Джаханнам, или До встречи в Аду

Глава четвертая,

в которой начальник особого отдела 136-й дивизии берет с поличным банду торговцев оружием, а Руслан Касаев проявляет заботу о ветеранах Великой Отечественной войны

Вечером в конце сентября Руслан ужинал в казино со своей новой девушкой. Девушку добыл новый менеджер по связям с общественностью, по совместительству возглавлявший модельное агентство «Мэй», что в переводе с китайского означало «цветы сливы» и намекало на название классического порнографического романа времен династии Цинь.

В девушке не было, впрочем, ничего китайского, и она была очень хороша в коротеньком черном платье, открывавшем великолепную грудь и ноги, которые росли от улыбки. Она удивительно напоминала Руслану резиновую куклу.

Руслан сделал круг почета по казино, держа девушку за обнаженную талию, и когда они наконец сели поужинать, к ним приклеился вице-губернатор Бородовиченко. Вице-губернатор делал вид, что страшно занят разговором с Русланом и все время косился на колечко в пупке его спутницы. В конце концов он не выдержал и осведомился о том, как зовут девушку.

– Не помню, – сказал Руслан, – а она что тебе, нравится?

Вице-губернатор выразительно причмокнул губами.

– Нравится, так бери.

– Что? – растерянно спросила девушка.

– Что слышала. Иди с ним. Встала и пошла.

Улыбка сползла с лица девушки, как плохо приклеенный стикер. Она, собственно, не была проституткой. Быть может, она бы и поспорила с русским, но с человеком по фамилии Касаев ей спорить не хотелось.

Девушка и Бородовиченко уже ушли куда-то на второй этаж, а Руслан все сидел, прихлебывая «Шато Марго» урожая девяносто третьего года и глядя перед собой.

Потом отодвинул бокал и приказал подать машины.

Было уже десять вечера, когда джипы Руслана остановились во дворе выстроенной «покоем» двенадцатиэтажки. Мила жила недалеко от центра, но на редкость неудачно, в безобразном районе панельных новостроек, вздымавшихся на восток от старой резиденции секретарей крайкома.

Вырванный с мясом кодовый замок болтался на одном гвозде, стены в подъезде были исчерчены рокерской каббалистикой, и челюсти грузового лифта сомкнулись за ним, как крышка гроба.

Руслан не видел такой бедности давно, даже три года назад, когда приезжал в Чечню. Там, у родных, был красный забор итальянского кирпича, и трехъэтажный особняк за пятиметровым забором, и двоюродный брат вышел к нему в мягкой кожаной куртке от Валентино и породистых джинсах, купленных в соседнем Хасавюрте, куда богатые нохчи приезжали за фирменными шмотками.

Руслан трижды обругал себя, пока лифт со скрипом ехал до одиннадцатого этажа. Он отвык от этой грязи: от закопченных чайников, ржавых кастрюль и подтекающих бачков коммунальных квартир. Сейчас он доедет наверх, и дверь ему откроет Мила в халатике, а из-за плеча у нее будет выглядывать румяный мент.

Чем она ему приглянулась? В модельном агентстве «Мэй» двадцать таких, только мытых.

Дверь Милы была обита линялым дерматином.

Уже нажимая на звонок, Руслан запоздало вспомнил, что не купил цветов или чего там полагается у русских. За дверью послышался звонкий лай, и она отворилась.

На пороге стояла Мила, в домашних джинсах и кофточке с зеленоватыми цветочками, совершенно того же цвета, что и ее огромные глаза. Руки ее были в чем-то мокром, и с кухни доносилось скворчание жарящейся рыбы. Мила стояла и молча смотрела на высокого холеного чеченца, и в глазах ее не было радости – один напряженный испуг. Руслан не привык, что девушки смотрят на него так. Они всегда смотрели на него с вожделением кошки, созерцающей печенку в руках хозяина.

– Что ж ты без спросу открываешь? – спросил Руслан. – Смотреть надо.

– Кто там? – раздался дребезжащий голос откуда-то из утробы квартиры.

