Солнце, луна и хлебное поле
Одноместная каюта стоила восемнадцать рублей. Купил билет и поднялся по трапу. Я устал и хотел спать, но пересилил себя и, войдя в каюту, хорошенько постирал брюки мылом и повесил на спинку стула сушить. Затем выкупался, лег в постель и, засыпая, начал думать о Хаиме: «Интересно, что он теперь делает, все еще прячется или уже осмелился выйти из укрытия? Не исключено, что его уже арестовали, а теперь ищут и меня. Ведь говорил же он, если его дядьки проговорятся, нет смысла скрывать правду». Все это очень тревожило меня.
На другое утро после завтрака я курил на палубе и смотрел на проплывающие мимо берега. Стояла прекрасная погода. Вот если бы и Манушак была со мной, ничего лучшего и представить было нельзя. «Когда-нибудь мы непременно поедем в Ленинград, сядем на такой пароход и поплывем в Москву», – подумал я.
Грустные слова «когда-нибудь», все, что следует за ними, почти никогда не сбывается.
В Москве на такси я доехал до Красной площади. Посмотрел Кремль, у Мавзолея стояла огромная очередь, удивительно, зачем этим людям нужно смотреть на мертвого Ленина? Затем я переместился к памятнику Минину и Пожарскому, закурил и задумался. Было бы неплохо, приехав в Тбилиси, купить новый матрац, одеяло, подушку и кизилового цвета занавески на окна. И тоска меня взяла, захотелось услышать стук колес товарняка, идущего вдоль Арсенальной горы. Да, пора отсюда сваливать.
Спрашивая прохожих, добрался до здания Телеграфа на проспекте Горького. Там на первом этаже в довольно большом зале стоял новый телефонный аппарат, по которому без оператора, напрямую, просто бросая в щель пятнадцатикопеечные, можно было позвонить в Грузию. Стоял в очереди и слушал, как один большеголовый и длинноносый мужик бессовестно хвастался перед двумя русскими женщинами, что самый красивый народ в мире – грузины, приводил для примера имена знаменитых актеров и вспоминал цитаты из мемуаров путешественников. Эти глупые женщины с серьезным видом слушали его и, казалось, верили.
В конце концов пришла моя очередь. Вошел в кабину и набрал номер телефона детского сада. Спустя некоторое время услышал женский голос: «Алло, слушаю». Эта женщина, прежде чем стать директором, была когда-то моей воспитательницей. Я сказал, кто я, и попросил позвать из окна Манушак, пусть подойдет к телефону.
– Хорошо, – ответила она.
Я снова встал в очередь, она продвигалась медленно, потому что время разговора не было лимитировано. Когда я наконец опять набрал номер, трубку взяла Манушак:
– Где ты? Куда пропал?
– Я в России.
– Что ты там делаешь?
– Приеду – расскажу, – ответил я.
Потом, когда она сказала, что я получил четверку и аттестат у меня уже в кармане, почувствовал, как жар бросился мне в лицо.
– Мама плакала, она уверена, что из тебя получится хороший человек, я тоже уверена.
– Манушак, моя хорошая девочка, я люблю тебя.
– Хаим посоветовал завернуть аттестат в бумагу, а то, говорит, мухи могут засидеть. Что скажешь? По-моему, хороший совет.
– Где ты Хаима видела?
– Вчера утром встретила возле хлебного.
Я обрадовался:
– Ты уверена?
– Ты думаешь, я могла с кем-нибудь спутать Хаима?
Пятнадцатикопеечных было достаточно, и когда я закончил говорить с Манушак, набрал номер Хаима. Я слышал длинные гудки, трубку никто не брал. Набирал еще трижды, потом бросил это дело.
