Приключения Синдбада-морехода
Бродя по берегу, я наткнулся на обломки корабля, выброшенные волнами на песок, и при виде этих обломков в голову мне пришла спасительная мысль. Я выбрал несколько досок покрепче, собрал из них ящик и с наступлением темноты спрятался в нём. Всю ночь змей ползал вокруг моего убежища, удивляясь, откуда же так вкусно пахнет человеком.
Он даже пробовал разгрызть доски, но у него ничего не вышло. Лишь с рассветом он уполз, но я отважился выбраться из своего укрытия, только когда солнце взошло достаточно высоко. Неужели мне каждую ночь предстояло запираться в ящике?
Я уже готов был впасть в отчаяние, когда судьба послала мне спасение: вдали показался корабль. Он приближался и наконец подошёл на такое расстояние, что я мог различить людей. Я сорвал свою чалму и стал махать ею в воздухе, чтобы привлечь к себе внимание. С корабля действительно заметили меня – я видел, как от него отделилась шлюпка и направилась в мою сторону. Вскоре я уже взошёл на борт и рассказал о том, что мне пришлось пережить. Весь экипаж был тронут моим положением и сочувственно отнёсся ко мне. Заметив, что я голоден, все наперебой стали предлагать свои припасы, а капитан дал мне новую одежду вместо истрёпанной старой.
Спустя некоторое время мы пристали к какому-то острову, где купцы начали выгружать свои товары для обмена. В это время капитан сказал мне:
– У меня хранятся товары одного погибшего купца, и мне хотелось бы продать их, чтобы вырученные деньги передать когда-нибудь его наследникам, если они найдутся. Вот его имущество, – продолжал он, указывая на тюки, уже выложенные на палубу, – я просил бы тебя заняться его распродажей – разумеется, за известное вознаграждение.
Между тем на тюках писали имена владельцев. Человек, занимавшийся этим, дойдя до тюков, предложенных мне для продажи, спросил у капитана, какое имя выставить на этих товарах.
– Пиши «Синдбад-мореплаватель», – ответил капитан.
Я изумлённо взглянул на него, услышав своё имя, и, всматриваясь пристальнее, вспомнил знакомые черты того самого капитана, который покинул меня на необитаемом острове во время моего второго плавания, когда я уснул на берегу ручья.
– Капитан, – сказал я ему, – ты говоришь, что владелец этих товаров Синдбад?
– Да, именно так его звали. Он родом из Багдада и сел на мой корабль в Балсоре. Я до сих пор не могу простить себе своей оплошности. Видишь ли, в то время мы пристали к одному острову; Синдбад высадился на берег вместе с другими, но, когда все возвратились, я не заметил его отсутствия и, пользуясь попутным ветром, поспешил сняться с якоря. Хватились мы его уже спустя более часа, а ветер дул со стороны острова и был так силён, что вернуться назад оказалось невозможным.
– Так ты считаешь его погибшим? – спросил я.
– К сожалению, да.
– А посмотри-ка повнимательнее, не признаешь ли ты во мне этого Синдбада?
Теперь настала его очередь удивляться: он долго и пристально смотрел на меня, потом сказал:
– Да, кажется… Но скажи, как тебе удалось выбраться с необитаемого острова?
Тогда я подробно рассказал ему о своих приключениях. Капитан внимательно слушал и, убедившись в правдивости моих слов, воскликнул, обнимая меня:
– Благодарю Бога, снявшего с моей души мучительную тяжесть; я вдвойне радуюсь твоему спасению. Так прими же от меня своё имущество! Вот товары, а вот и деньги, что я успел уже выручить.
Со своей стороны я горячо выразил ему свою благодарность и простил от всего сердца невольно причинённые мне страдания.
Далее всё пошло благополучно; мы долго плавали, выгодно занимаясь торговлей, и наконец прибыли в Балсору. Возвратившись домой с громадным капиталом, я опять раздал щедрую милостыню и купил ещё много земли.
Четвёртое плавание
Никакие удовольствия, никакие блага жизни не могли удержать меня от тяги к путешествиям. И вот я запасся товарами и отправился сначала в Персию, а оттуда через её провинции – в морскую гавань. Там я сел на корабль и, довольный, счастливый, отважно пустился в путь.
Долгое время наше плавание проходило благополучно: мы заходили во все торговые города, выгружали товары, меняли их или продавали и плыли дальше. Но однажды нас застиг сильнейший шквал. Капитан немедленно приказал снять паруса и принял все меры, чтобы предотвратить крушение, но ничто не помогло. Наш корабль, гонимый страшной бурей, ударился на всём ходу о подводные камни и мгновенно пошёл ко дну. Большая часть людей утонула, но мне и ещё нескольким купцам удалось продержаться на поверхности до тех пор, пока волны не вынесли нас на берег ближайшего острова.
Выбравшись на берег, мы долго лежали неподвижно, собираясь с силами, а на рассвете, подкрепившись спелыми плодами и родниковой водой, двинулись наугад в глубь острова. Наконец вдали показалось какое-то здание, напоминающее дворец. Оттуда выбежали какие-то люди и, окружив нас толпой, отвели к своему царю.
