Генерал и его семья

И очень досадно было генералу, что князь Игорь не наказал как следует мерзкого князя Владимира и других гадов, воспользовавшихся его отсутствием, – во всяком случае, в опере об этом не спели ни слова.

В общем, никакого особого пиетета перед писателями и тем более поэтами у Василия Ивановича не было, и то, что Анечкин избранник оказался стихоплетом, только усугубляло его вину.

На дне ящика лежал обыкновенный канцелярский скоросшиватель; раскрыв его, генерал на первом листе папиросной бумаги увидел от руки написанные иностранные слова «Licentia poetica», а под ними наискосок надпись: «Анечке с любовью и благодарностью. Кирилл».

– Так! Имя есть. Ну давай, Кирюха, посмотрим, чего ты там еще нахерачил…

Из пустого в порожнее льетсяЭта музыка. Хочется житьНесмотря ни на что. ОстаетсяУлыбнуться, прищурясь на солнце…

– Ну медаль тебе за самокритику! Так и есть – из пустого в порожнее! – поиронизировал генерал и, лизнув палец, перевернул тоненькую страницу.

СОНЕТНеплохо жить, по «Правде» говоря.Беги трусцой, чтоб с жиру не сбеситься.На пять процентов чаще веселитсяНарод сегодня, чем позавчера.Ждать нечего. И нечего терять.Скажи солдату: «Дембель не случится!»Он перестанет службой тяготитьсяИ крикнет троекратное «ура!».И вот опять транслируют парад,Благодарят за радостное детство,Ведь нет войны, а прочее мура.Ждать нечего. И никуда не деться.И жить неплохо, если приглядеться.И все-таки – пора, мой друг, пора.

– Чего тебе пора, чего пора, гаденыш? Пора вот с такими, как ты, разобраться уже, в конце концов!

– Это цитата из Пушкина.

– И что?!

– Да ничего. Орать не надо.

Мы не увидели небо в алмазах –Небо в рубинах увидели мы!Девушек наших, подруг ясноглазых,в противогазах увидели мы.На коммунальных своих керогазахстудень говяжий готовили мы.И не увидели небо в алмазах.На автобазах и овощебазахдивный узор Хохломы-Колымы.Сколько, о сколько же МАЗов и КРАЗовмерзлой землею наполнили мы!Сколько в казарме ночной унитазов,Кафеля сколько отдраили мы.И не увидели неба в алмазах.В клеточку небо увидели мы!Грудью прикрыли от вражьего сглазаСтройки, помойки и фабрики мы.Ели буржуи вдали ананасы,рябчиков жрали – не дрогнули мы!Стойко стояли за мясом и квасом.Так вот ни разу не дрогнули мы!И не увидели неба в алмазах…Так вот, о Господи Боже, ни разуне отреклись от тюрьмы да сумы!Лишь по внеклассному чтенью рассказыо делегатах родной Чухломы,лишь диамата точеные лясы,тихо кемаря, прослушали мы…Видели – орден Победы в алмазах,неба в алмазах не видели мы.

Генерал вспомнил, как Ленька распекал нерадивого дневального: «Я те, блядь, покажу небо в алмазах!»

Других ассоциаций эта фраза не вызвала, и текст остался для Василия Ивановича не очень вразумительным. Ясно было одно: автор измывается над нашей жизнью и исторической памятью. Вот от кого Анечка нахваталась всех этих гадостей! Генерал в эти минуты даже про Ахматову позабыл.

Следующий стишок его немного успокоил. В нем хотя бы ничего безумного не было и в общем все было понятно и вроде бы правильно.

Гордо реют сталинские соколыВ голубом дейнековском просторе.Седенький профессор зоологииВоодушевил аудиторию.Отдыхом с культурой развлекаютсяВ белых кителях политработники,И на лодках весельных катаютсяС ними загорелые курортницы.Пляшут первоклассницы, суворовцы,Льется песня, мчатся кони с танками.Сквозь условья Севера суровыеВ Кремль радиограмму шлет полярник.Комполка показывает сынуИменное славное оружие.Конного вождя из красной глиныВылепил каракалпакский труженик.И в рубахе вышитой украинскойСекретарь райкома едет по полю,И с краснознаменной песней-пляскоюМоряки идут по Севастополю.Свет струит конспект первоисточника,Пламенный мотор поет все выше,Машет нам рукою непорочноюКомсомолка с парашютной вышки.

