Энигма. Книга 2

{– Руфус, дай мне ее. Дай мою девочку, – шепчет устало мама, лежа на кровати, напоминающей больничную. Около нее стоит капельница, какие-то распадающиеся на пиксели приборы (в записи сна четкостью обладают лишь те объекты, на которых было заострено внимание его владельца), все остальное кажется белым и размытым. Кроме Руфуса и младенца, которого он нежно прижимает к своей груди, мягко покачивая.

– Она очень красивая, Эва. Прости, что пришлось забрать ее на несколько дней. Я должен был проверить, все ли в порядке. Да и тебе нужно было прийти в себя после тяжелых родов. Можешь не переживать, шрам на животе станет практически невидимым, – Руфус протягивает матери крохотный сверток, и ее глаза наполняются слезами, когда она берет малышку на руки.

– Необыкновенная девочка. Руфус… с ней все как-то иначе. Не так, как с Элли. Словно это мои первые роды, – немного отстраненно замечает мама, складывая пушистые брови домиком. Только сейчас я поняла, что мамина внешность практически не менялась, пока она не потеряла рассудок. Конечно, дело в хорошей генетике или не слишком активной мимике, но эта совсем юная Эва мало отличалась от той, что я знала, будучи подростком.

– У тебя две дочери, Эва. Не забывай об этом, – я даже вздрагиваю, узнав в стальном тоне опекуна, отражение голоса Макколэя. Холодном, приказном. Убедительным. Так говорят, когда хотят уверить в своей правоте, но совсем не факт, что она является истиной. – Они обе – особенные.

– Да, я знаю. Я люблю Элли, ты же знаешь. Но эта девочка… просто чудо. Время останавливается, когда я смотрю в эти голубые глазки. Я назову ее…

– Как насчет «Энигма»? Загадка. Ее рождение – тайна, не так ли, Эва? Настоящее чудо.

Мама поднимает растерянный взгляд на Руфуса, медленно моргая.

– Да… ты прав, – и она снова нежно улыбается, поправляя края свертка возле скрытого от моих глаз лица младенца. – Энигма будет ее вторым именем, Руфус. Я хочу называть ее Кэндис.

Опекун одобрительно улыбается маме. Их отношения кажутся мне очень странными… отчасти, они напоминают мои отношения с Маком. И Руфус выступает в некой роли покровителя и дрессировщика для моей мамы, это невозможно не почувствовать, особенно сейчас, когда Макколэй научил меня подмечать детали.

{– Молодец, Эва. Именно такого ответа я и ждал. Хотел, чтобы ты тоже дала ей имя. Сама. Мне нравится, когда ты настаиваешь на своем.

– Я боюсь, Руфус… – вдруг шепчет мама, и Руфус склоняет голову на бок, прищурив веки. – Он вернется за мной, да? Роджер.

– Да, Эва. Боюсь, что да.}

После просмотра маминого сна, ответов не прибавилось. Только добавились новые вопросы. Но если эта запись и сон является воспоминанием, а не всего лишь сном, то это уже огромный скачок в исцелении мамы. И именно этот отрывок из прошлого проливает свет на тайны моего прошлого.

Руфус знал мою маму до того, как спас нас, когда мне было десять. Он знал и Элисон. Черт возьми, да он был первым кто взял меня на руки! Получается, сказка про отца и долг перед ним – всего лишь выдумка? Но как все это возможно, и что такого особенного в моем рождении?!

Может быть, имеется в виду, что мое рождение, как и любого другого человека – чудо? Или здесь таится более глобальная тайна?

Вздрагиваю от звонка в дверь. В последнее время, я, как и Макколэй, испытываю дикое раздражение, когда посторонние звуки нагло вырывают меня из потока мыслей. С опаской оглядываюсь по сторонам, но понимаю, что бежать некуда. Я не успею даже переодеться, поэтому так и стою в полотенце, потуже завязывая его на груди, и прислушиваюсь к тому, как срабатывает электронный замок, открывается дверь в мою студию. По звуку шагов окончательно понимаю, что это Джеймс – я научилась узнавать его вальяжную походку, свойственную лицам привилегированной крови. Сердце в груди заходится по мере того, как он приближается ко мне. Я чувствую прямой и слегка жадный взгляд мужчины прямо на бутонах Сакуры, открытых его взору.

– Красивая, – тихо произносит он, имея в виду то ли меня, то ли татуировку. Может быть, все вместе. Я чувствую его дыхание, согревающее кожу затылка, и молю Бога о том, чтобы он не смел прикасаться к моей спине.

