Шофёр Тоня и Михсергеич Советского Союза
– Ракета взорвалась во внутренностях нашего «Налима», вода пошла, на 350 метров провалились, пришлось экстренно всплывать. Тут еще, представляешь, американцы со всех сторон окружили, помощь свою безвозмездную нагло предлагают. Придумали: отбуксируем для ремонта вашу К-219 на нашу ближайшую военную базу! Но командир Британов им и сам в руки не дался, людей спас, и лодку, чтобы не досталась нашим врагам, с которыми мы еще только планируем дружить, на пятикилометровую глубину отправил. Мы, конечно, ему больше не доверим службу в ВМФ, зато матросу Сергею Преминину посмертно Красную звезду торжественно вручим за то, что атомный реактор ценой своей молодой жизни заглушил.
– Так разве ему не Героя Советского Союза положено? – удивилась Антонина.
– Ты, Загубина, своим троллейбусом управляй, а мы, тут в Кремле с Советским Союзом сами как-нибудь справимся, – осадил Антонину главнокомандующий.
11 октября
О том, что Васька, Ричард Ишбулдыевич, Серега Шептунов купили в складчину у Жоржика Кукина маленький цветной японский телевизор «Шарп» и теперь не знают, куда деть большой черно-белый советский «Горизонт», Антонина узнала от Зинки еще на маршруте, когда на «Трамплине» зашла в диспетчерскую отмечаться. Но она никак не ожидала, что вечером после смены Загогуйла с Шептуновым этот «Горизонт» занесут в их комнату.
– Вот, девчонки! Почти новый! Первый канал без помех, второй – антенну повертите туда-сюда и тоже будет ничего! – Шептунов удовлетворено хлопнул по крышке «Горизонта».
– А свой приемник, Антонина, выбрось или Ричарду Ишбулдыевичу отдай, он из него диоды с конденсаторами выпаяет и на «радиотучу» за ДК «Синтезспирт» отнесет, – добавил Загогуйла и слегка замялся: – У тебя в зимнем сапоге ничего не осталось, а то бы вспрыснули приобретение?
– Только полусладкое «Советское шампанское» на Новый год берегу, – грустно сказала Антонина, представив, как Ричард Ишбулыевич вскрывает ее «ВЭФ» и разбирает на мелкие разноцветные детальки.
– Не надо! – одновременно поморщились Серега с Василием, включили телевизор и вышли по неотложным делам.
* * *Игорь Кириллов внимательно посмотрел в глаза Антонине и сообщил: «Генеральный секретарь Коммунистической партии Советского Союза Михаил Сергеевич Горбачев и бывший посредственный актер Ронни Рейган встретились в Рейкьявике».
– А по программе художественный фильм обещали, – скривила губы Люся и ушла к Лесопосадкиной гадать на бубнового короля.
«…вышли на обсуждение следующего решения, – продолжал Кириллов, – стороны соглашаются ограничиться исследованиями, разработками и испытаниями на период в пять лет до 1991 года, в ходе которого будет осуществлено 50-процентное сокращение стратегических ядерных арсеналов. После этого обе стороны продолжат теми же темпами сокращение остального оружия с целью полной ликвидации наступательных баллистических ракет…».
– Ты представляешь, Антонина, – произнес за спиной Кириллова одними губами Горбачев, – этот начальник генштаба Ахромеев против американских предложений! Ведь до чего додумался: «Это ловушка, – говорит, – в результате американцы сохранят свой основной стратегический потенциал: тяжёлые бомбардировщики, крылатые ракеты и базы вокруг СССР, где расположены тактические ракеты с ядерным оружием, способные достигать территории СССР!».
Антонина вздохнула. А Горбачев продолжил:
– А ихний Рональд – тоже фрукт! Сидим, разговариваем себе, вдруг этот Рейган встает и уходит! Не, ну так же не делается, мы ему встречные предложения, мы даже своего Ахромеева уже не слушаем, а президент США берет, встает и уходит!
Игорь Кириллов сделал многозначительную паузу и чуть добавил в регистр своего голоса мужественности: «На состоявшейся по итогам встречи пресс-конференции Михаил Сергеевич Горбачёв заявил, что Рейкьявик – это прорыв в холодной войне!»
Камера взяла крупным планом катящуюся по щеке Раисы Максимовны крупную слезу умиления.
– А ничего, – сказала вернувшаяся от Лесопосадкиной Люся, – молодая, симпатичная, одевается не как предыдущие бабуси.
