Статистка

Эсмеральда

Лето – это занятой период в мире фигурного катания, соревнования уже закончены, но идут сборы и постановка программ для нового сезона. В нашей группе занимаются человек двадцать разных возрастов, но в основном мы подростки, юниорки. На такую толпу лишь один хореограф, моя прошлогодняя произвольная легко преобразовывается в новую короткую для другой девочки. Но какая разница, что там катают на юношеский разряд где-то в Сызрани.

– Алёна, ну как же ты будешь демонстрировать страсть, – он поднимает мне подбородок, прижимаясь сзади. Ничего предосудительного, хореограф показывает ученице движения, на занятии полно народу. Дмитрий Николаевич – обаятельный мужчина всегда элегантно, с иголочки, одетый. Творческая натура, говорят про таких. Я инстинктивно дергаюсь, но его пальцы лишь сильнее впиваются мне в подбородок. Сквозь тонкие лосины ощущаю его пах, прижатый к моим ягодицам. Вторую руку он кладет мне на живот и легонько шлепает по нему, чтобы я подтянулась. Подбираю мышцы, пытаясь придать лицу томное выражение.

– Чуть сильнее, – поглаживает он меня. – Ты катаешь опытную женщину, поняла?

Я сглатываю. Почему никто на нас не смотрит? Зал полон, но все заняты собой, никому нет дела до того, как Алёне Колесниковой ставят программу. Так и должно быть? Это какая-то новая методика?

– Я не знаю как… – голос, который идет из моего горла, не принадлежит мне.

– Ну как же, – он отпускает меня, оставляя свой запах на моём теле. – Что ж ты как ребенок, тебе на вид все восемнадцать.

Я стираю мылом свою тренировочную форму, чтобы она высохла завтрашнему утру. Мама на смене, никто не включит мне стиральную машинку. Утром форма ещё влажная, потому я сушу её феном. Может быть, если я буду мокрой, онне будет прикасаться ко мне? Я скидываю домашний халат и встаю перед зеркалом. Неужели я правда в свои четырнадцать выгляжу на восемнадцать? Волосы грязно-рыжие, крашеные, торчат паклей и едва заходят за плечи. На тренировках они всегда в жидком хвостике, перед соревнованиями на меня ругаются, потому что не могу уложить их в нормальный пучок. Плоская грудь с двумя прыщиками, вся в каких-то родинках и болячках, туловище, еще не познавшее пубертат, без намека на талию, ноги и руки тощие словно куриные лапки. Я не похожа на совершеннолетнюю, единственное, что меня взрослит – это мой рост, на голову выше, чем у соперниц.

Он приходит ко мне домой на моё пятнадцатилетие с подарками, мне – плюшевого медведя, маме – коробку конфет. Они воркуют на кухне, пока я кидаю медведя на кровать. Розовая игрушка выглядит инородно в комнате подростка, увешанной плакатами рок-групп. Его улыбающаяся рожа бесит меня, а по всей комнате расплывается удушающий одеколон хореографа. Я открываю форточку. Должна ли я радоваться, что мой хореограф настолько заботится обо мне, что пришел поздравить лично? На этот вопрос, как и на многие, у меня нет ответа. Я открываю окно целиком и выкидываю медведя из него. Он падает с высоты второго этажа, его зад розовеет в ветках куста сирени.

– Алёна, ты окно открыла? – голос мамы доносится из кухни. – Закрывай, а то сквозит уже.

– Алёнушка, иди к нам, что ты там одна сидишь, – хореограф подключается к ней.

Они сидят за нашим обеденным столом, он пьет из моей чашки, прижимаясь своими губами к её краю. Я хочу плакать.

– Дмитрий Николаевич, тебе не только мишку привез, – она переглядывается с ним. – Ну, рассказывайте.

– Алёна, ты девушка с большим будущим и огромным талантом, – он отставляет чашку в сторону. На её ручке остаются жирные отпечатки его пальцев. – Но талант – это ничто без упорного труда.

Мама согласно кивает.

– Поэтому я предложил твоей маме позаниматься с тобой индивидуально.

Моё сердце уходит в пятки. Я не хочу, не буду.

– Согласна? – он подмигивает мне.

– Да, конечно, согласна, – мама отвечает за меня. – Иди, собирай вещи.

В зале приглушен свет, скрип паркета сопровождает мои шаги. Он сидит в уголке, развалившись на кресле, ноги широко расставлены. Зал кажется мне крохотным, он заполняет собой все пространство. Я ежусь, в тонком соревновательном платье, шелковая ткань неприятно холодит, кружева на рукавах раздражают кожу. Он настоял, чтобы я надела его, а не тренировочную одежду.

– Нужно полностью войти в образ, – хореограф включает музыку.

