Сыщик Вийт и его невероятные расследования
Сверху стремительно надвигалась следующая перекладина. Дедуктивист извернулся, уцепился за обод и проплыл над доской. Колесо потащило его за собой вверх, и Вийт лихорадочно завертелся, отыскивая ногами перекладину, на которую можно бы было опереться. В следующее мгновение таковая нашлась, и сыщик выпрямился. С трудом приноровившись к ритму движения, пару раз споткнувшись, он наконец захромал внутри колеса.
Фирс шагал рядом, то и дело сдвигая налипавшие на глаза мокрые волосы.
– Как нога? – крикнул он.
Его голос едва пробивался сквозь оглушающий гул механизма, скрип движущихся частей, шум льющейся, крутящейся вокруг воды.
– Из-за холода я вообще ничего не чувствую, – проорал в ответ Вийт. – Где привидение?
– Я его не слышу! – Фирс развёл руками. – А ты?
Мужчины шагали рядом друг с другом внутри крутившихся мельничных колёс, пытаясь уловить стоны таинственного призрака.
– И что мы теперь будем делать? – прокричал Вийт, кашляя. – Я не про призрака, чёрт с ним! Я про Крауса! Он ведь получит четыре с половиной тысячи! И проживёт здесь целый год! Сколько ещё денег выманит у графа!
– И каждый день будет встречаться с Ветраной Петровной! – ответил Фирс.
– А это здесь при чём?! – проревел, пытаясь преодолеть непомерный шум, сыщик.
Он держался за мокрый, будто обёрнутый водой столб, но в царившем вокруг аду это мало чем помогало.
– При том! – кричал у него над ухом, срывая голос, истопник. – Ты разбираешься в средневековых рукописях? Может, в красках тех… тех лет? Смыслишь в глубине ца… царапин, оставленных пером на?..
Тут Фирс оступился и в свою очередь с головой ушёл под воду.
Вийт пригнулся, пытаясь ему помочь, но сразу же потерял всякое ощущение направления и сам едва не провалился между перекладинами.
Истопник вынырнул и кое-как, цепляясь за движущиеся по гигантскому кругу доски, выбрался на внутреннюю поверхность колеса.
Сыскной надзиратель облегчённо вздохнул.
– Если бы только этот патерик не был таким древним!.. – начал было он, но вдруг замолчал.
Повёл головой в одну сторону, потом в другую и наконец среди рёва воды и скрипа колеса различил тихий стон. Звук шёл откуда-то сверху.
– Там! – Вийт, указывая направление, вытянул руку, которая была вся будто окутана одеялом воды. – Подсади меня!
Фирс обхватил товарища и рванул вверх. Вийт уцепился за какой-то выступ и повис посреди колеса.
Прямо перед ним вращался толстенный, шире корпуса человека, обитый железом деревянный брус. Его мерные обороты в висящей в воздухе пелене брызг казались неодолимыми.
Стоны стали намного громче.
Вийт оглядывался вокруг, но видел лишь всё ту же серую мглу. Вокруг бурлила вода, воздух вибрировал от беспрерывного гула, взвесь брызг не давала дышать.
– Этот пятнадцатый век, все эти дракулы, торквемады, колумбы и прочие византии… – Вийт подтянулся и ухватился за поперечную перекладину. Перебирая руками подобрался вплотную к валу. – Как тут разобраться?
– Колумб был позже патерика, а Византия – раньше! – ответил Фирс. – С наскока мы ничего не… – он закашлялся, – …не поймём!.. Тебе вся ось видна?
– Будешь ночевать по библиотекам! – проорал сыскной надзиратель, продолжая вглядываться в водную темень. – Разберёшься! А я… я у Вычислителя запрошу!..
И тут Вийт увидел!
Край одной из металлических полос, набитых на вал, отошёл. Всего на четверть дюйма, не больше! Он рассекал воздух, то исчезая, то появляясь в такт вращению оси. И с каждым его появлением раздавался звук:
– Уо-ох! Уо-ох!..
Вийт стукнул по полосе одеревеневшей от холода рукой. Край обивочного листа встал на место. Завывания прекратились.
– Стой! – вдруг вскрикнул Фирс. – А мы ведь знаем ответ!..
С Вийта и Фирса потоками лилась вода. Служанки, выкручивая тряпки сразу за окно, пытались убрать с пола огромную, с каждым мгновением всё более увеличивавшуюся лужу. В библиотеке царила та сумятица, что всегда бывает в первые минуты после возвращения героев.
