманентные данности по их подобию (например, и то, и это треугольник, хоть они и разных цветов). Здесь также есть «нечто от слияния, но не чистое слияние и образование единства, а единство как предпосылка, как почва сокрытия, и вместе с тем вытеснения и прорыва» (Hua XI, 131). Важно отметить, что в наложении на расстоянии начало внутренней обособленности и тем самым предпосылка для экспликации внутренних признаков заключается в активности (Hua XI, 133). Относительно этого феномена гуссерлевский тезис особенно ясен, пассивный синтез подготавливает активный.

3. В феномене возрастания демонстрируется внутреннее наложение двух соответствующих данных. Меньшее не просто повторяется в возросшем: это то же самое, и все же больше (Hua XI, 136). Как пример, приводится ряд треугольников, которые упорядочены по принципу постоянного возрастания.

4. Анализ пассивного синтеза исходил из феномена выделенных элементов. Углубленный разбор выделяющегося подчеркивает важный аспект: феномен контраста.

Выделяющееся определяется тем, что контрастирует со своим фоном:

«Всякое выделяющееся для себя в неком поле выделяется по сравнению с чем-то в том же поле […]. Для отношения единства между выделяющейся данностью и тем, относительно чего она выделяется, у нас есть еще одно особенно полезное выражение: Контраст […]. К гомогенной групповой множественности относятся и конкретное слияние, и контраст: члены множества – это каждый сам по себе контраст, но не в противопоставлении друг другу; друг с другом они особенно едины через бесконтрастное слияние, например, красные пятна на белом фоне» (Hua XI, 138).

Из сказанного следует, что между выделением, сращением и контрастом существует внутренняя связь. Только с помощью контрастирования с фоном можно что-либо выделить. Выделенная данность определяется тем, что она конституируется от фазы к фазе или “благодаря” непрерывной длительности и “внутри” нее (Hua XI, 140).

Если обратить внимание на то, что представленные выше разнородные ассоциации возникают одновременно в разных полях чувств, становится ясно, что здесь есть измерение, которое принципиально выходит за рамки очевидности интенционального: ассоциация ускользает не только от активности, но и во многих отношениях от взгляда Я. Многообразность синтеза в их живом функционировании и в полном масштабе не могут проявиться, но они составляют неизбежную основу для каждого рода явления. Если сравнить выше представленные феномены ассоциации со схемой «схватывание/содержание схватывания», где нечто недифференцированное гилетическое получает свой образ через активное схватывание со стороны Я, то явным становится то, как далеко простирается генетическая феноменология и насколько она радикальна.

В заключение я хотел бы вернуться к сложной взаимосвязи между статической и генетической феноменологией, которая, на мой взгляд, привела к заблуждениям в гуссерлеведении. В работе Генезис и структура Деррида отстаивает тезис, согласно которому генетический способ рассмотрения углубляет статический, при этом, не ставя его под вопрос:

«Однако переход этот – опять-таки всего лишь обычное развитие, не подразумевающее никакого, так сказать, “преодоления”, еще меньше выбора и тем более раскаяния. Это углубление работы, при котором открытое ранее не затрагивается, своего рода раскопки, в ходе которых выявление генетических оснований и исходной продуктивности не только не расшатывает и не уничтожает ни одной из уже выявленных поверхностных структур, но и вдобавок снова извлекает на свет эйдетические формы, эти, по выражению Гуссерля, “структурные априори” самого генезиса» (Derrida, 1967, 231; рус. 199[40]).

По мнению Дерриды, для Гуссерля та же проблема альтернативы между генезисом и структурой была бы бессмысленной, так как некоторые положения дел – как, например, гиле или телос – требуют генетического способа рассмотрения, тогда как другие феномены требуют статического подхода[41].

Если Деррида подчеркивает несоизмеримость генетической и статической феноменологии, то Стейнбок, напротив, убежден в том, что генетический метод ставит под вопрос результаты статического анализа. В такой перспективе это выглядит как преодоление статической феноменологии средствами генетической. Статическая структура снимается при помощи генетического способа рассмотрения:

«Например, разве при генетическом анализе различие гиле/ морфе, свойственное статической модели конституирования, не ставится всерьез под сомнение, что подразумевает приоритет более тонких описаний конституирования: феноменологии ассоциации, процесса хабитуализации, седиментации, реактивации и фундаментальной роли горизонтов в конституировании смысла?» (Steinbock, 1995, 265).

На мой взгляд, как Деррида, так и Стейнбок неверно понимают отношение между генетической и статической феноменологией, не осознавая их взаимосвязь. Интерпретация Дерриды искажает смысл генетической феноменологии в той мере, в какой она создает впечатление, что генетический способ рассмотрения характерен исключительно для ограниченной сферы феноменов, характеризующихся своеобразной подвижностью. Наоборот, генетическая феноменология затрагивает всякий феномен: всякая апперцепция, всякий предмет несет за собой историю, которую можно привести к данности (Hua XI, 345). Позиция Стейнбока упускает из виду укорененность генетического метода в статическом анализе. Никто не спорит с тем, что Гуссерль при помощи генетического анализа приходит к феноменам, которые выходят за пределы корреляции между ноэзисом и ноэмой, но в то же время эта корреляция служит путеводной нитью. Верно не только то, что всякое конституирование является результатом генезиса, но и, что то же генетическое исследование на сущностных основаниях предполагает результаты статического конституирования.

Таким образом, чтобы отдать должное взаимосвязи между статической и генетической феноменологией, необходимо прояснить как возможное напряжение, так и необходимую взаимосвязь между ними, соответственно, их вложенность друг в друга: с одной стороны, генетический способ рассмотрения исходит из сконституированного, в качестве путеводной нити берет результат статического конституирования (трансцендентально редуцированную предметность), с другой стороны, через реконструкцию истории процесса конституирования, соответственно, через анализ временно́го и содержательного синтеза и т. д. он открывает новые пути и подступы для феноменологии, сталкиваясь с феноменами – например, такими как аффект, – которые не согласовать со статическим способом рассмотрения.