Я катаю Эсмеральду, слишком взрослый образ для моего возраста. Он заправляет мои выбитые волосы за уши и расправляет мне плечи. Я чувствую себя марионеткой в руках кукольника, хореограф вертит мной как хочет, потом заставляет повторять самой.

Он не переходит тонкую грань между демонстрацией движений и откровенными прикосновениями, балансируя умело, словно акробат. Если бы его пальцы были чуть настойчивее, я бы смогла вырваться и закричать, но я словно застываю. На что мне жаловаться, если это его работа, его подарок мне. Мой хореограф делает мне одолжение, я должна быть благодарна.

– Тебе же самой нравится, – он отходит в сторону и любуется мной.

– Наверно, – осторожно соглашаюсь я.

На следующий день я не иду на тренировку. Прохожу мимо катка и направляюсь в соседний парк, таща под мышкой сумку с коньками. Июльское солнце нещадно печёт, я устраиваюсь в теньке, на дальней лавочке. Я не хочу возвращаться на лёд, еще не поздно уговорить маму перевести меня с индивидуального обучения в обычный класс.

Мама кричит на меня, просит объяснить в чем причина, но я молчу, опустив взгляд в пол.

– У тебя что-то болит? Кто-то обидел? – мама сменяет крик на мольбу.

По моим прыщавым щекам текут слезы. Я не могу ей ничего сказать, ведь всё нор-маль-но. Я сама разрешила делать ему всё, что он хочет.

Он встречает меня на улице спустя несколько дней.

– Алёна, что случилось? – он выглядит обеспокоенным. – Неужели я тебя чем-то задел?

– Нет, Дмитрий Николаевич, – я не хочу продолжать диалог, но он берёт меня за руку.

– Я понимаю, что ты там себе уже нафантазировала, но нам нужно немного подождать.

Он сошел с ума?

– Я уезжаю в Америку работать, уже давно собирался, но не было подходящего случая, чтобы сказать. Хотел с тобой на прощание увидеться.

– Всего хорошего, – я, наконец, выпутываюсь из его цепких лап. Скучать по нему я не буду.

Пока я пытаюсь постичь неправильные глаголы и вписанные окружности, его имя звучит на крупнейших мировых соревнованиях. Он работает с лидерами фигурного катания, дает мастер-классы по всему земному шару и в интервью на хорошем английском сомневается, что когда-либо вернется на родину. Когда я спустя несколько месяцев возвращаюсь к тренировкам, у меня теплится надежда на то, что он больше никогда не переступит порог маленького катка, где я катаюсь. Но спустя более десяти лет судьба сводит нас снова. Зачем я пролистывала все его упоминания, избегала на соревнованиях, если он всё равно нашел меня в самом уязвимом месте – на родной арене.

– А я говорил ей, Лидия Васильевна, станет звездой, – он обнимает меня, его вонючий, неизменный за это время аромат щекочет мне ноздри.

– Конечно, конечно, – Лидочка довольна. – Будете мне помогать, Дмитрий Николаевич.

– Можно просто Дима, – он выпускает меня из объятий. – И ты можешь меня так называть, Алёнушка, уже совсем взрослая.

– Учту. Вы зачем вернулись?

– Ну что ж ты так… Анна Геннадьевна, президент Федерации, моя давняя знакомая, попросила вас проконсультировать.

– У нас уже есть Лидия Васильевна, – я пытаюсь его сплавить подальше. – Ваша помощь пригодится группе Ивериной, у них нет личного хореографа.

– Фу-ты ну-ты, Алёна, – Лидочка брызгает слюной. – Разве от такого отказываются. Вы – первая пара, для вас всё делают.

– Надеюсь в этот раз без индивидуальных занятий? – мой голос скачет вверх и вниз, но взгляда не отвожу. Думаю, что он понимает, что я больше не пятнадцатилетняя дурочка.

Но он спокоен, его лицо расслаблено и умиротворено. За это время он набрал вес и сейчас похож на добродушного дедушку. Сколько же ему было тогда… Лет сорок? Сорок пять? Не меньше.

– Посмотрим на твое поведение, – бывший хореограф щипает меня за щёку.

После занятия я неожиданно для себя иду в душ. Называйте меня грязнулей, но я лучше потерплю до дома, чем буду мыться с толпой девчонок. В душе нет дверей, лишь перегородки, и когда я захожу, то уже повсюду плавает мыльная вода и чьи-то длинные волосы. Как я раньше боялась, что по цвету сразу поймут, что это мои – они были единственные в группе ярко-рыжие. Сейчас я опять хочу смыть с себя хореографа. Даже его имя мне сложно произносить, сразу хочется вымыть язык с мылом. Поля протягивает мне свой гель для душа, теперь я пахну как она, зеленым чаем. Мне становится приятно.

– Ты не видела Машку сегодня? – я пытаюсь докричаться сквозь журчащую воду до Поли в соседней кабинке.

Она поворачивает вентиль, и мы выходим из душевой, замотавшись в полотенца.

