Рюммери

1

– Рюмси!

Рюмси отстраненно смотрела в окно. На ее лицо падал кровавый отблеск лениво уходящего солнца. Дул все еще теплый осенний ветерок. Издали доносились тоскливые завывания деревенских псов. Осколки сна неторопливо улетучивались из памяти.

– Рюмси!

Запах гари в комнате еще чувствовался, хотя голова болела уже не так сильно.

Позавчера люди расправились с соседями и сожгли их дом. Легкий дым вздымался над местом пожарища. Мясо, которое продавали соседи, оказалось человеческим. Стало понятно, кто стоял за исчезновением детей. Вывернуться у лиходеев не вышло.

Впервые Рюмси радовалась, что у них не было денег и отец не мог позволить себе купить мясо, даже по столь ничтожной цене.

– Рюмси! – снова прозвучал голос братика.

Братик стоял возле нее. Как всегда, громкий.

– Тебя отец зовет! – прокричал он. – Все хорошо?!

– Я, наверное… задремала, – отозвалась девочка.

– Стоя?!

– Видимо, из-за дурацкого дыма. Мне померещилось, как двое… колдунов соревновались. А еще стоял день, но на небе я не заметила Птицы Правды. Представляешь? Так непривычно.

– Конечно, померещилось. Ты же знаешь: колдунов давно нет! Всех убили! Иначе не было бы мезости! И все смогли бы врать!

– Мерзости, – поправила Рюмси. – И называй это Птицей. Ненавижу слово «мерзость».

– Потому что тебя иногда так называют, – то ли спросил, то ли подтвердил мальчик, ничуть не смутившись. – А мне нравятся твои пятна, и для меня ты – самая красивая.

Рюмси не стала объяснять, что причина не только в отметинах под глазами.

– Спасибо, – улыбнулась она, неосознанно прикоснувшись к щеке. – Но оно ведь парит в небе. Верно?

Братик кивнул.

– И формой немного похоже. Многие называют это Птицей. Вроде как подходящее название. Согласен?

– Наверное, – пожал плечами мальчик и тут же напомнил: – Отец зовет!

– Уже иду.

Братик кивнул и убежал. Рюмси еще раз выглянула в окно. В некоторых домах уже светились окна. Она улыбнулась, вспомнив, как в детстве ей чудилось, будто тысячи чудовищ из Вечного Леса наблюдают за ней во все глаза. Сейчас она почти взрослая и страхи у нее теперь другие.

Когда Рюмси вошла в общую комнату, в ноздри издевательски ударил запах еды. Необыкновенно вкусный и давно забытый запах. Живот заурчал, словно потревоженный вредный ребенок, которого еле усыпили. Юшка и травяные напитки обманывали желудок лишь ненадолго.

На столе стоял закопченный глиняный горшок, отдающий теплом. Легкий налет сажи в игре света от свечей и печки превращался в подобие улыбки, точно горшочек сам радовался, что наконец наполнен нормальной едой. Пахло кашей с жиром.

– Садись кушать, – улыбнулся отец.

– Откуда еда? – удивилась Рюмси.

Отец проигнорировал вопрос.

Младший брат косился на горшок, но подходить не осмеливался.

– Ты не голодная? – нахмурил брови отец.

Теперь уже промолчала она. Нет смысла отвечать, если не только они, а вся деревня живет впроголодь.

– Какой аромат, – вошел в дом старший брат. – Вы что, без меня хотели ужинать?

Он поспешил к столу, на ходу потирая руки.

– Я, например, и не собиралась, – лукаво улыбнулась Рюмси. – Пока ты не вошел, думала, что отец тебя приготовил.

Все прыснули со смеху. Кроме отца.

– Пап, а где ты крупу достал? Это ведь не из запасов? – удивился старший.

Братья обступили горшочек.

Отец обратил на них взгляд своих суровых глаз:

– Это не вам! – сказал он, повысив голос. На строгом лице мужчины читалось недовольство. – У Рюмси день рождения.