Увы! Царь этого города оказался людоедом. Всех чужеземцев, приплывающих на остров, приводили к нему и откармливали специальным кушаньем, от которого люди теряли разум и не только начинали вести себя как свиньи, но так же и толстели. Когда они становились достаточно жирными, царь с аппетитом съедал их.
Такая участь постигла и всех моих товарищей. Только я ни разу не притронулся к этому кушанью, а поскольку ничего другого нам есть не давали, мне лишь изредка удавалось отыскать где-нибудь то ягоду, то корешок, и вскоре я совсем отощал.
По счастью, мне удалось улучить момент, когда поутру все во дворце спали и ворота никто не охранял. Я выбрался из владений царя-людоеда незамеченным и побрёл куда глаза глядят.
Я шёл целых семь дней, всё это время питаясь одними кокосами. На восьмой день передо мной открылось море. По берегу его ходили какие-то люди, они собирали перец, который рос здесь в изобилии. Я направился в их сторону; они тоже, заметив меня, пошли мне навстречу, а когда мы поравнялись, спросили на чистом арабском языке, кто я и откуда попал сюда. Я был вне себя от радости, услышав родную речь, и поспешил рассказать им о своих бедствиях.
Через несколько дней мои новые товарищи, собрав достаточное количество перца, отправились в обратный путь, захватив и меня на свой корабль, ожидавший их в бухте. Во время плавания они наперебой восхваляли своего доброго, великодушного царя и ручались, что он поможет мне, когда узнает о моём несчастном положении. Действительно, прибыв в столицу, я был немедленно представлен этому государю; он выслушал меня с большим вниманием, искренне пожалел и приказал доставить мне всё необходимое, начиная с одежды.
Теперь я отдыхал, осыпаемый щедротами великодушного царя. Присматриваясь к порядкам и обычаям страны, я заметил одну странную особенность: никто из туземцев, даже сам царь, не пользовался при езде верхом ни седлом, ни уздой. Это так удивляло меня, что я решился спросить у государя, почему он отвергает такие полезные приспособления.
– Потому что в нашей стране никто даже не имеет понятия об этих вещах, – отвечал царь, – да я и сам в первый раз о них слышу.
Тогда, отыскав мастеров, я велел им сделать упряжь по моим указаниям. Через день я уже отправился к царю и, с его позволения, сам оседлал ему коня; царь сел в седло и был так доволен, что не мог нахвалиться моим изобретением, а потом и все его приближённые осыпали меня просьбами сделать для них то же самое. Я смастерил ещё несколько сёдел и в благодарность получил множество ценных подарков, а главное – заслужил такой почёт, что стал первым лицом при дворе.
Царь почти каждый день призывал меня во дворец и однажды сказал мне:
– Послушай, Синдбад, у меня есть к тебе просьба, и ты должен исполнить её, если хочешь доказать, что дорожишь моим благоволением.
– Государь, – ответил я, – твоё желание для меня закон; я всегда готов сделать всё, что будет угодно твоему величеству.
– Мне хотелось бы женить тебя, – продолжал царь, – в надежде, что, связанный браком, ты навсегда останешься в моих владениях и не будешь тосковать по своей родине.
Разумеется, я не мог ответить отказом на эту просьбу, равносильную повелению, и царь сам выбрал мне невесту, дочь одного из своих придворных, – знатную, красивую, умную и богатую. После свадьбы я поселился в доме своей жены, и стали мы жить в полном согласии; но всё равно я всей душой рвался на далёкую родину; моей постоянной мыслью было воспользоваться первым удобным случаем, чтобы тайно вернуться в Багдад.
Это намерение укрепилось во мне ещё больше, когда я узнал об одном местном обычае, поразившем меня своей жестокостью. Оказывается, если в семье умирает муж, то жена следует за ним в могилу; если умирает жена, то вместе с ней живьём хоронят её супруга.
Трудно передать, как потряс и возмутил меня этот обычай. Наконец я решился заговорить об этом с самим царём.
– Государь, – сказал я ему, – меня поражает варварский обычай, существующий в твоей стране, – хоронить живых вместе с мёртвыми. Надеюсь, этот закон не распространяется, по крайней мере, на иностранцев?
Царь понял значение моего вопроса и ответил с улыбкой:
– Напрасная надежда! Кто живёт на этом острове, тот должен в точности следовать его обычаям, из какой бы страны он ни прибыл.
Печальный вернулся я домой, выслушав этот ответ царя, и с той поры здоровье жены стало моей постоянной заботой; малейший её недуг приводил меня в ужас, да это и понятно: кому понравится мысль о возможности быть похороненным заживо?
Увы, опасения оказались не напрасными: моя жена вскоре серьёзно занемогла и через несколько дней скончалась.