– Ну это вроде и ничего. Только рифмы какие-то – «соколы – зоологии»! Ни в склад, ни в лад, поцелуй кобылу в зад.

– А кобыла без хвоста – твоя ро́дная сестра! Ох, Василий Иванович! Ну что вы умничаете? Вы ведь в этом ни уха ни рыла! Это ж специально.

– Чо специально? Специально плохо написано?

– Ну, если хотите, да.

– И за каким хреном?

– Ну чтобы… Ой, Василий Иваныч, долго объяснять.

– Торопишься?

– Да я-то нет, а вот вам бы посоветовал поспешить и закругляться уже с этим обыском. Не ровен час, дочь вернется. Вот с ней о рифмах и поговорите.

– Чо это она вернется? До сеанса полтора часа почти.

– Ну глядите!

Генерал поглядел на часы еще раз и решил все-таки поторопиться и не читать все подряд. Отлистнув страниц десять, он с сардонической усмешкой читал:

Рожденные в смирительной рубашке,И бесноваты, и смиренны мы.Как брошенные избы, полны тьмы,Зияют наши души нараспашку.И стойки мы, как куклы-неваляшки –Основы тяжки, и пусты умы.Наследье Колымы и ХохломыЗаметно в наших ухарских замашках…

Не дочитав, генерал перескочил еще несколько страниц.

Закрывай поддувало, рассказчик!Нам никто и ничто не указчик –Лишь висящий на вахте образчикЗаполненья пустого листа!Пункт за пунктом диктуют уста,Вправо-влево каретка шагает.Это к сведенью жизнь принимаютИ приветствуют звоном щитаИ меча на петличках блестящих!Долог век наш, но дольше наш ящик,Исходящих, входящих, пропащих,Завалящих, вопящих тщета!Суть да дело по форме ведутся,Канцелярские кнопки куются,Восклицательный знак резолюцийВырубает дремучий сыр-бор!Вот он, оперативный просторДля веденья отчетности полной!Лишь рисунки и буквы в уборнойС циркуляром пускаются в спор!Это Демон мятежный поллюций,Это бес жизнестойкости куцейВ темноте подноготной пасутся,На учет не встают до сих пор!Это жизнь забивается в щели,В швы рубах у служивых на теле,Мандавошкой кусает в постели,Невзирая на званье и чин!Это дух от монгольских овчин,От варяго-российских портянок,От сивушных поминок-гулянок,От храпящих в казарме мужчин!Это прет самогонная смелость,Аморалкою кровь закипела!Заводи персональное дело!..Но для этого нету причин.Ведь при взгляде на бланк образцовыйПропадает эрекция снова,Ибо мягкая плоть не готоваСмерть попрать, а души не видать,Ибо служба нам ро́дная матьИ казна нас одела-обула,Разжимается грязная дуля,Чтоб оратору рукоплескать!Двуединая наша основа –Жир бараний баскакского плова…

– Да что же это такое, в конце-то концов! Ну ни черта же непонятно? Ну не может же быть, что в самом деле псих?! А вдруг по наследству такое передается? Главное, все слова по отдельности вроде понятны, а вместе никакого смысла. Как будто по-югославски или по-болгарски!

– В некотором смысле так и есть. Вы просто не владеете этим языком, понимаете?

– Каким это языком?

– Ну, скажем, современной поэзии.

– А он у вас не русский, что ли, уже?

– Да русский, конечно, просто…

Но генерал меня уже не слушал, он перевернул сразу сантиметра полтора страниц и, к моему удивлению, хмыкнул.

– Что это вас развеселило?

– Да вон. Смешно.