Оба мальчика с удивленно-боязливым выражением посмотрели на отца и отошли от стола. В воздухе повисло тяжелое, неприятное напряжение.

– Но еще рано, – удивилась Рюмси. – Нельзя переносить праздник наперед.

Брэкки – ее двоюродный брат – рассказывал: бытует поверье, что к ребенку в день его рождения прилетают три злых духа, и чтобы задобрить их, рядом с колыбелью ставят различные угощения. Пакостники набрасываются на еду и забывают о своих злых намерениях. Нельзя переносить празднования на день вперед или назад или вовсе не праздновать. Ведь духи возвращаются каждый год точно в день рождения ребенка.

– Мы не знаем, что нас ждет завтра, – отец не обращался ни к кому конкретно.

Он прав, мысленно согласилась Рюмси, сейчас такие времена, что духи – не худшая из бед. А Брэкки всегда много чего рассказывал. Вон после смерти матери ни разу не праздновали, и ничего. «Интересно, как там сейчас Брэкки», – промелькнула мысль.

Черные тени продолжали плясать на бледных стенах. Пламя в печи танцевало и вытягивалось.

– Не бойтесь, я вам оставлю, – наконец сказала Рюмси, пытаясь разрядить обстановку.

При мысли о еде снова заурчало в животе. Она вчера почти не ела, а когда наедалась досыта, уже и вспомнить не могла. Голод, о котором раньше только слышали, теперь пришел в Счастливчики.

Слегка нахмурившись из-за странного поведения отца, Рюмси все же уселась за стол.

– Кашка, – девочка облизала губки. – А это – черноядник? – она озадаченно взглянула на отца.

Даже в столь юном возрасте она знала этот ядовитый гриб. Полностью черный и весь в желтых прожилках и красных точках.

– Сестренка, ты, небось, перепутала, – произнес старший брат, но Рюмси услышала в его голосе легкое беспокойство, схожее с тем, что чувствовала сама.

– Только похож, – пояснил отец. – Из-за сходства с… черноядником эти грибы еще можно найти. Они совсем безвредные и очень вкусные.

Тем не менее Рюмси почувствовала ложь в словах отца. Она проследила за его взглядом. Он косился в небольшое круглое окошко, выходящее на улицу и соседские дома. Там к стене прислонился какой-то оборванный калека. Быстро темнело, толком ничего не разглядеть.

За окном послышался вой. Стало невероятно холодно, и с каждым ударом сердца становилось только холодней.

Рюмси заставила себя улыбнуться:

– Понятно.

Братья непонимающе наблюдали за происходящим, переводя взгляд то на сестру, то на отца.

– Я подумала, ты отравить меня собрался, – небрежно бросила Рюмси и внутренне напряглась, заметив, как отец опустил глаза.

– Не беспокойся, доченька. Кушай.

Рюмси кивнула и опустила ложку в горшок. Грязная ухмылка которого теперь больше напоминала хищный оскал.

Она догадалась, в чем дело. Солнце давно зашло, а с ним и «птица». Вот почему отец затеял столь поздний ужин.

– Ты меня за дуру держишь? – улыбка на лице Рюмси превратилась в истерическую. – Если хотел отравить, то нужно было хотя бы мельче порезать.

– Отец, зачем?! – крикнул на отца старший брат.

Младший братик начал плакать.

Мужчина оглянулся и бросил на старшего сына сердитый взгляд.

– Не вмешивайся, – прогремел отец, его глаза сверкнули опасным блеском.

– Ты за что погубить ее хочешь?! – не унимался старший.

Отец резко поднялся и ударил сына кулаком в живот. Старший брат рухнул с криком боли. Его бы вырвало от удара, если бы было чем.

– Не вмешивайся, сказал же! – процедил отец сквозь зубы.

Он отпустил сына и направился в дальний угол. Рюмси заметила слезы в глазах отца.

