Четыре сына. Игры со временем

Пытаясь вогнать смысл прочитанных слов в голову, Энира старалась читать продолжение быстрей, так как знала, что скоро за ней или к ней придут. Неожиданно она почувствовала мощную волну магии султана, пробившую своим откатом пол библиотеки. Что ж, вероятно, Дамаск только что узнал о побеге квихельма и Риккарды.

Квихельма лира не могла не освободить. Хоть она сама не состояла в Братстве и никаких клятв верности не давала, но иначе и быть не могло. Столько лет прожив с ними бок о бок, имея единый язык, ставший родным, Энира воспринимала их как маленький отдельный народ, свой народ. Юхан и Киф, конечно же, освободили его. По настоянию подруги, без лишних шума и крови. Немудрено, что после этого мальчишкам пришлось покинуть дворец. Сначала они уговаривали Эниру уйти с ними, но лира уперлась рогом и сказала, что пока не найдет то, что ищет, не сдвинется с места.

Само собой разумеется, как более эмоциональный, Юхан начал жутко орать и собирался увести лиру силком. Многочасовой спор и убеждения всё же помогли ей настоять на своем, с условием, что каждый день, когда Илар будет в зените, Энире придется выходить на площадь в паруконе и садиться на фонтан ровно на пять минут. После чего девушка сможет спокойно отправляться обратно во дворец. На протяжении двух с половиной седмиц, она ежедневно совершала этот маленький обряд, тихо сопя. Но уговор есть уговор.

По поводу этого квихельма остался лишь один вопрос – кто его прислал. Его направили за ней. Да, это была правда. Лира видела его ауру, когда вела допрос в присутствии Дамаска. Но на счет Мастера Освина Посланник Оркуса солгал. Так что кто ее ищет, так и осталось висеть в воздухе.

Что касается Риккарды… Энира так и не поняла, почему Дамаск держал ее в таких ужасающих условиях. Девушка была пропитана его аурой. Аура же самого султана начинала гореть ярче, стоило ему почувствовать рыжую. Значит, что-то между ними было, а если между мужчиной и женщиной что-то есть, как может мужчина так обходиться со своей женщиной? Энира этого не понимала.

Да, история про Атонаха – кошмарна. Месть, око за око, это еще лира могла осознать, прожив большую часть жизни среди квихельмов. Но ведь была еще мать Рикки, без которой побег маленьких мальчиков от жестокого тирана и вовсе бы не удался. Вот что лира не могла принять. Именно поэтому она выпустила девушку. К тому же Энира сама успела прочувствовать, что значит жить в неволе. Конечно, клетка ее имела золотые прутья и более просторные размеры, но сути это не меняло.

– Госпожа, прошу следовать за Бермесом.

Прямо перед креслом лиры, из ниоткуда возник маленький страшный человечек, худой, с серым вытянутым лицом, на котором явственно выделялся заостренный нос.

В первое мгновение Энира непроизвольно вскрикнула.

– Простите, госпожа, Бермес не хотел вас напугать, – отвесил глубокий поклон человечек.

Разглядев розовые пятна на щуплом тельце, выглядывающем из-под крошечного красно-оранжевого камзола, Энира вдруг поняла, что за создание перед ней, и жутко удивилась.

– Вы мелиграл! – совершенно невежливо охнула она, подавшись вперед.

Об этих существах лира слышала лишь от Мюроля Жизора и то однажды.

– Да, госпожа, – вновь с поклоном ответил невозмутимый человечек.

Ее взгляд быстро пробежал по легкой голубоватой дымке ауры мелиграла. По преданиям, эти существа не обладали магией, но Бермес возник из воздуха. Хоть Энира и уткнулась в книгу, и обычное зрение не смогло бы различить гостя, вкупе с объяснением разума, что человечек просто тихо подошел, но лира обладала еще и магическим, более чувствительным, чем у кого бы то ни было на Эве. На месте появления кружилась едва заметная крохотная черная воронка, которая быстро исчезла.

Аура мелиграла была столь слаба, что Энира уже начала переходить на обычное зрение, как заметила под тонким голубым слоем что-то более плотное того же цвета. Глаза ее округлились от понимания.

– Вы прячете свою ауру? – вопрос лиры прозвучал больше как утверждение.

Мелиграл застыл, его серые глазки широко распахнулись, а удлиненные уши начали подрагивать. От осознания собственной правоты, Энира поспешно спрыгнула с кресла и присела на корточки в нескольких сантиметрах от Бермеса, восхищенно его разглядывая.

– Покажите, – восторженным шепотом произнесла она, прижимая к губам молитвенно сложенные руки. – Покажите свою ауру.

