Шурави бача

– Э-э-э, ты кто? – сонно проговорило лицо.

– Я сержант Крымов, – ответил Сергей, медленно вытирая ладонью пот со лба, всматриваясь в темноту уже привыкшими глазами. – А ты кто? – поинтересовался он.

– А меня еще не купили, – радостно ответило лицо. – Надеюсь, что не купят. А ты к кому?

– А старшой где? – спросил Сергей.

– В «чепок» пошел за «Си-Си».

– Что? – не понял Сергей.

– В «чепок», говорю, пошел за «Си-Си», лимонад такой иностранный, понял? Вку-усны-ый, – с удовольствием проговорил солдат.

– Давно?

– Да-а, давно, уже, поди, часа полтора как ушел, – ответил солдат, мельком взглянув на свои наручные часы. – А что тебе надо, товарищ сержант? – как бы спохватившись, спросил он.

– Да вот, сюда отправил офицер со взлетки, – уже освоившись, ответил Сергей.

– А-а-а, так вы новенькие, только что привезли? Да? – расплылся в дружелюбной улыбке солдат. – А откуда, если не секрет? – поинтересовался он.

– С Казахстана!

– Не с Отара случайно, а-а?

– Оттуда, – подтвердил Сергей.

– Земляки по службе мы с тобой. И я оттуда, с танкового полка, один остался. Так вы что там стоите? Давайте сюда, заходите. Здесь, хоть и душно, но зато песок холодный и солнца нет, – весело протянул солдат, по-свойски похлопывая Сергея по плечу. – Так вы заходите, заходите, – обратился он к топтавшимся возле входа ребятам, резво отбрасывая на козырек веранды брезентовую шторку. – Что вы там застыли, а-а-а, может, понравилось на солнышке-то? – Давайте, давайте, не стесняйтесь, теперь это ваш второй дом до отправки.

Он вежливо отошел в сторону, указывая, где можно расположиться.

***

На пересылку навалилась ночь. Она проснулась после изнывающего от жары бесконечно длинного дня, огромной силой, своей темной властью наступила на солдат, спокойно посапывавших в этой уже ставшей для них родной палатке. Их звенящие от усталости руки и налитые горячей кровью жилы успокаивались, в темноте слышалось мирное дыхание и легкое похрапывание.

Сергей проснулся от охватившего его холодного пота. Немного полежав на изрезанном куполе парашюта, он встал и на ощупь, спотыкаясь о ноги спящих, вышел из своего прозрачного убежища.

Осмотревшись по сторонам, он увидел невдалеке, как недавний злой офицер-коротышка, размахивая руками и строя кривые смешные рожи, что-то весело рассказывал собравшимся возле небольшого костра. Сергей приблизился к костру, остановился в двух-трех метрах от него. Сидящие потягивали самокрутку, после каждой глубокой затяжки передавали ее по кругу.

– А он, холера такой, стропила, меня вывел из себя до крайности. Я его завел к себе в каптерку под стволом, приставил пушку к яйцам.

– К своим? – ехидно поинтересовался кто-то из собравшихся.

– К его, конечно, – не почувствовав подвоха, быстро ответил коротышка, увлеченный рассказом. – Ведь не могу я дотянуться до его тупой головы. Говорю ему: ложись, говорю ему: встать, говорю ему: ползком, затвор передергиваю, смотрю, он сдрейфил, покраснел, весь затрясся и как начал меня умолять, чтобы я его не убивал. А тут еще кто-то хлобыстнул из автомата, а я возьми да и выстрели в пол рядом с ним, машинально получилось, со злости. Так он вообще в штаны, наверное, навалил, мне так показалось почему-то, потому что он присел, глаза навыкате. А я ему в огонь масла, в шутку конечно. Вон, говорю, видишь, отстреливают непокорных молодых, думаешь, ты один такой? Он весь затрясся, упал на колени передо мной, и вот такие слезы, – коротышка показал палец, согнув его наполовину.