– Мы же тут с голоду передохнем, – мужчина перепуганно взглянул на скрутившегося сына. – Соседка вон скоро родит, а ей всего тринадцать. Не сильно старше Рюмси. Хочешь, чтоб и наша принесла еще один желудок? Нам четверым есть нечего.

Причина, которую привел отец, показалась Рюмси глупой и придуманной на ходу.

Отец обернулся, чтоб скрыть слезы и поднять топор. Рюмси заметила на его лице тень некоторой нерешительности.

– Простите меня, дети, но лучше сразу, чем с голоду, – сказал он тихо.

– Папочка! Прекрати! – закричал младший.

Рюмси показалось, что мужчина хотел что-то сказать им, как-то оправдать свой поступок, но, если нужные слова и существовали, они, похоже, не приходили ему на ум.

– Да простят меня боги, – прошептал он, занося топор над головой.

Рюмси тряслась от ужаса, пятясь от отца, пока не уперлась спиной в холодный камень стены. Справа было окно. Мужчина шел медленно, словно давая ей шанс убежать.

– Рюмси, беги! Спасайся! – проорал старший, приходя в себя.

Девочка пролезла в окно и спрыгнула на землю, но убегать не решалась. В доме оставались братья.

Отец странно посмотрел на нее, в его глазах стояли слезы отчаянья:

– Прости… Не мог иначе… Не было выбора.

По спине Рюмси пробежал холодок. Ее посетило страшное чувство: будто она видит отца и братьев последний раз в жизни.

Вдруг сверху что-то прогремело.

Рюмси бросилась бежать. Земля под ногами вздрогнула, небо сотряс раскат грома. Или это был крик? Вдруг стало невероятно тоскливо.

Время, казалось, замедлилось. Словно все происходило на дне озера.

Рюмси ощутила, как ноги оторвались от земли и ее понесло прочь, будто лист, увлекаемый ветром. Что-то давило в спину, пронося мимо домов, ломающихся, подобно гнилым деревьям.

Это конец?

“Это только начало”, – вспыхнула непонятно откуда возникшая мысль.

Затем стало невыносимо больно. И все исчезло.

2

– Просыпайся, Рюмси, – разбудил ее усталый женский голос.

Рюмси открыла глаза, ощутив легкое головокружение.

Через окно струился солнечный свет, озаряя всю комнату. Девочке на мгновенье показалось, что она находится дома: те же стены из холодного белого камня, тот же вид из окна – дома у леса.

В комнате витал едва уловимый смрад, напоминающий запах чеснока.

Возле кровати стояла женщина, выглядевшая опечаленной.

– Тетя? – удивилась Рюмси.

Последний раз они виделись около четырех лет назад, когда тетя приносила целебные травы для брата.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила женщина.

Рюмси бросила взгляд на свои руки, на которых виднелись почти затянувшиеся раны.

Но девочка чувствовала, что ушибы и порезы у нее не только на руках.

– Я у вас дома? – озадаченно спросила она.

– Само собой.

– У меня была похожая комната.

– Ну, это не удивительно, в деревне все дома похожи. Разве что у бывшего старосты отличался. А наши… – голос женщины слегка дрогнул. – Твой дом, как и многие… Его больше нет, – тяжело сказала тетя. Ее глаза стали мокрыми.

– Что случилось?! – волнение Рюмси вырвалось наружу. Она вспомнила тот вечер. Отца. Братьев.

– Деточка, треть Счастливчиков разрушена.

– Треть… Разрушена… – Рюмси будто не понимала значения этих слов. – Как такое могло случиться? Из-за чего?

Тетя покачала головой:

– Огромное чудовище упало на деревню, – женщина будто с трудом выдавливала из себя слова, ей явно не хотелось рассказывать больше, чем нужно. – Оно уничтожило все под собой. Даже дома, стоявшие поблизости от места падения.