– Ничего не молодая! – вдруг резко возразила Антонина, – лицо злое, надменное, самовлюбленное. И деньги государственные на личные наряды тратит!
Люся удивленно посмотрела на подругу, а Михаил Сергеевич нахмурился:
– Не о том говоришь, Антонина, не о том! Мы, между прочим, с Рейганом не только о разоружении говорили, отныне повседневным и признанным пунктом повестки дня советско-американских переговоров станут права человека! Еще скажу: мы договорились, правда устно, что необходимо Варшавский блок и блок НАТО распустить – хватит воевать! Вот как приеду, так начнем распускаться, может, заодно и Прибалтику в свободное плавание отпустим – давно просятся – пусть себе.
– Ой, Михсергеич, родименький! – всплеснула руками Антонина, – страшно-то как! Не обманули бы нас американцы!
– Ты чего, Тоня?! – встревожилась Люся.
А Генеральный разнервничался:
– Ну ты, Загубина, как будто сговорилась с Ахромеевым! Ловушка! Обманут! На слово верить нельзя! Кроме вас тут что, одни дураки остались?!
22 ноября
– Привет, Загубина! – бодро сказал Ричард Ишбулдыевич, бодро входя в комнату.
– Здрасьте, – устало ответила Антонина, только что пришедшая со смены.
– Как жизнь?! – еще бодрее спросил Ричард Ишбулдыевич.
– Мы же утром перед выходом на маршрут виделись – ничего не изменилось, – Антонину стал утомлять физкультприветный тон коллеги.
– Н-да… – потерял темп коллега, – телевизор работает?
– Работает… – Антонина присела на кровать и мечтательно посмотрела на подушку.
– Тут это… – перешел к делу Ричард Ишбулдыевич, – Загогуйла говорил, что у тебя старый ненужный радиоприемник есть, на помойку собралась его выбрасывать. Так ты это, лучше отдай его мне!
– Он не ненужный, он – нужный, на помойку я его не хотела, я его слушаю, – речитативом проговорила Антонина.
– Да что там слушать-то, когда телевизор есть! – Ричард Ишбулдыевич быстро потерял терпение.
– Ну много чего, – сонно растягивая слова, проговорила Антонина.
– Например? – насмешливо спросил Ричард Ишбулдыевич и презрительно осклабился, – вот что сегодня ты такого услышала?!
Антонина вдруг встала и отчеканила:
– Я услышала, что в американском городе Лас-Вегасе негритянский боксер Майк Тайсон стал новым чемпионом мира в тяжелом весе, нокаутировав во втором раунде другого негритянского боксера Тревора Бербика!
– Ну ты, Загубина, даешь! – попятился к двери Ричард Ишбулдыевич.
6 декабря
Люба Лесопосадкина ходила вокруг Люси Крендельковой и наставляла:
– Зайди и потребуй! Так и скажи: «Библиотека создана не только для библиотекарей и председателей профкомов!»
Люся стояла у дверей библиотеки и не заходила, а только хныкала:
– Там этот… вожак комсомольский. Подшивку «За рулем» листает.
Но Люба не отступала:
– Вот так и скажи: «Не только для библиотекарей, председателей профкомов и комсомольских вожаков!»
И тут Люся преобразилась:
– Тоня!
Антонина, поддерживая рукой небольшой аккуратный животик, шла по коридору общежития в сторону Красного уголка, где Васька Загогуйла только что положил с разбоя шар в правую угловую лузу.
– Загубина! – еще раз крикнула Люся.
Антонина подошла.
Люба Лесопосадкина тут же приоткрыла дверь в библиотеку:
– Загубина, заходишь и требуешь: «Библиотека создана не только для библиотекарей, председателей профкомов и комсомольских вожаков!»
– А я умираю от Жанны Агузаровой! – донесся через приоткрытую дверь восторженный голос Сони Ивановой.
– Чего требовать-то? – спросила Антонина и бесстрашно добавила про себя, что очень ее, Лесопосадкину, недолюбливает.
– Что значит, чего?! – одновременно удивились Люся и Люба, – «Бурду», конечно! Так прямо им и скажи: «Я беременная, а библиотека создана не только для библиотекарей, председателей…»
Антонина распахнула дверь и шагнула в малюсенький читальный зал.
– У меня один знакомый, Рустик Кайбышев, – тоже из комскомитета – ездил в Оренбург на межобластное совещание, ну там возили их перед ужином туда-сюда, и в одном интернате, не поверишь, Сонь, музыкальный кружок организовали, в котором тринадцатилетние пацаны с такими голосами! – Саша Антонов сидел на столе рядом с подшивкой «За рулем» и размахивал руками.