– Ну, ну, что дальше? – подгоняли его сидевшие вокруг костра вояки.

– А что дальше? – как-то вяло ответил коротышка. – А дальше он оказался моим земляком, из подмосковного Быкова, так что оставлю его у себя на пересылке. Будет гонять молодых духов, под моим присмотром, конечно. А потом он мне спасибо скажет, если не дурак. Нам ведь нужен такой «громила». С таким ростом ему долго не жить, на первой же войне какой-нибудь снайпер снимет без промаха, это факт, тем более, он пехотинец. А вообще, он парень ничего, мы с ним познакомились поближе, знает кое-кого из моих близких знакомых, поговорили еще раз, поставили все точки над «и», как говорится, на этом и сошлись. Вот такая она, жизнь-то… Вот так-то, – закончил свой рассказ коротышка, принимая из рук рядом сидящего солдата вернувшуюся к нему потухшую самокрутку.

– Кто здесь? – вдруг услышал впереди себя Сергей.

Не желая быть замеченным, он отступил назад и, запутавшись в собственных ногах, потерял равновесие, упал в остывший песок, раскинув руки в разные стороны. От боли в подвернутой ноге он сильно вскрикнул.

– Кто здесь? – послышался настойчивый раздраженный голос и мягкий щелчок предохранителя пистолета.

– Свои, свои, – поспешно ответил он.

– Кто? Кто свои, не понял?

– Младший сержант Крымов, из палатки, где флюгер, – ответил Сергей.

– Так ты не молчи, если собрался к нам. А то сейчас бы тебя пристрелили на месте и на боевые списали – раз плюнуть, – послышался уже знакомый насмешливый голос коротышки. – А ну-ка, проявись, что там за младший сержант Крымов.

Сергей быстро поднялся и поспешил предстать перед взором приказавшего, морщась от боли в коленном суставе.

– А-а-а, это ты, – расплылся в приветливой улыбке коротышка, потягивая небольшими затяжками дым лениво тлеющей самокрутки. – Я тебя узнал, ты из вечернего прихода, – сказал он и удушливо засмеялся, увлекая за собой остальных. – Что-о-о, – не мог он отделаться от навалившегося на него приступа идиотского смеха. – Что-о-о, – повторял он, надрываясь, со слезами, выступившими из его весело прищуренных глаз.

– Где-е-е, – говорил нараспев он, и все смеялись вместе с ним. – Что, не спится, солдат, перед началом новой службы, или замерз, а-а-а? – спросил он через некоторое время, успокоившись.

– Не спится перед началом новой службы, – ответил, повторив слово в слово, Сергей и подсел поближе к костру.

– Ты чей? А-а-а, я не понял, – вдруг взвизгнул коротышка и схватил Сергея за ворот солдатской гимнастерки, щуря свои красные глаза.

– Да мой это, мой, из моей палатки!! Ты что, забыл, Сеня? – бросил младший сержант Ларик, окидывая Крымова одобрительным туманным взглядом, вальяжно потягивая газированный напиток из жестяной импортной баночки. – Ну-у-у, са-ди-сь, ра-з при-шел. Ку-уришь, а-а? – сухим заплетающимся языком проговорил он, прикладывая к своим чуть приоткрытым губам жестяную баночку.

– Да, курю, – ответил Сергей, вытягивая руки над слабо горевшим пламенем.

– На, держи, дерни ма-алеха. – Ларик протянул Сергею тлеющий окурок.

– А что это? – вежливо поинтересовался он.

– Кури, если попал в Афган, без этого может крыша поехать. Хорошо стресс снимает, и спать будешь без задних ног после. Понял? Да и есть о чем поговорить. Давай, не дрейфь, называется это по-афгански «чарз», у нас на вес золота здесь, хотя его везде, как говна. Так что давай, пока мы не передумали, хотя тебе еще не положено по сроку службы. Ну, да ладно, за знакомство. Откуда ты, земляк? – спросил коротышка, разгребая шомполом автомата угли угасающего костра.