В очереди от одного парня я узнал, что поезд на Тбилиси отходит от Курского вокзала в первом часу ночи. Я добрался до вокзала на метро. Нашел кассу и купил простой плацкартный билет. Времени было много, и я прогуливался по перрону. Зашел в привокзальную столовую и сел к столу. Пил пиво и думал о дядях Хаима. Если до сих пор они не раскололись, то теперь, бог даст, вряд ли уже что-нибудь случится, пытался я себя успокоить, но это не очень получалось. Я догадывался, что дело было не только в дядьях, ведь где-нибудь в другом месте эта сумка могла попасть в руки КГБ. Тогда, взяв след, они вполне могли выйти на меня, а меня найти не трудно. В общем, я был не в настроении: «И на что им сдались эти кассеты? Знать бы, в чем дело».
Когда я поднимался в вагон, проводница с удивлением посмотрела на мою сумку: «Отсюда с пустыми сумками никто не едет. Ты – первый», – сказала она.
У меня было верхнее место, я постелил себе постель и залез туда. Внизу подо мной разговаривали мужчина и женщина. Мужчину было хорошо видно, лицо у него было спокойное и беззаботное. Мне стало завидно, я отвернулся к стенке и стал прислушиваться к перестуку колес.
На другое утро проснулся поздно, умылся. Прошел два вагона и вошел в вагон-ресторан. Народу было немного, выбрал столик и стал ждать официанта. Он появился не скоро и был пьян вдребезги.
– Сегодня у меня день рождения, – объявил.
– Доволен жизнью? – спросил я.
– Когда как, зависит от клиента.
Я собирался заказать первое, но подумал, как бы тот по дороге не плюнул мне в тарелку. Улыбнулся ему: «Хорошо, что предупредил, учту». Пошатываясь, он принес большую тарелку с харчо, не пролив ни капли. Поставил передо мной, и я принялся за еду, по ходу размышляя о сне, увиденном ночью.
Странный сон приснился мне, будто сижу я за отцовским столом и чиню старую обувь. Пришел какой-то пожилой мужчина и сел передо мной на скамейку под деревом. Курит и смотрит на меня. Во лбу у него две дырки, и когда он выпускает дым изо рта, из этих дыр тоже идет дым. Вдруг я узнал его, это был Трокадэро, постаревший Трокадэро.
– Я думал, друг, ты – елка, а ты, оказывается, подводная лодка, – упрекнул он меня.
– Какая же из меня лодка, я и плавать-то не умею, – ответил я.
– И я так думал, но оказалось, что умеешь, мать твою… – выматерил он меня.
Я только диву давался: Трокадэро, да к тому ж постаревший Трокадэро, какого черта он мне приснился?
Когда я впервые его увидел, ему было четырнадцать лет. Седые волосы и морщины на лбу делали его похожим на состарившегося ребенка. Большеголовый, с кривыми зубами, я еще, помнится, подумал: «Кто же этот уродец?» На нем был старый плащ и обувь со стоптанными каблуками. Он появился у входа в сад и спросил: «Как мне найти Хаима?» Там стояли взрослые парни, он пришелся им не по душе.
Брат Баадура Тушури рявкнул: «По-твоему, мы должны знать, где сейчас ошивается этот выродок?!»
Трокадэро опешил, но не издал ни звука и уходить не собирался.
Тушури крикнул в раздражении: «А ну, дуй отсюда!»
Тот еще раз глянул на него и отвернулся.
Мы все, кто был там, решили, что на этом все кончено. Что же мы могли еще подумать, ведь Тушури лет на пять по меньшей мере был старше да на две головы выше.
Только я решил, догоню его и скажу: «Я знаю, где Хаим, пойдем, помогу его найти», как тот остановился и развернулся.
– Эй ты! Поди сюда! – крикнул он Тушури, подзывая того рукой. Позвал деловито, злости в нем не ощущалось.
– Я?
– Ну да, ты, мать твою… – выматерился он.
Они набросились друг на друга, и через какие-то секунды Тушури валялся на земле. Кроме носа, еще в двух местах у него было рассечено лицо. А ведь считалось, что он хорошо дерется.
