Второй кубанский поход и освобождение Северного Кавказа. Том 6
В это время 2-я дивизия, заняв 5 июля станцию Кавказская, продолжала продвигаться в сторону города Армавира, а пришедший с Юга партизанский отряд полковника Шкуро занял город Ставрополь.
После взятия Тихорецкой 2-й Офицерский конный полк побывал в станицах Ново-Донецкой и Березанской, где пополнил свои ряды добровольцами из местных казаков, неся сторожевое охранение. 1-я сотня полка с ротой пехоты, с пулеметной командой, при одном орудии была направлена как заслон в станицу Батуринскую.
10 июля 3-я дивизия, имея в авангарде 2-й конный полк, выступила на ст. Выселки, которая и была захвачена конной атакой 3-го и 6-го эскадронов полка и к вечеру закреплена подошедшей пехотой. Затем 12-го была занята станица Кореновская. 13 июля 2-й конный полк принял новый командир – генерал Чекатовский113, а 14 июля, продвигаясь дальше, 2-й конный полк занимает без боя станицу Платнировскую и подходит к переправам. Совместно с пехотой были заняты с боем станицы Пластунская и Динская.
На усиление частей, действующих в направлении Екатеринодара, стали прибывать части 1-й дивизии, и 15 июля 1-й Офицерский генерала Маркова полк сменяет части 3-й дивизии в Динской. 2-й конный полк отходит на ночлег в станицу Платнировскую, где к нему присоединяется прибывшая из станицы Батуринской его 4-я Донская сотня.
Утро 15 июля принесло Добровольческой армии неожиданное известие: отступающая армия Сорокина круто повернула на восток и, отбросив части конной дивизии генерала Эрдели, пройдя форсированным маршем верст 40, заняла станицу Кореновскую, вырезав там немногочисленный гарнизон из пластунов.
Создалась угроза тылам 1-й и 3-й дивизий и штабу Добровольческой армии, расположенному на станции Тихорецкая в 55 верстах от Кореновской на северо-восток. Резервных войск не было, и пришлось спешно отозвать от Ставрополя 1-й Кубанский стрелковый полк, а частям 3-й и 1-й дивизий немедленно двинуться в район Кореновской. Марковцы, оставив как заслон отряд под командой полковника Дорошевича, погрузились в Динской в эшелоны и прибыли в Платнировскую поздно вечером 15 июля. На рассвете 16 июля 1-й Офицерский полк генерала Маркова повел наступление по обе стороны железной дороги на Кореновскую, встретив упорное сопротивление красных. Доходило до штыкового удара. Около 10 часов подошедшие части 3-й дивизии атаковали красных, но были встречены контратакой большевиков. Бой длился целый день, и к вечеру части 3-й дивизии не смогли продвинуться вперед, а марковцы, атакованные большими силами красных, принуждены были отступить, потеряв свыше 300 человек. 16-го был тяжело ранен в ногу капитан Туркул, и 2-й Офицерский полк также понес потери. Выступивший из Платнировской 2-й конный полк целый день также вел упорный бой у хутора Раздольного за овладение Кореновской в тяжелых условиях, но без результата и заночевал в поле. Утром 17 июля завязался горячий бой под Кореновской. В районе 2-го конного полка красная пехота стремилась пробиться к переправам на Усть-Лабе. Отрезав в конном строю группу красных, 2-й конный полк загнал ее в болото и заставил сдаться. Попало в плен до 800 большевиков.
Утром марковцы и части 3-й дивизии (2-й Офицерский стрелковый и Солдатский полки) возобновили наступление. На участке марковцев, наступая, они нашли оставшихся при отходе убитых и раненых. Последние были почти все зверски добиты красными. Найденные лежали раздетыми, обезображенными: одни с отрубленными головами, другие, сожженные, лежали в пепле от кукурузы. Первопоходницу прапорщика Юлию Пылаеву нашли зверски добитой, полуобнаженной и брошенной в неглубокий колодец. Только изредка попадались еще живыми раненые добровольцы, спрятавшиеся в кукурузе. Видя все это, овладевшие злобой и жаждой мести, марковцы не щадили красных и, продвигаясь вперед, пленных не брали. Несмотря на контратаки красных, марковцы и части 3-й дивизии медленно продвигались вперед. С севера на Кореновскую повел наступление и подошедший 1-й Кубанский стрелковый полк. Совместными атаками около 16 часов красные были смяты, и части всех полков Добровольческой армии стали продвигаться вперед, временами бегом, за отступающими красными, преследуя их по полю, на котором валялись убитые и раненые большевики. Станица Кореновская была взята после штыкового удара пехоты, и в станицу вошли марковцы с юга, части 3-й дивизии левее их, а с восточной стороны – Кубанский стрелковый полк. Красные отступили в северном и западном направлении. Против красных в 6 верстах севернее станицы Кореновской заняли позицию части 3-й дивизии, а правее на хуторах – Кубанский стрелковый полк.