– Нет вроде, – Поля растирает мокрые волосы и откидывает их назад. – У Андрея лучше спросить.

– Опять вместе уехали? – я пыхчу, натягивая узкие джинсы на ещё влажные ноги. Судьба Машки в этот момент отходит на задний план.

– Ты знаешь? Мы думали, говорить тебе или нет, – удивляется Поля.

– Знаю, видела их на парковке, – джинсы, наконец, налезают, и я застегиваю ширинку. – Но, признаюсь, не ожидала, что это затянется.

– Поехали, подвезу тебя, – Полина вытаскивает связку ключей из рюкзака, мы одеваемся и выходим на парковку.

Она греет машину, я помогаю счистить остатки снега. Это не шикарная BMW Андрея, просто рабочая лошадка, но от этого не хуже.

– Готовы лететь в Красноярск? – я не знаю, как спросить про спину Димы и начинаю издалека.

– Да… – Поля медлит. – Мы позже присоединимся, есть дела здесь.

Неужели Иверина хочет, чтобы операцию сделали до Игр, думаю я. Но это бред, на одно восстановление уйдет больше полугода.

– Надеюсь, что Дима успеет быстро поправиться, – я искренне переживаю за них. Не хочется себе в этом признаваться, но будь они более опасными соперниками, моё волнение было бы куда меньше.

– Алёна, хватит, – на светофоре загорается красный, Поля слишком резко давит на тормоз. – Не строй из себя дуру. Всем уже давно известно, что у нас проблемы. Нужна операция за рубежом, сейчас будет лишь курс уколов, чтобы уменьшить боль. Почему именно в олимпийский сезон? – стонет она.

– Может быть на следующей Олимпиаде будет по-другому, – я пытаюсь её поддержать, но лучше бы я молчала.

Поля замолкает и прибавляет радио. Из-за спины Дима может закончить, а на то, чтобы найти нового партнёра и скататься с ним нужно долгое время. И, конечно, никакой Олимпиады.

Покупатель

Поля высаживает меня на остановке, я прыгаю по лужам до дома. Погода сходит с ума: мороз сменяется оттепелью, там, где вчера был лёд, сегодня уже разливается вода. Ветер между домами сбивает меня с ног, холод пробирается под тонкую куртку, заставляя тело покрыться гусиной кожей. Короткая прогулка превращается в сущий кошмар. Пока я доползаю до квартиры, мои ноги уже насквозь мокрые и задубевшие.

Дома закидываю в микроволновку полуфабрикат и включаю ноутбук. В поисковике открываются соцсети, которые я вчера не закрыла. В ленте мелькают фотки коллег, Лера с Макаром хвастаются новой поддержкой, Даша выложила селфи из гримерки в новой олимпийской форме, у Андрея рекламный пост. Я отправляю ему кучу сердечек, мой способ поддерживать наш образ возлюбленных. Полина выложила пост про отбор на Игры с благодарностями, захожу почитать комментарии под ним. Пара мерзких «это, конечно, моё мнение, но» адресована в наш адрес. Кликаю, чтобы посмотреть кто лайкнул и неожиданно нахожу там саму Полю. Проверяю ещё комментарий, а затем ещё один. Это не случайность, везде стоят её отметки.

Ем, не чувствуя вкуса. Вся еда кажется пресной, хотя я насыпала приправ с горкой. Кажется, я заболеваю.… Надеюсь, что простуда, как обычно, пройдет за одну ночь. Завариваю кипятка с имбирем и лимоном, укрываюсь толстым одеялом.

Может быть, в следующий раз я откажусь от совместной поездки с Полиной. И от кофе. И пластыри свои ей больше не дам, усмехаюсь я. Не то, чтобы горе и обида съедают меня, но ощущения не из самых приятных.

Хотя склоки – это нередкое явление, их стараются не выносить в публичное пространство. Один неосторожный лайк может породить многолетнюю войну между самими спортсменами и их фанатами. Один известный в прошлом фигурист не упускает возможности при любом удобном случае кольнуть в интервью Охламонова, а наш лысеющий рыцарь в белом пальто на весь мир гордо заявляет, что доказывает делом, а не словом. А всё из-за несчастного четверного тулупа и звания первого отечественного фигуриста, скрутившего его. Охламонов приземлил прыжок первым, но это случилось на внутреннем соревновании, рекорды на которых нигде не учитываются, его соперник оказался более удачливым, прыгнул на международных. Фанаты Святослава Юрьевича ринулись доказывать, мол, иностранцы вовсю приземляют этот тулуп, уже не важно, где – главное сам факт, а этот дурак взял и согласился с ними. Спор о том, кто прав, а кто нет, не утихает до сих пор. И было бы за что бороться: оба приземлили лишь по одному разу, после этого один сразу закончил карьеру, другой делал одни бабочки и недокруты.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.