– Что? – не понял его с первого раза Сергей, затягиваясь сладковатым бледным дымом. Моментально он почувствовал пьяную слабость во всем своем усталом теле и какой-то веселый напирающий задор. Выпустив тугой дым, затянулся еще раз, задерживая дыхание.

– А ты-ы мо-ожешь!! Не в первый раз, что ли, да-а?

– В первый, – вяло ответил Сергей и передал самокрутку дальше.

– Так откуда ты родом, я так и не понял? – уже более внятно переспросил офицер.

– Что?

– Родом откуда, спрашиваю, солдат?

– А-а-а, родом, – не понимая, чего от него хотят, Сергей беспомощно замолчал. Но в какой-то момент он опомнился. – Родом, – повторил он. – А-а-а, родом? – пытаясь понять, что обозначает это такое трудное для него слово, – ро-о-до-мм, – проговорил он и закрыл глаза.

– Ты что, больной, а-а, или притворяешься, или закосить от службы хочешь? Закосить уже не получится, поздно, раньше нужно было думать, солдат, – ехидно улыбаясь, сказал коротышка.

– Да его торкнуло, – вступился кто-то из солдат. – На, хлебни «Си-Си», полегчает.

Сергей взял ходившую по кругу баночку и жадно припал к ней губами.

– Ну-ну, ты сильно там не увлекайся, как там тебя? Если я не запамятовал после обкурки, по-моему, Крымов, так, что ли, ты говорил, да, солдат? – Коротышка в упор посмотрел на Сергея.

– Да, так, товарищ… – Сергей сделал небольшую паузу.

– Прапорщик, – подсказал коротышка. – Так откуда ты, солдат? – в очередной раз попытался он получить ответ на интересующий его вопрос.

– Да я что-то замерз, – сказал Сергей, не обращая на прапорщика никакого внимания. – Что-то ночь какая-то холодная.

– Так надо думать, что холодная, – отозвался младший сержант Ларик. – Все-таки ноябрь месяц на дворе. – В Союзе сейчас уже шубы надели и шапки. У нас в Новосибирске – вот где холодрыга. А здесь что, только в это время холодно по ночам, а днем пекло. – Он посмотрел на Сергея с большим сожалением, а может быть, с желанием оказаться сейчас в родном до боли в сердце городе. У него заныло в груди, и воспоминание сладостной волной прокатилось по всему телу.

– А ты откуда, браток? – поднимаясь на ноги, спросил Ларик, мельком взглянув на Сергея, и подбросил аккуратно в костер деревянные щепки разбитого ящика из-под снарядов.

– С Казахстана я, – тихо вымолвил Сергей, вглядываясь в разгоревшийся огонь и вытягивая руки навстречу прожорливым языкам пламени.

– Так бы и сказал, а то молчишь, я уж думал, что ты косишь.

– Так бы и сказал, – пробубнил прапорщик, подсаживаясь поближе к огню. – Есть у нас кто-нибудь оттуда, а-а? – Он обвел взглядом согревшихся солдат.

– Нет, – тихо ответил кто-то.

– Ничего, приедешь на место, найдешь своих земляков. Там их много, там целая Россия, солдат, – коротышка махнул рукой в темноту. – Без земляков трудно, но ничего, ты своих найдешь обязательно. Я уже нашел стропилу, – он улыбнулся. – Как-то по-дурацки получилось, но ничего, больше уважать будет. Вот так-то, солдат, – он снова стал ворошить и без того хорошо горевшие угли шомполом.

Немного помолчав, прапорщик поднял тяжелую голову и, раскачивая ее из стороны в сторону, откинул назад, обхватил ладонями и, сильно сжимая, болезненно застонал.

