Горький инжир (сборник)
Вдруг совсем близко к берегу, вызывая оживление среди немногочисленных посетителей пляжа, прошла стая дельфинов.
Млекопитающие ушли в сторону Геленджика, и горизонт оказался чист, лишь пролетали иной раз разнообразные лодки и катера. Я пытался угадать среди них Петра, но потом сообразил, что, во-первых, совершенно не помню, на чем он ездил, а, во-вторых, за десять лет он сто раз мог катер сменить. В итоге среди тех, кто рулил плавсредствами, я Сердарина не идентифицировал.
Ясность пространств была такая, что вправо, на расстоянии километров двадцати, легко просматривался мыс Бетта. Влево – обзор чуть ли не Туапсе, а вверху на высоте десяти километров совершенно отчетливо шел самолет. При небольшом усилии воображения можно было представить, что прямо напротив, через море, виднеются берега Турции.
Хорошенько разогревшись, я пошел купаться. Вода в первый момент показалась бодрящей, но я быстро привык.
Дно было видно на глубине и пяти, и десяти метров. Впрочем, скоро я заплыл так далеко, что оно уже не различалось. И люди на берегу стали плохо видны – так, какие-то желтые палочки.
Мимо меня пролетел катер. Я покачался на его волнах, а затем с удивлением увидел, как судно сделало круг и снова пошло назад, в моем направлении. Плавсредство выглядело старым, но могучим. Оно показалось мне смутно знакомым: уж не Петино ли? Я попытался разглядеть, кто сидел за штурвалом – но то, кажется, был не Петр. Какой-то дохлый ссутуленный мужик в свитере, темных очках и надвинутой на лоб бейсболке. А может, даже и не мужик, а женщина – трудно было разобрать.
Катер обошел меня – теперь с другой стороны. Волна, вздымаемая им, оказалась еще выше, чем в первый раз.
И снова он сделал круг, развернулся – и вот помчался прямо на меня! Расстояние между нами составляло метров сорок, и я вдруг со всей определенностью понял: это не шутка, не удальство, не молодечество! Судно не собирается, из хулиганских побуждений, испугать меня и в последний момент отвернуть – а хочет именно что задавить меня, размазать! По мне проехаться!
Рассуждать – почему вдруг, зачем и что происходит – было некогда, равно как и звать на помощь. Или, допустим, пытаться убежать. То есть уплыть. Поэтому я сделал то единственное, что мне оставалось: набрал полные легкие воздуха – и нырнул вглубь.
Толща воды неохотно принимала меня к себе. Приходилось преодолевать сопротивление. Давление росло. Я бешено работал руками, погружаясь все глубже. На глубине было слышно, как страшно шумит лодочный мотор. Начали сильно болеть уши, но я упрямо шел вниз. Боль усиливалась. Казалось, барабанные перепонки вот-вот разорвутся. Перестало хватать воздуха, и инстинкт самосохранения прямо-таки орал мне: хватит! Надо всплывать!
Я завис в воде, отчаянно работая руками и ногами, преодолевая архимедову силу, пытающуюся вытолкнуть меня. Поднял глаза и глянул на поверхность воды снизу вверх. Шум от двигателя, как и боль в ушах, стали просто нестерпимыми. Прямо надо мной, в буре пузырьков от работающего винта, прошло дно лодки. Оно было красным и кое-где с пятнами ржавчины. Волна, распространявшаяся, как оказалось, не только по поверхности, но и в толщу воды, подхватила, закружила и попыталась перевернуть меня.
В этот самый момент я понял, что не могу больше ждать и, едва не вдыхая воду, стал стремительно всплывать, для быстроты помогая себе руками и ногами. Наконец оказался на поверхности и отчаянно вдохнул, восполняя запасы кислорода. Катер теперь находился метрах в двадцати и снова разворачивался. Неужели он повторит атаку?
Что было сил я бросился отчаянным кролем по направлению к волнолому, далеко выдающемуся от берега. В воде я слышал грохот движка, ощущал запах отработанной солярки. Сквозь потоки воды, струившиеся по моему лицу, я увидел, что катер развернулся, описал широкую дугу и… И снова будет меня атаковать? Я остановился и повернулся к железному чудовищу лицом. Сердце бешено колотилось – но не от страха, страха я не чувствовал, а от нешуточной физической нагрузки. Я задыхался.