Результат был настолько неожиданным, что все разинули рты. В такой ситуации, как было принято, все должны были как полагается наброситься на Трокадэро. Но ничего подобного не произошло, взрослые парни будто испугались. А этот седой мальчик и не посмотрел на них, вошел в сад, присел на скамейку и, как ни в чем не бывало, закурил. Только тогда кто-то узнал его: «Это же тот со Святой горы, как его, не то Трокадэро, не то Тракадэро».
Я побежал за Хаимом, нашел его. Когда мы подошли к саду, никого из тех парней уже не было, а Трокадэро все так же спокойно сидел на скамейке. Мне показалось, что за этим спокойствием скрывалось что-то нездоровое, больное, что-то, несвойственное обычному человеку.
– Что случилось? – спросил Хаим.
– Ничего, хамов везде хватает.
Он сказал это так просто, случившееся вообще ничего для него не значило, и это меня так сильно поразило, что с того дня я все годы старался заработать его хорошее отношение, но единственное, чего я добился, – было его пренебрежение. В его присутствии я становился сам не свой и выглядел придурковатым малым. Не знаю, почему так получалось.
Он появлялся в нашем квартале по меньшей мере раз в неделю. К Хаиму домой подниматься не любил, наверное, избегал его дядей. Сидели в саду либо в закусочной Кития и разговаривали, разговаривали часами. Я не смел подойти к ним, пока сами не позовут. А звали они меня очень редко; что было делать, я наблюдал за ними издали.
Я не нравился ему, и он не скрывал этого. А вот взял и приснился мне, и как? Постаревшим, лет пятидесяти по меньшей мере. «Что может значить этот сон?» – думал я.
Официанту я подарил два рубля.
Ему показалось мало:
– Это что такое?!
– А может, день рождения тебе справить? – спросил я.
Когда я проснулся на другое утро, поезд уже приближался к Сочи, из окна виднелось море. Страшно захотелось купаться. В этот момент поднялся шум, какой-то старик, сжимавший в руке крест, в бешенстве кричал на проводницу: «Изыди, сатана!» Но она не собиралась исчезать и стояла на своем: «Откуда ты взялся? Покажи билет!»
Я и отдал старику свой билет.
– А как же ты? – удивилась проводница.
– Я схожу, – ответил я.
– Мой крест – чудотворный, – объявил старик. – Если хочешь, припади.
Не стал я разочаровывать старика, наклонился и поцеловал крест.
Как только поезд остановился, я сошел и направился к пляжу. Плавал допоздна. «И на ночь здесь останусь», – решил я.
Деньги и обувь зарыл в песок, в разных местах. Затем устроился на деревянном лежаке, под голову положил сумку и только-только задремал, как над головой встал какой-то оборванец:
– Видно, не местный?
– Сегодня приехал.
– Скоро менты пойдут с рейдом, у тебя будут проблемы, замучают. Здесь, в Сочи, не менты, а злые собаки.
– А ты где ночуешь?
– У меня денег нет, поэтому забираюсь наверх, в лес, и сплю там под деревом. А если у тебя есть деньги, то иди в любой двор за пляжем, койки везде сдают.
Я поблагодарил его.
– Может, дашь рубль?
Я дал, и он ушел, по дороге высвечивая карманным фонариком пляжный мусор.
Я обулся, положил в карман деньги и скоро, всего в пятидесяти шагах от пляжа, уже говорил с полной женщиной возле выкрашенной в синий цвет калитки.
– В доме все занято, но если хочешь, постелю тебе на раскладушке под навесом, спи себе.
– Сколько вам заплатить?
– Два рубля за ночь.