Руслан шагнул внутрь. Крошечная прихожая кончалась шестиметровой кухней, а из единственной комнаты тянуло лекарствами и хворью. В глубине ее, на высоко взбитых подушках, лежала худенькая старушка с редкими волосами на бледной луковке лба.

– Это вы, Коленька? – сказала старушка.

– Нет, – ответил Руслан.

– Коленька, подайте мне воды. И там лекарство.

Руслан понял, что она не слышит, и осторожно подал ей воду. Лекарство было сильнодействующим снотворным.

– Коленька, вы присядьте, – сказала старушка.

Чеченец сел, и тут глаза его упали на фотографию в рамке под стеклом. Фотография была вырезана из газеты и была необыкновенно старой, не просто желтой, а пергаментно-прозрачной. На фотографии было три смеющихся женщины в летных шлемах и подпись: «На счету отважной летчицы Людмилы Голиковой – восемь фашистских „юнкерсов“.

– Коленька, – сказала старушка, у меня к вам дело. Вы знаете, вы должны проверить соседей за стенкой.

– Соседей?

– Да, я думаю, они хотят меня отравить. Они каждый день за стенкой возятся. И телефон все время звонит, так дзинь, дзинь, слышите?

Телефон не звонил.

– Вы должны проверить, – сказала старушка, – или написать в особый отдел. Там разберутся.

Руслан сидел на кровати еще несколько минут, пока старушка не закрыла глаза и не задышала во сне. Руслан осторожно поднялся и прошел в кухоньку.

Рыба пузырилась и шипела на сковородке. У нее был едва уловимый горклый запах. Не то чтобы она была тухлой, просто несвежей. Руслан сообразил, что это тот самый минтай-конфискат, который один из советников губернатора изъял с помощью пограничников у Аркаши Наумова. Когда выяснилось, что японцы не хотят покупать несвежее, губернатор раздал рыбу народу. Мила расставляла на столе чистые тарелки.

– Вы извините, – сказала Мила, – я не сказала ей, кто дал денег на операцию. Я сказала, что ветеранам операция полагается бесплатно. Она все равно… она не очень хорошо понимает…

– Я заметил. Она ветеран?

– Она Герой Советского Союза. Она… о ней есть фильм, документальный.

– У меня дед тоже воевал, – сказал Руслан, – он был в Брестской крепости. Там было трое чеченцев, так получилось. Он резал немцев, а потом ушел к партизанам. Был командиром отряда.

– Его наградили?

– Его вывезли на Большую Землю и сослали в Казахстан.

– Он жив?

– Да.

Руслан поколебался и добавил:

– Он очень уважаемый человек. Он живет в большом доме. У него семь внуков и одиннадцать правнуков, три отары овец, двадцать коров и огромный сад, за которым ухаживают два русских раба.

Мила отвернулась к плите и выключила шипящую сковородку.

– Вы ужинать будете?

– Конечно. Сейчас мы спустимся вниз, поедем в «Коралл» и поужинаем.

Мила замотала головой.

– Нет-нет, я не могу ее оставить. Она проснется.

– Я пришлю сиделку.

– Что вы! Она ведь…

Мила замолчала. Запах несвежей рыбы внезапно куда-то исчез, вместе с облезлой квартирой, серыми обоями и разводами грибка на стенах. Остался лишь запах женщины. В мире было только двое, он и она, и зеленоватая кофточка на Миле была как клетка, за которой билось пойманное тело, и желание сделалось таким нестерпимо жарким, что Руслан в первый момент не услышал слов девушки, – кажется, она говорила, что очень устала и они могли бы погулять.

– Конечно, – услышал Руслан свой ответ.

Когда они спустились вниз, Руслан с неудовольствием заметил у въезда во двор белую «Мазду» наружки. Охранники следовали за ним по пятам, и Мила испуганно на них оглядывалась.

– Потеряйтесь, – тихо сказал Руслан охране.

– Но…

– Ждите меня на той стороне набережной.

Руслан не ходил по городу лет шесть. И город, встававший по обе стороны тротуара, оказался совсем другой, нежели город по обе стороны машины.

Пахло морем и ночью. Во дворе у песочницы облетали желтые клены, и над аркой далеко впереди сияла похожая на серебряный каблук высотная корейская гостиница.