К моему счастью, Джеймс опускает ладони на мои плечи и слегка сжимает их.

Я молчу, чувствуя себя деревом, бревном. Девушкой, неспособной ответить на ласку мужчины, не способной принять его запоздалую заботу, раскаянье, чувственность, желание…

– Что мне сделать, чтобы ты меня простила? Я скучал по тебе каждую секунду, после того… случая. Чувствовал себя дерьмово, – {а я охрененно себя чувствовала, дорогой. }– Я хотел вернуть тебя. Ждал, когда это станет возможным. Поверь мне, Кэн.

– Смешно, – равнодушно отзываюсь я, глядя на вспыхивающие и мерцающие огни в центре города. – Смешно это слышать. Твоя невеста в курсе, где ты проводишь вечер?

– Кровь для моей семьи превыше всего, Кэндис. И это нормально. Вспомни историю, Королевские семьи. Изредка, наследникам позволяли связывать судьбу с… эм, простыми девушками, но, как правило, не в тех случаях, когда они являются первыми в очереди. Представь мой отец своим приемником не меня, я бы вообще об этом не думал, Кэн. Но у правящей касты тоже есть свод правил, которых мы обязаны придерживаться, понимаешь? Поэтому мой союз с Бьянкой, это всего лишь шаг, который приближает меня к часу, когда я займу место отца, и, наконец, смогу что-то изменить.

– Господи, ты что «Игры Престолов» насмотрелся? – вспыхиваю я, вспоминая старый сериал, который смотрела в подростковом возрасте. Узнала я о нем благодаря одноименной книге, десятками лет пылившейся в любимой библиотеке.

– Ты же знаешь, я не смотрю фильмы, – парирует Джеймс.

– Твоя пламенная речь меня нисколько не тронула, Джек. Не стоило так распыляться. Всю твою тираду можно уместить в оно предложение: «Я предлагаю тебе стать моей любовницей, но официально я буду принадлежать девице, которая рождена с шикарным набором ДНК, в отличие от тебя», – бросаю сквозь зубы я, нервно теребя ворсинки полотенца, завязанного в узел.

На поверхности стекла улавливаю черты Джеймса, и вижу, как наши взгляды встречаются в слабом отражении.

– Нет, не любовницей. Моей любимой женщиной, – губы Джека касаются затылка, и я прикрываю веки, пытаясь привыкнуть к… другим, чужим прикосновениям. Я должна это сделать. Обязана.

– Иди и скажи об этом своей потенциальной невесте, – отрезаю я, делая шаг вперед, отстраняясь от мужчины, скорее непроизвольно и инстинктивно, а не для того, чтобы умышленно «набить себе цену».

– Я стану Премьер-Министром, Кэндис. Рано или поздно. И именно благодаря тебе, я намерен полностью сменить политику в нашей стране, – сердце пропускает удар от подобного заявления. Что?!

– И ты пойдешь на это? На конфликт с отцом? И что значит изменишь? Это возможно? Ты не Царь, не Король, у нас не монархия. Кроме тебя, страной управляют пять членов парламента.

– Но мое слово будет иметь наибольший вес. И я уже пошел против отца и семьи, когда прилюдно дрался из-за тебя с Карлайлом. Стефан не идиот, и он прекрасно все понял. И в данный момент он имеет на меня влияние, не отрицаю. Но ты… Кэндис, ты что-то изменила во мне. Вдохновила. Заставила задуматься, проснуться… знаешь, та встреча в самолете была каким-то озарением, самой волшебной неслучайностью в моей жизни. Я никогда не летал в общественном транспорте, был погружен в свои мысли, а потом услышал твой голос… черт, ты думаешь, это могло быть совпадением? – прикусываю нижнюю губу, попадая в плен его рук. Джеймс крепко обнимает меня со спины, прижимаясь губами к волосам. Глубоко вдыхает, сжимая талию, слегка стискивая полотенце под грудью. Не знаю, что я чувствую. Я хочу привыкнуть к нему, принять его, как минимум, физически, хочу, чтобы мое тело «настроилось» на другого мужчину. Поэтому я позволяю себе тонуть в его объятиях и слушать, бесконечно слушать его планы и обещания.