Клизмы куполов направленыБогу в зад.И молитвы православныеВвысь летят.Чтобы Бога гневом вспучилоЗлым назло,Счастьем сирых и измученныхПронесло.

– Это вам остроумным кажется? А по-моему, гадость и глупость… Вознесенщина какая-то голимая. Вообще очень странный автор. Поразительно неровный. Есть тексты прямо неплохие, а есть ну совсем говно!

– Может, все-таки – ку-ку?

– Да перестаньте. Никакой не ку-ку. Скорее, всего просто разного времени стихи, есть явно подростковые. А вкуса и строгости к себе не хватило, чтобы выбросить. С андеграундными писателями такое часто случалось.

– С какими?

– Не важно. Читайте уж быстрее. Только задерживаете всех, весь сюжет застопорился, а толку никакого!

Генерал не ответил и продолжил чтение. Дальше были стихи более или менее понятные и менее вредоносные.

Безнадежны морозы авральные.Март лепечет, печет горячо.Подрывает основы февральскиеЧерноречье подспудных ручьев.Видно, скоро конец двоевластию –Для успеха работ посевныхБелый царь отречется от царствияВ пользу сброда и черни весны.* * *Одуванчики еще не поседели,Ноги женщин поражают белизной…

– У, кобелина! Ноги его поражают! – не стал дочитывать уязвленный отец.

* * *А.Б.Лес красив и добротен,словно куплен в валютной «Березке».Я ему инороден,И злокачественный, и неброский.ОТК не пройду я,Если вправду я Божье творенье…

Генерал, взъяренный посвящением, уже не сдерживался:

– Мудак ты, а не Божье творенье! Вон откуда боженька-то у нас объявился, вот кто тебе, дура, мозги твои куриные засирает! А то – академик Павлов! Келдыша бы еще приплела!

И тут хлопнула дверь, и по Василию Ивановичу пробежала вторженья дрожь. Прижав проклятый скоросшиватель к сердцу, колотящемуся, как тот барабан, по которому бухал рядовой Блюменбаум, Бочажок остолбенел и покрылся противным потом.

– Естедей! – заорал во все горло Степка – Ол май трабыл сим со фаревей! Нау ит лукс па ба-ба ба-ба-ба! О ай билив ин естедей!

Он протопал по коридору к себе, но тут же вернулся, продолжая приснившуюся Полу Маккартни песню уже по-русски:

– Нет! Нам! Нет нам не найти, кто же пра-ав, кого-о вини-ить! Нет! Нет! К тебе пути! Нам вчера-а не возврати-и-и-ить! Естедей!

Дверь хлопнула еще раз, и все стихло.

Василий Иванович выдохнул и сглотнул. Он так обрадовался, что его не застукали, что даже и не разозлился на какофонического сынка, которому тысячу раз было сказано не грохать со всей дури дверью и не петь.

Для святой злобы был объект посерьезнее.

* * *Над книгою в июльский деньСидел у тещи на балконе.

– Ах ты ж сука! Женатик! Вот в чем дело! Понятно теперь, чего она в молчанку играет. Благородство свое показывает. Принчипесса!.. Ну, Кирюша, ну, сволочь! Доберусь я до тебя! Ох доберусь! И с тещей твоей поговорю, пусть порадуется на зятька!

Сходил за квасом бы – да лень,Внимал певцам в соседней кроне.И слышал за спиной стрельбуИ шум цехов телеэкранных,И говор хающих судьбуЖены с мамашей богом данных.За жизнью искоса следилЖильцов строительной общаги,Неуловимый кайф ловилИ прикреплял его к бумаге.Ленивый ветер шевелилНад ЖЭКом выцветшие флаги.И кучевые облакаСтояли в небе на века.

– Ну полно вам яриться, Василий Иваныч. Может, он развелся уже давным-давно. Вот лучше гляньте, какой про осень стишок. Очень неплохой, на мой взгляд. Подправить только чуть-чуть в одном месте – и прямо настоящие стихи!