Человечек начал загнанно озираться, медленно отходя от девушки. Его фигурка тряслась, словно он боялся, что вот-вот свершится нечто страшное.

– Я никому не скажу, обещаю, – поспешила успокоить мелиграла Энира.

– Бермес не может, – шепотом произнес Бермес, зажимая себе уши, словно слышал оглушающий крик.

– Почему?

– Не может! Господин почует Силу Бермеса. Почует господин, узнают Боги! Боги не пощадят Бермеса! Боги заберут Бермеса. Они будут злы, они накажут. Бермес всего лишь глаза и уши, глаза и уши, глаза и уши…

– Тихо-тихо-тихо, – слегка напуганная Энира попыталась утешить мелиграла, подползая к нему и отнимая его ладошки от ушей.

Как только она коснулась человечка, он затих. Бермес заворожено посмотрел на обхватившие его руки.

– Не хочешь показывать – не надо.

Но мелиграл не слышал Эниру. Он обхватил ее ладонь и прижался щекой. Кожа его ощущалась, как лист пергамента, такая же сухая, гладкая и словно безжизненная. Мелиграл прикрыл глаза. На тонких серых губах заиграла полуулыбка. Лира с интересом за ним наблюдала, пытаясь понять, что творится в этой маленькой лысой голове.

– Бермеса никогда не касалась рука Светлой. Светлая дарит Бермесу покой и счастье. Теперь Бермес понимает, почему Боги боялись Силы Светлых. Такая Сила, что сокрыта в Светлейшей, может порабощать. Бермес поможет Светлейшей. Бермес знает, что ищет Светлейшая. Светлейшая должна жить, лишь она может спасти наши души.

– Кто эти Боги, Бермес? – затаив дыхание, спросила Энира, чувствуя, как огромная тайна разворачивает перед ней свои могущественные крылья.

– Бермесу хочется помочь Светлейшей, но если он расскажет, то умрет, – продолжая баюкаться в ладони лиры, трансовым голосом ответил мелиграл. – Но, если Светлейшая пожелает, он расскажет.

Желание узнать было столь сильно, что сердце Эниры пропускало удары, но она не хотела смертей.

– Я хочу, чтобы ты жил, Бермес… – собираясь спросить еще про помощь, которую он предлагал, лира осеклась, заметив, как из-под закрытых век человечка потекли слезы.

В душе разверзлись такие противоречивые чувства. Энире было жаль это маленькое создание, которое, кажется, никто никогда не любил, ей хотелось обнять его, приласкать, подарить хоть немного любви и человеческого тепла. Но, с другой стороны, лира испугалась этого подобострастия, исходящего от мелиграла.

Поэтому Энира решила отстраниться от него, аккуратно вытаскивая ладонь, чтобы не обидеть Бермеса.

– Ты хотел куда-то меня сопроводить? – мягко спросила она.

Бермес открыл посветлевшие глаза, в глубине которых плескалось серое море умиротворения.

– Бермес должен сопроводить Светлейшую к господину, – поклонился мелиграл. – Хозяин очень зол. Бермес будет рядом, чтобы помочь Светлейшей, если возникнет такая необходимость.

Сердце екнуло. Но Энира была к этому готова. Свои действия она считала справедливыми, поэтому спящая совесть усыпляла ее страх перед разгневанным правителем. Выпрямившись, лира с улыбкой произнесла:

– Веди.

Тяжелая дверь из темного лакированного дерева отворилась, впуская Эниру в кабинет султана Эссора. Яркий полуденный свет Илара слепящими волнами врывался в комнату из высоких окон, укутанных по краям тяжелыми алыми портьерами. Прямо напротив входа находился широкий резной стол, украшенный витиеватыми усами саданского остролистого вьюна, любовно созданными талантливым резчиком по дереву.

Однако стол сейчас мало интересовал Эниру. Гораздо больше ее волновал пышущий яростью султан, всем весом продавливающий красивую крышку стола, упираясь в нее ладонями. Он тяжело дышал, на скулах разлились белые пятна гнева, ноздри раздувались, словно крошечные кузнечные меха, а в голубых глазах плескалась темная буря.

Находящихся в кабинете Шаха, Бирма, Ганса и еще одного незнакомого человека, Энира даже не заметила под сметающей волной взгляда Дамаска.

– Подойди ближе и сядь, – вопреки своему устрашающему виду, тихо произнес он.