– Соня! – твердо произнесла Антонина, – дай мне, пожалуйста, журнал «Бурда», ведь он не только для библиотекарей, председателей…
Соня, не сводя глаз с Антонова, достала из ящика письменного стола четыре журнала и все четыре, не сводя глаз с Антонова, протянула Антонине.
– Эти пацаны, не поверишь, Сонь, уже группу сколотили, «Ласковый май» называется, солист у них то ли Миша Шатунов, то ли Юра Ушатаев. Рустик Кайбышев кассету с их концертом привез, на два дня мне дал, хочешь послушать?
– Хочу, – без раздумий согласилась Соня и, возможно, сразу на два дня.
Антонина вышла.
16 декабря
На «Восьмиэтажках» Антонина притормозила на светофоре, в приоткрытую переднюю дверь легко протиснулся маленький, худенький Идрисов. Идрисов проскользнул в кабинку, присел около инструментального ящика и, сияя медным пятаком, которым не расплатился за проезд, радостно сообщил:
– Началось!
Антонина с трудом объехала перпендикулярно припаркованный «жигуленок» Жоржика Кукина:
– У меня тоже вот-вот начнется, сегодня последний день работаю, – и добавила в микрофон: – Следующая остановка «Дворец Орджоникидзе».
Идрисов потер руки:
– Казахи в Алма-Ате Советскую власть в свои руки берут!
– Как берут?! – Антонина открыла двери, прижалась животом к рулю и слегка зажмурилась.
– А так! Не захотели наши братья и сестры, чтобы Горбачев без народного спроса казахского Куняева на русского Колбина поменял! – стал заводиться Идрисов.
– Михаил Сергеевич – главный! Право имеет! – возразила Антонина, закрыла двери и объявила: – Следующая остановка «Улица Конституции».
– Кто главный?! Я сам, например, себе главный! Эх, молодежь в Алма-Ате Советскую власть свергает, а мы тут сидим в троллейбусах и ничего не делаем! Надо же тоже чего-нибудь требовать, собираться, протестовать, а то так и пройдет жизнь, как у пингвинов! Надо же бурлить, свергать, электрические провода рвать, троллейбусы переворачивать, поджигать и вообще! Как буревестники, альбатросы, грифы! – уже кричал Идрисов.
– Вы не выпимший? – осторожно спросила Антонина.
Идрисов окатил ее презрительным взглядом:
– Чего?! – дыхнул на Антонину трезвым перегаром омлета из пяти яиц, закушенным двумя головками чеснока и запитым полулитрами кофейного напитка «Утро», – у меня, к вашему вороньему сведенью, отгул, я триста граммов крови, чтобы зря не пропадала, роддому номер три сдал! А студенты в Алма-Ате, к вашему воробьиному сведенью, Советскую власть вместо зачеток в свой карман кладут! Да что с тобой говорить! Ну-ка выпусти меня, вон Васька с опущенными дугами ремонтников ждет, пойду его свежим воздухом свободы порадую.
* * *Антонина прошла мимо набитой водителями бытовки Шишкина.
– Да не бил я его! – узнала она голос Загогуйлы.
– Ему чуть пятнадцать суток не дали, – начальственным баском Шишкина сказал, видимо, сам Шишкин.
– Триста грамм крови за один присест из такового маленького организма! – кажется, тенорок Шептунова, решила Антонина.
– При Брежневе кроме денег еще и стакан красного вина наливали?! – донесся до Антонины хор из нескольких удивленно-задумчивых голосов.
– Нет, ты только послушай, Антонина! Казахов в этой Алма-Ате всего ничего, ну от силы процентов двадцать пять! – скрипнула дверка шкафчика голосом Михаила Сергеевича, – мы им там сразу все телефоны отключили, всю милицию подключили, а они через сарафанное радио стали общаться, в институтах и университетах сорганизовываться! Вышли к зданию ЦК Казахстана со своей демагогией: «Даёшь ленинскую национальную политику!», «Требуем самоопределения!», «Каждому народу – свой лидер!» Это что, Антонина, гласность, демократия?! Они же меня перед западными товарищами в каком неперестроечном, брежневском свете выставляют?! Ну пришлось, конечно, рабочие дружины задействовать, внутренние войска, сухопутные…
Глава шестая
Житель планеты Земля номер 4928021966
19 декабря
Тревожно спал Загогуйла, ворочался во сне Шишкин, задумчиво смотрел в потолок Михаил Сергеевич, прерывисто посапывал главврач роддома № 3 Вехновский.