– Ты не сможешь изменить интересы людей, Джеймс. Не забывай о том, почему есть Бесправные и Низшие касты. Мы устроены иначе! И не нужны обществу, потому что люди не нуждаются в наших «услугах», которые когда-то считались талантами. И мое выступление было тому подтверждением. Знаешь… я не самовлюбленная дрянь, но я станцевала хорошо, обнажила душу! И да, я объективно себя оцениваю. И прекрасно знаю, что если бы большинство людей смотрели дальше своего Носителя, Экрана, или очков виртуальной реальности, мой танец бы не облили грязью и не назвали бы дешевым порно! Понимаешь? Это уже культура… другая. И люди не интересуются чем-либо, кроме новых гаджетов, игр, машин и телефонов, и мы… не можем творить, потому что боимся! Боимся быть высмеянными, оплеванными, ненужными. Смена власти ничего не изменит, Джек. Как ты не понимаешь? Проблема нас в самих… ответ внутри тебя… меня, любого… – отчаянно взмахнув руками, я всхлипываю, сама не понимая, откуда взялись все эти слова. Я говорила сердцем, и сейчас ощущала в нем легкую боль и тоску, желая хоть как-то унять это неприятное и ноющее ощущение. В момент, когда я попыталась вырваться, Грейсон прижимает к себе еще крепче. И его руки уже не сжимают, а поглаживают мою талию.

– Мне понравился твой танец, детка. Ты была невероятно чувственна, красива. Глубокая, загадочная, необыкновенная, – шепчет на ухо Джеймс, мягко прикусывая мочку.

– Не смей говорить все это. Твой взгляд на том проклятом извращенном «шибари шоу» отвешивал мне комплименты другого рода, – снова пытаюсь вырваться, но Грейсон, кажется, не намерен отпускать меня.

– Ты что-то делаешь с людьми, Кэндис. Все эти элитарные снобы сказали то, что от них хотели услышать. Они так не думают, поверь. Я говорил с одним критиком, и он признался мне в том, что его комментарий был заказным. На самом деле, ты произвела на него впечатление. «Тронула за душу». Так и сказал. Знаешь, в чем с тобой дело, Кэн? Ты как зеркало. В тебя смотришь, и видишь свое истинное отражение. Каждый. Долбаный. Недостаток. Изъяны маски, которую видят все остальные. И хочется снять ее, стать лучше… с тобой я совсем другой.

Нервно качаю головой, отрицая каждое слово Джеймса. Нет… нет. Он несет какой-то бред, да только зачем ему это? Неужели Бьянка настолько плоха, что он готов наплести мне что угодно, лишь бы стянуть с меня это полотенце, которое вот-вот слетит на пол?

– И знаешь что? Я все сделаю, чтобы ты хоть раз на меня посмотрела так, как на {него,} – сдавленным голосом произносит Джеймс. – И я хочу, чтобы ты знала, что ты единственная женщина, которая когда-либо была нужна мне. По-настоящему. Прости меня за то, что был… слабым. Мне чертовски тяжело говорить об этом. Но это так. Я поступил как трус, и…

Черт. Его слова звучат так искренне и проникновенно, что у меня холодеет область лопаток и затылка от подобных сакральных заявлений от Грейсона. Я где-то читала, что только перед девушкой, которую мужчина искренне любит, он может предстать уязвимым.

И я не знаю даже, в чем она, сила и мужественность, которая заставляет наши женские сердца таять?

Сила проявляется не только во властном голосе, и подавляющих взглядах. И все девушки, которые сходят с ума по безбожным тиранам, (я имею в виду, реальных деспотов, избивающих и унижающих женщин просто так, будто от скуки) считая их крутыми альфа-самцами, не хотят посмотреть правде в глаза – их мужчина просто слабак, самоутверждающийся за счет слабого существа.

Считаю ли я Макколэя тираном? Нет. Он, конечно, унижал меня, относился ко мне бесчеловечно… может, я его оправдываю, но Мак делал это из каких-то своих больных или гениальных, непонятных простому смертному, соображений, а не для того, чтобы ощутить себя значимым.

– Ты спишь с Бьянкой? – не знаю почему, но именно этот вопрос вырывается у меня, когда я ощущаю, как бедра Джека плотнее прижимаются к моим ягодицам.

– Это всего лишь секс. А ты ревнуешь? – непринужденно отвечает Джеймс, и только сейчас я понимаю, что я так и не видела его лица сегодня в живую, не считая слабых очертаний в отражении стекла.

– Даже не знаю. А что с Маком? Он до сих пор под стражей? – не знаю, может, я и правда ревную, раз решила уколоть его в ответ.

