– Па, ну что не так? – удивлённо спрашивала я. – Скажи, что? О чём ты?
– Всё не так! Неужели ты этого не видишь? Всё! – продолжал кричать он, и остановить его было невозможно.
– Идите на хер! Все! Как можно быть такими тупыми и ограниченными! Посмотрите в окно: мир намного больше, чем вы привыкли видеть! Намного!
Если вечер обходился без скандала, значит, просто повезло. Но понять пьяные бредни, зачастую несвязные, сложно. Да и понимать там нечего. Во всяком случае, я так думала.
Трудно описать, как чувствует себя человек, который живёт под одной крышей с психопатом – алкоголиком. Самое точное слово – никак. Как можно воспринимать себя после бесконечных оскорблений, ругани, унижений? Чувствуешь себя никчёмным, слабым. Хотя бы потому, что не в состоянии ничего изменить.
– Сукин сын, ты всегда хотел убить, уничтожить меня, – возникший голос явно принадлежал не мне. Его мощь пробудила страх. Я вернулась в реальность и посмотрела на всё со стороны. Возле гроба, молча, стояли моя мать и дочь. Пришёл проститься старик – сосед: помянул отца добрым словом: « Работяга, всегда что – то мастерил».
Память перенесла на 10 лет назад. В ту самую ночь, когда назрела необходимость поставить точку над «и»: выяснить, наконец, кто же из нас сильней. Обычной дракой дело не ограничилось, нет. Я была готова постоять за себя и свою семью. Тебе придётся принять вызов. Но победитель будет один, увильнуть – не рассчитывай. Успокоить отца не могли, как обычно. На улице темнело. Поставив дом на уши, он собрался сбежать, уйти от ответственности. Дело привычное. Схватил велосипед, вывел его из калитки. Сел и поехал.
Нельзя дать ему уйти. Я побежала следом, резким ударом ноги сбила велосипед. Он опрокинулся, отец покатился кубарем и распластался на дороге. Нельзя дать ему встать на ноги, иначе будет поздно. На глаза навернулись слёзы, жаль его, но остановиться уже не могла. Он ползал на коленях, пытаясь подняться. Я подбежала и что есть мочи ударила его по животу ногой. Он слегка подпрыгнул. Дальше обрушился шквал жестоких, целенаправленных ударов. Любым способом нужно уничтожить рвущуюся из человека мразь, избавиться от грязи, которая не даёт дышать. Мешает жить.
Каким – то чудом он вырвался и убежал. Я вернулась домой, металась по двору, не находила себе места. Опасность. На уровне интуиции – опасность. Она где-то рядом. Совсем близко. На улице, как на зло, перегорела лампочка. Ничего не видно. Темнота всегда скрывает человеческое несовершенство, всё некрасивое, уродливое. Не потому ли большинство преступлений совершается ночью? На какой – то, выбившийся из общей картины миг, показалось: окружавшая тьма – живая. Я чувствовала её чистоту, а глубина ночи стала бездонной. Внутренний голос предупредил: – Опасность. Сделай шаг назад.
Не задумываясь, отступила. Перед лицом просвистела тяпка, наточенная для работы в огороде. Время снова остановилось. Этот удар мог стать для меня фатальным, но никаких эмоций или страха. Факт. Просто факт. Тот, кто следил за мной, осознанно нанёс удар или нет – не важно. Важно другое: чтобы раз и наверняка. Я кинулась в темноту и сбила с ног того, кто так отчаянно хотел избавиться от меня. Отец упал на землю. Завязалась драка. Скрутить буйного мужчину дело не из лёгких, но я не сдавалась.
Боль. Слёзы. Отчаяние. Ещё одна попытка сломить ничем не оправданную ненависть. Он не думал останавливаться и тем самым пробуждал нечеловеческую жёсткость во мне. В такие минуты сложно что – то осмыслить, останавливаться нельзя. Осознание опасности и отчаяние заставляют действовать.
Вырваться ему всё-таки удалось, и он снова сделал попытку скрыться. Конечно, можно дать ему уйти, убежать. А наутро, как всегда, делать вид, что ничего особенного не произошло. Да и велик ли спрос с пьяного? Будто бы нет. Но я так не считала. Жестокость порождает жестокость. Разве не так? Но голос, не утихающий голос, полный отчаяния и горя кричал во мне, кричал где-то в глубине, надеясь, что я услышу и запомню этот вопрос: почему ты хочешь уничтожить меня? Почему? Почему ломаешь мне жизнь?
