Горький инжир (сборник)

© Литвинова А.В., Литвинов С.В., 2017

© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2017

Горький инжир

Никогда не думал, что безмятежный отдых у моря может обернуться таким кошмаром.

Впрочем, как критично отзывается обо мне Римка, моя помощница, – свинья грязь всегда найдет.

Но давайте обо всем по порядку.

В художественных произведениях у частных детективов обычно не бывает родни. Исключение, пожалуй, составляет лишь Майкрофт, брат Шерлока Холмса. Но, согласитесь, в книгах о знаменитом сыщике роль родственных связей крайне слаба. (И в английском сериале с Камбербэтчем, в сравнении с первоисточником, значимость Майкрофта Холмса чрезмерно преувеличена.) Однако в жизни у сыщиков, как и у всяких жителей планеты Земля, обычно имеются мамы-папы, братья-сестры, племянники-дядья. Вот только с женами напряженка. У меня, во всяком случае.

Зато у меня есть, представьте себе, двоюродная бабушка. Зовут ее Маргарита Борисовна.

Главное достоинство старушки, как ни цинично сие прозвучит, – ее местожительство.

Проживает Маргарита Борисовна у самого синего моря, в Краснодарском крае, в поселке Тальяново. Всегда можно сорваться и примчаться к ней поплавать-позагорать. В ранней молодости я немало ее гостеприимством злоупотреблял. И с девушками приезжал, и с дружком моим армейским Саней Перепелкиным (сейчас Саня стал полковником и занимает кабинет на Петровке), и с целой компанией. Маргарита Борисовна была радушна, а места в доме и на участке всем хватало.

Но впоследствии незатейливым сельским удобствам, что предлагала она, появилась мощнейшая конкуренция со стороны пляжей «все включено» Турции и Египта. Да и деньжата в кармане у меня зашевелились. В итоге двоюродную бабушку, к стыду своему, я подзабыл.

Правда, контактов с Маргаритой Борисовной, как воспитанный человек, не терял. Временами ей позванивал – честно поздравлял с Новым годом и днем рожденья. Но с недавних пор она – вот бойкая дама! – стала чаще напоминать о себе. Освоила – в своем, довольно преклонном возрасте – интернет, вступила в социальные сети, стала пользовать мессенджеры, названивать по скайпу. В письмах и месседжах затрагивала разные темы, но центральной оставалась одна: «Приезжай, Пашенька, погостить». Всегда бодрая и активная, Маргарита Борисовна, которую я бабушкой-то никогда не называл, исключительно тетушкой, стала частенько давить на жалость: совсем я, дескать, одна осталась – ни родственников, ни даже друзей. Во всем мире имеется лишь один родной человек: ты, Пашуля. Да и стара я. Кто знает, если промедлишь, доведется ли снова свидеться?

А тут вдруг зазвучала в ее исполнении новая песня. Позвонила мне тетушка по скайпу и в ходе разговора неожиданно наклонилась ближе к камере, понизила голос и говорит:

– Боюсь я что-то, Пашенька.

– Боитесь? Чего? Или кого?

– Не переживу я эту зиму.

– Со здоровьем что-то неладное?

– Нет-нет, не в том дело.

– А в чем?

– Вот ты приезжай, я все и расскажу, – ушла она от вопроса, натужно рассмеялась и перевела разговор на другую тему.

В итоге я поддался жалости и повелся на интриги. Вдобавок всегдашняя приманка – в виде моря по эконом-варианту – на меня подействовала.

В хмурый осенний денек, когда в Москве зарядили дожди, никаких незакрытых дел надо мной не висело, а прогноз на Черноморском побережье сулил сплошные плюс двадцать пять, я оставил на хозяйстве Римку, оседлал своего верного четырехколесного Росинанта и еще до рассвета выехал в сторону Тальянова и Маргариты Борисовны.

Приятно, когда в ходе долгого путешествия температура за бортом авто неуклонно повышается. Начиналось все с плюс пяти хмурым московским утром. Но к середине второго дня, после донских и кубанских степей, предгорья Кавказа встретили меня ослепительно ярким небом, чистейшим воздухом и припекающим солнцем. Леса, покрывавшие горы, были лишь слегка тронуты желтизной.

Какой контраст в сравнении со столицей, где желтые и алые клены вовсю сбрасывали листву, а под низким небом стучащие зубами москвичи тщетно жаждали включения парового отопления! Поистине благословенный край!