Двор выходил прямо в огромный, заросший платанами и кленами сад, неправдоподобно зеленый от близости моря. Так уж получилось, что в тридцатые годы именно здесь, в центре города, на встающей при море сопке была выстроена резиденция местного секретаря крайкома. Краевые владыки жили тут до начала девяностых, когда в разгар демократии новый губернатор, предшественник Озерова, громко заявил, что совесть не позволяет ему проживать на тридцати гектарах реликтового парка в центре города.

Землю передали мэрии; в стиснутом горами, задыхающемся от смога Кесареве она могла бы принести миллионы застройщику. Руслан лично знал двух людей, которые купили тридцать гектаров Ахчанайской сопки. Оба купили слишком дешево и поэтому лежали в могиле.

А Ахчанайский парк, вместо того чтобы покрыться элитными высотками, увенчанными шляпками пентхаусов, по-прежнему вставал за проломленными решетками, как заколдованный лес.

Фонарей нигде не было: над деревьями сияла яркая луна, и раскрошившийся асфальт дорожки был устлан красными и желтыми листьями. Они шли куда-то к морю. Руслан взял руку девушки в свою, и жилки в ее пальцах забились, как родник подо льдом.

– А где родители? – спросил Руслан.

– Они погибли. Еще давно. Мама разбилась, когда мне было пять лет. Она была летчик-инструктор. А отец погиб в Ливане.

– А что это за мент тебя встречал? Николай? – спросил Руслан.

– Мы просто… со школы дружим. Он в соседнем подъезде живет.

– Если дружите, что же он тебе не помог?

– Я… я ему дозвониться не могла. Он на задании был.

За поворотом дорожки внезапно открылось белое двухэтажное здание с пустыми глазницами окон и огромная гранитная лестница, спускавшаяся к морю. Под деревьями мелькнула какая-то тень, и Руслан с неудовольствием понял, что охрана нарушила его приказ и потащилась следом.

Они шли по лестнице. Куски штукатурки лежали на ступеньках, как ощипанные перья ангелов.

– Здесь очень красиво, – сказала Мила, – центр города, а совсем как в лесу. Я здесь по утрам плаваю.

– А на Тыкче ты была?

Остров Тыкча был любимым местом отдыха тех жителей Кесарева, у которых были собственные яхты и акваланги. Таких было немного, и остров был очень красив: красные скалы, поросшие густой от влаги зеленью, и белые с фиолетовым морские звезды в зеленой толщине воды.

– Нет, – сказала Мила.

– Поехали завтра на Тыкчу.

Мила испуганно вздрогнула.

– Нет-нет. Я не могу оставить бабушку.

– Тебе с ней нелегко.

Мила поглядела на чеченца, сжала губы и сказала:

– Вы сделали для своего деда все, что можете, и я сделаю для бабушки все, что смогу.

Руслан оглянулся. Полуразрушенная резиденция цековских начальников нависала над лестницей, как маленький античный храм, и на его фоне мелькнули два человека в джинсах и куртках. Руслан внезапно сообразил, что это не охрана. Это – наружка.

В голове зазвенел предупредительный звоночек, словно кто-то задел сигнальный кабель на дальнем рубеже опасности. Руслан сунул руку за телефоном, – он не хотел целоваться с Милой на глазах своих охранников, но коли уж за ним потащились «семерочники»… Резко передумал и дернул плечами.

– У вас тоже сложности. Это из-за обыска?

– У меня все отлично, – сказал Руслан.

Левая рука его легла на талию девушки, она вздрогнула и попыталась отстраниться. И в эту секунду из боковой дорожки, – одной из тех засыпанных галькой и проросших травой тропок, которые шли параллельно берегу, пересекая лестницу в отлогих местах, показалась толпа. Их было десятка два, не меньше: молодые голоса, пьяный хохот и блеск открытой бутылки в лунной ночи.

Пальцы Руслана сжались на талии Милы. Правая рука нырнула туда, где под замшевой подкладкой оттягивал куртку полукилограммовый «глок», тот самый, из которого Руслан целился в лоб прокурора Андриенко.