Наутро 18 июля красные повели атаки на дроздовцев, которые продолжались в течение всего дня и были каждый раз отбиты с большими потерями для наступающих. Севернее против частей конной дивизии наступающие красные части Сорокина в тот день имели успех и заняли станицу Березанскую и этим самым снова поставили под угрозу тылы Добровольческой армии. Марковцев спешно перебросили севернее, и они заняли фронт против станицы Ново-Девицкой. При создавшемся положении оставаться в Кореновской было невозможно, и последовал приказ отойти в район станицы Бейсугской. Отход затрудняли сотни раненых, которых везли на обывательских повозках. Патронов в частях оставалось весьма мало. Отход прикрывал 2-й Офицерский конный полк. Нужно было во что бы то ни стало вывезти всех раненых, оставшийся запас снарядов и патронов. Полк героически выдерживал натиск многочисленного противника, пока не были вывезены все раненые и последний снаряд. Глубокой ночью полк оставил поле сражения и, пройдя линию сторожевого охранения красных, утром прибыл в станицу Бейсугскую.
20 июля 5-й эскадрон полка, находясь в сторожевом охранении со взводом пулеметов, отбил приближавшийся к станице эскадрон красной конницы, отогнав его на хутор Малеваный.
В то время, когда шли бои под Кореновской, оставшийся заслоном у Динской отряд полковника Дорошевича после трехдневных успешных боев с атакующими его красными, среди которых были даже китайцы, по словам пленных – сражавшиеся «за родную Кубан», отошел к станице Пластуновской, где погрузился в эшелоны и 19 июля двинулся на станцию Выселки на соединение со своим полком. Проезжая станицу Кореновскую, в эшелоне слышали звуки боя, который невдалеке вели дроздовцы с красными.
Отойдя из района Кореновской, части 3-й дивизии сосредоточились в районе станицы Бейсугской. В течение последующих дней части 1-й дивизии вели упорные бои с красными армии Сорокина, под Выселками. Части 3-й дивизии, выйдя в тыл красных и обойдя их правый фланг, 25 июля атаковали части армии Сорокина. Тогда же перешли в наступление части 1-й дивизии и конной. 2-й конный полк вместе с пехотными частями дивизии повел наступление на хутор Малеваных, и после горячего боя хутор был взят. Захвачено свыше 1000 пленных. 25 июля шли упорные бои целый день за обладание станицей Кореновской, которая и была к вечеру занята. Армия Сорокина была разгромлена, и стали остатки ее поспешно отступать, преследуемые добровольцами. Красные спешно посылали подкрепления из Екатеринодара, и вновь завязались, временами, довольно упорные бои, но наступление на Екатеринодар продолжалось. 28 июля 2-й конный полк перешел в наступление и, развернувшись, энергичным ударом сбил красных и к вечеру занял станицу Усть-Лабинскую и Воронежскую, захватив одно орудие, пулеметы, пленных и эшелон с боевыми припасами. На следующий день полк занимает станицу Весюринскую, оттесняя постепенно красных к Екатеринодару. Заняв на следующий день без боя станицу Старо-Корсунскую, 2-й конный полк 30 июля занимает разъезд № 105 и ведет уже разведку укрепленной линии красных района города Екатеринодара, расположенной к северу и востоку от станицы Пашковской.
Должен напомнить, что после разгрома армии Сорокина и занятия Кореновской отступающих красных в сторону Екатеринодара и Тимашевской энергично преследовали части конной, 1-й и 3-й дивизий. Остатки армии Сорокина главной своей массой отходили к югу, оказывая порой упорное сопротивление. Части 3-й дивизии наступали на Екатеринодар левее железной дороги, имея головным 2-й конный полк. За овладение станицей Кореновской впервые в составе Добровольческой армии участвовал и настоящий бронепоезд «Единая Россия», из числа захваченных в бою на станции Тихорецкая. 1-я и конная дивизии наступали вдоль железной дороги на Екатеринодар и правее ее. В боях под Выселками и Кореновской самые большие потери понес 1-й Офицерский пехотный генерала Маркова полк, из строя которого выбыло до 800 человек. Тогда же был ранен и командир Солдатского полка полковник Кельнер и полк принял полковник Дорошевич-Никшич.