Неуклонное потепление придало мне силы, и я завершил полуторатысячекилометровый путь раньше, чем планировал – около четырех часов второго дня.

Старушка меня ждала. Испекла пирог и приготовила миску инжира.

С гордостью сказала:

– Инжир свой. Без всяких химикалиев. Ешь, пока не посинеешь.

Выглядела Маргарита Борисовна не очень здорово. Десять лет, что миновали с нашей последней встречи (и что скрывал скайп), прошли для нее недаром. Худенькая и совсем седая – да, она двигалась быстро – после очередного тура возни на кухне начинала задыхаться, резко бледнела и была принуждена присаживаться и отдыхать. Казалось, она усохла и сгорбилась, а шишковатые пальцы рук скрючил артрит.

– Тетушка, неужели вы сами инжир для меня собирали? – удивился и умилился я.

Она неожиданно смутилась и проговорила неопределенно:

– Да нет, не сама. Есть у меня помощники. – И тему развивать не стала.

Дом бабуленьки притулился на склоне горы, и участок резко уходил вверх. Тетя Марго спросила, где я предпочитаю ночевать: в ее большом и теплом доме или в маленьком, неотапливаемом, гостевом? Домик для гостей располагался на краю принадлежавшей ей территории – дальше, безо всякого забора, начинался лес. Рядом с домиком стояли два молодых дубка, которые за время моего отсутствия сильно прибавили в росте, а дальше могучие дубы, перемежаемые подлеском, распространялись высоко в гору.

Я выбрал для проживания, как всегда, маленький гостевой, тогда хозяйка выдала мне комплект постельного белья и приказала взять электрический обогреватель.

– Ты уж прости, Пашенька, я тебе стелить не буду, не дотащусь.

К гостевому домику вело по склону двадцать семь крутых ступеней. Когда-то их бетонировал муж тетушки, Игорь Поликарпович. С тех пор ступеньки поросли травой и мхом и наполовину осыпались.

Поликарпыч исчез в середине девяностых. Сильно любил он выпить, многажды пропадал из дому на два-три дня, на неделю. А в один «прекрасный» день сгинул с концами. Ни его самого, ни тела так и не нашли. Девяностые вообще были не самым ласковым временем по отношению к аутсайдерам. Спустя пять лет Игоря Поликарповича официально признали умершим.

Я дотащился с обогревателем до гостевого домика. Открыл дверь ключом, распахнул окно. Было заметно, что в домике давно никто не жил. Воздух затхлый и влажный, по углам развесились клочья паутины, лампочка, когда я включил свет, вспыхнула и перегорела.

С тех пор, как я живал здесь, обстановка не переменилась и оставалась подлинно спартанской. Меня ожидали две кровати, застеленные солдатскими одеялами, и одна тумбочка. На стене – вешалка и две картинки из иллюстрированных журналов, забранные в сиротские железные рамки: «Медведи в лесу» и «Иван Грозный, убивающий своего сына». Я приладил обогреватель и решил протопить перед сном, прогнать вековую влажность.

Вышел на крыльцо, присел на ступеньку. Под морским ветерком над моей головой шуршали дубы. Вид от гостевого домика открывался бесподобный. Все как на ладони. Большой дом, где проживала Маргарита Борисовна, рядом принадлежащее ей патио со столом и электрической плиткой. Чуть ниже – пыльная улица, где играли мальчишки (в воздухе раздавались их резкие выкрики) и время от времени проползали автомобили. От автострады, проходившей немного в стороне сквозь поселок, доносился ровный неумолкающий шум. А если поднять глаза выше, можно увидеть бесконечные горы, усеянные желтеющим лесом и – кое-где – домиками поселка. И главный бонус гостевого дома (я про него подзабыл): отсюда можно рассмотреть кусочек моря, что проглядывает за складками гор. Море, ровное, синее и прекрасное, блистало всеми своими искрами в закатном солнце.

К вечеру здорово похолодало, но все равно, по согласованию со мной, тетушка подала ужин во дворе. Я спустился из своего обиталища по щербатым ступенькам. Стремительно темнело. Маргарита Борисовна зажгла фонари. Я надел свитер.

– Полотенце я для тебя в ванной, в большом доме, повесила, – распорядилась хозяйка. – В летнем душе холодно будет мыться. Приходи в дом. Если что, сплю я крепко, не побеспокоишь.

Потом она подала украинский борщ и мяса с картошкой – пищу простую, но сытную. И достала бутылку таманского вина. Хлопоты, очевидно, утомили тетушку, и она с облегчением откинулась в своем кресле.