В легком пластмассовом пистолете было семнадцать патронов, а в толпе было двадцать человек. Впрочем, Руслан не сомневался, что русские собаки разбегутся, когда он начнет стрелять. Проблема была в другом.

«Наружка» в партере крайкомовской резиденции. Двое ментов, которым отлично видны и мужчина с девушкой, застывшие посередине облитой луной лестницы, и поднимающаяся к ним толпа. Прокурор Андриенко все-таки получит сдачу со своих обмаранных от страха штанов.

Руслан ступил вбок, увлекая Милу за собой, к высокой каменной вазе, оплетенной вьюнками и лианами.

– Что такое? – испуганно спросила девушка.

Руслан молчал.

Толпа была уже совсем рядом. Впереди шел вожак – лет двадцати, с веснушчатым носом и пшеничными волосами. Вожак засмеялся, указывая спутникам на парочку, стоявшую в тени вазы.

Руслан отчетливо видел черные вытертые нашлепки на джинсах вожака. Первая пуля – в воздух. Вторая – в колено. Третья – в сердце.

А еще в следующую секунду толпа раздалась, обтекая Руслана и его спутницу. Кто-то крикнул, не агрессивно, а весело, кто-то расхохотался, и внезапно в расступившейся толпе Руслан увидел девушку в расшитом бисером белом подвенечном платье и подхватившего ее под руку паренька с красной гвоздикой в петлице взятого напрокат пиджака.

– Эй, ребята, айда с нами! – крикнул кто-то.

Сухо треснула ракетница, и в ночном море отразились красные и зеленые искры.

– Свадьба гуляет, – сказала Мила.

Руслан вынул руку из кармана. По позвоночнику холодными каплями стекал пот. «Совсем нервы ни к черту стали», – подумал чеченец.

– Счастливая примета, – сказала Мила.

Над морем снова треснуло, и старый особняк властителей края осветился белым и желтым.

Следующая партия оружия, закупленная Халидом Хасаевым, состояла почти исключительно из мин и была обязана появлением на свет учениям по инженерно-тактической подготовке, проведенным в 136-й дивизии.

Так получилось, что количество мин, использованных в ходе учений, было меньше количества мин, подорванных согласно акту, подписанному начальником артслужбы дивизии подполковником Усольцевым и еще двумя офицерами. Разница ушла в море на белом катере с синей полосой на боку.

На следующий день после того, как катер отчалил от пирса, агент по кличке Бочонок передал Николаю Морозову оперативные кадры погрузки.

Работы по оборудованию Кесаревского НПЗ комплексной системой безопасности продвигались необычайно быстро. В начале сентября Саша Колокольцев только подписал договор, а уже через два дня он с начальником службы безопасности принес на утверждение генеральному директору развернутый план работ и образцы техники, уточнить – устраивает ли директора качество.

Камера передавала два кадра в секунду, и качество изображения было весьма посредственным. Зато цифровой формат позволял чрезвычайно быстро просматривать архив. Один компьютер мог обрабатывать изображение с шестнадцати камер. Большее количество камер требовало либо большего количества компьютеров, либо большей их мощности.

Камеры автоматически включались при наличии движения. Если картинка была статической, камеры не работали.

Буквально через три дня после того, как две камеры были установлены на нефтеналивной эстакаде, зам главного инженера обратил внимание на исчезновение двух поставленных в ремонт цистерн. Обе цистерны были вдвое больше стандартных, по сто двадцать тонн каждая. Обе исчезли ночью.

Просмотрели записи, и тут же отловили обе цистерны в составе «вертушки» и опознали тех, кто их ночью цеплял. Злоумышленники быстро раскололись: цепочка тянулась вверх по железной дороге до начальника ночной смены и мелкого бандита Вани Бонсая.

Даже американец-директор, крайне скептически относившийся к принятым мерам безопасности и полагавший, что система наблюдения должна быть нацелена скорее на повышение эффективности работы, чем на предотвращение воровства, был вынужден признать, что в них есть толк. Двести сорок тонн бензина плюс две цистерны – это, знаете ли, наглость.

Ребята в синих аккуратных спецовках с желтой надписью «Вартан» замелькали на заводе повсюду: ведь камеры монтировались не только по периметру завода, но и на многих важных объектах.