Главной задачей 3-й дивизии было отрезать пути отступления красным в сторону города Армавира и содействовать частям, наступающим вдоль железной дороги на Екатеринодар.
Целый день, 1 августа, шли упорные бои за обладание станицей Пашковской, которая 2 августа дважды переходила из рук в руки, и, наконец, атакой 2-го конного полка станица окончательно была взята, и красные, понеся большие потери, были выбиты из станицы, оставив в руках полка 3 пулемета и пленных.
Потерпев поражение под станицей Пашковской и теснимые частями 1-й и конной дивизий, красные в панике спешили оставить город Екатеринодар, пользуясь темнотой. Наступающие добровольческие части подошли к городу ночью 2 августа. Большевики не пытались оказывать больше сопротивления. Высланный от 3-го эскадрона 2-го конного полка разъезд под командой ротмистра Шпилевского на рассвете 3 августа вступил в город одновременно с разъездом конной дивизии генерала Эрдели.
Наконец был взят тот город, о котором мечтали еще во время 1-го Кубанского («Ледяного») похода и около которого в скором будущем так пышно расцвела Добровольческая армия. Вслед за конными частями в город вступили 1-й Кубанский стрелковый и 1-й Офицерский пехотный генерала Маркова полки. 2-й конный полк вместе с пехотой прошел по главным улицам города и того же числа вернулся в станицу Пашковскую, где и расположился на отдых. Население города восторженно встречало проходившие воинские части Добровольческой армии, освободившие столицу Войска Кубанского от ярма большевиков.
На следующий день в городе Екатеринодаре, украшенном национальными флагами, заполненном празднично одетыми людьми, состоялся парад войск, в котором принимал участие также и прибывший из станицы Пашковской 2-й Офицерский конный полк. Когда полк выстраивался у Собора, был встречен криками «ура», забрасываемый цветами. После молебна генерал Деникин и Атаман Войска Кубанского благодарили войска за доблестную службу Родине и пожелали дальнейшего процветания и боевых успехов. Войска, восторженно приветствуемые населением, прошли церемониальным маршем. 2-й Офицерский полк вернулся в станицу Пашковскую.
На другой день два эскадрона полка были выделены в район станиц Васюринской и Старо-Корсунской для несения сторожевой службы на переправах. Ряды полка пополнились казаками-добровольцами из станиц Пашковской и Марьинской, и к 7 августа в полку было 7 эскадронов. Отдохнув в станице Пашковской, полк 10 августа выступил в станицу Тифлисскую, куда прибыл для несения охраны переправ через реку Кубань 13 августа.
17 августа, утром, по собственной инициативе полк посылает для производства глубокой разведки и чтобы установить связь с восставшими казаками по другую сторону Кубани два эскадрона (первый и второй). Переправившись через Кубань, посланный дивизион полка после короткого боя занимает колонию Ново-Ивановку в 15 верстах от переправы и устанавливает связь с насильно мобилизованными казаками в красную армию. В колонию пробиваются две конные сотни и изъявляют желание поступить в полк. Прибывшие были развернуты в 8-й и 9-й эскадроны полка. 18 августа в колонию Ново-Ивановку пришел и весь 2-й Офицерский конный полк. Таким образом, без всякого на то приказания, полк по собственной инициативе занял обширный плацдарм, необходимый для наступления на Армавир и Майкоп. За это лихое дело полк получил благодарность, приказом по дивизии, от полковника Дроздовского. Не только 2-й полк увеличился в своем составе, но и все вообще части Добровольческой армии за счет притока добровольцев, главным образом казаков из освобождаемых отделов Кубанского казачьего войска. Формирование новых частей было сопряжено с большими трудностями: требовалось время, оснащение и вооружение, а их-то и не было у командования армией. Добивались они ценою крови в боях.