Вопросы разрывали на куски. Не вырваться из ночного кошмара. Но вопросы, всего лишь слова, не только причиняли боль, но и подогревали бушующую во мне ярость. Эмоции отхлынули. Словно во сне я взяла злосчастную тяпку и вошла в темноту. Отец кинулся, попытался сбить меня с ног. Опоздал. Первый же удар обладал такой сокрушительной силой, что он еле – еле удержался на ногах. Все удары приходились по правой руке. Тело отца напоминало куклу, манекен, который податливо следовал за новыми ударами. Деревянная палка, которую и топором едва ли разрубишь, разлетелась на куски. Сосед выбежал на шум и оттянул меня. Остановил. Отец скрылся в ночи.
Полиция нашла его. Дальше – заявление, расспросы. Со стороны всё выглядело странно. Я избила человека так, что он не в состоянии поднять руку и еле – еле стоит на ногах. Мне стало плохо. Я не хотела его видеть. Не хотела знать и говорить с ним. Чужой человек. Называть отцом не поворачивался язык.
Если наказание, пусть даже условное, за физическое насилие предусмотрено, то почему в расчёт не берётся душевная боль? Как наказать человека за то, что он убивает твою душу? Синяки и ушибы заживут, раны затянутся, но можно ли воскресить убитое светлое, доброе, когда ты чувствуешь себя мёртвым. Жестокость меняет реальность. Мир становится похож на чёрно – белое кино. Может, где-то и цвет есть, и яркость, и радость. Но не в твоей жизни. Жить и выживать – разные понятия.
Как вычеркнуть из памяти жестокость? Вычеркнуть непонимание, отчаяние и боль? Вопросы снова вернули в наш дворик, и я посмотрела на гроб.
– Чего ты добивался? Ты этого хотел? Посмотри на себя со стороны! Ты слаб! Ты сломался! Ты проиграл! Неужели такой жизни ты хотел? Я в это не верю, нет. Слышишь, это не может быть правдой! Всё не так!
Действительность таяла на глазах: вот я в доме на следующее утро после той злосчастной драки. Приоткрыла дверь и заглянула в комнату к отцу. Он лежал на диване не в силах пошевелиться. Наши глаза встретились. Ни слова упрёка и ни малейшего намёка на вчерашнее. Ни единого слова. Правильно ли это? Не знаю. На меня смотрел другой человек. В его потухших от алкоголя глазах читалась боль. Беспомощный, жалкий…
– Рука сильно болит, поднять не могу, – обычно он никогда не жаловался. – Наверное, ударился.
Я слушала в недоумении. Может, действительно ничего не помнит? Пристально заглянула ему в глаза: он прекрасно помнил о прошлой ночи. Пострадала не только рука. Правая половина туловища отбита, ему было больно дышать и ходить. Ещё долго приходил в себя. Но с той поры драки в доме прекратились.
Правильно ли вспоминать такое, провожая человека в последний путь. Но мысли и вопросы, ожившие воспоминания с такой скоростью появлялись и исчезали, что их не остановить. Они уносились далеко – далеко, будто никогда в моей жизни и не существовали. Смерть меняет всё реальность… Ты начинаешь осознавать, что многое в твоей жизни, за что ты так отчаянно цепляешься изо дня в день – мираж. Недосягаемый мираж… Игра воображения. Бег по замкнутому кругу.
Время изменилось. За какой-то час успела побывать в прошлом, заново пережить уродливые моменты, словно перелистывала страницы книги о чужой жизни. Ещё несколько страниц и – последнее слово: Смерть. Земля заберёт тебя. Ты станешь воспоминанием. Не хочу помнить тебя таким, не хочу.
Спустя десятилетие после той ненавистной ночи отца разбил инсульт. Три дня и три ночи мы с матерью боролись за его жизнь. Отстояли. Он не умер, но подняться уже не смог. В считанные дни болезнь изменила человека. Он больше походил на невменяемого: заторможенная речь, пьяный вид. Болезнь раскрыла его истинную сущность. Он уходил от нас медленно. Август, сентябрь, октябрь, ноябрь, декабрь. Вечность. Бессонные ночи лишали сил. Но страшнее всего осознание собственного бессилия Ты мог поддержать человека добрым словом и надеждой на лучшее, давать лекарства, делать уколы, массаж… Улыбаться, искренне говорить, что всё наладиться, но выйдя из комнаты, сползать по двери и плакать от гнетущего, удушливого чувства беспомощности.