– Если что-то надо сделать, – предложил я Маргарите Борисовне, – что угодно: водопровод, электрику, канализацию или дрова поколоть – вы обращайтесь, пока я здесь.

– Нет-нет, – горячо запротестовала она, – у меня есть кому помочь!

И снова, как в первый раз, не стала развивать тему.

За бутылочкой винца тетушка порозовела, разговорилась. По профессии была она учительницей музыки и еще пять лет назад преподавала в местной школе. Теперь окончательно вышла на пенсию, но до сих пор имела пару учеников, которые приходили к ней музицировать. Старушка с чувством рассказывала различные забавные истории из преподавательской и музыкантской жизни – я смутно припоминал, что слышал иные лет десять назад, когда последний раз гостил у нее.

Потом хозяйка вдруг взяла серьезный тон и проговорила:

– Хороший ты парень, Паша, и, как я вижу, годы московской жизни тебя не испортили. А я, как ты знаешь, женщина совершенно одинокая. Дни мои сочтены – если не в самом буквальном смысле, то, во всяком случае, немного их осталось. Особых богатств я не скопила, но все-таки этот дом с участком… Я справлялась: миллионов за семь-восемь продать его будет можно. – Я стал догадываться, куда она клонит, и мысленно напрягся. – Детей нам с Игорем Поликарповичем, как ты знаешь, бог не дал, а теперь, как его не стало, и вовсе нет у меня никого – кроме тебя. И, по закону, оно ведь все тебе достанется. Хоть и неровный участок, на горе, а все-таки пятнадцать соток. Вдобавок мой дом, гостевой домик, сарай, беседка, дровник, – начала она расхваливать свое имение в стиле забубенного риелтора. – Деревья плодовые: груша, слива, инжир, черешня. Орехи! Виноградник!.. Поэтому, чтобы не было никакого потом для тебя неудобства, да и налога платить не пришлось, хочу я написать тебе, Пашенька, на все свое хозяйство дарственную.

В кустах на участке что-то зашелестело, хозяйка оборвала себя и испуганно огляделась. Звуки не повторились, и она вздохнула:

– Кошка, наверное… Шляются тут… – Но почему-то понизила голос почти до шепота: – Так что будет тебе, Пашуля, от меня наследство. Хочешь – продашь, а хочешь – как дачу летнюю станешь использовать. Женишься ведь когда-нибудь, наконец, детишек на море будет куда привозить.

Я не большой дипломат, поэтому чуть не вскричал: «Не нужен мне ваш дом с участком, Маргарита Борисовна, ни за какие коврижки!» Но вовремя прикусил язычок и в дальнейшем, в своей ответной речи, постарался всячески подбирать слова – словно пресс-секретарь проштрафившегося президента. Не обидеть бы: старый человек и его наследство – дело деликатное.

Главный смысл моей речи сводился к следующему.

– Я очень горд доверием, что вы мне оказали. Но… Быть наследником ко многому обязывает. Если вы, Маргарита Борисовна, вдруг мне что-то завещаете, то, как честный человек, я буду нести за вас ответственность. Например, если вы, не дай бог, заболеете, за вами ухаживать…

– И совершенно не обязательно, – хмуро припечатала старушка.

– Не перебивайте меня, пожалуйста, я и без того в говорильне не силен, а тут мы столь судьбоносные вещи обсуждаем. Я о чем: конечно, я и безо всякого наследования вас не брошу. И случись что – помогать по мере сил стану. Но вы меня поймите: у меня в Москве работа, бизнес. Какие-никакие отношения.

Тут я слегка приврал, отношений никаких у меня на данный момент не имелось, но ведь в любой момент они могли случиться и начаться. Я продолжал:

– Поэтому мне трудно будет к вам сюда, если не дай бог что случится, из столицы срываться. И вам бы, конечно, лучше найти помощников здесь, в поселке, под боком. Соседей каких-нибудь. Например, Петра с Лией. – Я назвал жильцов ближайшего к тетушкиному дома, с которыми тоже был, по своим прошлым наездам, коротко знаком. – Люди они не самые богатые. Наверное, не сочтут зазорным за вами ухаживать – а так как в современном мире, увы, ничего за здорово живешь не делается, привяжете их участком вашим. А, Маргарита Борисовна?