В распахнутую настежь дверь влетела ещё одна девушка с высокой, выше головы, стопкой рушников. Ветрана Петровна немедленно схватила один из них, встала на цыпочки и принялась тереть пропитанные влагой, слипшиеся в беспорядке волосы Вийта.
– Чужой мужчина! – проскрипела старуха, забирая полотенце из рук внучки. – Как можно!
Ветрана Петровна покраснела.
– На улице двадцать первый век! – пробормотала она.
Старая графиня поджала губы.
Раскорячившиеся на полу служанки переглянулись и дружно вернулись к луже.
Вийт взял у старухи полотенце, стал вытирать свою голову сам.
– …При вращении эта отогнувшаяся обшивка вала и создаёт звук, схожий со стонами, – продолжил он осипшим голосом. – Стоило мне поставить полосу на место, и вой прекратился…
– Вот как? – произнесла графиня-мать, прислушиваясь к едва различимому за гулом мельничного колеса «Уо-ох! Уо-ох! Уо-ох!»
– Мы отогнули полосу обратно, мадам! – пожал плечами сыщик. – Зачем лишать особняк его старинного привидения?
– Незачем! – кивнула старуха. И добавила, не меняя тона: – Так вы теперь можете вернуться к изучению манускрипта?
– Это излишне, графиня! – Вийт закашлялся. После беспрерывного ора там, в колесе, говорить было очень трудно. – Краус – мошенник!
В галерее царила напряжённая тишина. Все поглядывали на голландца. Ещё ничего не зная, собравшиеся уже считали утрехтца виновным.
Через открытые окна в галерею проник шум приближавшегося паромобиля. Спустя несколько секунд к этому звуку добавился скрип гравия под колёсами.
Опиравшийся на подоконник букинист Ганс Краус, настороженный, вымученно улыбающийся, выглянул наружу.
– Я вызвал городовых, – откликнулся Вийт. – По паровому телеграфу в библиотеке.
Все посмотрели на гостя из далёкого Утрехта. Тот гордо выпрямился.
Прибывший экипаж издал гудок, донеслись приглушённые расстоянием голоса, хлопнула дверца.
Мажордом степенно поклонился и вышел.
– Согласно единодушному мнению исследователей патерик датируется серединой пятнадцатого века, – продолжил Вийт осипшим голосом. Сыщик был в своём мокром платье, и по сиденью под ним растекалось влажное пятно. – В 1462 году рукопись уже существовала, ибо как раз тогда её сочли достойной поднесения афонскому монастырю…
– Несомненно! – авторитетно подтвердил Флегий Яросвитович.
Павел Иванович закивал.
По дому разносились приближающиеся шаги нескольких пар сапог.
Ганс Краус оглянулся на шум, сглотнул, бросил нервный взгляд на Вийта, на входящих в галерею городового Кутюка и двух полицейских…
И вдруг сорвался с места. В один прыжок он перемахнул через подоконник и исчез снаружи.
Все сидевшие за столом от неожиданности оцепенели. Хозяин дома издал что-то вроде писка.
Фирс, отметая попадавшиеся ему по пути стулья, кинулся к окну и одним ловким движением выскочил во двор.
Вийт бросился было вслед, но оступился на больной ноге и с грохотом растянулся на полу.
Через него перепрыгнул Адам-Каетан Петрович и, не останавливаясь, сиганул наружу.
– Туда! – заорал Вийт городовому. – Держи!
– Кого? – растерянно спросил постовой, зачем-то хватаясь за саблю.
– Голландца! – крикнул дедуктивист. – Фирсу помоги!
Кутюк подбежал к окну и стал перелезать через подоконник. Прибывшие с ним полицейские, пыхтя от усердия, кинулись ему помогать.
Вокруг Вийта падали стулья, раздавались возбуждённые голоса, стучали о паркет каблуки, мелькали бегущие к окну люди.
Мажордом, отбросив чинность, орал что есть мочи:
– Эй, на конюшне! Лови голландца!
– Разойдись! – кричал во дворе утрехтец, петляя среди пытавшихся поймать его людей. Акцент у него совершенно исчез. – А ну в сторону, зашибу!
Преследователей, однако, с каждым мгновением становилось всё больше.
– Как интересно! – проговорила графиня-мать, поворачиваясь к поднимающемуся с пола Вийту. – Вы, барон, заходите к нам почаще!