Набрав полную грудь воздуха, Энира выполнила приказ, сев на мягкий стул перед рабочим столом султана. Взирая на девушку сверху, Дамаск испепелял ее взглядом. Внутри всё обрывалось от страха. Как ни крути, а лира слишком мало знала правителя Эссора, чтобы быть уверенной в благополучном исходе этой истории. Умело скрывая обуревавшие ее чувства, лира спокойно смотрела в содалитовые глаза, которые, казалось, начали светиться.

– Ты не ценишь добро, Энира? – вкрадчиво спросил султан.

На миг замерев, лира смиренно ответила:

– Я ценю добро. А ценишь ли его ты, Дамаск?

По лицу султана пробежала тень смятения. Однако он быстро стер ее и, уже не сдерживая своей ярости, рявкнул:

– Как ты посмела освободить мою пленницу!?

Поигрывая пальцами по подлокотникам, Энира наклонила голову набок, медленно выгибая брови, показывая свое удивление. Ее мысль о том, что султана и Риккарду что-то связывало, подтвердилась. Его взбесил вовсе не побег квихельма, разъярила его пустая камера рыжей девушки.

– Так же, как ты посмел ее туда заточить, – словно камень кинула лира в Белого.

Султан тут же подорвался и подскочил к Энире, до боли вдавливая костяшки ее пальцев в ручки стула.

– Я сказал, что ты под моей защитой, и ты решила, что тебе всё дозволено? Что можешь лезть в мои дела? Совать свой нос в дела государства? Ты считаешь, что я не смогу тебя наказать за это? Не смогу казнить?..

Вообще-то лира была уверена, что казнить он ее не сможет, но ярость султана сейчас была так сильна, что любое слово девушки могло привести к печальному финалу. Прекрасно это осознавая, Энира отпустила всю свою тревогу в душе, позволяя чувствам отразиться на лице.

– Я так не считаю, Дамаск, – тихо ответила лира, заставляя свои глаза слезливо заблестеть. – Ты можешь убить, казнить меня, бросить за решетку. Это твое право. Ты – султан. Но давно ли ты перестал быть человеком? – лицо Белого вытянулось в маску агрессивного непонимания. – Ты наказал ребенка за грех отца, но почему не наградил за милосердие матери? Не ты ли наречен народом справедливейшим из султанов? Так где твоя справедливость, Дамаск? Где хваленая честность и милость? Почему ты поступаешь так низко, заставляя страдать других, а не виновника своих бед? Ты сам понимал, что Рикка ни в чем не виновата. Ты бессовестно мучил ее. Она голодала, мерзла. У нее даже не было кровати, и она спала на «тюфяке», который больше походил на рваный мешок. Еще немного и она могла бы умереть! Так что не вини меня за то, что я поступила правильно вместо тебя.

Слишком много всего отразилось в темной голубизне глаз султана. От вины и стыда до явно клокочущего бешенства. Эмоции разрывали мужчину, и он разъяренно ударил в подлокотник стула так, что ножки жалобно скрипнули, меняя свое местоположение. Дамаск нервно заходил, стараясь не смотреть на Светлую.

Понимая, что слова добрались до совести султана, Энира едва слышно выдохнула, переместив взгляд к дальней стене, где на диванчике сидел Ганс с перевязанной шеей рядом с незнакомым очень сильно шокированным мужчиной. Бледное напряженное лицо «немого» мага недвусмысленно выражало беспокойство за девушку. Как только он поймал ее взгляд, тут же ободряюще кивнул, одобряя сказанные слова.

Дамаск вновь к ней резко развернулся, и лира поспешно посмотрела на него.

– Ты должна была сначала поговорить со мной! – всё еще пыша негодованием, воскликнул султан.

– Это ничего бы не изменило. Ты не отпустил бы ее. Не смог. Но и условия бы ей не улучшил.

– Ты. Сделала это. За моей спиной! – чеканя каждое слово звонкой монетой, рявкнул султан.

– Я не планировала ее освобождать. Это вышло спонтанно…

– По пути, когда ты освобождала квихельма? – раздался за спиной хрипловатый голос.

Лира уже знала этот голос. Главный Командующий Эссора, мечтавший отдать ее Ардалу. Обернуться она не успела. Дамаск вновь подскочил к ней, вцепляясь в ручки стула и тем самым запирая ей пути отступления. Его глаза вспыхнули ледяным огнем с новой силой, прожигая Эниру до самого нутра. Он ничего не говорил, лишь прожигал взглядом, так что лира не выдержала и почти шепотом произнесла:

– Я не могла иначе, Дамаск…

– Ты знала закон, Эни! Я сам тебе о нем рассказывал. Знаешь ли ты, что полагается тому, кто спас смертника?

