– Зерноуборочные комбайны… – важно произнёс я. – Это те, которые ржавеют на сельской свалке и куда запрещено ходить-играть?
– Да.
– А кто тогда урожай собирает?
– Никто. Развалился совхоз. Нет урожая.
Мать кладёт раскатанное тесто в сковородку, где уже нагрелось масло.
– Отца позови, скажи, что обедать будем, – говорит она.
В летней кухне жарко. Пахнет лепёшками. Тихо говорит радио. Отец своими большими ладонями ломает лепёшку и охотно хлебает щи.
– Пап, а если нам оставить пол огорода под пар? – деловито предлагаю я сельскохозяйственную тему для разговора, набравшись всяких терминов из книжки по занимательной агрономии.
– Пар?.. – спрашивает он озадаченно и глядит на мать.
– Да. А ещё мы не станем выкапывать часть картошки и будет весной она озимая.
Родители переглянулись.
– А весной, стало быть, закопаем яровую… – завешаю я умную мысль.
На плите забурчал чайник.
– Что ты целый день всякие ерунду городишь? – говорит отец.
Я беру тёплую лепёшку, кусаю и с набитым ртом поясняю:
– Агрономию изучаю.
Через пол часа я пришёл к своему новому приятелю-однокласснику Кольке. Мы прошлись по селу и вышли к свалке сельхозтехники. Залезли в ржавеющий «Сибиряк». Наугад дёргали рычаги в кабине, пока не надоело. Когда уборка урожая завершилась, мы отправились жевать гудрон и встретили дядю Володю.
Его гусеничный трактор ДТ-75 жутко тарахтел и сотрясал землю. Трактор остановился, и дядя Володя громко поинтересовался, какого хера мы тут делаем возле свалки. Я сообщил, что водили комбайн. Дядя Володя вылез из своего гусеничного исполина и по-отечески полохматил наши мальчишеские косматые волосы:
– Я войну чуть постарше вас был, когда сел за трактор. Пойдёмте, хлеборобы, – сказал он.
Мы вернулись к «Сибиряку». Дядя Володя доходчиво объяснил, как устроен комбайн, что у него и как работает, точнее, как работало.
Затем дядя Володя укатил по делам. Колька решительно заявил, что он уже, оказывается, не просто так, а заядлый комбайнер и залез в соседний остов комбайна «Нива».
Следующий час из кабин доносились детские крики:
– Шнек на выгрузку!
– Поднять жатку!
– Бункер пуст!
Ближе к вечеру небо заволокли низкие чёрные тучи и я, совершенно вымотанный уборочной страдой, отправился домой. Присев на скрипучее прясло в конце огорода, задумался о том, что сказать маме. Говорить о том, что я проторчал весь день посреди разобранной и ржавеющей сельхозтехники было решительно нельзя. Как, например, и лазить по руинам заброшенных телятников, или, что страшнее всего – по огромному элеватору. Да где угодно на территории брошенной совхозной фермы играть было категорически запрещено.
– Это, сынуля, не безопасно! – предупреждала мать. – Упадешь в навозохранилище и потонешь в коровьих говнах!
Да уж конечно! Засохло там всё давным-давно в этих говнохранилищах.
На ужин мама пожарила картошки. За окном постепенно смеркалось. Сентябрь выдался холодным. А дома было тепло и уютно. По телевизору шёл какой-то эстрадный концерт с артистами, про которых и так целыми днями крутили сюжеты по всем передачам.
– Ну что, юный агроном, чем сегодня занимался? – усмехнувшись, спросил отец. – Измерил огород под пар? Подготовил семена яровых? Проверил посевы озимых?
– Нет.
После ужина Я вышел на улицу и залез на крышу мастерской. С холма, где стоял дом, было прекрасно видно руины совхозной фермы, а особенно – высоченный элеватор. А уже слева – свалка сельхозтехники. За ней по краям от дороги тянулись обширные поля, заросшие всякой травой.
«И как мне тогда стать агрономом, если уже ничего нет? Или комбайнером? Никому это не нужно. Всё растащили. Сволочи!..», – с досадой подумал я.
– Чем ты тут занят? – неожиданно спросил отец, покуривая «Луч».
Я ловко спустился по лестнице.
– Что-то я уже не хочу быть агрономом, – с грустью ответил я.
– И кем же ты будешь? Космонавтом, милиционером, врачом? Все профессии нужны, все профессии важны. Помнишь?
– Да. Но, кажется, лучше быть артистом. Их постоянно по телевизору показывают. Пой себе песни и всем это нравится.
– М-да…– расстроенно вздохнул отец и бросил окурок в старое гнутое ведро. – Докатились.
Когда отец ушёл, я заметил, что ему идея про эстраду совершенно не понравилась. Я вспомнил слова дяди Володи:
«Это хорошо, ребята, что вы техникой интересуетесь, – завершив укоренный курс молодого механизатора, сказал он. – Придёт время и наши поля снова будут хлебными. Сядете вы за комбайны, новые, мощные и отправитесь на уборку урожая, бить рекорды. Кормит ведь не пашня, а нива. Будет хлеб – и всё будет. И ваши портреты, как лучших механизаторов, установят на доску почёта. А дома возьмёте в руки хлеб и будете знать, каким трудом он достаётся, пусть тяжёлым, но благородным. Истинно русским».
Вернувшись домой, я зашёл в избу и решительно заявил голосом Ельцина:
– Ладно, ваша взяла! Дорогие россияне!..
Я взял лепёшку и, обильно намазав малиновым вареньем, деловито продолжил:
– Не хотите картошку, значит, будем завтра сеять озимую морковку!
Недостающее ведро
На скамейке у нашей калитки собрались абсолютно все соседи. То есть две бабушки-старушки – Мария и Евдокия. Наши три усадьбы скучковались за рекой на холме у огромной ели. Чуть в стороне от села. Остальные ближайшие наши соседи проживали в полукилометре вниз по дороге и поэтому не считались для сходки.
На повестке дня было решение крайне важного вопроса именно для нашего заречного автономного микрорайона.
Шахта колодца, уходящая вглубь веков, сложенная из сруба, предательски завалилась этим самым срубом, основательно закупорив источник чистейшей колодезной водички. Пить и щи варить, стало быть, получилось не из чего.
– Сгнил, видать, сруб-то, – предположила тетя Маша.