Тарасюк, уже много раз попробовавший в разных комбинациях все свои очки, но так и не сумевший увидеть погоню, тоже обратился лицом к детективу.
– Как вы догадались?
– Подсолнечник происходит из Америки, – пожал плечами Вийт, хромая к окну. – Как же сие растение попало на миниатюру, если до плавания Колумба оставалось ещё тридцать лет?..
В этот момент Фирс во дворе прыгнул на Крауса и едва не достал псевдоутрехтца. Пальцы истопника чиркнули по спине убегавшего. Фирс грохнулся на землю, покатился по траве и в последний момент сумел-таки задеть щиколотку мошенника.
Тот споткнулся, сделал ещё несколько шагов, начал выпрямляться, но уже в следующее мгновение упал. Раздались громкие ругательства, обычно не попадающие на страницы книг.
На лже-Крауса навалились Адам-Каетан Петрович и городовой Кутюк.
Вечером того же дня в мастерской комнате дома Вийта за рабочим верстаком сидел старательно скрипевший пером седенький иссохшийся архивариус. Сыщик нанял его, чтобы завести каталог для своей коллекции музыкальных инструментов. Перед старичком стоял деревянный короб с незаполненными пока картонными карточками, разделёнными уже, однако, на секции по алфавиту.
– Когда нам с Фирсом было по восемь лет, – рассказывал Вийт, – мы собрались в экспедицию в Африку. Мы уже поняли, как преодолеть главную проблему – мы не знаем дорогу и можем заблудиться. Фирс догадался, что нужно отыскать Нил, а потом всё время идти вдоль него.
Вийт и его верный помощник расположились напротив архивариуса – оба с влажными после ванны волосами, оба свежевыбритые, оба благоухающие одеколоном. На них были рабочие кожаные фартуки, как у мастеровых с мануфактур.
Через распахнутые окна в комнату лились потоки тёплого летнего воздуха. Слышался шум улицы – шаги и голоса прохожих, стук колёсных экипажей, крики мальчишек-газетчиков.
– К тому времени мы научились незаметно для взрослых пробираться в комнаты друг друга, – продолжал детектив, – а уж уйти из особняка было для нас проще простого. Вот сразу после завтрака мы и рванули в прилегающий лес. Как потом выяснилось, прошли двенадцать с половиной вёрст…
Сыщик полировал обод особого музыкального инструмента – бугая. Он уже смазал олеей пучок конских волос, торчавший из шкуры, натянутой поперёк верхнего отверстия «барабана».
Фирс же протирал поперечную бансури, индийскую флейту, одну из жемчужин коллекции Вийта.
Оба они время от времени отвлекались, чтобы сделать глоток кофе из чудесных чашечек мейсенского фарфора. Такая же стояла и перед архивариусом, но он стеснялся даже смотреть в ту сторону.
– Потом Фирс провалился в медвежью яму, – продолжал дедуктивист. – Я попытался его вытащить, и тоже в неё упал. Мы были маленькими, и как-то нам повезло грохнуться на дно мимо расставленного в самом центре ямы капкана. Минут пять у нас ушло на стенания и взаимные упрёки, потом ещё минут пять на небольшую драку, ещё пять минут на то, чтобы схлопнуть капкан, и ещё пять – чтобы догадаться, что если Фирс встанет мне на плечи, то сможет выбраться наружу.
– Здесь важно, кто кому встанет на плечи, – откликнулся истопник. Он подлил себе и хозяину из кофейника и занялся нижней дырочкой бансури, пытаясь кончиком тряпки счистить одному только ему видимые пылинки. – Тот, кто выше, должен быть наверху, у него руки длиннее.
– Несомненно, – прохрипел несколько ошалевший архивариус.
– Фирс выбрался и исчез! – продолжил Вийт. – Я его звал, но безрезультатно! Я уж было решил, что он испугался и дал дёру, как вдруг он спрыгнул ко мне обратно в яму. Оказалось, снаружи был медведь. Всё это время Фирс простоял там, боясь шевельнуться или издать звук. А потом решил, что в яме безопаснее.
Архивариус, не понимая, подшучивают над ним или говорят всерьёз, хихикнул.
– Мы выбросили наверх все запасы еды, которую взяли с собой в экспедицию. Было слышно, что медведь их съел. Но не ушёл. Тогда мы стали строить планы, как будем жить в этой яме день-другой, пока зверю не надоест нас караулить. И вот тут до нас донеслось вот это!