– Сегодня после вас, когда мы расстались на взлетке, – заговорил коротышка, – вертушка «корова» взлетала, может, помните, – он вопросительно посмотрел на сидевших у костра солдат. – Так я знал этого командира, и штурмана, и всю его команду. Эх, ребята, ребята, кто нас сюда послал, в эту клоаку, для чего мы здесь, кто за это ответит, господи-и-и-и, где-е-е, – он замолчал, остановившись на полуслове. И, как тогда, перед строем, запутался в словах, но сейчас не злобный крик вырвался у него, а какой-то булькающий всхлипывающий стон, мало похожий на рассказ. – Так я его хорошо знал, хорошо знал, – повторил он, сдерживая выступившие слезы. – Домой в Подмосковье отправлял подарки родным. Он всегда работал на этой линии пересылки в Афган молодых. Им-им-им, – он опять как-то непонятно замычал, путаясь в словах. – Так его сбили сегодня над Кундузом, с полной загрузкой, с ним еще сто с лишним человек, вот так вот. – Он опустил голову и обхватил ее вздрагивающими руками. – Не хотел говорить, но я не могу, не могу я, с ума схожу.

И в первый раз за всю службу Сергей видел, как плакал зрелый мужчина, не стыдясь своих горячих слез. Он всхлипывал, растирал слезы кулаком, как провинившийся школьник. Потом медленно поднялся на ноги и, не проронив больше ни слова, пошел, спотыкаясь, куда-то в темноту поглотившей его афганской ночи. И в первый раз Сергей почувствовал горячий страх за свою жизнь, жизнь человека, еще не узнавшего всех радостей. Ему вдруг стало больно и страшно. Сердце учащенно забилось, выпрыгивая из груди. К горлу подкатил тяжелый ком горечи и застыл, не давая возможности свободно дышать. Теперь он окончательно понял, какой нелегкий крест ему предстоит нести, какая впереди замешанная на крови и боли служба, и как легко здесь можно потерять все. Потерять жизнь, как эти сто с лишним человек в горящем брюхе грузового вертолета.

***

Двигатель вертолета Ми-6 тяжело набирал ход, раскручивая могучие свисающие лопасти. Было видно в иллюминатор, как массивное тело грузовой транспортной машины лениво оторвалось от взлетки, поднимаясь все выше и выше над землей, на мгновение застыло в знойном воздушном плену, вздрагивая под тяжестью груза. Потом вертолет сорвался с места, как будто кто-то убрал стояночный тормоз, – так показалось Сергею, – медленно и вяло набрал скорость; наклонившись, двинулся вперед, со свистом разрывая горячий воздух. Взглянув с высоты птичьего полета, Сергей увидел волнующую, незнакомую его взору землю, на которой предстояло жить по чужим законам, по законам войны. Черной тенью выглядели селения, проплывающие внизу, какой-то бледной до боли в глазах дымкой были покрыты верхушки величественных сопок. «А может быть, это уже горы, которых я никогда не видел живьем?» – подумал Сергей, устраиваясь поудобнее на жесткой скамье. Двигатели мерно урчали; иногда, попадая в воздушные ямы, машина сильно вздрагивала, заставляя солдат с замиранием в сердце прижиматься к холодным, выстывшим стенам вертолета, хвататься руками за вещмешки, которые при каждом резком ударе разлетались в разные стороны. Прильнув лицом к холодному пластику иллюминатора, Сергей пристально всматривался в проплывающие под ними мохнатые, как будто по заказу аккуратно уложенные снежные верхушки неприступных афганских гор, холодных и спокойных, не таящих никакой опасности и тревоги. Только сейчас он заметил стальные силуэты боевых разведывательных штурмовых вертолетов Ми-24 «Крокодил», сопровождающих транспортную грузовую машину. Они уверенно парили в небе, окружив ее плотным крестом, оберегая от возможного вмешательства со стороны чужого пространства.