– Эх, Паша, Паша! – закручинилась тетушка. – Неужто считаешь, я о Сердариных не думала? – Сердарины была фамилия Петра с Лией. – И помогают они мне. Только вот Петр – он человек добрый и простосердечный. Он и дров мне наколет, и выключатель починит, и смеситель наладит. Я ему когда пятьсот рублей суну, когда сто, а когда и просто покормлю. Лия не больно-то его кормит. И то он вечно от всего отнекивается. А Лия, она, ты знаешь, какая характерная? Попросишь ее, когда невмоготу, в магазин сходить – пойдет, конечно. Только принесет продукты, ни слова не скажет, сумку как на стол шваркнет! Вид всегда недовольный. В другой раз и чувствуешь себя плохо, давление или еще что – а сама в магазин тащишься. Лучше, ей-богу, чем Лийку просить.

– Ну, если не Сердарины, может, другого кого из местных?

– Ох, не знаю. Ходит тут ко мне Кристинка, ученица моя бывшая, – девочка вроде хорошая, добрая, да только молодая совсем, шум и ветер в голове. Не знаю, случись со мной чего – возьмется ли? Справится?

Я хотел было пошутить, что тетушке впору тендер объявлять и на него участок со всеми службами выставить, но быстренько осекся: тема такая, что не до шуток. Да и хозяйка от самого сердца вздохнула:

– Ох, Пашенька, Паша! Не приведи тебе на старости лет остаться совсем одному! Врагу не пожелаешь!

Тут я вспомнил, возможно неуместно, что Маргарита Борисовна заикалась мне по скайпу о каких-то своих опасениях, и напрямую спросил: чего вдруг она стала бояться?

– Не знаю. Какое-то нехорошее у меня предчувствие. А потом, знаешь, ходит здесь, по участку, кто-то по ночам. Кустами шуршит. Я уж затемно на двор обычно и не выхожу. Закроюсь на все запоры. Даже Петра Сердарина раз или два просила у меня в доме переночевать. Хоть Лия и фырчала – да наплевать на нее. Пробыл он здесь, выходил пару раз за ночь. Дотошный! Но ничего не заметил.

– Может, – довольно неловко пошутил я и сразу же устыдился, – Игорь Поликарпович ваш вернулся?

Однако старушка не обиделась.

– Что ты, Паша! Давно уж, наверное, косточки его гниют где-нибудь. Или волнами их смыло.

Тут снизу, с улицы, послышались шаги. «Тук, тук! Можно к вам?» – раздался чей-то ласковый голос. «Входи!» – крикнула Маргарита Борисовна, и по ступенькам, ведущим к патио, стал подниматься только что упомянутый нами человек. Нет, не покойный Игорь Поликарпович, а сосед Петр Сердарин.

– Кого мы видим! – Я встал и раскрыл объятия.

Сердарина я знал по прошлым наездам в Тальяново. Звали его все местные исключительно Петром – не Петечкой, Петрушей или Петькой, – и это всеобъемлюще его характеризовало. Был он здесь, в поселке, в авторитете. Не в том смысле, что связан с криминальными элементами, а в том, что был уважаем окружающими – за ум и справедливость. Мужик он был рукастый и добросердечный, хотя, как многие жители Юга, себе на уме. За мои немногочисленные визиты в Тальяново мы с Петром пару раз сходили на рыбалку (у Сердарина имелся свой катер), жарили вместе шашлыки, выпивали, а однажды он починил стартер у моей «восьмерки» (в пору, когда я гонял на «восьмерке»). В общем, парень он был хороший, и я искренне рад был его видеть.

Мы обнялись.

– Давай, Петр, садись с нами повечерять, – пригласила хозяйка.

– Спасибо, я только что из-за стола.

– Нешто Лийка тебя кормит? – Маргарита Борисовна не считала нужным скрывать перед соседом свое крайне скептическое отношение к его жене. Да тот и сам в разговорах супружницу не жаловал. Хмыкнул:

– Сам себя напитал.

– Давай винца?

– Нет, завтра с ранья меня отдыхающие на рыбалку подрядили ехать.

– Тогда чайку?

– Не откажусь.

С чаем Петр умял три добрых куска торта, и я подумал, что слова о том, что он, дескать, сыт, были очевидным враньем. Мы с ним позубоскалили, дружно поругали начальство, местное и не только (и было за что). Я спросил, как он провел лето. Оказалось, что, как всегда, в трудах: катал отдыхающих («В открытом море вы сможете встретиться с дельфинами»), возил их на своем катере ловить рыбку, забрасывал туристов в дальние бухты.

– Теперь закончен сезон?