В то время, когда велось наступление в сторону Армавира, 1-я пехотная и две конные дивизии приступили к освобождению территории южнее реки Кубани. В этом районе находились большевистские силы численностью свыше 30 тысяч бойцов. Операция по очищению этой территории была успешно закончена. Добровольческая армия теперь имела и морские порты с освобождением Черноморской губернии. Уничтожить же полностью Таманскую группу большевиков не удалось, и она отошла через горный хребет на территорию Кубанской области в район Майкопа и Армавира. Все побережье от Таманского полуострова до границы с Грузией было теперь в руках белых. Генерал-губернатором Черноморской губернии был назначен произведенный в генералы Кутепов. Города Новороссийск и Туапсе были заняты частями Добровольческой армии.
Фронт теперь был приблизительно к середине сентября по линии Майкоп—Армавир—Ставрополь. Северная часть Кубанской области была полностью также очищена от красных.
3-я дивизия после взятия Екатеринодара некоторое время обеспечивала переправы через реку Кубань, продвигаясь вверх по ее течению. В бою под станицей Усть-Лабинской в первых числах августа был ранен командир Солдатского полка полковник Дорошевич, и полком стал командовать подполковник Шаберт. 14 августа, после прибытия в станицу Усть-Лабинскую сформированного в Ставрополе из офицеров и солдат 83-го пехотного Самурского полка 21-й пехотной дивизии Российской Императорской армии, вошедшего в Солдатский полк, батальона, Солдатский полк переименован в Самурский пехотный полк, имея в своем составе 10 рот.
После занятия Екатеринодара в нем гарнизоном вначале были части Марковского полка. 4 августа состоялся парад Марковскому полку, который принимал генерал Деникин, а на другой день был парад частям 1-й конной дивизии, и его принимал генерал Алексеев.
На четвертый день после занятия города состоялось своего рода паломничество на место смерти генерала Корнилова, к ферме на самом берегу реки Кубани, где стоял крест. Ферма стояла с заколоченным окном, куда влетел снаряд в комнату, в которой в то время находился генерал Корнилов, разрывом которого был он смертельно ранен. Позже в колонии Гначбау большевики нашли могилу генерала Корнилова, вынули из нее гроб и привезли в Екатеринодар и там, вынув тело генерала Корнилова, повесив его на балконе одного из домов, дико глумились над ним, затем сожгли, а пепел рассеяли по ветру. Возле креста в этот день паломничества была отслужена панихида по Вождю – воину Лавру, павшему смертью храбрых на поле брани, на которой присутствовали: генерал Алексеев, генерал Деникин, штабные офицеры, части марковцев, много других военнослужащих и гражданских лиц из города Екатеринодара. После панихиды генерал Алексеев обратился к присутствующим со словом, сказав, кроме всего остального, следующее: «Нет могилы Вождя, нет места его упокоения. Прах его большевиками сожжен и развеян по ветру… но прах его приняла вся Русская земля, сделав его своим достоянием с тем, чтобы память о великом Патриоте сохранилась и чтилась во веки в сердцах верных сынов Родины».
Уже в конце июля появились первые слухи о зверском злодеянии большевиков в Екатеринбурге.
17 июля в городе Екатеринбурге были ночью в подвале дома расстреляны Император Николай Александрович, вся Его Августейшая семья и бывшие при них и не покинувшие их в несчастье приближенные.
Эти слухи получили подтверждение. Смерть и зверская расправа большевиков с последним Российским Императором, Императрицей и невинными детьми их произвели на всех ошеломляющее впечатление, а их зверский поступок показал полный облик большевистской власти. Это было олицетворением кровавой драмы всей России.
Гнетущая и тяжелая горечь давила на сердце каждого, когда стало известно о служении панихид по зверски убиенным: бывшем Императоре, Его семье и верным слугам Его.
А. Туркул114
СУХОВЕЙ115
Нас погрузили в вагоны, потом на пароход. В безветренное утро мы подошли к станице Мечетинской. В двух станицах, Мечетинской и Егорлыкской, стояло тогда все, что осталось от русской армии, – Добровольческая армия, только что вышедшая из испытания Кубанского похода. Это был конец мая 1918 года.
Запыленные, рота за ротой, подчеркнуто стройно, чтобы показать себя корниловским добровольцам, входили мы в станицу. Генерал Алексеев пропустил нас церемониальным маршем. Мы все с молодым любопытством смотрели на этого маленького, сухонького генерала в крохотной кубанке.
Старичок в отблескивающих очках, со слабым голосом, недавно начальник штаба самой большой армии в мире, поведший теперь за собою куда-то в степь четыре тысячи добровольцев, был для нас живым олицетворением России, армии, седых русских орлов, как бы снова вылетающих из казацких степей.