Я остался на пять дней. Я все время проводил на пляже и ел там же, в закусочной. Купался и валялся на песке. На пятый день, вечером, начался дождь, пляж опустел. Я тогда впервые увидел бурное море и не отрывал от него глаз. Затем попрощался с хозяйкой и направился на вокзал. Купил дешевый билет в общий вагон на поезд Сочи – Тбилиси, взобрался на самую верхнюю, третью, полку и поутру был уже в Тбилиси.
В вокзальном туалете я пересчитал деньги, у меня оставалось сто двадцать рублей. Оттуда я пошел на Молоканский базар, купил новые матрац, одеяло и подушку. Такое имущество нужно было охранять, поэтому ко всему я добавил замок. До дома добрался на такси.
На лестнице мне повстречалась Маквала, мы давно не здоровались друг с другом. Показалось, она обрадовалась, увидев меня. «Неужели что-то случилось с отцом?» – подумал я.
В чулане на моей постели разлеглась бездомная драная кошка, не собиравшаяся покидать насиженного места, я пнул ее и выкинул за дверь. Затем поднялся на крышу и осмотрел голубятню. Все как прежде, не заметно было ничего нового, никто не прикасался к загаженной фанере. «Значит, все хорошо», – с облегчением вздохнул я.
10
Я приладил замок к двери чулана. Прошел через чердак и спустился вниз. Припомнив реакцию Маквалы при виде меня, я успокоился было, увидев отца с сумками в дверях Мазовецкой.
– Осмелел и вылез наконец?! – рявкнул он.
Он был раздражен.
– А в чем дело?
– Будто не знаешь?! Тебя менты ищут!
«Ну и дела! Значит, чего ждал, то и случилось», – подумал я, и колени подкосились.
– Где ты прятался?
– Не прятался я.
– А где ж ты был, тебя не видно было.
– В России был, этим утром приехал.
– Когда уехал?
– Две недели уже.
Он удивился.
– Так, выходит, ты тут ни при чем.
Я не догадывался, что это значит, и вопросительно глядел на него.
– Шесть дней назад убили Рафика.
– Рафика убили?!
– Ну да. А зачем же тебя ищут, по-твоему?
– Меня ищут из-за убийства Рафика?! А ты ничего не напутал?
– Трижды наведывались к тебе менты, еще я же и напутал? Тебя и Хаима обвиняют.
– Какая ерунда. – У меня начался приступ нервного смеха.
– Во всяком случае, Хаим уже четыре дня как арестован.
– Ладно, с какой стати нам нужно было убивать Рафика?
Вот что я узнал, сначала от отца, а потом, более детально, от косого Тамаза.
Сурен, брат Манушак, играл в кости с парнями из нашего квартала. Он был пьян и проиграл все свои деньги. Просил сыграть в долг, но те не соглашались. Сурен не отставал, тогда Рафик сказал ему: если хочешь, сыграй со мной на свою сестру, проиграешь – приведешь ее ко мне на одну ночь.
Они сыграли, Сурен проиграл. На переговоры с Рафиком пришел Хаим, причем не один. Разговор был напряженным, но все-таки договорились: Хаим в течение месяца должен был отдать Рафику триста рублей, и на этом делу конец. Но на другое утро Рафика нашли в собственной постели с перерезанным горлом. Менты, зная о вчерашних событиях, взялись за Хаима, к тому же на него донесла соседка, которая видела его в три часа ночи за домом Рафика. Если он ни при чем, что он тогда там делал в такое время?
Это я услышал от отца и не знал, как быть.
– Зайди, воды попей, – пожалел он меня.
Я отказался, достал из кармана деньги и протянул ему:
– Здесь девяносто рублей. Время от времени присылай мне туда еду и сигареты.
У него глаза заблестели – жадный был человек.
– Я их тебе не дарю, – разозлился я.
Прежде чем положить деньги в карман, он пересчитал их, нашел среди купюр железнодорожный билет и вернул мне:
– Это тебе понадобится.