– Подгребаем остатки. А ты к нам, Паша, прибыл отдохнуть от трудов праведных?

– Да, погреюсь на солнышке.

– На главном пляжу? – Как все местные, Петр крайне саркастически относился к пляжам вообще, а к поселковому в особенности: толпы людей, вода грязная и кишечная палочка плавает. Купался он (если купался) исключительно с борта катера, отъехав метров на пятьсот от берега.

– Зачем? Поеду на темниковский. – «Темниковским» здесь все называли пляж чуть в стороне от поселка, на котором даже жители Тальянова не считали зазорным принимать морские ванны.

На рыбалку Петя свозить меня не предложил, а я, гордый человек, не стал напрашиваться. Да и понятно: для него уженье рыб – это заработок, что я буду влезать, приятелю бизнес портить.

Вскоре Сердарин ушел.

И почти сразу – не успели мы с Маргаритой Борисовной унести в дом грязные тарелки-чашки и оставшийся торт – появился новый персонаж. В лице юной, хорошенькой девахи с распущенными светлыми волосами, в облегающих шортиках, худенькой и голенастой.

– О, Кристинка! – воскликнула моя общительная двоюродная бабушка. – Знакомься, мой племянник из Москвы: Павел.

– А я вас, Павел, знаю и помню. Вы приезжали к бабушке.

– А я вот тебя не помню, – напрямик рубанул я.

– Очень жаль, – кокетливо пропела гостья.

– Да сколько тебе там было, когда он в последний раз сюда наведывался! – накинулась на нее тетя Марго. – Лет девять, десять? У тебя тогда сиськи еще не выросли, а хочешь, чтобы взрослый парень о тебе вспоминал!

– И очень жалко, что не помните, – кокетливо потупившись, обратилась девушка ко мне, – потому что я уже тогда в вас влюблена была.

Кристина взялась флиртовать со мной напропалую. В Белокаменной я слегка отвык, честно говоря, от подобного напора, сколь незатейливого, столь и милого. Москвички все больше воображают из себя недотрог и мечтают продаться подороже какому-нибудь олигарху. А в Тальянове и я, со своими статями и доходами, вполне котировался.

Девушка то и дело касалась моего предплечья, выпячивала грудку, поправляла волосы и бросала на меня лукавые взгляды.

Я налил ей вина. После бокала она сообщила, что совсем пьяная, и спросила, где я остановился.

– У меня, конечно, он жить будет! – рассердилась тетушка. – Где ж еще?!

– Я понимаю, что у вас, – прощебетала Кристи, – вот только где конкретно? В большом доме или гостевом?

– В гостевом.

– Ой, а покажите мне его, Павел! Сроду там не была, а так интересно. Он ведь на горе – оттуда, наверное, море видно?

– Кристина, – строго сказала Маргарита Борисовна, – Паша только с дороги. Не приставай.

– Ой, ну раз вы устали – тогда я пойду. Может, вы меня хотя бы до калитки проводите? – обратилась девушка ко мне.

– Давай, – вздохнул я. – И можешь называть меня на «ты». Не такой старый еще.

– А на брудершафт мы выпьем?

Тут тетушка рассердилась – впрочем довольно делано.

– Брудершафт ей! Что за вертихвостка! – в голосе Маргариты Борисовны, впрочем, звучали оттенки нежности и гордости – словно она эту вертихвостку вырастила или даже создала своими руками.

Девушка близко наклонилась к пожилой женщине, прошептала – так, впрочем, что я все расслышал: «Не сердитесь, Маргарита Борисовна! Я ведь специально с ним дурачусь!». А потом расцеловала тетушку, поблагодарила за вино и торт, подождала, пока я встал, и пошла по ступенькам, рядом со мной, вниз, к калитке. В какой-то момент как бы оступилась и не шутя привалилась ко мне грудью. Я поддержал ее и отстранился. В голове до сих пор шумела тысячеверстная дорога, слегка покачивало и зверски хотелось спать. Совсем не до юных поселковых соблазнительниц.

Путь наш к калитке пролегал мимо двух-трех бабуленькиных инжировых деревьев. Перезрелые плоды нависали прямо над нашими головами.

– Ты знаешь, как это дерево в древности называли? Смоковница! – воскликнула девушка. – Она же фига, она же инжир! Редко какое из деревьев удостаивается сразу трех названий, правда? Сорвешь мне один? А то я не достану.

– Держи.