Единственным неудобством были траншеи. Сорок процентов стоимости всей системы приходилось на кабельное обеспечение. К каждой камере подходило два кабеля, один питающий и другой телекоммуникационный. Собранные в пучки провода шли до центрального пульта по эстакаде, которая время от времени ныряла под землю, туда, где было проще протянуть под магистралью тонкую закладную трубу, нежели уходить вправо или влево.

В отличие от металлургического завода, который уходит под землю, как айсберг, завод нефтеперерабатывающий залегает совсем неглубоко. Он растет вверх, а не вниз. Под землей находятся только фундаменты установок да кабельные каналы – подземные тоннели высотой в полтора-два метра, со смотровыми колодцами, расположенными через каждые двести метров, и распятыми вдоль стен толстыми силовыми кабелями, снабжающими установки.

Эти-то силовые кабеля и умудрились дважды перерубить нанятые фирмой солдаты. Второй раз дело чуть не кончилось серьезной аварией, и только после этого, разоравшись в кабинете гендиректора, Саша Колокольцев смог наконец получить в свое распоряжение полную схему всех подземных коммуникаций Кесаревского НПЗ.

Оперуполномоченный Якушев и Висхан встретились через несколько дней после учиненного Рыдником разноса в маленькой китайской пивнушке, переполненной челноками, рыбаками и мухами. Якушев, по привычке, сел к стене, цепко обегая глазами все пространство пивнушки, Висхан, в джинсах и плотной ветровке, оказался напротив.

– Я думал, что взрыв будет мощнее, – сказал Сергей, когда ему принесли высокую кружку запотевшего пива.

– Я использовал только половину взрывчатки, – отозвался Висхан.

– А где другая?

Висхан в ответ молча распахнул ветровку. Кружка чуть не выпала из рук чекиста. Грудь сидящего перед ним чеченца была опоясана широкой черной лентой, такой толстой, что было сразу понятно – взрывчатка в поясе нашпигована стальной мелочью. Два проводка выползали откуда-то из-под рукава и соединялись в небольшой коробочке, которую Висхан держал в руке. Сергей стал приподыматься.

– Сидеть, майор, – негромко сказал Висхан, и Сергей послушно сел.

– Как тебя зовут на самом деле? – продолжал чеченец.

– Ты чего, парень, ты…

– Не дергайся, майор, или нас с тобой похоронят в одном полиэтиленовом пакете. А я так лично не хочу лежать в одном пакете с неверным. И послушай, что я тебе скажу. Я приехал сюда не затем, чтобы выполнять дурацкие поручения твоей конторы. Меня послали серьезные люди на серьезное дело.

За спиной Висхана неслышно возникла девочка-официантка. Чеченец застегнул ветровку.

– Расплатись, – сказал он.

Сергей негнущимися пальцами отсчитал двести рублей.

– Так как тебя зовут?

– Сергей.

– А начальника?

– Савелий Михайлович Рыдник.

Чеченец поднялся.

– Очень хорошо, – сказал он, – мы едем вместе. К Савелию Михайловичу. Я хочу с ним поговорить. Если договоримся, я сдам вам всю нашу группу.

Было уже одиннадцать часов вечера, но в служебном кабинете генерала Рыдника горел свет. Там, под портретом Дзержинского, сидели трое: бледный, еще не отошедший от пережитого ужаса майор Якушев, спокойный чеченец и натянуто улыбающийся генерал. Разговор продолжался уже час; на каком-то его этапе Рыдник убедил Висхана снять с себя взрывчатку. Батарейки и детонатор тот отдал в самом начале разговора.

– Мое задание, – повторил Висхан, – было устроиться на Кесаревский НПЗ. Желательно – водителем или охранником. Мы планировали уничтожить завод в ноябре или декабре. Если бы параллельно с уничтожением Кесаревского НПЗ нам бы удалось перерезать нитку магистрального газопровода Уренгой-Кесарев, то весь Дальний Восток замерз бы этой зимой.

– Кто еще из твоей группы в городе? – спросил Рыдник.

– Они должны приехать через две недели.