– А моя семья? Что с ними?

Тетя молчала, опустив глаза:

– Еще толком ничего не ясно. Надежда есть.

Рюмси была далеко не глупой и все поняла. Она осталась совсем одна. Что дальше? Ей необходимо время, чтобы подумать. Плечи придавило ощущение полной беспомощности.

– Этого просто не может быть, – прошептала Рюмси, отчаянно замотав головой. – Как же я выжила?

– Не знаю. Брэкки тебя нашел. Ты уже три дня у нас и все это время пролежала без сознания.

Три дня без сознания. Повезло, что семья тети нашла и приютила ее. Рюмси не хотела даже думать, что могло случиться, найди ее – двенадцатилетнюю девчушку – без сознания кто-нибудь другой.

– Так как ты себя чувствуешь? Что-нибудь болит? – несмотря на внешнее спокойствие женщины, в ее голосе проскальзывало напряжение.

– Ничего, все в порядке.

Рюмси заметила, что тетя ни разу не встретилась с ней взглядом.

– Сейчас я тебя накормлю, но потом ты должна покинуть наш дом, – без малейшего оттенка неприязни произнесла хозяйка.

Рюмси прекрасно понимала, в чем дело. Конечно, лишнему рту нигде не рады. Но она не ожидала подобных слов от родной тети.

– Ясно, – улыбка на ее лице померкла. – Вы ведь знаете, что мне некуда пойти. Тем не менее гоните прочь. Зачем спасли тогда?

– Мне очень жаль. Пойми, я ведь не со зла тебя выгоняю. Но скоро нам самим есть станет нечего.

Рюмси подавила в себе желание встать и уйти, сказав напоследок несколько неприятных слов. Ей далось это с трудом. "Бедняку гордость не по карману”, – прозвучали в голове слова бывшего старосты.

Рюмси старалась не показывать даже тени бушевавших в ней эмоций. Она незаметно сжала руку в кулак, вонзив ногти в ладонь:

– Прошу, тетя, разрешите остаться у вас. Я буду помогать по дому…

– Я же сказала, мы голодаем, – сквозь зубы прервала женщина.

Было видно, что ей неприятно выставлять девочку на улицу. И Рюмси уцепилась за этот шанс.

– Я осталась сиротой, без дома, – девочка заговорила пожалобнее. – Я сама себе буду добывать еду, обузой для вас не стану. И стану помогать, чем смогу.

Рюмси прикусила нижнюю губу, прекрасно осознавая, какое жалкое зрелище сейчас являет собой: просит о помощи людей, которым, должно быть, самим нужна помощь.

– Рюмси, ты сейчас что угодно скажешь. Где же ты еду добудешь? Земля не родит, еды все меньше и меньше, – сказала тетя дрожащим голосом.

В комнату вбежал мальчик. Высокий и худощавый, на вид не старше Рюмси.

На его груди поблескивал серебряный медальон в форме полумесяца – каждый житель деревни носил такой.

– Она может ходить со мной за наживой! – выпалил он.

– Брэкки, сынок, – проговорила женщина, – ты думаешь, твои… поиски долго продлятся? Долго кормить нас будут? И не забывай, как это опасно.

– Простите, – вмешалась Рюмси, – но если вы родного сына отпускаете за этой «наживой», то к чему за меня переживать?

Рюмси взглянула на тетю, но та отвела глаза.

– Не вмешивайся. И не смотри на меня так, будто я тебе что-то должна. – На лице женщины проступили слабые признаки раздражения. – Ты мне никто. Это из-за тебя моя сестра умерла! От тебя одно несчастье…

– Мама, перестань, – воскликнул Брэкки. – Мы уже об этом говорили. Папа ведь не против.

Тетя немного помедлила:

– Можешь остаться в этой комнате, – холодно сказала она перед тем, как уйти.

Брэкки выдохнул и улыбнулся невероятно красивой улыбкой, которая совершенно не подходила к его круглому веснушчатому лицу – будто принадлежала не ему.