Косой Тамаз жил вместе со своей глухой бабкой в полуподвале возле русской школы. Во время войны его отец сбежал с фронта. Однажды ночью, когда за ним гнался патруль, мой отец спрятал его в своей мастерской, прикрыл старой тряпкой, а сверху накидал обуви, спас, если бы его нашли – ему грозил расстрел. Тамаз знал эту историю и был благодарен, несмотря на то, что собственного отца он ненавидел.
– То, что про Рафика говорят, неправда, – сказал он, поморщившись, он был с похмелья и не в духе. – Я там был, все случилось при мне. Сурен сам предложил: «Знаю, говорит, тебе моя сестра нравится. Давай на нее сыграем». Рафик отказался: «Убирайся домой и проспись!» Но Сурен не отставал. А в конце концов сказал: «Что, не встает у тебя уже?» И тут Рафик разозлился: «Сыграем, но если проиграешь и не выполнишь условия, найдут тебя, утопленника, в Куре».
Трижды бросили кости, и трижды у Рафика выпали дубли. Да разве можно с Рафиком играть! – Тамаз встал. – Чайник поставлю, – и направился на кухню; вернувшись, он продолжил: – Тем вечером Трокадэро послал к Рафику своего человека, дело, говорит, есть к тебе. Договорились о встрече. Об этом многие узнали, и на следующий день, когда Трокадэро и Хаим пришли к гаражам, кроме Рафика там уже была половина округи. Я тоже там был, хотел узнать, как дело пойдет. «Ты должен отказаться от выигрыша, – прямо заявил Трокадэро». – «Почему?» – «Потому, что ты не прав». – «Как это не прав? Я играл ради собственного достоинства, до этой жабы мне и дела нет. Выиграл, а теперь как захочу, так и поступлю. Мое право. У игры свои правила». – «С сумасшедших даже менты не спрашивают, а ты, значит, хуже их? Что значит, как хочу, так и поступлю? Никто не даст тебе на это права!» – «Не такой уж он и сумасшедший. А ну, поставь перед ним тарелку с дерьмом, не съест».
В ответ Трокадэро сплюнул у ног Рафика. Рафик посинел: «Ты с кем дело имеешь? В твои годы в ксанской колонии я три тысячи человек контролировал». – «Мне на это плевать. Если уразумеешь, как себя вести – отлично. А нет – так пеняй на себя». – «Посмотрим, кому придется пожалеть», – не сдавался Рафик, но дальше этого не пошел. Рядом с ним стояли верные ребята, которые и подраться могли, и оружием баловались, но он не рискнул.
«Я тебя предупредил, – сказал под конец Трокадэро. – Надеюсь, у тебя хватит мозгов, и мне не придется второй раз встречаться с тобой по этому делу. – Затем он обернулся к Хаиму: – Пошли». И они ушли. «Этот малыш слишком много на себя берет и плохо кончит», – сказал Рафик.
Не стоит и говорить, что он был не в лучшем настроении. Вечером Нугзар Швелидзе отыскал Хаима внизу, в еврейском квартале, и передал слова Рафика: «Повидать тебя нужно, поговорить. Жду в духане Кития». Когда Хаим пришел туда, Рафик ждал его вместе со своим младшим братом Арутином. Уж как я ненавидел этого Арутина, но когда увидел его на похоронах, съежившегося и напуганного, жалко стало, – продолжал косой Тамаз свой рассказ. – «Отказываюсь от выигрыша, – объявил Рафик о своем решении, а взамен потребовал тысячу рублей. – Теперь ваша очередь уступить, а иначе что люди скажут. Я ведь тоже мужчина». Поторговались и сговорились на трехстах рублях. Хаим в течение месяца должен был принести Рафику триста рублей, и на этом – все. Однако в ту ночь такая история приключилась.
Тамаз вышел на кухню и вернулся с чайником.
– Чай будешь? – спросил он.
Я отказался. Он стал искать сахар, не нашел и рассердился.