Катер стоял прямо передо мной, почти не двигаясь, на холостом ходу. Я видел только его большой красный нос, он нависал и казался мне огромным, словно у линкора. Нас разделяло около пятнадцати метров. Я приготовился снова нырять и сомневался, удастся ли мне теперь уйти от нападения. Хватит ли сил нырнуть на нужную глубину, чтобы избежать столкновения с корпусом и остро-режущим винтом?
Но тут лодка, преследовавшая меня, вдруг повернулась боком и пошла в сторону поселка. На фоне раскаленного солнца мелькнул черный силуэт человека, сидящего за штурвалом. Вскоре плавсредство исчезло за изгибом берега.
Я оглянулся и, кажется, понял, почему катер не возобновил попыток атаковать меня: я находился ровно на траверзе волнореза, и если бы он снова полетел в мою сторону, то мог бы, после того как задавит меня, по инерции наскочить на мостик.
Слава богу, кажется, обошлось. Я немного полежал на воде, отдохнул, а потом вяло погреб к берегу.
Особой ажитации мое возвращение на пляж не вызвало. Пара женщин подошли ко мне, повозмущались опасными маневрами лодки. Я спросил их, не знают ли они, чей катер, – они не ведали.
Прекрасный денек бархатного сезона потерял для меня все очарование. Я собрал свои манатки, сел в машину и вернулся на участок к Маргарите Борисовне.
* * *Я не стал ни заявлять в полицию, ни самостоятельно пытаться разыскать атаковавший меня катер.
Если бы Сердарин вдруг появился, как вчера, у тетушки, я бы обсудил с ним ситуацию и спросил, кто бы это мог быть. Ни названия плавсредства, ни его номера я не заметил – да и были ли они написаны на борту? Но Петр этим вечером не пришел, а идти самому к соседу, выяснять, я счел чересчур суетливым. Да и не хотелось опять напороться на мрачную сердаринскую Лию.
Не зашла в гости к Маргарите Борисовне и Кристина – хотя я вспоминал о ней раза два: даже чаще, чем собирался.
В дровнике у тетушки я обнаружил пиленные, но не колотые дрова. Наточил топор и занял свой вечер тем, что порубал их. Потом попросил у Маргариты Борисовны швабру и тряпку и, в меру своих умений, прибрался в гостевом домике.
Вечер мы с тетушкой завершили долгим ужином с вином. Слава богу, в ходе посиделок она больше не заговаривала ни о наследстве, ни о том, что чего-то боится. И я этих тем не затрагивал.
* * *В эту ночь спал я плохо. Не знаю, что было причиной: воспоминания о катере, едва не переехавшем меня утром, или то, что я несколько перебрал со спиртным – у тети Марго оказалась кем-то подаренная чача. Как бы там ни было, в половине четвертого я проснулся – и сна не было ни в одном глазу. За окном стояла глухая южная ночь. Где-то далеко побрехивали собаки. Рассчитывая, что меня скоро сморит, я не стал зажигать свет. Однако и двадцать минут, и сорок ворочался с боку на бок, а сон не шел.
И вдруг за окном я услышал чьи-то шаги. Было совершенно очевидно, что по участку двигался человек. Он пробирался откуда-то сверху, из леса, с горы – там, напомню, тетушкин участок не был защищен никакой оградой. Осторожное движение прошелестело рядом с моим домиком. Потом шаги замерли совсем рядом. А через минуту я увидел чье-то белесое лицо, вплотную прислоненное к стеклу со стороны сада.
Я вскочил с кровати. Гость моментально отпрянул, и я услышал, как он бежит вниз по ступенькам, ведущим к основному дому.
Я зажег в домике свет, схватил электрический фонарик и выскочил из двери. Человечья тень мелькнула внизу, в районе главного дома. Я направил туда луч. Однако лишь на долю секунды увидел спину человека в свитере или фуфайке, который ломанулся ниже, к улице.
– Стой, стрелять буду! – вполголоса крикнул я, все-таки не желая разбудить тетушку. Прогремела калитка, скрытая от меня за домом, и человек исчез.
Кто это был? И что ему здесь было надо?
На всякий случай я запер изнутри хлипкую дверь своего домика и подпер ее, на всякий случай, тумбочкой.
Потом еще полчасика поворочался и все-таки уснул.
* * *Поутру я доложил о ночном происшествии Маргарите Борисовне и спросил ее мнения, кто бы это мог быть.
Тетушка ответила, что спала ночью как убитая, никакого крика и шума не слышала, и никаких версий по поводу случившегося не высказала.
Позавтракав с ней, я вывел из гаража свою «бэху» и отправился на море – в конце концов, отдыхать я сюда приехал или что.