Генерал Алексеев снял кубанку и поклонился нашим рядам:
– Спасибо вам, рыцари духа, пришедшие издалека, чтобы влить в нас новые силы…
Я помню, как говорил генерал Алексеев, что к началу смуты в русской армии было до четырехсот тысяч офицеров. Самые русские пространства могли помешать им всем прийти на его призыв. Но если придет только десятая часть, только сорок тысяч, уже это создаст превосходную новую армию, в которую вольется тысяч шестьдесят солдат.
– А стотысячной русской армии вполне достаточно, чтобы спасти Россию, – сказал генерал Алексеев со слабой улыбкой, и его очки блеснули.
Мы еще раз прошли церемониальным маршем. Он стоял с кубанкой в руке, слегка склонивши седую голову. Точно задумался. Рядом с ним стоял генерал Деникин; наши старые офицеры знали, что на большой войне он командовал славной Железной 4-й стрелковой дивизией.
Добровольцы, участники Кубанского похода, смотрели на нас с откровенным удивлением, пожалуй, даже с недоверием: откуда-де такие явились, щеголи, по-юнкерски печатают шаг, одеты, как один, в защитный цвет, в ладных гимнастерках, хорошие сапоги.
Сами участники Кубанского похода были одеты, надо сказать, весьма пестро, что называется, по-партизански. В степях им негде было достать обмундирования, а мы в нашем походе шли по богатому югу, где были мастерские и склады.
Мы стали в станице Егорлыкской. Там, на самой последней неделе мая, меня вызвали в штаб к полковнику Жебраку. Я проверил, крепко ли держатся пуговицы на гимнастерке, хорошо ли оттянут пояс, и отправился в штаб.
– Господин полковник, по вашему приказанию прибыл.
– Здравствуйте, капитан, – озабоченно сказал Жебрак. – Вот что: хутор Грязнушкин занят большевиками. Главное командование приказало мне восстановить положение. Вместо казачьей бригады я решил послать туда вашу роту. Вы знаете почему?
– Никак нет.
– Вторая рота лучшая в полку.
– Рад стараться.
– Имейте в виду, что офицерская рота может отступать и наступать, но никогда не забывайте, что и то и другое она может делать только по приказанию.
– Слушаю. Разрешите идти?
– Да. Я буду у вас к началу атаки. До моего приезда не атакуйте… И вот что еще, Антон Васильевич…
В Японскую войну наш батальон, сибирские стрелки, атаковал как-то китайское кладбище. Мы ворвались туда на штыках, но среди могил нашли около ста японских тел и ни одного раненого. Японцы поняли, что им нас не осилить, и, чтобы не сдаваться, все до одного покончили с собой. Это были самураи. Такой должна быть и офицерская рота.
– Разрешите идти?
Жебрак встал, подошел ко мне – он был куда ниже меня – и молча пожал мне руку.
Я вышел на тихую станичную улицу. Кажется, предстоял первый настоящий бой в Гражданской войне. Я почувствовал ту особую сухую ясность, какая всегда бывает перед боем.
Мои триста штыков бесшумно и быстро подошли к хутору Грязнушкину. Хутор лежал в низине. Это было для нас удобно: нас не заметили. Но вот там зашевелились, затрещал ружейный огонь. Я рассыпал роту в цепь, скомандовал:
– Цепь, вперед!
Цепь кинулась с коротким «ура». Застучали пулеметы. С хутора поднялась беспорядочная стрельба, вой. Но мы уже ворвались. Грязнушкин был захвачен почти мгновенно. Один взвод и бронеавтомобиль «Верный» преследовали красных. Мы заняли холмы впереди хутора. Нам досталось триста пленных; ободранные, грязные товарищи, бледные от страха, в расстегнутых шинелях, потные после боя.
В атаке был убит поручик Куров, который так беззаботно танцевал на недавнем балу, так приятно смеялся и пел. Он лежал на боку, прижавшись щекой к земле; его висок был черен от крови. Это была наша первая потеря в боях Добровольческой армии.
На хутор пришли наши кубанцы. Я собрал роту. Люди еще порывисто дышали, смеялись, громко говорили, возбужденные атакой. Было за полдень, солнце припекало. Мне доложили, что едет командир полка.
– Смирно, равнение направо, господа офицеры!