Вийт надел на руку кожаную перчатку, перехватил бугая поудобнее и протянул кулаком с зажатым в нём конским хвостом от основания к кончику. Раздался низкий, глубокий, насыщенный звук. Будто труба загудела.
– Это пришёл проверять яму лесник. Увидел медведя. По валявшимся повсюду обрывкам упаковочной бумаги из-под еды догадался, что где-то здесь прячутся от зверя люди. У него с собой для подачи сигналов другим лесничим был бугай. Вот он и принялся пугать медведя этим звуком. А заодно – кричать, бить палкой по деревьям и стрелять в воздух. Медведь ушёл. А нас с позором вернули домой.
Вийт стал издавать на бугае ритмичный звук. Фирс приложил бансури к губам и заиграл простую мелодию. Получилось чисто и по-своему красиво – при условии, что слушатель привычен к столь необычным звукам.
– В общем, карточка номер один – бугай! – воскликнул сыщик. – Он же бурчибас!
Вийт снял перчатку, поднялся с места и унёс инструмент в хранилище.
– Что, это правда? – недоверчиво спросил у Фирса архивариус, оглянувшись на дверь.
– Да, – кивнул Фирс. – Я был бит розгами. Мой отец, наш гувернант, едва не лишился места. Княжича отругали. Ограду перестроили. Ну а нам в качестве напоминания подарили бугая. Это же он и был, тот самый, которым отпугнули медведя. С него и началась коллекция, с него Ронислав Вакулович загорелся страстью ко всему, что издаёт звуки. Не будь Вийт сыном князя, вполне мог бы стать музыкантом.
– Его батюшка, однако, пожелал, чтобы он пошёл в полицейские? – понимающе протянул старик.
– Ну уж нет! – хмыкнул Фирс. – Вийт должен был управлять одним из банков Лодимирских. Пришлось в который раз сбежать и наняться на первые попавшиеся галеры. В данном случае – на полицейскую службу.
– Вот как! – пробормотал архивариус, и стало понятно, что он не верит ни единому слову.
Сыщик Вийт и дело о танжерском пунше,
или Глава 3, в которой детектив Вийт окунается в водоворот страстей на Великих гонках. Его ждут ревущие трибуны, невиданное по накалу борьбы состязание, взрыв на бешеной скорости, охваченный огнём локомотив и… таинственнейшее преступление, которое, казалось, никто не способен разгадать!
Ревущий огонь охватил и локомотив, и тендер, и прицепной вагон с углём. Гигантский столб чёрного дыма бил в небо.
Один за другим из паровоза выпадали люди. Они скатывались по насыпи, с трудом поднимались на ноги, глядели на сияющий сноп огня, в центре которого угадывалась чёрная чугунная туша локомотива, с тревогой пересчитывали друзей – не застрял ли кто внутри огненного смерча…
А началось всё почти два часа назад, на стартовом поле Великих гонок, в судейской зале, расположенной над зрительскими трибунами.
В центре ложи тогда высвободили немного места, музыканты оторвали смычки от струн, в толпе гостей зашикали. В воцарившейся тишине стал отчётливо слышен рёв публики внизу.
– За Кубок, как всегда, сразятся три бригады, победители заблаговременных гонок! – перекрывая шум зрителей, произнёс организатор соревнований фабрикант Таде́, лысый суетливый коротышка. – В общей сложности гонщикам предстоит проехать тридцать вёрст по колее, образующей огромный треугольник! Три скоростных участка, два сложных поворота, и соревнованты вновь окажутся здесь, на финише! Земля до самого горизонта расчищена, так что мы увидим всё, каждый момент!
Слушатели по венскому обычаю поаплодировали.
Стоял чудесный летний день. Передней стены в судейской ложе не было, лишь перила, а потому тёплый ветерок играл развешенными повсюду флагами, вымпелами, значками, эмблемами. Ветерку помогал трепет вееров, заодно поднимавший в воздух тщательно выложенные на лоб прядки волос местных красавиц. В солнечных лучах сиял хрусталь, сверкало золото, чернели визитки господ, белели роскошные платья дам. Некоторые из гостей носили, как это принято в Венеции, маски – чтобы чувствовать себя свободно, без оков условностей.
– Никаких ограничений на совершенствование паровоза! – глаза фабриканта горели фанатичным огнём. – Любой механизм, любое топливо, любая бригада! Единственное условие – локомотив должен тащить за собой груженный углём вагон!