В этот раз я выбрал не темниковский пляж, а городской – столь дружно презираемый местным населением. Но не потому, что боялся очередного нападения. Напротив, мне почему-то казалось, что ничего подобного больше не повторится. То есть атаки – они, возможно, да, последуют. Но в другой форме. Вот что, например, случилось сегодня ночью? Кто был тот гость? Зачем приходил? Собирался на меня покуситься? Это тот же самый человек, что охотился за мной на бешеном катере?
Лицо ночного гостя я видел одно мгновение, но оно показалось мне совершенно незнакомым. Со всей уверенностью я бы его не опознал – все-таки наблюдал буквально секунду, вдобавок тот, что пытался на море раздавить меня, был в солнцезащитных очках и бейсболке. Я даже не понял, мужчина на катере или женщина. Как, впрочем, не был уверен и насчет пола той особы, что нападала на меня в ночи. И знаете еще что… Я, конечно, материалист и ни в какую загробную нечисть не верю, но тот, кто заглядывал ко мне в домик, почему-то представился мне похожим на вурдалака: абсолютно бледный, с совершенно неподвижными глазами.
Оперативное чутье мне подсказывало, что развязка еще далека и, возможно, странности вокруг меня возобновятся.
Я не собирался плыть по течению и ожидать милостей от судьбы. Будучи в районе городского пляжа, я хотел присмотреться к местам парковок катеров и, возможно, обнаружить то плавсредство, что вчера меня атаковало.
Стоянок катеров и лодок (или, выражаясь по-западному, марин) в поселке имелось несколько, и все они исторически тяготели к городскому пляжу.
Я на «бэхе» запарковался поблизости от первой. Не спеша прошел вдоль стоянки. Однако ничего похожего на вчерашний катер не обнаружил – впрочем, несколько стапелей благополучно пустовало. Погода стояла хорошая, и многие наверняка вышли в море на прогулку или рыбалку.
Я пришел на пляж, разделся на топчане (здесь их, в отличие от темниковского пляжа, еще не убрали). Народу на горпляже оказалось немало, но в основном курортники. Женщина в белом халате торжественно, будто лично организовывала местный климат, объявила в мегафон: «Сегодня, четвертого октября, температура воды – плюс двадцать три градуса! Температура воздуха в тени – двадцать шесть, на солнце – плюс тридцать семь!». Многие отдыхающие зааплодировали. Здешняя погода особенно радовала в свете того, что, как объявили утром по телевизору, в Москве ожидалось плюс пять, а в Воркуте выпал снег.
Народ купался. Я тоже пошел в море – хотя, признаюсь, не столь безоглядно, как вчера, а с некоторой опаской. Долго плавал, вот только нырять, учитывая вчерашний опыт и побаливающие уши, не хотелось.
Вышел, вытерся, уселся на топчан. Море было в великолепии. Под ногами шныряли голуби, пытались отыскать какую-никакую пищу в песке. С окончанием курортного сезона у них, как и у российских чиновников в кризис, резко сократилась кормовая база.
Вдруг чьи-то узкие ладошки закрыли мне глаза. За спиной послышалось сдавленное девичье хихиканье.
Я спросил:
– Иван Петрович?
Хихиканье переросло в полноценный смех, к моей спине мимолетно прижалась девичья грудь, ладошки отстранились, я обернулся и увидел – ну конечно же Кристину.
– Отдыхаете? – с оттенком зависти проговорила она.
– А ты что же, работаешь?
– Нет, все, хватит, кафе мое наконец закрылось. С начала сезона без выходных официанткой отпахала. С десяти утра до трех ночи каждый день. Скажи: вот почему – одним все, а другим ничего?
– Философский вопрос. Ты что-нибудь конкретное имеешь в виду?
– Говорят, тебе Маргарита Борисовна дарственную на дом с участком оставит?
– Кто говорит?
– Неважно.
– А что, на тетушкину недвижимость имеются какие-то другие претенденты?
– Не в этом дело. У тебя ведь там, в Москве, наверное, квартира есть. Может, и дача тоже? На «бэхе» разъезжаешь. Вот я и говорю: одним все, а другим ничего.
– У меня еще имеются офис и личная секретарша, – сказал я, чтобы позлить Кристину.
– Ясное дело, – вздохнула она. – Ты домой, к Борисовне, возвращаться сейчас не собираешься?
– Могу.