* * *Канареечный ясень, малиновый клен,хриплый жар неокрепшего гриппа,и ко Дню Конституции сотни знамен,и уже обгоревшая липа.На бульваре, где все еще зелен газон,никого, только каменный маршал.И обложен, как горло, пустой небосклон.Боль все глуше, а совесть все старше.Это все – Конституция, боль и бульвар,Клен, да липа, да маршал незрячий,жар гриппозный и слезный, бесхозный мой дар –ничего ровным счетом не значат.

– Ну и чего хорошего? Галиматья же форменная! Можешь ты мне объяснить вразумительно?

– Нет.

ДЕКАБРЬОтшелушилась охра и опала.Белилам цинковым доверившись, пейзажЗамызган и затерт. Лишь свет полуподвальный,Чердачный колотун, наждачный говор наш.И гарью стылою, бесстыжею, венозной,Вороньей сажею мы дышим и поем.

– Гарь-то почему венозная? А, умник?

– Да не знаю я, мне это вообще не нравится. Да, может, просто для рифмы.

Ну так и есть!

В кровь обдирая рот, христосуясь с морознойСтальной неправдою, петровым топором.

– М-да. Отказать категорически… А вот, Василий Иваныч, по вашей части стишки.

СЛОВО О ПОЛКУ Н-СКОМ1. Строевой смотрВ кирзе чугунной воин запечен.Для запаха добавлены портянки.Плац чист, как помышленья пуританки,И, как вакханки похоть, раскален.И по ранжиру выстроенный взводПохож на диаграмму возрастаньяСознания и благосостоянья,Которому подвержен наш народ.Ласкает взгляд прекрасный внешний вид –Петлички, бляхи, сапоги и лычки.Взвод получил за экстерьер «отлично»,И замполит бойцов благодарит.

– При чем замполит-то? Какое ему до строевого смотра дело? Опять для рифмы?

– Не исключено.

2. СамоволкаНочи чифирь просветлелОт лимонного сока луны.Запах портянок уныл.Телу постыла постель.Выдь в самоволку. УрчитСреднеазийская глушь.Лишь часовой на углу,Тушью начертан, торчит.Озеро. Небо. Земля.Паховая теплынь.Тело намылилось плыть.Слышится шаг патруля.

– Что это за «выть»?

– Ну как у Некрасова – «Выдь на Волгу, чей стон раздается…».

– Тоже мне Некрасов нашелся… А портянки стирать надо почаще, а то запах ему уныл. Не мне ты попался, сучонок!

И Бочажок мечтательно вздохнул.

3Личный состав на просмотре кино.Жаркое небо дивится в окноНа уставную заправку постелей.Тихо кемарит дневальный без дела.Он худосочен и стрижен под нульИ под восьмерку ремень затянул.В ленинской комнате сонная тень,Стенды суровые смотрят со стен.Маршал крепить и беречь призывает.Кто-то в курилке гитару терзает.Рыжий ефрейтор грустит над письмом.Любка-дешевка забыла о нем.4Я помяну добром казенный дом,И хлопоты фальшивые, и дамИз шулерской колоды сновиденийЗа то, что был я молод, и за то,Что на разводе духовой оркестрНа фоне непомерного закатаНи в склад, ни в лад прощался со славянкой.Ну и за то уж, кстати, что славянкаМеня не дождалась… Еще за то,Что утром благовония лилисьИз розовой степи. И я зубрилЗаконы злобы и стихосложенья.

На месте генерала я бы не преминул съязвить, что злобности-то автор, видать, обучился, а вот стихосложению что-то не очень, на троечку с минусом.

Но Василий Иванович сам был уже чересчур озлоблен, чтобы шутки шутить!

Казенный дом! Это он армию с тюрьмой, что ли, сравнивает?!