– Ведь была целая коробка кускового сахара, куда подевалась? – Затем остановился и задумался: – Вчера Грантик с Цепионом были у меня, как пить дать, один из них свистнул. Этих сукиных детей в дом нельзя пускать.
– Если осталось что, рассказывай. А нет, так я пойду, – сказал я.
– Потом жена мясника Бутура, Татьяна, настучала на Хаима. Стоял, говорит, он поздно ночью в темноте под окнами Рафика, – продолжал Тамаз, наливая себе в стакан кипяток. – Возле стены нашли отпечатки обуви, земля влажная была после дождя, хорошо было видно. Сравнили с обувью Хаима – совпало. Вот и решили, что он долго там стоял. Значит, поджидал кого-то. А этот кто-то, думают, либо ты был, либо еще кто, прокравшийся в дом, чтобы укокошить Рафика, – сказал он и отпил чаю без сахара.
– Глупости, он, наверное, Терезу поджидал, – сказал я.
– Он так и говорит. Терезу ждал, а в темноте, говорит, потому стоял, что иногда Терезу подвозит майор Тембрикашвили на своем мотоциклете, и он не хотел с ним сталкиваться.
Теперь я коротко расскажу вам, в чем было дело. Прошлой зимой как-то ночью пьяный Тембрикашвили застукал Хаима и Терезу вместе в постели и даже возмутиться не успел, как Хаим врезал ему по башке бутылкой из-под шампанского, выскочил из окна, сорвал с бельевой веревки полотенце, обернулся им вокруг пояса и, дрожащий от холода, поднялся бегом ко мне на чердак. Разбудил меня и попросил утром сходить к Терезе и принести его одежду.
На суде же он объявил: «Темно было, я подумал, что это вор, потому и врезал по голове бутылкой. Знать бы мне, кто это, разве б я позволил себе такое в отношении майора милиции». Судья поверил, с чего ему было не верить, когда он денег взял с Хаимовых дядей. Что ему до разбитой головы Тембрикашвили.
– Тереза подтвердила слова Хаима, – продолжал Тамаз. – «В ту ночь ресторан закрылся поздно, домой я вернулась к трем часам на такси, Хаим встретил меня на улице, и до утра мы были вместе».
Еще выяснилось, что Рафик до трех ночи играл в нарды с соседом, значит, к тому времени он был жив. Все это вместе, конечно, в его пользу, и все-таки Хаим пока задержан, не выпускают, как видно, сомневаются в словах Терезы или денег хотят, чтоб поверить, – Тамаз поставил стакан на подоконник. – Пойло, а не чай, керосином отдает.
– Дальше, – сказал я.
– Ну да, теперь о Трокадэро. В тот день, когда он угрожал Рафику, он уехал в Кутаиси и с местной братвой всю ночь кутил в ресторане. Алиби у него, но что-то я не очень верю в такое демонстративное алиби, за этим что-то скрывается. А ты как думаешь?
Что я мог сказать? Только пожал плечами, я был страшно расстроен.
От Тамаза я направился к Манушак. Войдя во двор, заметил, что крыша сарая проломлена. Манушак дома не оказалось.
– Она в больнице, за Суреном ухаживает, – сказала тетя Сусанна, она показалась мне испуганной и потерянной.
– А что с Суреном? – спросил я.
– После этой проклятой игры он забрался на тутовое дерево, сидел там и ревел. Я не знала, в чем дело, подумала, на него в очередной раз нашло, знаешь, случается с ним. Поэтому и не обратила внимания. А потом, уж не знаю как, не то он упал, не то спрыгнул, проломил крышу сарая и сломал ногу. – Она утерла навернувшиеся слезы концом косынки. – Бедный Гарик чуть не умер от переживания, с сердцем плохо, с того дня лежит в постели, каждый вечер медсестра Элико приходит и делает ему уколы. Идем, взгляни, если хочешь. – Она осторожно приоткрыла двери спальни, среди подушек виднелся длинный нос Гарика, он спал.