Таде подал знак дворецкому, и тот, величественный, как все дворецкие, с достоинством вынес в центр огромную искрящуюся на солнце чашу. За ним семенил лакей с массивной подставкой. Половые, разносившие меж многочисленных гостей напитки, остановились, подчёркивая важность момента.
– Приз Великих гонок! – вскричал самый богатый человек в мире, указывая на драгоценную чашу. – Двадцать фунтов чистого золота! Серебро я не считаю. Но это, конечно, не главное. Главное – технический прогресс! Я выкупаю паровоз-победитель со всеми вложенными в него изобретениями! За пятьдесят тысяч! В дополнение к кубку!..
Приглашённые, пусть и привыкшие к большим суммам, но всё же не настолько большим, разразились рукоплесканиями. Люди на трибунах внизу не знали, что происходит, поэтому подхватили аплодисменты просто так, из озорства, заодно утроив производимый ими шум. Звук трещоток и свистулек ударил по ушам. Стены ощутимо завибрировали.
На трибунах гоночного поля в володи́мирском поместье Анфира Житеславовича Таде в тот день собралось не менее трёх тысяч оплативших вход зрителей. Они радостно вопили, скандировали двусмысленные речёвки, горланили разудалые песенки, размахивали лентами и флажками в цветах соревнующихся экипажей. И, конечно, пили вино – кто бутылками, а кто чинно, бокалами, закусывая французскими сырами.
У подножия трибун на рельсовых путях выстроились в ряд три паровоза. Чёрные чугунные чудовища то и дело издавали гудки и изрыгали обильные клубы пара.
Над всем этим высилась судейская ложа, в которой аплодировали щедрости хозяина около сотни его личных гостей.
Ещё выше в ярко-голубом небе плыли дирижабли хроникёров.
Повинуясь знаку дворецкого, лакеи возобновили свой неспешный экзерсис с подносами.
Один из них, огибая старую графиню Мйончинскую, отчего-то неожиданно замер.
Строгая дама с лёгким изумлением подняла лорнет и посмотрела на человека сквозь стёкла.
Смущённый столь великим вниманием, залившийся краской половой неуклюже нагнулся и подобрал с пола цветок мака с пришпиленным к нему бумажным значком.
– Уронили-с, госпожа графиня… – пробормотал слуга.
Он аккуратно положил находку на свой поднос и уже в таком виде предложил Мйончинской.
– Я, милейший, ничего не роняю, поскольку ничего с собой не ношу! – проскрипела старуха, опуская лорнет. – А разве это не из вашего рукава выпало?
Человек поклонился и с застывшей на лице улыбкой стал в растерянности отступать.
– Это же знак луддитов! – вдруг вскрикнула одна из дам, стоявших поблизости.
Это была госпожа Квят, женщина солидная, уважаемая, но с большим воображением. Она схватила с подноса цветок и завертела его так и этак.
На бумаге действительно красовался рисунок тяжёлого молота, разбивающего шестерёнку.
– Когда у нас утопили в колодце все инструменты из мастерской, повсюду валялись такие же! – завопила женщина.
Над головами гостей пронёсся шум. Блистательные кавалеры и прекрасные дамы вытягивали шеи, пытаясь понять, что происходит.
Привлечённый волнением, повернул голову и Таде.
Дворецкий, увидев беспокойство хозяина, неспешно направился к растерянному половому.
– В чём дело, Агафошка? – строго спросил глава слуг.
– Луддиты! – вскричала госпожа Квят. – Здесь луддиты, эти ненавистники машин и прогресса! Они всё разрушат!
– Не извольте беспокоиться, – величественно произнёс дворецкий. – Поместье господина Таде оберегают тридцать охранников в форме, все с волкодавами, двадцать драгун, более полусотни агентов в штатском и, конечно, личная охрана фабриканта! И это не считая полиции! Здесь сам Вийт!
Очередная волна вздохов пронеслась над гостями. Вновь завертелись головы – сей раз, чтобы увидеть сыщика.
– Ну если так… – с сомнением произнесла дама. – Я, правда, Вийта не видела…
– Барон здесь, сударыня, не сомневайтесь! Инкогнито! – веско подтвердил дворецкий. Затем повернулся к половому: – С глаз долой!
Агафошка стал отступать и исчез в толпе.
– Но позвольте, многоуважаемый! – встрял в разговор седой генерал с многочисленными орденами во всю грудь. – Если луддитский знак здесь, значит, луддиты тоже здесь!