Чего – чего, выдержки и силы воли отцу не занимать. Иногда возникали ситуации, когда больного не вразумить. Он не понимал, что происходит, и не хотел верить в то, что не сможет ходить. А иной раз, когда бессилие и отчаяние переполняли его, желал мне смерти и таких же мучений. Ухаживая, осознаёшь, как страшно, когда твоя жизнь полностью зависит от других людей. От их понимания и выносливости. От того, насколько ты им не безразличен. В такие моменты понятие человечность наполняется смыслом.
Когда отец успокаивался, мы начинали общаться. Каждый день одни и те же, доведённые до автоматизма, изматывающие процедуры и тщательный уход. Но мы стали близки, как никогда. Я понимала, что он умирает, – это вопрос времени. Поэтому ценила вечера, когда мы собирались все вместе, семьёй, шутили, смеялись. И проживая тот момент, я осознавала, что никогда не вернуть его и не смогу прожить ещё раз. Никогда.
Он цеплялся за жизнь и карабкался изо всех сил. Такие простые для здорового человека действия: поесть, выпить воды – для прикованного к постели – проблема. Поздней осенью, когда стало рано темнеть, за окном гулял ветер и настали первые холода, он заскучал по весне, по нашему саду. Всё время планировал работу. Её всегда хватало: там спилить, тут обрезать, где-то навести порядок, подсадить деревья, обновить цветник.
Возвращаясь вечером из магазина или аптеки, я видела, как в его комнате горит свет. Он растворял темноту, и на душе становилось тепло. Значит, сегодня мы вместе. И отстоим ещё одни сутки. Свет в окне его комнаты стал для меня сигнальной лампой, которая не давала потеряться в кромешной тьме отчаяния. Хотелось поддержать отца, сказать ему что-то хорошее, но слова застревали в горле. Получалось нечто вроде:
– Па, не волнуйся, всё будет хорошо, – в спокойном состоянии он пропускал утешение мимо ушей. Но когда накатывала агрессия, которую пробуждало гнетущее бессилие, начинал кричать:
– Да что вы заладили, как попугаи: «Всё будет хорошо! Всё будет хорошо!» Ни хера не будет! Посмотри на меня – дурак дураком.
И снова с лютой ненавистью желал мне смерти. Я смотрела на него и думала: да ты и при жизни нормальным не был. Что изменилось? Но глупцом он не был никогда. Неуравновешаный, импульсивный, эмоциональный и жестокий. Но далеко не дурак. Временами казалось: человек себе не принадлежит, настолько противоестественно его поведение. Ни разу за всю свою жизнь он не сказал мне ни одного слова о том, что любит. Нёс какой – то идиотский бред: я подкидыш, явно не из нашей семьи, какое – то отродье, отребье, бездарность и прочее.
Мои душевные муки не знали границ. Но его это не останавливало. Напротив, приносило какое – то изощрённое удовольствие. Измываться над слабым так просто… Болезнь изменила его. В пустых бесцветных глазах, где-то очень глубоко, едва заметно, отражалось что-то человеческое. Настоящее. После очередного утреннего или вечернего умывания, я, как обычно, протирала ему полотенцем лицо и руки. В такие минуты он брал меня за руку и не отпускал.
– Па, тебе что-то нужно?
– Нет, – он внимательно смотрел на меня, потом отпускал и я уходила. Но руки помнили тепло, становилось легче. Может так, случайность… Но случайность переросла в постоянство. Тогда я просто держала его за руку и мы, глядя друг другу в глаза, молчали. Это стало нашим маленьким ежедневным ритуалом.
С каждым днём душевная боль становилась сильнее. Скорее всего, в предчувствии неизбежного. Но жизнь продолжалась: маленькие радости и горести, бесконечные проблемы, в том числе и материальные. Ночи без сна, и вопросы, которые напрочь лишали покоя. Когда? Сколько ещё осталось?
Пенсии отца едва хватало на памперсы и лекарства. На похороны нужны деньги. То немногое, что отложено, улетало, как ни экономь. Родственников нет. Откуда ждать помощи? Мать и мои дочери – студенты – вот и вся наша семья. Охватывал страх, граничащий с паникой.