Значит, рассказ прапорщика был правдой. «Значит, это было, было», – невольно, содрогнулся Сергей, Значит, не просто так сопровождают их эти грозные боевые машины, горделивые и неприступные, отслеживают каждый взмах винтов, наблюдают за ними своим тяжелым спокойным взглядом хозяев неба. Сергей напряженно закрыл глаза, подперев голову звенящими руками, обхватил лицо пальцами, сжал виски, которые от мерного шума моторов и довольно высокого полета сумасшедше гудели. Он ощутил под пальцами вздувшиеся стонущие вены, выступившие на холодном лбу. Кровь билась в них, пульсируя. Сергей начал растирать места, где чувствовал невыносимую боль от давления, которая отдавалась по всему его телу. Преодолевая жгучую боль, он с трудом открыл свинцовые, налитые кровью веки и увидел, что со стороны кабины пилотов медленно двигался военный летчик в кислородной маске. Он прижимал ее одной рукой, пробираясь через неподвижно лежащие тела солдат. Распластавшись на полу машины, они лежали с белыми лицами, прикрыв глаза, иногда коротким вдохом подавая признаки жизни.

– Ничего, солдатики, ничего, мои родные, сейчас, уже скоро будет легче, – послышался глухой и слабый голос пилота, мешающийся с шумом в салоне вертолета. – Основную часть полета мы прошли нормально, – уже громче сказал он. – Никто нас не посмел тронуть, потревожить, так что готовьтесь, скоро посадка, где-то через полчаса будем на месте, «салабоны», так-то, – он криво улыбнулся, стягивая кислородную маску себе на лоб, и удалился в хвост вертолета.

Сергей почувствовал, как тяжелая машина, грузно заваливая нос и увлекая за собой по инерции движения пассажиров, наклонившись набок, пошла на посадку, выбирая место.

Офицер-пилот направился назад в пилотскую кабину, на его усталом лице застыла молчаливая улыбка. Он окидывал взглядом успокоившихся и оживших после перелета над неприступной стеной афганских гор солдат, похлопывая изредка по плечам и коленям то одного, то другого.

– Товарищ офицер! – Сергей поднял руку, чтобы тот заметил его среди массы одинаково одетых солдат. – Товарищ летчик, – попытался крикнуть он, но шум двигателя и царившая в салоне суматоха заглушили его голос.

Молодые солдаты вставали на онемевшие ноги и с хохотом падали на бронированный пол, опять подымались и уже уверенно, чуть покачиваясь, поправляли смятое обмундирование. Неуклюже передвигаясь по салону транспортного вертолета, пытались выискивать свои вещмешки, которые во время полета рассыпались по салону.

– Слушай мою команду! – что было силы закричал офицер, изменившись в лице. – Всем оставаться на своих местах, не двигаться, не шевелиться, не дышать без моего приказа! Вы что, хотите, чтобы мы упали раньше, чем положено? А-а-а, мать вашу, – выругался он, – вы машину раскачиваете своей возней. Всем оставаться на своих местах, кто где находится, и не двигаться, пока не коснемся земли. Я внятно изъяснил поставленный приказ? Все-таки в машине находится не десять человек, а во много раз больше. Все понятно, салабоны?

– Так точно, – хором ответили все, прекратив попытки подняться и возвращаясь в то же положение, в котором находились до появления офицера.

– Ну, вот это другое дело, – летчик одобрительно кивнул и исчез в пилотской кабине.

Еще немного, и крылатая транспортная машина с красными звездами на отростках крыльев, торчащих по бокам ее массивного пятнисто-зеленого тела, забитого под самое, как говорится, горло, тяжело, но уверенно коснулась своими лапами земли, которую нельзя было назвать таковой. Один сплошной песок, не считая крохотного квадрата посадочной полосы.

