– …Которую мы перебьем! – прошептал Михаил Иванович.
– Что вы сказали? – со злостью крикнул офицер.
«Всё, конец! – подумал Иван. – Нужно что-то делать, иначе Михаила Ивановича расстреляют, а я не узнаю тайну его происхождения».
– Господин офицер! Он сказал, очень признателен великой Германии, что ему сохранили жизнь, – и будет работать за двоих, – вступился Иван.
Офицер подошел к Михаилу Ивановичу, ткнул своей тростью в грудь и сказал:
– Хороший у вас друг.
«Фу, пронесло», – подумал Иван. Всех повели грузиться в машины.
– Зачем вы это сделали? – спросил Михаил Иванович.
– Затем, что мне интересно, где вы такие ботинки оттяпали, не отечественного производства, – ответил Иван.
Михаил Иванович улыбнулся и даже приобнял Ивана за плечо. Всю толпу людей погрузили по машинам под усиленной охраной немцев, поехали в долгий путь. Всего было три машины пленников, по два мотоцикла с немцами, спереди и сзади. Поездка заняла порядка трех часов.
«Как же меняются люди, когда попадают в плен, – думал Иван. – Становятся зависимыми и готовы на любое поклонение, лишь бы не умирать. Вспомнить только того бедолагу, который стал ноги немцу целовать. Не постеснялся же опозориться перед собственными земляками, которые стояли в толпе. Может, он вовсе не местный, да какая разница? Позор-то какой. А Матвейка – он думает, что жить при немце хорошо будет. Где-нибудь оступится, они его первым и пристрелят. То ли дело Михаил Иванович, характер у человека чувствуется, и Трошин настоящим мужиком был.
Интересно, куда нас везут? Нарваться бы на наших партизан, может, удалось бы сбежать, я думаю, Михаил Иванович меня поддержал бы. Надо спросить у него».
– Михаил Иванович, как вы думаете, сбежать получится? – тихо сказал Иван.
– Тише, Иван. Ты думаешь, что здесь все этого хотят? Некоторые думают, что они в рай едут, хотя на самом деле там ад. Сдадут при первой остановке. Никому не доверяй, – прошептал на ухо Михаил Иванович.
Три или четыре часа дороги всех утомили. Остановки были, но только для немцев, которые справляли нужду в русском лесу. Пленных не выводили, многие справлялись прямо в штаны, поэтому по приезде стояла жуткая вонь. Машины остановились возле блокпоста, всех выгнали, только тогда разрешили сходить по-маленькому, после чего всех построили и пешком погнали к железнодорожной станции.
На станции было огромное количество пленных, которых грузили, как скот, в вагоны. Среди пленных были и женщины, но в основном – мужчины. Было много русских солдат, потрепанные, голодные. Ивана эта картина ужаснула, он спросил у Михаила Ивановича:
– Сколько же здесь людей?
– Не знаю. По всей видимости, не менее тысячи, – ответил Михаил Иванович.
Погрузка в вагоны была под завязку: чтобы не было давки, многие стояли. Наряду с полноценными вагонами были полувагоны, которые представляли из себя вагоны без крыши с высокими бортами. Так продолжился путь в ад.
«Путь был долгим и составил неделю, а может, больше – долго стояли на Западной Украине, в Польше. Бывало, проснешься, а рядом с тобой труп, так и едешь до ближайшей станции, а это полдня. На станции немцы запрыгнут в вагон, каждому пинка дадут, да заставляют трупы выносить на платформу. Из нашего вагона не доехало человек десять, а может, и больше, трудно было посчитать. Со временем привыкаешь, что кто-то должен умереть», – вспоминал потом Иван.
Ехали не только русские, было много евреев, до Германии они не доехали. Кто остался жив, высадили в Польше, и наоборот – польских пленников загружали в вагоны. Михаил Иванович сказал, что для евреев существуют специальные концлагеря смерти на территории Польши. С едой было плохо, кормили один раз в день, а может, и больше времени проходило – ориентировались только по световым ощущениям.
Остановки были даже за счастье, – приходила мысль, что нужно будет выносить трупы. Это была единственная возможность вступить на землю и чуть-чуть размяться. В мирное время это показалось бы ужасным, но таковы были реалии данного времени. Нет, конечно, никто и никому не желал смерти, но это стало восприниматься обыденным явлением, как должное.
Ивану запомнилась одна картина, где-то на Западной Украине, на одной из станций. Вышли из вагона, выносить очередного бедолагу, который не доехал. Из немцев было всего пара человек, остальные – полицаи. Они говорили кто по-русски, кто по-украински. Вели себя хуже немцев, а где-то там, вдали, возле здания вокзала, была вполне мирная жизнь. Женщины сидели и продавали какие-то пирожки, семечки – и даже цветы были. «В это нельзя поверить, как такое возможно?» – думал Иван.
В силу своей молодости Иван не мог понять, что ради вот такой мирной жизни люди предали свои интересы, пойдя на сделку с гитлеровскими войсками. Для Михаила Ивановича такая картина не стала неожиданностью, он только сказал – это итоги 1917 года. «Что же ему плохого сделала Советская власть?» – подумал Иван.
Очередная станция, раздался стук и послышался скрип дверного проема. Всем приказали выходить на улицу. Возле состава было множество немцев.
– Добро пожаловать в Германию, – тихо сказал Михаил Иванович.
Всех выстроили и начали пересчитывать. Иван впервые видел такое большое количество больных и угнетенных людей. Некоторые теряли сознание прямо на улице, может быть, от бессилия, а может, оттого, что впервые за долгое время оказались на свежем воздухе.