– Кэн, – голос Джеймса опускается на две октавы. – Ты спрашиваешь о нем, после того, что он сделал? Я не знаю, какие отношения связывали вас все это время и не хочу знать. Я хорошо знаю своего «друга» и уверен в том, что он не способен на чувства. Его отношения с противоположным полом – это всегда либо секс, либо расчет, получение своей выгоды. И прекрасно понимаю, что Карлайл обладает различными техниками давления, гипноза, нейролингвистического программирования, и может любую девушку погрузить в подвешенное, не ресурсное состояние. Я понимаю, что ты чувствуешь сейчас. Тебе кажется, будто твое тело, твои мысли, не принадлежат тебе, – судорожно выдыхаю, чувствуя, как пальцы Джеймса осторожно касаются моей гортани, плавно скользят вниз, останавливаясь на углублении между ключицами. – Но это не так, Кэнди, – вкрадчивым голосом убеждает Джек, и слегка тянет полотенце вниз, тут же накрывая обнаженные груди руками, круговыми движениями пальцев ласкает соски. Постепенно они твердеют, несмотря на то, что внутренне мое тело изо всех сил сопротивляется его манипуляциям и ласкам. Внизу живота зарождается медленное пламя, заставляющее меня слегка прогнуться в его руках.

{Забыть. Забыть… позволить себе быть с другим. Я хочу этого. Пожалуйста, тело, послушай меня. }

– Он просто использовал тебя, как и всех, до тебя. Заставил, убедил в том, что ты… – Джеймс тихо усмехается. – Особенная, да? Карлайл уже не оригинален. То же самое он говорил Эрике, и их встречи продолжались, вплоть до вашего побега из страны.

– Мне плевать, – слишком пылко отвечаю я, ощущение ревности болезненно ранит грудную клетку. Низ живота тяжелеет, бедра охватывает огонь желания… но не потому, что Джеймс трогает меня, уверенно сминая грудь ладонями и поглаживая кожу, а потому что я думаю о Макколэе.

Мысль о том, что он мог быть с другой женщиной, и трахал меня с присущей только ему жадностью рождает во мне целый фейерверк негативных эмоций. Ревность, гнев, ярость… обида, непонимание. Но фейерверк, от которого каждая клеточка тела наполняется жизнью.

Такое чувство, что Джек говорит о Карлайле специально. Кажется, я где-то читала о подобном психологическом приеме.

Как все-таки странно устроено наше тело и психика. Порой, мы и правда ведем себя, как роботы – достаточно лишь знать на какую кнопку нажать, чтобы добиться той или иной реакции. И Грейсон сейчас конкретно давил на кнопку моего возбуждения, и находилась она там – в самом центре моих воспоминаний о самом горячем сексе в моей жизни. С Маком.

– Кэн, – Джек, наконец, избавляет меня от полотенца, и жадно притягивает к своему напряженному телу. Его плоть упирается между ягодиц, и я издаю тихий стон, когда теплая ладонь Джеймса накрывает мою промежность. Его пальцы тут же раздвигают складочки, и я слегка зажимаюсь, сопротивляясь его действиям. – Прости меня, – слегка поворачивает мое лицо в сторону, чтобы найти своим языком мой рот.

Как только наши губы соприкасаются, я испытываю сильный приступ удушья. Горло горит из-за невысказанных слов, эмоций, что давлю в себе и собираюсь уничтожить окончательно. Ощущение невидимой петли, сковывающей шею, пережимающей каждую вену, не отпускает… я хочу разорвать ее. Хочу стереть каждое прикосновение Мака, и, наконец, по-настоящему избавиться от сетей, которыми он так прочно окутал.

– Полетаем, детка? – Джеймс прижимает меня к прохладному стеклу, разворачивая спиной к городу. Наши взгляды встречаются – в глубине голубых глаз вспыхивают жадные искры, но действует он вопреки своему взгляду, мягко и плавно, постепенно «разогревая» мое тело.

Раньше, мне нравилось это в нем. Джеймс был прекрасным, чувственным и неэгоистичным любовником. Единственное, что мне мешало достичь с ним оргазма – внутренняя зажатость, которая присутствовала во мне и сейчас. Нет этой «пелены» на глазах, поволоки тумана в разуме, когда границы дозволенного стираются, стыд испаряется, а блудница, что живет глубоко внутри каждой девушки, вступает в свои законные права и просто отдается мужчине, желая разделить с ним тот самый кайф для двоих…

Я не успеваю сказать что-либо, лишь прижимаю ладони к стеклу, когда Джеймс обняв мою талию, заставляя прогнуться, наклоняется к груди. Обводит языком ореолы сосков и спускается ниже, покрывая живот частыми поцелуями.