Полковник Жебрак уже шел перед рядами, лицо хмурое. Я отрапортовал ему об успешной атаке.
– Но почему вы не исполнили моего приказания?
– Господин полковник?..
– Я приказал вам ждать моего приезда, без меня не начинать боя…
Он повысил голос. Он, что называется, распекал меня перед строем. Я ответил:
– Господин полковник, начальником здесь был я, обстановка же была такова, что я не мог ждать вашего приезда.
Командир пощипывал ус. Потом лицо его просветлело, и он сказал просто:
– Конечно, вы правы, капитан. Простите меня. Я погорячился…
В тот же день от хутора Грязнушкина мы вернулись в станицу Егорлыкскую, на старые квартиры, а через несколько дней выступили оттуда во Второй Кубанский поход.
Мы стали пробиваться от станицы к станице. Бои разгорались. Как будто степной пожар все чаще прорывался языками огня, чтобы слиться в одно громадное пожарище. Гражданская война росла. Похудавшие, темные от загара, с пытливыми глазами, всегда настороженные, всегда с ясной головой, мы шли порывисто дыша, от боя к бою, в огне. Между нами уже запросто ходила смерть, наша постоянная гостья.
В самом конце мая мы атаковали село Торговое. Под огнем красных два наших батальона лежали под селом в цепи. Огонь был бешеный, а солнце немилосердно жгло нам затылки. Дали сигнал готовиться к атаке. Вдруг мы увидели, что к нам в цепь скачут с тыла три всадника.
Огонь стал жаднее, красные били по всадникам. С веселым изумлением мы узнали полковника Жебрака на крутозадом сером жеребце. Его укороченная нога не касалась стремени, с ним скакало два ординарца. Командир дал шпоры и вынесся вперед, за цепи. Он круто повернул к нам коня. Два батальона смотрели на него с радостным восхищением.
– Господа офицеры! – бодро крикнул Жебрак. – За мной, в атаку! Ура! – и поскакал с ординарцами вперед.
Все поднялось; три всадника вспыхивали на солнце. Мы захватили село Торговое с удара.
Все эти ночи и дни, все бои, когда мы шли в огонь во весь рост, все эти лица в поту и в грязи, сиплое «ура», тяжелое дыхание, кровь на высохшей траве, стоны раненых – все это вспоминается мне теперь вместе с порывами сухого и жаркого ветра из степи; его зовут, кажется, суховеем.
Я помню, как в бою, под Великокняжеской, когда я подводил мою роту к железнодорожному мосту, в окне сторожевой будки блеснул шейный орден Святого Георгия. Я понял, что там главнокомандующий, так как ордена Святого Георгия III степени тогда в Добровольческой армии, кроме генерала Деникина, не было ни у кого. Я скомандовал роте:
– Смирно! Равнение направо!
В том бою под Великокняжеской был убит мой боевой товарищ, мой друг, командир четвертой Донской сотни, офицер гвардейской казачьей бригады есаул Фролов. Ловкий, поджарый, как будто весь литой, он был знаменитым джигитом, с красивым молодчеством, с веселым удальством, какого, кроме казаков, нет, кажется, ни у кого на свете.
Мы заняли Великокняжескую, Николаевскую, Песчанокопскую, подошли к Белой Глине и под Белой Глиной натолкнулись на всю 39-ю советскую дивизию, подвезенную с Кавказа. Ночью полковник Жебрак сам повел в атаку второй и третий батальоны. Цепи попали под пулеметную батарею красных. Это было во втором часу ночи. Наш первый батальон был в резерве. Мы прислушивались к бою. Ночь кипела от огня. Ночью же мы узнали, что полковник Жебрак убит со всеми чинами его штаба.
На рассвете поднялся в атаку наш первый батальон. Едва светало, еще ходил туман. Командир пулеметного взвода второй роты поручик Мелентий Димитраш заметил в утренней мгле цепи большевиков. Я тоже видел их тени и перебежку в тумане. Красные собирались нас атаковать.
Димитраш – он почему-то был без фуражки, я помню, как ветер трепал его рыжеватые волосы, помню, как сухо светились его зеленоватые рысьи глаза, – вышел с пулеметом перед нашей цепью. Он сам сел за пулемет и открыл огонь. Через несколько мгновений цепи красных легли. Димитраш, с его отчаянным, дерзким хладнокровием, был удивительным стрелком-пулеметчиком. Он срезал цепи красных.