– Подкинешь меня до дома? А то у нас в поселке, как сезон кончился, маршрутки резко отменили. Все для вас, курортников, у нас тут делается. А местным – фигу.
– Семь рублей.
– А горячий девичий поцелуй тебя устроит?
– Даже боюсь себе представить, – хмыкнул я довольно по-хамски, – как ты расплачиваешься, когда тебе приходится ехать в Сочи.
Кристина сердито фыркнула и, так сказать, замкнулась в гордом молчании.
Но всю дорогу, пока мы шли от пляжа к припаркованной машине, она стреляла по сторонам глазками с таким видом, будто говорила всем встреченным землякам: смотрите! С каким я иду парнем! Да еще с москвичом!
Когда мы проходили марину, то есть место швартовки маломерных судов, я остановился. Дело в том, что к берегу подходил точно тот самый катер, что атаковал меня вчера на темниковском пляже! Я сразу узнал его! Довольно старый, советской еще конструкции, очень железный, крашенный в темно-красный, почти бордовый цвет, с пятнами ржавчины, с плексигласовым защитным стеклом. А управлял судном не кто иной, как мой старинный друг-приятель Петр Сердарин!
Увидев с борта нас с Кристиной, он улыбнулся и скупо взмахнул рукой.
Мы оба помахали в ответ.
– Подожди, Кристинка, – сказал я, – мне с соседом парой слов перемолвиться нужно.
Сердарин выключил мотор, катер на холостом ходу уткнулся носом в землю. Петр спрыгнул в воду, схватил веревку (или, по-морскому, конец) и стал подтягивать судно на берег. Потом зацепил шнур за стапель и пошел поздороваться с нами.
После взаимных приветствий я напрямик спросил его:
– Ты вчера в темниковской бухте был?
Видимо, вид мой был суров, потому что сосед насторожился:
– А что случилось?
– Гонял там какой-то подлец на катере, людей чуть не передавил.
– А я при чем?
– Катер вот этот самый был, – я указал на виновника разговора.
– И во сколько дело было?
– Около часа дня.
– Я так и знал! – в сердцах воскликнул Сердарин и грязно выругался, не стесняясь Кристинки.
– А что такое?
– Ты представляешь, – мой приятель уснастил свою речь другими типично морскими выражениями, которые, впрочем, ни в коей мере не могут быть повторены по соображениям цензуры, – вчера как раз, – он снова перешел на матерную лексику, – катер мой угоняли! А что было-то?
– Да кто-то на катере твоем чуть людей на темниковском пляже не переехал. Ты что, не знал?
Я внимательно следил за реакцией Сердарина на мои слова, и по всему выходило, что он чист и говорит правду – или что-то похожее на правду. И ко вчерашнему наезду на меня вряд ли имеет отношение. Слишком уж искренне он ругался.
– Да как же твое судно угнать-то могли?
– А вот так. Привез я отдыхающих с рыбалки, вот прям здесь выгрузились, потом мужиков знакомых встретил, что-то мы с ними затрындели, а потом глядь, катера-то нет!
– Как же ты его потом нашел?
– Бросили на берегу, у горпляжа. Под вечер. Мужики мне звонят, говорят: не твое ли имущество бесхозное там-то болтается? Ну, я туда.
– И ничего не взяли?
– Канистру только с солярой скоммуниздили.
– Кто б это мог быть, по-твоему?
– Есть у нас тут разные, – неопределенно проговорил Сердарин, – темные личности… Ничего, я их установлю, бошки-то им пооткручиваю.
– Ты и мне дай знать.
– А что такое?
– У меня к похитителям этим свой счетик имеется, – и поведал Петру о том, как с помощью его катера меня вчера пытались размазать по воде на темниковском пляже.
Отчего-то появилась у меня уверенность, что насчет похищения плавсредства сосед не врет. Что не он пытался вчера наехать на меня – слишком Петр открыт и прямодушен, если что ему во мне не понравится, пойдет на вы с открытым забралом, безо всяких подлостей.
– А Лия твоя, кстати, править катером умеет? – спросил я.
Сердарин хмыкнул.
– Думаешь, она совсем с ума сошла? – в разговорах с соседями Петр свою женку обычно не щадил. – Да, я ее учил водить, она умеет. Вот только зачем ей?
Я не стал делиться с приятелем своими соображениями относительно тетушкиного наследства, и мы распрощались.
Дошли до парковки и сели с Кристинкой в мою «БМВ».
– Эх, какая у тебя машинка! – с восхищением вздохнула девушка. – Гоняешь, небось?