Выписывать дальше незамысловатые и однообразные реакции генерала смысла особого нету. Читатель проницательный сам их может представить, а другие обойдутся. И так уже эта глава непомерно раздулась, вот-вот лопнет, как лягушка (нет, не крыловская, которая тягалась с волом, а настоящая из детства, которую злые мальчишки, вставив в задницу соломинку, надули и которую К.К. поминает в нижеследующих стихах – не точно и не очень умело):

Майский жук прилетел из дошкольных времен.Привяжу ему нитку за лапку.Пусть несет меня в мир, где я был вознесенНа закорки военного папки.В забылицу о том, как я нравился всем,В фокус-покус лучей обожанья,В угол, где отбывал я – недолго совсем –По доносу сестры наказанье.Где страшнее всего было то, что убилСын соседский лягушку живуюИ что ревой-коровой меня он дразнил,Когда с ветки упал в крапиву я.В белой кухне бабуля стоит над плитой,Я вбегаю, обиженный болью,Но поставлен на стул и читаю Барто,Умиляя хмельное застолье.И из бани я с дедушкой рядом иду –Чистый-чистый под синей матроской.Алычою зеленой объемся в саду,Перемажусь в сарае известкой.Где не то что оправдывать – и подаватьЯ надежды еще не обязан!И опять к логопеду ведет меня мать,И язык мой еще не развязан…3Я горбушку хлеба натру чесноком пахучим.Я слюной прилеплю к порезу лист подорожника.Я услышу рассказы страшные про красные руки,про кровавые пятна и черный-пречерный гроб.Я залезу на дерево у кинотеатра «Зеленый»,Чтоб бесплатно глядеть «Королеву бензоколонки».За сараем закашляюсь я от окурка «Казбека».И в сортире на Республиканской запомню рисунки.А Хвалько, а Хвалько босиком и в ситцевых трусикахбудет вечно бежать и орать, а тетя Раисабудет вечно его догонять с ремнем или прутиком.4. ИЛЛЮСТРАЦИЯ К РОМАНУС медным сеттером на поводкеДед в соломенной шляпеИ герой в бескозырке «Герой» –Пуантилизм июньского парка,Силомеры и комната смеха,Платья клеш и китайские зонтики,Парашютная вышка, пересохший фонтан.До чего ж интересны плакатыПротив стиляг, куклуксклановцев и бюрократов!До чего же прекрасен бумажный стаканчикС фруктовым за семь копеек!(Мы потом узнаем, что пес был украден,Дедушка умер, а герой оказалсяНикудышным и жалким,Негодным.)Блеск курортных озер.Толкотня нумерованных лодок.Плавки с завязками.Тенниски.Полубокс.Аромат подгоревшегоШашлыка.В этом месте генерал потерял терпенье и скакнул к самому концу.Вот родная земля со следами былой красоты,Кою стерли с лица ее – значит, была макияжем.Здесь со звездами красными мирно ужились крестыНа кладби́щах, где тоже костьми мы когда-нибудь ляжем.И смешаемся с глиной, с родимой своею землей,И она нам не пухом – матрацем казарменным будет.И вповалку сгнием и безликой солдатской гурьбойМы столпимся у входа, когда нас архангел разбудит.В час, когда протрубят нам «Подъем», мы предстанем Отцу,Как молитву читая наколки свои «Бог не фраер!».

– Опять двадцать пять!

Генерал перевернул еще одну страничку, но последнее стихотворение, на мой взгляд, совсем неплохое, он прочесть уже не успел.

Я прошу, пусть герани еще поцветут на окошках,Пусть поварят варенье в тазу в окружении ос,Пусть дерутся в пивной, пусть целуются в парке взасос,Пусть еще поорут, пусть еще постоят за горошком,Чтоб салат оливье удался к юбилею отца,Чтоб пеленки, подгузники и ползунки трепеталиНа веревке средь августа, чтоб «За отвагу» медальюПогордился пьянчуга. И чтобы не видеть концаДаже мне – мне, который чужой, но который сродниТем не менее всем, собутыльник, подельник, соавтор…Я прошу, не спеши, справедливое гневное Завтра,Придержи наступление. Как тетиву, оттяни.

– Я тебе не помешаю? – раздался за спиной у Василия Ивановича тихий голос ядовитой змеи, не иначе черной мамбы.