– Я знал, что она тебя не выгонит. У нее доброе сердце. Но все равно нервничал, – признался Брэкки. – Не сердись на маму, времена и правда тяжелые.

Рюмси кивнула – знаю.

Брэкки почти не изменился. Она давно не виделась со своим двоюродным братом. Счастливчики, конечно, немаленькая деревня, но все же это было странно.

– Да не хмурься ты. Не выгонит она тебя. – Брэкки легкомысленно махнул рукой. – А какие она лепешки делает! Объеденье! Знаешь, из чего? Никогда не поверишь. Из разных корешков и трав.

На его лице снова появилась «чужая» улыбка.

– Поверю – день на дворе.

– Точно, – он громко рассмеялся. – Попасть-пропасть, сколько ж мы не виделись? Сто лет, наверное. Как ты, сестренка?

Последнее слово вызвало у Рюмси боль:

– Ты меня спас?

– А то! Когда нашел, ты лежала без сознания. Мы с папой и принесли домой.

– А мои братья… отец? Они оставались в доме, когда…

– Прости, но, думаю, они мертвы, – произнес Брэкки, стараясь не смотреть Рюмси в глаза.

– Ты видел их тела? – спросила она, изо всех сил пытаясь дышать спокойно.

– Нет, конечно, – покачал головой мальчик. – Но от большинства домов ничего не осталось. Никто бы не выжил после такого.

Перед глазами Рюмси появился плачущий младший братик. И старший – пытающийся ее защитить. И отец…

Она чувствовала вину перед братьями, больше всего сожалея о том, что они лежат в одной «могиле» с человеком, которого она называла отцом. Она не чувствовала радости от его смерти, но и горечи тоже.

Рюмси постаралась не думать сейчас о родных. Не в силах избавиться от чувства вины и не желая ни с кем делить свое горе.

– Расскажи о… чудовище.

– О великане? Ну, с виду похож на нас – людей, то есть. Только здоровенный, не зря великан-то. Раз в сто больше человека.

– Не удивлена. В противном случае он не разнес бы полдеревни, – невесело усмехнулась Рюмси.

– Да уж, и то правда. Вот только с падением еще полбеды. Началась совсем уж скверная история, – Брэкки нарочито поморщился. – Короче, тех, кого удалось вытащить из-под обвалов живыми… у них кожа стала как будто серо-бурая. Они потом, конечно, все равно сгинули, но успели заразить тех, кто их приютил. Я слыхал, у людей вылетели все зубы, выпадали волосы… Много погибло. Папа несколько раз на день приходил проверить, не изменился ли и у тебя цвет кожи. – Его взгляд задержался на ее лице. – Не боись, о твоих отметинах он знает.

Рюмси легонько кивнула, предпочитая никак не комментировать его слова.

Она не очень помнила отца Брэкки, так как он все время был в разъездах. А потом мать Рюмси умерла, и их семьи поссорились.

– Но ходят слухи, – продолжил Брэкки, – что есть и такие… ну… из тех, кого вытащить не вышло… которые и не умерли вовсе. Хотя, конечно, должны были. Ночью они жутко стонут и воют. Аж тут слышно.

Рюмси молчала, пытаясь осмыслить его слова. Все, что он рассказал – безумие, полное безумие.

– О какой такой наживе ты говорил? – наконец спросила она.

– Почти половина деревни разрушена… Короче, ищем что-то ценное среди развалин.

– А еще короче – грабите. Думаю, грабить мертвых – это точно к несчастью. – Рюмси невольно усмехнулась. Она соскучилась по Брэкки.

Он неуверенно, будто извиняясь, пожал плечами.

– Как все, так и я. Глупо не воспользоваться ситуацией, – произнес он с легким упреком в голосе. – Кир, мой… друг, говорит: ограбить можно живых, мертвым имущество ни к чему.