– С прошлого года осталось, ещё с тех Гонок! – невозмутимо ответствовал дворецкий. – Не доглядели уборщики, моя вина! Уж я им задам!
Главный слуга мягко вынул из пальцев госпожи Квят находку, спрятал себе в рукав и, величественно склонившись в petit arc[14], вернулся на своё место.
Увидев, что всё успокоилось, Таде в центре зала засуетился.
– Первый номер среди соревновантов достался синьору Корсти́ни, антрепренёру! – объявил он. – Трёхцилиндровая машина, перегретый пар, двукратное последовательное расширение! Восьмое участие в Великих гонках!
Стоявший в толпе итальянец снял клювастую венецианскую маску чумного доктора, поклонился и получил свою долю рукоплесканий, которую встретил с усталым достоинством опытнейшего жуира.
Его бригада выкатила в центр залы бочонок. Пенящийся напиток полился в золотую чашу Кубка.
– Традиция требует, чтобы соперники перед Гонками выпили за успех друг друга! – громким поставленным голосом воскликнул Корстини. – В этом году мы договорились приготовить нечто невиданное – танжерский пунш, который, конечно, невозможен без настоящего игристого вина ломбардской Франчако́рты! Этот бочонок доставлен прямиком из Италии специально для сегодняшних Гонок!
Тут взгляд маэстро упал на некую девицу, неосторожно выступившую в первый ряд. Сеньор приподнял бровь и всё с тем же усталым видом наклонил голову. Барышня вспыхнула. Лёгкая понимающая улыбка тронула губы антрепренёра. Впрочем, итальянец почти сразу же спохватился.
– Великие гонки – столь значительное событие, – доверительно произнёс он, глядя на девицу, будто обращаясь именно к ней, – событие столь масштабное, да, масштабное, не побоимся этого слова прусских книжников, что целую неделю спектакли в Опере будут предваряться специально написанным ариозо о локомотивах! Ну а сегодня… Сегодня мы даём «Служанку-госпожу» несравненного Перголе́зи! Все присутствующие приглашены! За счёт заведения, естественно!
Антрепренёр и его бригада под рукоплескания публики поклонились и отступили в сторону.
– Адам-Каетан Петрович Мйончинский, студент, участвует в Гонках впервые! – объявил Таде. – Тендерный локомотив с применением зубчатых передач, система Миллета на поворотной тележке со второй группой движущих осей в основной раме, компаунд!
К Кубку вместе с двумя другими членами экипажа вышел наследник графов Мйончинских.
– Войны давно не было, – проскрипела у столика со средиземноморскими устрицами бабка изобретателя, всё та же старуха-графиня. – Мальчик не знает, куда девать силы и деньги. Свои силы и наши деньги!
Стоявшие рядом дамы вежливо улыбнулись. Даже боявшаяся луддитов госпожа Квят хмыкнула.
В центр залы кто-то вытащил кадку. Она была полна нарезанных насыщенно-красных плодов, плававших в собственном соку, отчего-то чёрном. Потянуло сладостно-дымным ароматом немыслимых стран.
– Как бы ни было прекрасно вино нашего достойнейшего противника, – воскликнул звенящим, всё ещё неустоявшимся голосом Адам-Каетан Петрович, – танжерский пунш требует особых плодов, чёрных мандаринов, именуемых танжеринами. Мой посланец, дамы и господа, лишь вчера привёз их из Африки!
Содержимое кадки было опрокинуто в Кубок. Юный граф Мйончинский взял у неслышно появившегося рядом полового серебряную поварёшку и размешал шипевшую мириадами пузырьков чёрную жидкость.
– Лёдщик Апрон Несторович Сташко́, участвует в Гонках впервые! – вскричал фабрикант Таде, а потом, наслаждаясь, добавил: – Локомотив насыщенного пара с тремя ведущими осями, двухосной поворотной направляющей тележкой и жёстко закреплённой поддерживающей осью!
Апрон Несторович выскочил вперёд.
– Танжерскому пуншу по рецепту надлежит быть холодным! – воскликнул он. – Несмотря на жару! Вопреки жаре! – он сделал вид, что задумался, а потом просиял: – Нужен лёд! Напиленный минувшей зимой на Лесном озере, вдали от всяческих селений! Сохранённый в специально оборудованном подземном хранилище с многослойными дубовыми стенами!..