– Куда под колеса лезешь! – прошептал кому-то Загогуйла и погрозил свесившимся с кровати кулаком.
«Калмыков опять обещал рейд устроить, а вдруг сунет свой нос не только в несгораемый шкаф, но и в ведра пожарные? – переживал Шишкин и переворачивался на другой бок, – надо было эту проклятую бутылку домой унести, тем более у Лёли завтра годовщина свадьбы или послезавтра или послепослезавтра. Утром у тещи уточню, аккуратно, конечно, чтобы потом карга дочуре не пересказала, а то та поставит любимую пластинку про напрасно истраченные на меня молодые годы и, конечно же, про свою липовую задержку даже не вспомнит».
– Рая, а что, если эту сталинскую лепнину на потолке затянуть белым полотном? – спросил верного соратника Генеральный секретарь, – французы давно для этого виниловую пленку используют.
– Спи, Миш, спи, – ответила из соседней спальни Раиса Максимовна.
Вехновский вдруг перестал посапывать, внятно произнес: «Тужься!» и опять засопел.
* * *– Тужься! – привычно приготовилась принять новую жизнь самая известная среди водительниц троллейбусов и трамвайных вагоновожатых Орджоникидзевского района акушерка роддома № 3 тетя Роза, – и как тебя, товарищ шофер, угораздило раньше срока рожать?!
Но Антонина в ответ потужилась и через мгновение отдала в большие теплые руки акушерки трехкилограммового мальчика. Тетя Роза подняла правой рукой красного сморщенного человечка за ноги, освободила ему указательным пальцем рот от слизи, хлопнула по попке и, когда он заорал миру о своем присутствии, усмехнулась:
– С почином, мамаша! – и добавила тихому застенчивому интерну Аленушке: – Смотри, Синицына, вполне себе доношенный. Что интересно, троллейбусные мамаши все время крикливых рожают, а трамвайные – сплошь одних молчунов. И еще запоминай: если недоношенный, то семь месяцев всегда лучше, чем восемь!
– Почему, Роза Ибрагимовна?
– Потому Синицына, что у восьмимесячных смертность в два раза выше, чем у семимесячных – статистика!
– Отдайте мне сына! – потребовала Антонина.
* * *Михаил Сергеевич поздравил Антонину позже всех. Перед этим он выказал опрометчивое желание поговорить по телефону с трижды Героем Социалистического Труда диссидентом Сахаровым, и тому в нижегородскую квартиру полдня тянули телефонный кабель, подключали телефон, проверяли гудки, вежливо инструктировали. Но после задержки со связью и недолгого разговора с отцом русской водородной бомбы, генсек голосом Калмыкова все же объявил по радиоузлу уфимского троллейбусного депо номер два о премировании Павла Семеновича Шишкина и Василия Степановича Загогуйлы десятью процентами от оклада за плодотворный труд в достижении целей, поставленных перед страной партией и правительством.
26 декабря
– Два килограмма, девятьсот тридцать граммов, сорок девять сантиметров! – Аккуратно взяла на руки маленький сверточек Валентина Петровна. – Вот это богатырь!
– Мама, в нашем отделении я самого маленького родила, – попыталась возразить Антонина, но с легкостью согласилась: – Хотя, конечно, – богатырь!
– Ой, весь в Кольку, ну просто вылитый! – нежно приподняла белоснежный уголок свертка Валентина Петровна, – давай его Радиком назовем!
– Мама, но ведь дядя Коля стал к нам приходить на баяне играть, когда я уже школу заканчивала, – удивилась Антонина, хотела удивиться и по поводу Радика, но, заметив блуждающую на лице мамы тихую улыбку, решила, что сейчас не время рыть далекий арктический снег.
– Улыбается! Какая ты Тонька счастливая! – прослезилась подруга Люся и заботливо поинтересовалась: – С отчеством-то уже определилась?
– Нет еще, – задумалась Антонина, сравнивая благозвучность Семеновича и Павловича, – наверное, лучше Михайловича и не найти.
– Хм, – хмыкнул в крепкий кулачок потомственного комбайнера Михаил Сергеевич, хмыкнул слегка смущенно, но в целом одобрительно.
– Какого Михалыча, подруга?! – быстро перебрав в памяти все возможные кандидатуры, вытаращила на Антонину коровьи, с поволокой глаза Люся.