Мы пошли на кухню и присели у стола. Она завела разговор о Хаиме:
– Теперь жалею, что проклинала его. Оказывается, он с тем подонком договорился о деньгах, но мы же это только на другой день узнали, – в огорчении покачала она головой. – Хорошо было бы, знай мы это раньше.
Почему это было бы хорошо, она не сказала, да и я тогда не обратил на это внимания. Она беспокоилась о Сурене:
– В первой травматологической лежит, врачи говорят, как только нога заживет, отведите к психиатрам, полечите его. Манушак целыми днями за ним ухаживает, домой поздно возвращается.
В это время я из окна увидел, как во двор вошел майор Тембрикашвили, с ним были другие менты. Ясно было, что они пришли за мной, я даже не удивился, знал, что в нашем квартале полно стукачей. И трех часов не прошло, как я появился, а они меня уже нашли. У Тембрикашвили сияло лицо, будто он рад был меня арестовать.
Вечером меня привели в маленькую узкую комнату и посадили на стул перед следователем. Следователь, молодой человек, оглядел меня с ног до головы и решил, что перед ним олух.
– На твоем месте и я бы так поступил.
– Как? – спросил я.
– Как, да так – глотку бы перерезал этой суке.
– Почему?
– Как это – почему? Если ты любишь женщину, а за соблюдение ее чести какой-то сукин сын требует триста рублей, то как же можно иначе поступить уважающему себя мужчине. Не скрою, твое поведение вызывает у меня чувство уважения.
Он с таким выражением сказал это, что я чуть было не поверил.
– Меня не было здесь, этим утром приехал, – сказал я, достал железнодорожный билет и положил перед ним. Он глянул и задумался.
– Кто дал тебе денег на поездку?
Я рассказал, как нашел дамский кошелек на Дезертирском базаре, в котором было двести рублей.
– Мне всегда хотелось побывать в России, вот и подался.
– Кошелек нашел или украл? – усмехнулся он.
– Как вы могли такое подумать, нашел, конечно.
Я рассказал, где побывал и что видел. Он угостил меня сигаретой и рассказал анекдот. Я был так удивлен, что даже не смог засмеяться. Он глянул на меня и сам рассмеялся.
– А если б ты был здесь, что бы предпринял?
– Собрал бы денег. В самом деле, не убивать же человека из-за трехсот рублей.
Он уставился на меня, затем постучал пальцем по билету:
– Откуда он у тебя?
– Как это – откуда? В Сочи купил.
Он с недоверием покачал головой:
– А ну-ка, припомни хорошенько, не здесь ли ты нашел его на перроне?
– Видите, какой я загорелый от солнца?
– Ну, солнце-то везде есть.
Затем он взял ручку и листок бумаги и положил передо мной:
– Запиши все, что рассказал, – велел он и добавил, подумав: – Про даты не забудь.
На другой день меня сфотографировали и вернули в камеру. Из пяти человек в камере трое были из нашего квартала. Они рассказали про Хаима, держали его здесь всего два дня, а потом перевели в центральный городской изолятор. Так что я с ним не встретился.
Всю неделю никто про меня не вспоминал, я лежал на нарах, отполированных моими предшественниками, и покоя себе не находил. В конце концов меня вывели и поставили в комнате следователя перед проводницами поездов. Я узнал всех, но они сначала будто осторожничали. Одна сказала:
– Да разве упомнишь всех, у нас тысячами пассажиры проходят в поезде.
Они напряженно меня рассматривали.
– А помните того старика, что орал «Изыди, сатана», которому я оставил свой билет? – напомнил я проводнице московского поезда.
Она слегка сощурилась и провела рукой по лбу:
– Да, этот парень действительно ехал в моем вагоне две недели назад и сошел в Сочи.
– Вы уверены? – следователь не торопился верить сказанному.