Как и там, на пересылке в Хайратоне, здесь было душно, но ноющая жара, казалось, испепеляла воздух у земли, хватала за горло, мучительно душила, вытягивая из организма вместе с влагой силу. И сильно хотелось пить, пить, постоянно ощущать живительную влагу, и немного, совсем немного есть. Сергей отстегнул клапан чехла, в котором находилась алюминиевая пол-литровая фляга, и поднес ее к пересохшим губам, запрокинул, жадно припал к горлышку, наполнил рот теплой водой с приторным вкусом таблеток, брошенных еще на пересылке в Хайратоне для обеззараживания, проглотил, пытаясь утолить нестерпимую жажду. Оглядевшись по сторонам, он увидел потрескавшуюся землю, покрытую толстым слоем огненно-рыжей пыли, которую сорвал налетевший откуда ни возьмись ветер, сбил в плотный столб, закрутил и понес навстречу приближающейся кучке солдат, обрушив всю свою силу на их головы. И вдруг опять все стихло в одно мгновение и затаилось изнывающим жаром молчания, голодной тишины. Не оттого, что здесь было непривычно безлюдно, если не считать тех, кто прибыл сюда выполнять свой долг, не оттого, что их окружали черного цвета горы, – казалось, вот они, рядом, протяни руку – и дотронешься до них, почувствуешь их странную каменную власть, – Сергей чувствовал себя легкой добычей, угодившей в сети неминуемой судьбы, а оттого, что, казалось, сама природа отторгает чужаков, не желая принимать их в свои объятья. Сергей прислушался и ощутил всем напряженным телом, как стонут горы, наполняя гулом воздух чужой стороны.

«Где я? Куда занесла меня судьба? Как знать, что ждет меня здесь?»

В тот момент, когда он это подумал, раздалась уже знакомая своими интонациями команда.

– Ну что вы там столпились, затаились, как бараны в загнанном стаде? – Этот грубый, хриплый и прокуренный голос, такой привычный, наверное, был у всех, кто окунулся с головой в эту страну, в эту необъявленную войну. – Строиться быстро, быстро, не топтаться, разобраться в шеренги по три, ста-но-ви-и-сь. – Мать вашу! В три, я сказал, шеренги. Я сказал в три, а не в четыре. Откуда вас пригнали, от какой сиськи оторвали, олухи? Сынки, ничего, здесь из вас сделают настоящих мужчин. Я что сказал, непонятно? Вы меня не выводите, а то сейчас я вам устрою дискотеку!

Знакомый до последней нотки голос, но только более настойчивый и сильный, чем прежде. Перед этим офицером, почему-то тоже без знаков различия, вытянулась покорно тройная шеренга.

– Ну все, сынки, гражданка позади, и Союз далеко, раз попали сюда выполнять свой интернациональный должок, значит, у вас начинается новая жизнь во всем, от пальцев ног до корней волос. Здесь или пан или пропал, как говорится, или-или. Понятно, бойцы? Равня-яйсь! Смирно! Слушай мою команду, – он вытянул руку перед собой. – Спецы – механики и водители, командиры отделений и расчетов, операторы и наводчики! Строиться по правую сторону от меня, остальные на месте.

Офицер орудовал в куче солдат, как регулировщик на оживленном перекрестке дороги. Он размахивал руками и брызгал слюной. Когда Сергей поравнялся с ним, чтобы присоединиться к шеренге солдат, он ощутил, как большая капля влаги, разбившись в мелкие брызги, обдала его сухое лицо. На мгновение он обрадовался ощущению свежести, но тотчас опомнился, брезгливо сморщился, быстро стирая остатки чужой слюны рукавом гимнастерки, и с неприязнью посмотрел на кричащего офицера.

– Ну что ты встал здесь, проходь впэрэд, в кинэц, чи назад витойды. – Крымов почувствовал, как кто-то несильно толкнул его в спину.

«Хохлы», – промелькнуло у него в голове. Отступив на шаг в сторону, пропустил вперед нескольких нетерпеливо топтавшихся на месте солдат.