– Да так, – не стала напоминать о своем собеседнике и покровителе Антонина.
– Да выключи ты это радио! – раздраженно бросила Люся, вдруг осознав, что ее соседка по комнате вовсе не так проста, как она ее всем описывала.
31 декабря
«Загубин Радик Михайлович» – аккуратно вписала в свидетельство о рождении Матильда Крамарова. Протянула желтоватую плотную бумагу Антонине и, поправив тяжелые очки на носике-пипочке, равнодушно сказала:
– Училась я в третьей школе на Пушкина с углубленным английским с одной Загубиной.
«Мотя!» – хотела радостно вскрикнуть Антонина, но Матильда монотонно продолжила:
– Все время у меня домашние задания списывала.
«Ничего я не списывала! – решила не радоваться встрече Антонина. – И немецкий у нас в Иглино был мельче Шугуровки, кроме ауфидерзейна с хенде хохом ничего в голове не осталось». И зачем-то стала объяснять:
– Мы долго думали и решили назвать мальчика в честь…
– Да мне все равно, я после Нового года уезжаю из этой страны, – монотонно сказала Матильда, с ненавистью закрашивая черным фломастером фотографию Лёвки Сидорова, который до дома проводил, по телефону позвонил, на подпольный концерт группы «ДДТ» сводить обещал и так подло не расстроился ее отъезду.
– Зачем? – удивилась Антонина.
Матильда еще раз поправила тяжелые очки на носу-пипочке, с усмешкой взглянула на молодую мамашу и вдруг звонко резанула:
– Чтобы черную икру на бутерброд мазать и за ливерной колбасой в очереди не стоять, чтобы в собственном бассейне, а не в хлорке «Буревестника» по утрам плавать, чтобы вместо троллейбуса в роллс-ройсе на работу ездить, чтобы не за стоматолога Сидорова, а за Тоту Кутунью замуж выйти! Не задерживайте очередь, гражданка!
Антонина испуганно обернулась: за ней стояла только ее мама, Валентина Петровна. Хотела добавить, что за Тоту Кутунью в СССР все благоразумные девушки хотят, но на столе Матильды зазвонил телефон. Матильда подняла трубку, и Антонина услышала, как Михаил Сергеевич им обеим пообещал: «Погодите, уважаемые одноклассницы, пройдет каких-нибудь совсем ничего, и настанет продуктовое и промтоварное изобилие светлого будущего с человеческим лицом! С совсем нетрудным для широких масс образованием, с легально оплачиваемым для всех слоев здравоохранением, без мерзкого уголовного преследования тунеядства и мужеложства, с такими доступными кредитами и ипотеками под имущество предыдущих и будущих поколений!»
– Кстати, не спеть ли нам по этому поводу какую-нибудь задушевную песню? – предложил Генеральный секретарь уже из сетевого радиоприемника, висевшего над головой Крамаровой.
И вся страна от немецкого Калининграда до чукотского поселка Уэлен, от почти ничейной Земли Франца-Иосифа до туркменского городка Кушка из всех радиоприемников и репродукторов во всю свою могучую социалистическую грудь запела гимн Советского Союза.
Часть II
Декрет. Год 1987
Глава первая
Безъядерный мир с отдельными квартирами
6 января
Почесывая живот, румяной квашней вылезший из-под короткой майки, в большую столовую комнату вошел Генка-тракторист:
– Чего, опять с Новым годом поздравляет?! – равнодушно кивнул на Генерального секретаря в телевизоре.
Антонина проигнорировала вопрос, только чмокнула в лобик Радика. Радик недовольно сморщился и захныкал, но Антонина его тут же убаюкала, качнув из стороны в сторону.
– Говорят Раиса его нашенская, из Стерлитамака, – Генка натянул трико на живот, тут же оголив торчащие суставы лодыжек, обернулся и крикнул в спальню Валентины Петровны: – Валь! Завтракать будем или как?!
– Не кричите, ребенка разбудите! – Антонина строго посмотрела на Генку и насмешливо добавила: – Вы разве стерлитамакский?
– Да ты что, доченька! – выскочила из спальни Валентина Петровна, – это ж Гена, брат Кольки-баяниста, они всю жизнь у нас в Иглино жили, дальше Тимашевского почтового отделения, как выяснилось, никуда не ездили, ведь так Гена?