Я просчитывала все возможные варианты. Некоторая сумма отложена на учёбу: эти деньги неприкосновенные. Но их наличие или отсутствие не самое страшное. Впереди новогодние праздники. В российской глубинке это конец света в миниатюре: не работает сбербанк, не работает больница и даже морг закрыт, в случае чего – везти в ближайший город. Перевоз тела – деньги. Похороны – деньги. На подходе текущая пенсия, именно в этом году обещали ещё и разовую выплату. Всего хватило бы на скромные похороны, но никак не на вскрытие с поездкой. Стоит представить, как измученного болезнью человека после смерти будут резать, потом сшивать и штопать – теряешь и без того шаткое равновесие.
В молодости он получил инвалидность. Несчастный случай – ДТП. Накануне проходил отборочный тур в сборную Украины по настольному теннису. Ему – 24 года. Ни капли алкоголя, никаких вредных привычек. Окончил музыкальное училище, отлично играл на баяне, но спорт привлекал больше. Он жил им: движение, регулярные тренировки давали ощущение полноты жизни.
Женат. Первый брак. Ребёнок – дочь Елена, годовалая малютка. То самое утро, прекрасное летнее утро, которое не предвещало беды, стало роковым. Он разругался с женой и, плюнув на всё, позвонил другу:
– Привет, Саня. Несколько дней свободны, поехали на рыбалку, отдохнём, остохерело всё, – друг согласился, и они на мотоцикле помчались подальше от городской суеты и семейных проблем. Сегодня точно не до них. Саня – работник культуры, музыкант. Отдых на природе понимал по – своему. Какое удовольствие без выпивки? Тишина и покой – само собой, главное – расслабиться. Забыться.
– Вовчик, хорош уже ломаться! Ну, выпьешь немного, никто от этого не умрёт.
Даже после долгих пререканий: скоро соревнования, нагрузка и так далее, друг оставался непреклонен.
– Да ладно, с тебя не убудет, – продолжал уговаривать. – Отдыхай, пока есть возможность.
Развезло довольно быстро. Пошли задушевные разговоры, проснулась совесть, и к вечеру отцу загорелось срочно позвонить жене, попросить прощения, помириться. Он знал, что не прав, знал, что вспылил, и это лишало душевного равновесия. Саня за рулём. Всего – то дела: выехать на трассу и заскочить в ближайший населённый пункт, найти телефон – автомат. Скорость создавала иллюзию свободы, хотелось мчаться ещё быстрее, и мотоцикл летел по лесной просеке. Перед выездом на главную дорогу Саня притормозил и наспех посмотрел по сторонам. Никаких помех ни справа, ни слева не заметил. Сорвавшись с места, мотоцикл приподнялся на дыбы и вылетел на трассу. Водитель грузовика заметил их слишком поздно, ударил по тормозам. Машина на скорости врезалась в мотоцикл, его подкинуло вверх. Первым с сидения вылетел Саня, вслед за ним – отец. Двое крепких мужчин, упав на асфальт, продолжали скользить по инерции, оставляя на сером полотне кровавые полосы.
Содранная на лице и теле кожа оказались не самым страшным. От шока боли никто не почувствовал. Водитель грузовика выпрыгнул из кабины и кинулся к пострадавшим. Подбежал к отцу, от увиденного стыла кровь: несколько минут он простоял как парализованный, не в силах пошевелиться и вымолвить хоть слово. Левая нога раздроблена, из разорванной ткани торчали кости. И дураку ясно – обычным переломом такое не назовёшь. Первым заговорил отец. Кровавое лицо вызывало тихий ужас:
–Да не стой ты. Грузи в машину и вези в больницу.
Водитель очнулся, подогнал грузовик, открыл борт и, как мог, осторожно затянул отца в кузов, положил на тент. Саня пострадал меньше, его ноги остались целыми: перелом руки и многочисленные ссадины, царапины, ушибы. Он поднялся и сам кое – как залез в кузов. Водитель погнал в ближайшую больницу.
Отец лежал молча и смотрел в небо. Прикосновение ветра к повреждённой коже должно вызывать боль, но он не чувствовал её. Тёплые краски летнего заката виделись нереальными. Нереальным казалось случившееся. Ни боли, ни сожаления, ни страха. Что случилось, того не изменить. И никаких мыслей о том, что дальше. Будущего нет.
Первым заплакал Саня: – Прости, Володя, прости, ради Бога! Я не хотел, ты же знаешь? Что теперь будет?
– Ничего, – спокойно ответил отец. – Ничего не будет. Замолчи. Перестань скулить. Твои вопли делу не помогут. Лучше заткнись.
–Прости, – никак не мог успокоиться Саня. – Ещё раз прости дурака. Никогда так быстро не ездил, а сегодня как чёрт попутал.