– Кто организатор акции?

– Ваха. Младший брат Халида Хасаева.

Рыдник молча смотрел на Висхана. Он мог бы взять этого чеченца сейчас – трудно было простить собственный шок при виде человека, распахивающего ветровку и протягивающего тебе батарейки и детонатор. Но предъявить ему было нечего. Даже взрыв в супермаркете при таком раскладе нельзя было ему, живому, предъявить, потому что на процессе Висхан мог бы начать рассказывать про Сережу Якушева, про провокацию и сегодняшний разговор.

К тому же Руслан был прав: что такое супермаркет? Мелочь. Дешевка, имитация активности, которой занимается любой человек в погонах в любом из восьмидесяти девяти регионов России. Но предотвратить то, о чем говорил Висхан – масштабный промышленный теракт, теракт с целью не только убить несколько сот человек, но и заморозить весь Дальний Восток…

– Почему ты пришел к нам? – спросил Рыдник.

– Ваха – не Халид. Этот щенок пьет, как русский, обращается с нами как с собаками и кричит, что он будет круче имама Шамиля. Он послал меня в Кесарев, потому что ему приглянулась моя сестра, и считает, что я об этом не знаю. Ваха никогда не справится с тем, что задумал.

Рыдник улыбнулся.

– Ну, – сказал генерал, – почему же не справится? Мы ему поможем. На первом этапе.

Операция по назначению Велички Григорьева главой Госкомрыболовства вступила в завершающую стадию в начале октября: деньги были отданы, анкеты поданы, и в понедельник утром Артем Суриков лично приехал в приемную замглавы администрации президента РФ для согласования последних деталей.

Высокого чиновника еще не было на месте. Артем Иванович, присев в кресло, пил чай и просматривал газеты. Он пролистал два глянцевых еженедельника и журнал «Автопилот», а потом он развернул газету «Ведомости» и обомлел. Текст на первой странице гласил, что новым главой Госкомрыболовства назначен некто Федор Корчевник. Господину Корчевнику было тридцать семь лет, у него было четыре судимости и звание мастера спорта по боксу, и последние два года он возглавлял торговавший нефтью благотворительный фонд при МВД республики Башкирия.

«Постойте, – пронеслось в голове Сурикова, – то есть это как же так? Как так это?»

Больше ничего он не успел подумать, потому что дверь распахнулась, и в приемную влетел помощник кремлевского чиновника. Всплеснул руками, увидев Сурикова, подхватил его под локоть и потащил в собственный кабинет.

Дверь за ними захлопнулась, Суриков набрал в легкие воздуха, готовясь устроить наглому разводиле оглушительный разнос, но в этот момент помощник всплеснул руками, ткнул в кесаревского промышленника пальцем и развязно зашипел.

– Артем Иванович, как вы могли!

– Что? Я?

– Ну что же вы нам сразу не сказали?!

– Чего?

Помощник рассерженно развернул перед Суриковым досье.

– Вот, смотрите! Вопрос – «Имеете ли родственников за границей?» Ответ – «Сестра – проживает в США». Ну как же можно так отвечать, Артем Иванович! Кто назначит министром человека, сестру которого в любой момент может вербануть ЦРУ? Вы бы предупредили, мы бы подчистили запись, поменяли анкету. А так мы этот ужас приносим на подпись! – и вы представляете, какой втык мы получили! Вы понимаете, как вы нас подставили?

– А что я деньги платил, я тоже вас подставил? – спросил Суриков.

– Артем Иванович! – кремлевский помощник даже всплеснул руками, – вы же деньги не мне лично платили. Вы же передавали их на укрепление вертикали власти. Мы же вам сразу сказали, что да, есть некоторый фонд, куда отнюдь не всех допускают. Скажем прямо, не всех. И если бы какой-нибудь Ходорковский захотел пожертвовать в этот фонд, то мы бы от него ни копейки не взяли. Есть фонд, допуск в который означает наше к вам хорошее отношение. Это пропуск, понимаете? Это подарок. Вы свой подарок хотите забрать обратно? Ну, вы можете это сделать. Ну, извините, подарки это такая вещь. Либо не дари, либо не забирай.