– Не, ну ты скажешь, Валь! – обиделся Генка, еще раз подтянув на живот трико старшего брата Коли, – во-первых, я вообще к Лильке в Тимашево не ездил, а во-вторых, что значит дальше не ездили! Я же в армии служил, Байконур на границе с китайцами от американцев охранял, это теперь там казахи на наших луноходах разъезжают и безобразничают, а раньше ни один киргиз носу не мог подточить!
– Они не на Байконуре, а в Алма-Ате беспорядки устраивают, – поправила Антонина, – ничего, Михаил Сергеевич их мигом приструнит!
Михаил Сергеевич одобрительно крякнул и подтвердил слова Антонины, еще раз поздравив страну с наступившим Новым годом и ближайшим, но долговременным счастьем.
– А ты что же так рано из Уфы вернулась, после обеда обещалась? – отчего-то смущенно перевела разговор Валентина Петровна, выкладывая из холодильника нехитрую, но очень сытную, «без всякой городской химии» деревенскую снедь.
– Сначала в очереди за талончиком отстояла, потом они спросили, где живу, я ответила, что в Иглино, они и сказали, чтобы вот в свое Иглино и возвращалась, там в своем Иглине и шла в свою поликлинику по месту своего Иглинского местожительства!
– Так ты же в уфимской общаге прописана! Что ж ты, доченька, за себя постоять никак не можешь! – всплеснула руками Валентина Петровна.
Антонина грустно качнула пискнувшего Радика:
– Наверное, я задумалась…
Генка хохотнул с набитым ртом, поперхнулся и закашлялся. Валентина Петровна с размаху и с большим удовольствием ударила его по загривку широкой мозолистой ладонью. Ядреный, еще непрожеванный огурец вылетел изо рта Генки, перелетел через всю комнату и закатился под тяжелый резной буфет, доставшийся Валентине Петровне от прабабушки Прасковьи Луковны.
– Ты че, Валь, сдурела?! – вскинулся Генка.
Но Валентина Петровна и Антонина безудержно захохотали. Даже Радик радостно надул пузырь. Ну и Михаил Сергеевич, подмигнув Антонине, тоже не смог сдержать улыбки:
– Шел бы ты, тракторист Гена, Беларусь прогревать! Снега вон сколько навалило, а чистить Иглинские улицы некому – все трактористы в натопленных домах одиноких женщин сидят, да заготовки их летние трескают!
Генка, обиженно сопя, встал из-за стола, быстро собрался, отмахнулся от протянутого пирожка Валентины Петровны:
– Некогда пирожки трескать! Трактор надо прогревать, снега вон сколько навалило! Иглинцам ведь надо и в магазин, и… в другой магазин, и… – Генка задумался, но вспомнил: – в аптеку!
А попрощавшийся уже было с телезрителями Михаил Сергеевич, вдруг решил опять чего-нибудь добавить.
– Кстати, – добавил он, – об аптеках, Антонина! Нашему Рональду, Рейган который за океаном, в аккурат ко дню рождения операцию сделали, простату, пораженную коварным раком, удалили!
– Подарок такой? – удивилась Антонина и встревожилась: – Как же он без нее?
– Ну не знаю, – развел руками Генеральный секретарь, – они там в своих конгрессах и сенатах тоже в задумчивости: а сможет ли их президент теперь супердержавой управлять – без простаты-то?! С другой стороны, на кой она ему в семьдесят шесть лет?
– Не знаю, Михаил Сергеевич, вам, руководителям супердержав, виднее… – потупилась Антонина.
16 января
Без лишнего шума и ненужной в этом деле огласки жилищная комиссия депо номер два распределила среди очередников одну трехкомнатную квартиру, две двухкомнатные, три однокомнатные. От малосемейки на девятом этаже в Цыганских дворах отказались все очередники, а переписавшая полгода назад на дочку Катерину свою полнометражку председатель профкома Ольга Львовна даже обиделась на Калмыкова:
– Что же я, Алексей Кузьмич, не заслужила своим трудом большего?!
На лицах комиссии отчетливо прочиталось: «Каким трудом, Ольга Львовна?!», но все промолчали, а Калмыков вдруг наморщил лоб и вспомнил:
– Так у нас же есть эта! Свежая мать-одиночка! И партия с правительством опять же нам указание дали. Ну что, товарищи, поможем руководству страны в осуществлении и долговременности, так сказать, в почине и во внедрении, так сказать, во всеобъемлющем и повсеместном, так сказать… Михаилу Сергеевичу, одним словом. Кто за данное предложение?
Не все поняла комиссия, но взметнула свои руки вверх.