– Откройся мне, Кэн, – шепчет он, и я ощущаю плавное скольжение его языка по набухшим складочкам между ног. Предательская влага стекает по моим бедрам, и я чувствую облегчение и даже острую вспышку наслаждения, когда два его пальца легко входят в мое лоно и чертовски приятно давят на чувствительную точку внутри.

В какой-то момент мне кажется, что я задыхаюсь не от отвращения, а от безумного желания, завладевшего телом, но потом понимаю, что я готова… но не для него.

– Джеймс… – хватаю и тяну Джека за волосы, прикусывая язык. Я чуть было не произнесла другое имя. Мне почти удалось расслабиться, и сладкие ощущения были так близко… все они быстро были разбиты волной отвращения, штормом окатившей тело.

– Джеймс! Хватит. Не надо. Я не могу, – я зажимаюсь и закрываюсь, испытывая жуткий стыд. Кашляю, и задыхаюсь, ощущая, как петля на шее вновь жаждет урвать свое.

Наверное, кашляю я действительно сильно, и Джек вынужден подняться с тяжелым вздохом, и обхватить мое лицо ладонями.

– С тобой все в порядке? Ты побледнела, детка… – окидывает разочарованным и в то же время заботливым взглядом.

– Прости. Я не могу. Уйди, пожалуйста, Джеймс. Я… я не готова. Ты можешь забрать эту квартиру, деньги… все. Я пойму. Я ни о чем не просила. Только уйди, пожалуйста, – умоляю, ощущая, насколько сильно меня трясет. Тошнота становится такой сильной и невыносимой, что мне приходится с трудом удерживать внутри содержимое желудка.

Я не понимаю, что это и с чем это связано. Мне просто неприятно даже присутствие Грейсона.

– Я тебя не отпущу, – обещает Джек, целуя меня в лоб. – Но и не буду давить и принуждать тебя, Кэн. Ты взрослая девочка, и вскоре сама поймешь, какой мужчина тебе нужен. Как минимум, здоровый, – произносит он не совсем понятную мне фразу. – Просто знай, что я рядом, – шепчет у моего виска, а потом разворачивается и уходит. Я провожаю его идеальную мужскую фигуру взглядом, прекрасно понимая, что любая девушка мечтает оказаться в постели этого мужчины в безупречном костюме. Любая бы с удовольствием избавила его от тесных брюк и обтягивающей крепкие мышцы, рубашки, а я… я как всегда.

Как всегда не знаю, чего хочу. Но сейчас в приоритете у меня должно быть «надо». Мне надо сблизиться с Джеймсом… черт, как все сложно.

Тяжело дыша, я опускаюсь на пол, прислонившись спиной к стеклу. Запястье с датчиком вдруг вспыхивает от боли, и эта мучительная агония будто перетекает по венам и концентрируется в области между тазобедренных косточек.

Кое-что об этом месте я уже знаю, и понимаю, что моя боль имеет не совсем физиологический характер.

– Алекс, – обращаюсь к Носителю, который тут же отвечает мне голубоватым светом и характерным на команду-обращение звуком. – Скажи мне, какой энергетический центр находится внизу живота, – ощущая себя глупо, прошу я.

– Свадхистана. Функции энергоцентра: отвечает за сексуальные отношения, и эмоции.

– Черт. Ну почему так больно? – я ложусь на пол, уставившись в потолок. Мысленно перебираю кадры событий прошлого и вспоминаю, что со мной делал Макколэй, произнося название того или иного центра.

Я много раз спрашивала, зачем он это делал, на что он всегда отвечал туманное: «Любой человек в первую очередь, энергетически-информационная сущность, Энигма. Я помогаю информации стать более видимой. Понимаешь, о чем я?»

Нет бл…ь, не понимаю!

Глупо верить в то, что Мак каким-то образом «влияет» на эти самые мои центры, через датчик. Это все равно, что верить в магию.

Хотя…

{Наша жизнь давно стала настоящей «магией». Мы пересекаем пол мира за пару часов, лечим болезни, от которых страдали и умирали еще тридцать лет назад… благодаря чудесам пластических хирургии, мы (те, кто могут это себе позволить) практически забыли, что такое «старость»… границы возможного для человечества стерлись, и очень давно. Черт, да я даже в мамин сон могу залезть! Не магия ли это?}

Обхватив руками живот, я корчусь на полу от боли, осознавая лишь одно: вряд ли я когда-либо смогу заняться сексом с другим мужчиной, если, конечно, не закрою глаза, и в красках не представлю, что это Макколэй.

И даже если мне это удастся…

Мозг обмануть легко, но как обмануть сердце?