– Извини, браточек, если что не так. – услышал Сергей голос последнего солдата. – Нам туда, – сказал он на чисто русском языке и указал рукой на взлетную полосу, где набирал обороты турбин, чуть вздрагивая, боевой вертолет Ми-8. – А тебе? – он посмотрел на Сергея добрыми детскими глазами. – Нам туда, мы дальше летим, в Асадабаду, что ли, – сказал он, ломая язык о непривычное для него название местности. – А ты?

– Я здесь остаюсь, вроде бы «спец» я, – Сергей щелкнул пальцами по лычкам на своих погонах.

Солдат слегка улыбнулся, может быть, с сожалением, что не вместе им продолжать дальше путь.

– Тебе повезло, что дорога твоя окончена, – сказал он и повернул голову на окрик со стороны.

– А что это за местность? – спросил Сергей.

– Город Джелалабад, – ответил тот. – Ты откуда, браток, родом, а-а-а? – заторопился солдат, вплотную приблизился к Сергею, уступая дорогу сзади идущему, не обращая внимания на крики раздирающего горло офицера и откуда-то взявшихся солдат-дембелей в парадной форме, которые рьяно выполняли работу, стараясь выслужиться перед этим офицером. Они жестко сортировали новобранцев в строю по пять-десять человек, приговаривая:

– Ну, все, духи, вешайтесь, пришло ваше время тащить службу!

– Я из Казахстана. – Сергей протянул руку навстречу протянутой ладони солдата.

– А я с Украины. – В крепком рукопожатии они соединились, встретились еще раз глазами. – Николай.

– Сергей.

– Ну бывай, браток, дай Бог, свидимся еще, земля круглая.

– Бывай, браток. – Сергей посмотрел ему вслед. – Дай Бог, свидимся, браток, земля круглая, дай Бог, свидимся. – Он впервые обратился к Богу с тех пор как себя помнил, почему-то желая новой встречи с человеком, с которым проговорил не более минуты. Эта встреча наполнила его душу теплом, согрела сердце добротой детских глаз и рук незнакомца.

– Дай Бог тебе остаться живым и вернуться на Родину.

Успокоившееся сердце подсказывало ему, что и Николай пожелал ему того же.

«Делай раз!»

Три небольших продолговатых окна казармы были расположены с той стороны, где тень от нескольких обглоданных деревьев тутовника падала на толстые метровые стены, спасавшие от массированных обстрелов ручных гранатометов и разрывных пуль, – об этом говорили выбитые куски бетона, – но только не от знойного сжигающего солнца афганского юга. Они до полудня накалялись до такой силы, что, находясь внутри помещения, можно было свариться вкрутую без воды и соли. В отдельные месяцы жара достигала отметки восемьдесят градусов, превращая в пытку пребывание здесь. И тогда воду, которой, как всегда, не хватало вдоволь, носили под охраной за полтора километра из горной речки. После благополучного возвращения заливали водой пол в казармах и деревянных офицерских модулях, спасаясь таким образом от голодного пожирающего солнца.

Рамы не были вставлены в оконные проемы, но это не создавало комфорта внутри помещения. В казарме стоял тяжелый воздух, насыщенный смесью табачного дыма, углекислого газа и восточных ароматизаторов.

Крымов придержал за собой массивную дверь на упругой стальной пружине и оказался в полутемном сыром помещении боевой роты. Тяжелым, усталым, но твердым шагом прошел вдоль ровных рядов железных двухъярусных аккуратно заправленных солдатских кроватей. Осторожно стянув с головы выгоревшую на солнце панаму, он остановился, уселся на табурет напротив двух постелей нижнего ряда, перетянутых поперек алой красной шелковой лентой.

– Спите спокойно, браточки мои, – быстро, как молитву, произнес, еле заметно шевеля губами, Сергей. – Спите, и пусть вам приснится то, о чем вы так часто мечтали, на родине дух земли успокоит ваши мятежные души. Еще пара дней, и сюда определят новых смертников, так что места ваши пустовать не будут.