– Фу, какой черный. В нем, наверное, муравьи завелись. А ты знаешь, что именно инжиром Ева соблазняла Адама? А ее, в свою очередь, им же соблазнял змей?

– Что ты говоришь, – насмешливо пробормотал я. Но она не заметила моей высокомудрой иронии и продолжила рассказывать:

– Яблоко в Библии придумали потом, специально для вас, жителей средней полосы. Чтобы понятно было. Вы ведь там, у себя, никаких смоковниц не видывали.

– Да, смоковниц у нас нет. И фиг тоже. Да и ни фига вообще нет.

Над моим незатейливым каламбуром Кристина расхохоталась так, словно я, в роли стендапера, шутил по тысяче рублей за билет. Мы вышли за калитку и стояли на улице лицом к лицу, довольно близко. Поцелуй прямо-таки назревал – или, возможно, так хотелось девушке. Мимо нас проехала машина, тонированная старая белая «пятерка» с самодельным антикрылом на багажнике. Она слегка сбавила ход – возможно, водитель осматривал нас сквозь глухие стекла в неверном свете отдаленного уличного фонаря. Но когда я развернулся к «пятере», она ударила по газам и исчезла в глубине улицы, оставив после себя столбы пыли.

– Ты завтра куда поедешь? – спросила Кристина.

– Наверное, на пляж темниковский – если погода позволит.

– Понятно, – вздохнула она. Возможно, девушка ждала продолжения в виде приглашения разделить пребывание на пляже, но его с моей стороны не последовало.

– Пойду-ка я спать, – проговорил я и демонстративно зевнул.

– Ну и пожалуйста, – ответствовала красотка и пошлепала одна по темной южной улице.

Ночью я в своем домике спал как убитый. Никто не шлялся, кустами не шуршал.

Утро оказалось не по-южному холодным. Солнце взошло, но еще не появилось из-за горы, и поэтому на участке тети Марго и в летнем гостевом домике холод пробирал до костей. Я вышел в сад по естественной надобности, затем включил обогреватель и снова уснул.

Когда проснулся во второй раз, дневное светило возникло наконец из-за горы и блистало на тетушкиных розах, мальвах и циниях.

В большом доме я умылся, а Маргарита Борисовна приготовила мне на завтрак сырничков.

Около десяти я выкатился на своей «икс-пятой» из ворот. У соседской калитки стояла Лия, жена Петра Сердарина. Я радушно поприветствовал ее. Она едва кивнула в ответ – буквально на четыре градуса опустила свой подбородок – и надменно отвернулась. «И впрямь неприятная особа», – подумал я.

Путь мой лежал на пляж. Как давний посетитель Тальянова, я знал, что самое лучшее в поселке место для купания – не то, куда ломятся все курортники. Оно находится чуть в стороне, на окраине. Говорили, что его оборудовал, насыпал гальку и поставил волнорезы олигарх Темников. Вряд ли, конечно, олигарху было дело до провинциального пляжа, но тем не менее все дружно именовали этот пляж «темниковским».

Темниковский пляж уютно отделялся от дикого берега двумя волнорезами, далеко выдающимися в море. Летом здесь выдавали лежаки, работали киоски. Но не теперь. Ларьки и шезлонги увезли, и о цивилизации, кроме мостков, мало что напоминало.

Солнце светило ярко, но не обжигало, а ласкало. Море было тихое-тихое и лишь едва-едва ворочалось, как ласковый и ленивый, большой прирученный зверь.

Я разделся и лег на полотенце. Народу было мало и, судя по разговорам, все свои, поселковые. Курортники разъехались, и теперь, проводив их, местные жители с чувством выполненного долга могли и сами, не спеша и со вкусом, насладиться по праву принадлежащим им морем. Так с облегчением вздыхают хозяева, спровадившие шумного, надоедливого, хоть и важного гостя, и начинают неспешно подъедать оставшийся после празднества салат оливье. Салат этот, кстати, на второй день обычно настаивается и выходит таким вкусным, каким редко бывает при гостях.

Вот и теперь: бархатный сезон казался просто прекрасным. Кроме тишины и неспешности, в нем заключалась еще одна прелесть: ясное осознание того, что ничто не вечно. И во всякий день эта ласковая сказка, как и наша жизнь в целом, может прекратиться. Миг – и налетят шторма, ветра, холод: и уже навсегда, на целую осень, а потом и зиму, и весну.

Я вставил в уши капельки-наушники и нежился на солнце. Море было тихое-тихое, даже безо всякого прибоя.