Рюмси представила, как кто-то рыщет по развалинам ее дома, где лежат тела ее родных.

– А Короч? – Рюмси будто выплюнула это имя.

– А что Короч? Как будто он староста.

Рюмси лишь хмыкнула. Все знали, что, избавившись от старосты, Короч стал главным в Счастливчиках.

– Ну, он вроде как недоволен, но поделать ничего не может, – снова пожал плечами Брэкки. – Времена такие, приходится выживать. Понимаешь?

– Да, – она приняла его последние слова осторожным кивком, – я понимаю тебя, но все же…

Рюмси немного помедлила и добавила:

– Твой друг все правильно сказал. Мертвым ничего не нужно. Только нам-то зачем их ценности?

– Как это, зачем? Затем, что ценное добро можно обменять на еду.

Девочка вспомнила, как брат рассказывал о заезжих торговцах, которые меняли ценные вещи на пищу. Но их семья к ним не обращалась – из-за отсутствия чего-либо ценного…

– Понятно. А опасность, о которой говорила тетя – из-за обвалов?

– Не совсем. Обвалы – еще не самое страшное, – слегка виновато сказал мальчик, хотя явно обрадовался, что она согласилась. – Завтра увидишь, отдыхай.

Оставшись одна, Рюмси огляделась. Кроме кровати, в комнате больше ничего не стояло. Девочка остановила взгляд на стене: один участок явно отличался.

Камни, из которых строили дома в Счастливчиках, были почти белые, если не считать мелких разводов, похожих на застывший коричневатый дым и серую паутину, гонимую ветром. А еще они поблескивали капельками соли. Но строили дома столь искусно, что казалось, будто жилье состоит из цельного куска камня, даже места склейки никто не мог разглядеть.

Дыру в стене хоть и заделали хорошо, но она все же выделялась своим грязным цветом и трещинами, походившими на черные молнии – точно гнилой зуб на белоснежной улыбке. Рюмси сглотнула, поняв, что тут кто-то умер.

Вернулась тетя, поставив перед Рюмси глиняную миску с похлебкой и лепешку. В ноздри ударил теплый вкусный аромат.

– Тебе нужно поесть, – холодно проговорила женщина.

– Благодарю вас.

– Если действительно благодарна, – бросила через плечо тетя, выходя из комнаты, – то покинешь нас.

Похлебка была наваристой и не такой жидкой, как привыкла Рюмси, в ней даже плавали кусочки мяса. Девочка помедлила лишь мгновение перед тем, как наброситься на еду.

Съев все до капли, Рюмси вылизала миску. Затем упала на кровать и разрыдалась – она все еще любила отца и скучала по нему. Любила братьев. Любила эту жестокую и несправедливую жизнь. Оставался один-единственный выход: набраться терпения и выдержать все, что ее ждет. Ведь она осознавала – дальше легче не станет.

3

Рюмси осторожно сделала первый глоток. Жидкость обожгла язык, десны и даже зубы, спустилась по глотке, безжалостно терзая плоть. Отец учил: горячее еда – надольше обманешь желудок. Рюмси надеялась лишь на то, что не сварится изнутри.

Юшка в этот раз оказалась не такая наваристая. И Рюмси знала причину.

Через приоткрытую дверь виднелись запасы пищи – сушеные овощи, ягоды, грибы, рыба. Небольшой мешок зерна, на котором лежали завернутые в ткань лепешки. Также стояла бочка с квашеной капустой: Рюмси это поняла по березовым прутьям, торчащим сверху. Был даже бочонок с медом. Висели венки из лука, чеснока, связки незнакомых трав. Пища словно на показ выставлена.

Словно?

Рюмси усмехнулась. Брэкки раскрыл ей замысел своей матери, заключающийся в том, что Рюмси не удержится, стащит немного еды и тайно насытится ею до отвала, за что ее потом прогонят. Соврать не выйдет – спросят днем.