Наряду с военными немцами были гражданские. Ивану запомнилась одна примечательная парочка. Они ходили с важным немецким офицером вдоль этого огромного строя несчастных людей и всматривались в лица пленных. На мужчине был длинный серый плащ, на голове – черная шляпа. Под руку его держала очень красивая девушка лет двадцати пяти, которой, кажется, пленные были совсем неинтересны. Длинное темно-синее платье сочеталось с серым полушубком, на котором была большая брошь в виде цветка. Ее темные волосы были красиво уложены, их прикрывала элегантная темно-серая шляпка, которая прекрасно сочеталась с полушубком. Ярко накрашенные губы и большие глаза и вовсе поразили Ивана.
Это был какой-то богатый промышленник, он выбирал себе пленников, чтобы они работали в его владениях по хозяйству и выполняли разные поручения. В годы войны такая практика широко применялась в Германии не только по отношению к мужчинам, но и к пленным женщинам, которые выполняли работу по дому. Предпочтения отдавали полякам, украинцам, в меньшей степени – белорусам и русским. Для евреев был запрет на подобный род деятельности в Германии.
Из строя вывели трех пленников, офицер достал блокнот и сделал записи. Под охраной одного рядового немца парочка с новыми рабами стала уходить, прежде поблагодарив этого важного офицера. Проходя мимо, Иван позволил себе поднять глаза и всмотреться в этот красивый женский взгляд.
Началась сортировка пленных, кого-то опять загоняли в вагоны, видимо, для отправки дальше, но множество людей осталось, в их числе были Иван и Михаил Иванович. Под бдительной охраной немцев всю эту толпу повели в подземный переход. Он был довольно длинный, метров пятьсот, а может, больше. По выходу из тоннеля пленников ждали уже привычные грузовики. «Ничего не меняется!» – подумал Иван.
Всех погрузили по машинам, и опять началось долгое ожидание. Там, где-то недалеко, была вполне мирная, но немецкая жизнь. Ничто не напоминало о войне, работали магазины, прачечные, парикмахерские. Это был немецкий город Гамбург, вернее, его окраина. Там же, на реке Эльбе, и находился концлагерь под названием Нойенгамме, крупный трудовой концлагерь Германии, который существовал с 1938 года. Через несколько часов грузовики пересекли ворота лагеря, и начался ад.
Глава 2
В Нойенгамме всё было устроено так, чтобы впечатлить вновь прибывших. Это был город в городе, с многочисленными бараками, административными зданиями, больницей – и даже имелся сад, в котором росла плакучая ива. Стоял густой туман, атмосфера была жуткая, напоминала заброшенное кладбище с призраками, только вместо них – живые люди в полосатой одежде. Узники ходили, не поднимая глаз, а при встрече с офицерами СС останавливались, опуская голову.
В лагере содержались заключенные разных национальностей – русские, украинцы, поляки, французы, испанцы, евреи и даже немцы. Имен не было, вместо них присваивался номер, который был нашит на форму. Помимо номеров, узники помечались специальными треугольниками с буквами. Треугольник с буквами SU означал – советский военнопленный. Евреи помечались двумя треугольниками, лежащими друг на друге, образующими звезду Давида. Этим жутким городом руководил группенфюрер Рудольф Беккер.
Внешне Беккер был человеком спокойным, высокого роста, с невозмутимым взглядом. Он носил маленькие очки. Про него ходили легенды, что его миловидное спокойствие является маской, – на самом деле он был жестким и властным человеком. Поговаривали, что он лично участвовал в казнях и любил смотреть, как сжигают людей в крематории.
Вновь прибывших узников заставили раздеться догола. Погода была холодная, ведь на дворе стоял ноябрь 1941 года. Беккер лично участвовал в осмотре. Когда он проходил мимо строя, на его лице светилась ехидная улыбка. Затем он отобрал несколько человек, которых, полностью обнаженных, куда-то увели. Остальным выдали полосатую одежду, присвоили номера и заставили их пришить, после чего началось знакомство с бараком.
– Располагайтесь, коммунисты, – крикнул надзиратель и ушел.
Он говорил по-русски, а одет был в черную форму. Бараки не запирались, а перемещение по лагерю было относительно свободное.
– Давайте знакомиться, земляки, – где-то раздался голос. – Александр, сам из Рязани, все зовут Усик, по фамилии. В плену месяц, здесь вроде старшины, – добавил он.
– Расскажите, Александр, про местные правила, что можно, а что нет? – обратился к нему Михаил Иванович.
Усик был среднего роста, с большими выпуклыми глазами. Он прихрамывал на правую ногу. Так называемый «старшина» подошел к Михаилу Ивановичу и сказал:
– Ну, садитесь, мужики, расскажу. Через полчаса будет ужин, еду приносят сюда. У каждого – своя миска и кружка, которые нужно мыть, в обязательном порядке.
Его перебил один из заключенных. Ухмыльнувшись, он сказал:
– А если не помыть?
Это был Тимоха – Тимошенко Андрей, из уголовников, который сбежал из советского лагеря при бомбежке, долго прятался в лесу, а потом сам сдался немцам. Скользкий был тип, постоянно всё вынюхивал и расспрашивал.
– Расстреляют! – ответил Усик спокойно и продолжил: – Скоро, скорее всего, пойдете в местную парикмахерскую и фотографироваться, после чего сам Беккер будет вас опрашивать. У кого есть профессии – сразу говорите, может, повезет, при лагере останетесь работать. Остальные будут пахать на кирпичном заводе. Есть еще завод по производству «Вальтеров», но туда не всех берут.
– А вы кем работаете? – спросил Михаил Иванович.
– На складе кладовщиком, – ответил Усик.
– Едрить-колотить, за какие такие заслуги? – выкрикнул Тимоха.