Из чувства противоречия я поехал медленно-медленно.
Поселок Тальяново лишь одним своим краем выходил к морю и далеко распространялся в глубь материка, обживая всю долину, расползаясь по ней домиками. Расстояние от участка тети Марго до пляжа составляло, согласно спидометру, почти пять километров. За те годы, что я тут не был, поселок обустроился, похорошел. Появились дорожные указатели – названия навевали южную негу и расслабуху: улицы Санаторная, Вишневая, Отрадная, Самшитовая. И даже переулок Счастливый. Подумать только, Счастливый!
Дорога шла по-над речкой, прихотливо изгибаясь в такт ее движению. Где-то внизу шумел поток. Ни попутных, ни встречных машин не наблюдалось – вот что значит конец сезона.
Вдруг сзади, изо всех сил натужно ревя двигателем, меня догнала какая-то машина. Я глянул в зеркало заднего вида: явное детище советского автопрома – белая «пятерка». Повисла у меня прямо на бампере. Через ее лобовое стекло я постарался рассмотреть водителя. Он был в темных очках и бейсболке и показался мне смутно знакомым. Возможно, как раз тот самый, что пытался убить меня вчера на море, и тот, кто заглядывал ко мне в домик. Желая лучше его рассмотреть, я не стал ускоряться и ехал, как прежде, раздражающе вальяжно: отдыхающий москвич на иномарке. Тогда, в самом узком месте, где любыми правилами обгон запрещен и опасен, «пятера» поддала газу, грохоча своим движком, и принялась обходить меня по встречке. Любое авто, вдруг выскочившее из-за поворота, неминуемо погубило бы шального водителя – и, возможно, нас с Кристиной тоже. Памятуя о старом шоферском законе: «Дай дорогу дураку», – я, чтобы помочь идиоту побыстрее завершить обгон, совсем сбросил скорость и подался правее, к обочине. «Пятера» наконец обошла мою «БМВ», но вместо того чтобы поблагодарить, она, напротив, оказавшись перед моим капотом, совершенно по-хамски, изо всех сил ударила по тормозам. Глупое провинциальное молодечество! Мне тоже пришлось жать на тормоз – да с такой силой, что даже сработала система экстренного торможения. А «пятера», испуская клубы сиреневого дыма из выхлопной трубы, прибавила газа и унеслась вперед, а потом резко свернула налево, на второстепенную дорогу, и исчезла там среди домиков. Вероятно, по пацанским понятиям, мне стоило настичь водителя и проучить – однако мне совершенно не хотелось гоняться с местными в лабиринте неасфальтированных поселковых улиц.
Я оглянулся на Кристину. Ее лицо закаменело.
– Ты его знаешь? – спросил я.
– Много у нас тут идиотов носится, – ответила она неопределенно.
Не один водитель показался мне смутно знакомым. Машина – тоже: белая «пятерка», самодельное антикрыло на багажнике, наглухо тонированные стекла – все, кроме лобового, – даже, в нарушение правил, боковые водительские. Кажется, именно она проползала мимо нас с девушкой в первый вечер, когда я провожал Кристину у дома тетушки. Заднего номера у «пятеры» почему-то не имелось – однако, пока она маячила позади меня, я запомнил передний.
Наконец мы подъехали к домику Кристины. Она проживала недалеко от моей тети Марго, на совершенно деревенской, не асфальтированной улочке. Домик у девушки оказался древним: одноэтажная мазанка, крытая шифером. Во дворе кудахтали куры, а через покосившийся плетень переваливались кисти темно-синей «избеллы».
Девушка не торопилась выходить из машины. Выглядела она сумрачно, лицо побелело – разительный контраст с тем веселым существом, что явилось нам с тетушкой позавчера.
– Ты чего? – спросил я Кристину.
– Что-то зябко мне, – передернула она плечами. – Кондиционер у тебя сильный. – Вымученно улыбнулась: – Зайдешь ко мне? Выпьем чаю? – Погладила по плечу и добавила: – Я живу одна.
Молодой мужчина и молодая женщина, вероятно, одно и то же имеют в виду, когда приглашают друг друга в пустой дом на чай. Но, совершенно точно, каждый подразумевает совершенно различные последствия данного приглашения. Для нее, вероятно, оно означало начало красивого романа, где будут поездки на моей «бээмвухе», рестораны, а окончится все переселением в Москву и даже свадебной фатой. А я знал, что все ограничится одним визитом в этот мазаный домик. Поэтому, чтобы не возбуждать в ней несбыточных надежд на невозможное будущее, я отрицательно помотал головой: «Нет, я поеду домой».