– Ай! – по-бабьи вскрикнул Бочажок. – Я это… Ты не подумай… я просто… я хотел…

Взгляд был еще страшнее голоса. Помолчали.

– Ну если ты закончил, я бы попросила тебя, если не трудно, конечно…

– Ну прости, ну прости! Ну что ты сразу… Я просто хотел узнать, кто он такой, ну не надо так, Аня!

– Я могу остаться одна?

Генерал опустил свою бедовую головушку и вышел – красный, как рак, немой, как щука, и беспомощный, как лебедь, запряженный за каким-то хером в непосильный воз.

Глава десятая

Не стоит восставать против обычаев страны, в которой живешь; это ничего не принесет, кроме страдания; а в таком маленьком городке, как наш, все сразу становится известным, все передается из уст в уста.

Ж. де Сталь в переводе М. Черневич

От каких же ничтожнейших случайностей и бессмысленных мелочей зависит подчас наше благополучие! И даже не утлому челну в нелюдимом море оно подобно, а непрочному и невесомому воздушному шарику, на котором Бибигон отважился покорять воздушный океан.

Задумайся об этом, о проницательнейший из читателей, и не возносись духом, не кичись Эвклидовым умом, не надо. На всякого мудреца у нашей быстротекущей жизни довольно глупостей, и буквально на каждую хитрую жопу отыщется у нее что-нибудь эдакое – с винтом!

Вот не купи генерал этих моченых яблок в «Мечте рыбака» или купи их хотя бы не в таком раблезианском количестве (даже Степка до сих пор не справился), Анечка бы не вспомнила о них и не почувствовала бы уже в зрительном зале неодолимое желание, осталась бы смотреть смешное кино, Василий Иванович успел бы замести следы – и не разразилось бы никакой катастрофы, и все было бы хорошо! Но что проку мусолить эти бесконечные «бы» да «кабы»! Только еще больнее и обиднее от этого.

И как будто и не было сладостной и краткосрочной семейной идиллии, все тут же вернулось на круги своя и вращалось теперь в этих замкнутых и порочных кругах, как заевшая пластинка или как танк с перебитой гусеницей в кино про войну.

Правда, в отличие от первых дней своего пребывания под отчим кровом, Анечка не валялась целыми днями на неубранной кровати, а стала все время, остающееся после выполнения домашних обязанностей (которые она отрабатывала теперь со злобной старательностью), проводить на свежем воздухе или в Машкиной библиотеке.

Гуляла она действительно в старых валенках с калошами и в мамином пуховом платке, не том белом, который был совсем уж тоненький и ажурный, а в обыкновенном темно-сером, да еще и повязывала она его как-то по-старушечьи. Хотела ли она своим колхозным видом эпатировать гарнизонное общество, или просто было ей глубоко начхать, но результатом такого неглижирования стали обидные сплетни о генеральской скупости – вроде не самая бедная семья, могли бы, кажется, дочку приодеть и поприличнее, ходит как пугало огородное!

Да еще и Степка стал щеголять в Анечкиных любимых джинсах (на ней-то они уж давно не сходились) – настоящих, фирменных, тертых до белизны и в некоторых местах даже залатанных замшей от старых перчаток! А поскольку он по недосмотру отца ходил не в зимнем пальто, а в демисезонной курточке, типа матросского бушлата, сшитой Травиатой Захаровной из старой шинели и уже коротковатой, то эти заплатки бросались в глаза и подливали масла в огонь гарнизонного злоязычия.

Не любили Василия Иваныча в поселке, уважали, боялись, но не любили. Большинство сослуживцев и соседей разделяли мнение, высказанное однажды пьяным Пилипенко:

– Хороший ты командир, Василий Иваныч, ничего не скажешь, офицер – первый сорт, комар носа не подточит! Это да! Но человек! Ты не обижайся – дрянь-человек! Души в тебе нет, ну нету души, понимаешь? Один гонор!

Ну а гонор каждому нормальному человеку хочется сбить, поэтому слухи о генеральской скаредности распространялись с энтузиазмом и выслушивались с удовольствием.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.