– Догадываюсь, – едва шевеля губами, отозвалась лира.

– Человек, освободивший смертника, должен занять его место.

Не обрывая зрительного контакта, Энира судорожно сглотнула. Дамаск был зол. Очень зол! Лира таких злых мужчин и не видела, наверное, никогда. Но та сакральная связь родства между ними была слишком прочна, и, несмотря на ярость, плескавшуюся в его глазах, Энира заметила нечто большее… надежду? Да, это походило на надежду. Он ждал от лиры оправданий, которые помогут обелить ее перед Триадой. Чтобы его Правящий круг услышал причины, почему он не может наказать ее.

– Ты волен бросить меня в подземелье или вздернуть на виселице, как велит твой закон, Дамаск. Но сколь крепок будет отныне твой сон? Ты знал мою связь с квихельмами. Знал, кто мои лучшие друзья. И всё же повел меня в ту камеру. Неужели ты думал, что я скрою этот факт от своих друзей, с которыми делюсь всем? И неужели ты думал, что после этого квихельмы не станут вызволять своего брата? Если ты изначально планировал убить меня, то не стоило придумывать столь изощренный план реализации этого замысла. А если нет, то почему винишь меня в том, к чему сам подтолкнул, не оставляя выбора?

– У тебя был выбор, – спокойней ответил султан.

– У меня не было его, Дамаск, – Энира максимально приблизила свое лицо к лицу мужчины, впечатывая взглядом в его сознание правоту своих слов. – Если бы Ганса или Бирма кинули в тюрьму, полагаю, ты бы не задумываясь отправился их спасать.

– Ты сама говорила, что не знаешь этого квихельма, – без особого труда выдерживал Дамаск вторжение в личное пространство, ни на миллиметр не отстраняясь от Светлой.

– Зато я знаю своих друзей, за которых готова отдать жизнь. И всё, что закон и истина для них, я должна принять и понять. Клятва Братству обязала их освободить квихельма. А я вынуждена была помочь им.

Султан поднялся и, обойдя стол, сел в свое кресло, начав задумчиво созерцать девушку напротив.

– То есть это моя вина? – обманчиво ровным тоном спросил Дамаск.

– Я этого не говорила, – тихо ответила Энира, потупив взор на танцующие мазки ярких красок ковра.

– Ты издеваешься, Дамаск!? – взорвался за спиной лиры гневный хрип, заставив ее вздрогнуть. – Девчонка тебе в уши мед льет! Я когда говорил Ардалу ее отдать, пока до беды не дошло? Теперь смотри к чему это привело. Она тебе набрехала с три короба, что квихельм по ее душу пришел, а ты и поверил. На кой она ему сдалась, если с ней уже двое из Братства? Убийца пришел, чтоб Триаду порезать, а она его благородно отпустила. Скольких в следующий раз ждать? Пару, тройку, десяток?..

Энира резко поднялась, разворачиваясь к крикуну, заставив его замолчать.

– Я прошу прощения, Шах ведь? – под личиной спокойствия и вежливости, спросила лира, сдерживая внутри разъедающее пламя злости. – К сожалению, знакомство с вами вышло не самое приятное. Мне жаль, что я разбила вам нос и принесла массу других неприятностей. Я искренне прошу у вас за это прощение… – Шах с интересом наблюдал за медленно подходящей к нему девушкой. – Но у вас нет никакого права обвинять меня во лжи. Если бы я хотела вашей смерти или смерти Триады, поверьте, вы бы уже были давно мертвы. Хотя бы в тот день, когда был освобожден ваш «убийца». Я могла попросить прирезать лишь вас, того, кто угрожает моей жизни, не так ли?

– Эни! – предупреждающе одернул Дамаск.

– Нет-нет, пусть она договорит, – сладко протянул скорпус, скаля белые зубы в заинтригованной улыбке.

Глаза демона наблюдали за Энирой, черные, как сама Бездна, в которой плясал огонь. Она поймала себя на ощущении, что похожий взгляд уже не раз пожирал ее.

– Но я не сделала этого, – лира подошла к нему почти вплотную, смотря снизу вверх (не так давно она осознала, что в ней всё же есть Сила Светлых, способная вгонять мужчин в транс). – Вы ведь такой независимый, Шах. И никогда не страдали коленопреклонством, верно? Чего вы опасаетесь? Неужели боитесь Ардала? Боитесь настолько, что готовы исполнить любой их приказ? Или лично я вызываю у вас такое отвращение? Если дело лишь в этом, вам достаточно сказать, и я сделаю всё, чтобы не оскорблять вас своим присутствием.