– Ну и ладно! – Кристина вылезла из машины и хлопнула дверцей.
Когда я вернулся к тете Марго, первым делом позвонил в Москву старому другу полковнику Перепелкину. Тот чувствовал себя обязанным после того, как я помог ему раскрутить дело исчезнувшей маникюрши, отягощенное убийством Двубратова[1], поэтому охотно откликнулся на мою просьбу.
У бабуленьки на столе во дворе стояла тарелка с инжиром, прикрытая марлечкой.
– Вы, что ли, инжир собирали? – удивился я.
– Нет, Лия принесла. Такая вся добрая, обходительная – на нее совершенно не похоже. Мы, говорит, с Петром есть не успеваем, варенье варить мне некогда, вот вам, говорит, племянника угостите.
– Что это с ней вдруг случилось?
– Не знаю! Одолевают иногда вдруг приступы душевности. Раз тут принесла мне трехлитровую банку с вином. Я попробовала: кислятина совершенная! Все и вылила.
Я подумал о злом лице Лии и почему-то тут же вспомнил недавнее дело столичного таксиста. Он угощал своих седоков алкоголем или мандаринками – в которые предварительно вкалывал клофелин. Некоторых потом от подобного угощения не смогли откачать.
Может, я параноик, но я сказал о своих подозрениях Маргарите Борисовне.
Она восприняла мои слова серьезно.
– Думаешь, отравить хочет? А ведь Лийка может. Ей-ей, может.
– А если, я говорю совершенно гипотетически, вдруг в одначасье и вы, и я отдадим концы – кому тогда этот дом и сад отойдут?
– Хм. Не знаю. Надо подумать. Может, государству? Никого наследников у меня, кроме тебя, не имеется.
– Может, Лия Сердарина, как соседка, планирует, в случае гибели нас обоих, участок ваш тихой сапой захватить? Или выкупить у государства по дешевке?
– Не знаю. Но лучше давай-ка ты, Паша, отнеси это угощение в уличный туалет, от греха подальше. У нас и своего инжира хватает.
Я так и поступил, и больше мы к разговору о Лие не возвращались.
В тот вечер я починил для Маргариты Борисовны подтекавший смеситель на кухне, наладил освещение в дровнике, чтобы зимой ей нестрашно было ввечеру ходить за дровами.
Ближе к ночи позвонил из Москвы полковник Перепелкин и сообщил то, о чем я у него запрашивал. Правда, я не знал, пригодятся ли мне эти сведения, и если пригодятся, то каким образом.
* * *Ночью мне опять неважно спалось. Все-таки гостевой домик, как я ни проветривал его, как ни мыл и ни протапливал, сохранял свой сырой, нежилой дух.
Я опять проснулся от чьих-то шагов на участке, сопения и хруста веток. Сразу поднялся и выскочил с фонариком на крыльцо. Посветил в ту сторону, откуда раздавались звуки.
В луче фонаря блеснули чьи-то звериные глаза. Затем обрисовались шерстяная туша и маленькая голова с клыками и пятачком. А через мгновение кабан развернулся и бросился вверх по горе наутек, сопя, фыркая и ломая ветки.
Я подошел к дубу, посветил фонарем. Вся почва была изрыта и истоптана.
Утром, когда Маргарита Борисовна потчевала меня блинчиками с инжирным вареньем, я рассказал ей, в самых юмористических тонах, о своем ночном открытии. Она развела руками.
– Вот кто, оказывается, у меня тут по ночам ходит!
– Да, тетушка, надо, наверное, вам на горе ограду строить.
– Правильно говоришь, Павлуша, да только стара я этим заниматься! Вот перейдет тебе участок, будешь забор возводить.
– Маргарита Борисовна, дорогая! Мне и в Москве дел хватает. Вы оставьте наследство Кристинке. Девушка она взбалмошная, но, по-моему, в душе хорошая. Не подведет вас, не бросит.
– Думаешь?
Я уехал на пляж, оставив тетушку в глубокой задумчивости.
* * *Весь день прошел без происшествий. Я снова провел его на темниковском пляже. Наездов катера больше не опасался – не сомневался, что Петр Сердарин теперь гораздо внимательнее надзирает за принадлежащим ему движимым имуществом.
Вечером к нам с тетей Марго опять явилась Кристинка. Она была изрядно напудрена, но это не помешало нам заметить под ее левым глазом набухающий синяк.