Мной овладело безграничное отчаяние, но приходилось покориться неизбежной участи, и вот роковой день настал. Когда все приготовления были окончены и тело моей жены, облачённое в дорогие одежды, убранное жемчугом и бриллиантами, было положено в гроб, погребальное шествие двинулось к склепу, расположенному в плоской горе на берегу моря. Как второй покойник, хотя ещё и живой, я шёл около гроба, с мрачным отчаянием проклиная свою несчастную долю. Не доходя до роковой горы, я попытался было воззвать к состраданию провожатых и, упав на колени, голосом, прерывавшимся от рыданий, сказал:
– Сжальтесь надо мною! Подумайте только, что я чужеземец и пришёл к вам, не зная ваших бесчеловечных законов.
Но мои слова только заставили поспешить с окончанием церемонии. Тело моей жены немедленно было опущено в подземелье, а за ним последовал и я в большом, широком гробу, где стоял сосуд с водой и лежало несколько маленьких хлебов. Обряд завершился; отверстие закрыли тяжёлой плитой, заглушившей мои отчаянные крики. Всё было кончено.
Я вылез из гроба, но не смог сдвинуть плиту. Долгое время я лежал неподвижно, обливаясь горькими слезами, и упрекал себя за то, что отказался от безмятежной и тихой жизни. И всё же я не поддавался отчаянию. Запасы воды и хлеба помогли мне продержаться несколько дней. Но вот вся пища кончилась, и теперь мне грозила голодная смерть.
Но в тот миг, когда всякая надежда на спасение окончательно покинула меня, невдалеке вдруг послышалось какое-то странное сопение с тяжёлым, порывистым дыханием.
Удивлённый таким непонятным явлением, я быстро направился в ту сторону; сопение отдалялось, но не прекращалось – было ясно, что кто-то уходит от меня по мере того, как я продвигаюсь вперёд. Кругом царила непроглядная тьма, но я продолжал шагать не останавливаясь, причём тяжёлое дыхание слышалось то дальше, то ближе, наконец оно внезапно прекратилось. И в тот же момент передо мной блеснул вдалеке какой-то слабый свет. На секунду я приостановился, чтобы справиться с охватившим меня волнением, потом ощупью стал продвигаться вперёд и вперёд. Свет то словно угасал, то появлялся снова, и наконец я подошёл к отверстию в скале и свободно пролез через него наружу.
Я очутился на горе, под ясным небом, среди яркого дневного света, и меня охватила невыразимая радость; забывая о всех своих страданиях, я упал на колени и возблагодарил Бога за дарованную мне милость.
Успокоившись немного, я встал и обошёл вокруг горы. То было пустынное, уединённое место, где не пролегало ни дорог, ни тропинок. Я догадался, что порывистое дыхание, услышанное мной, принадлежало какому-нибудь морскому зверю, приходившему в подземелье в поисках пищи. Позднее я снова вернулся в склеп: я обшарил гробы, попадавшиеся мне под руки, и взял оттуда дорогие одежды и украшения из драгоценных камней. Так я заполучил целое богатство, и теперь оставалось только скрыться с ним куда-нибудь подальше от своих недавних друзей.
По счастью, через несколько дней я заметил корабль, выходивший из пристани, и закричал изо всех сил, размахивая в то же время чалмой, чтобы привлечь к себе внимание. Мой крик услышали, и за мной тотчас же выслали лодку. Капитан корабля не стал подробно расспрашивать меня, как я попал на этот пустынный берег. Он сказал только, что очень рад моему избавлению, и тотчас же занялся своими делами. Я предложил было ему часть своих драгоценностей, но он наотрез отказался.
После долгого плавания я возвратился в Багдад с огромным богатством. Как и прежде, я раздал щедрую милостыню, пожертвовал большую сумму на украшение мечети и весь отдался пирам, веселью и отдыху с моей семьёй и друзьями.
Пятое плавание
Время и безмятежная жизнь уничтожили всё, что было тяжёлого в моих воспоминаниях о пережитом, но зато воскресла прежняя страсть к путешествиям. И вот я заказал себе отдельный корабль и оснастил его на свой счёт. Места на корабле оставалось достаточно, и я принял к себе ещё нескольких купцов из разных стран, а затем нанял капитана – человека опытного и бывалого.
Когда всё было готово, дождавшись попутного ветра, мы подняли паруса и отправились в путь. Нашей первой остановкой стал пустынный остров, где мы нашли такое же громадное яйцо птицы Рок, как то, о котором я уже рассказывал вам. Из яйца как раз должен был вылупиться птенец; его клюв, пробивший скорлупу, уже виднелся снаружи. Мои товарищи купцы тотчас же схватились за топоры, чтобы прорубить яйцо, и хотя я отговаривал их, они всё-таки не послушались меня и, сделав сначала большое отверстие в яйце, стали вытаскивать оттуда птенца, разрубая его на части, а потом жарить их на костре.
Не успели они насытиться этой лакомой пищей, как в воздухе показались два белых облака: на нас надвигались мать и отец убитого птенца.
Увидев, что яйцо разбито, а птенец изрублен на части, птицы яростно закричали и, покружившись на одном месте, полетели обратно, а мы, почувствовав, что дело плохо, сели на корабль и попробовали уплыть.
Но вот громадные птицы появились снова и быстро настигли нас. Они держали в когтях по огромному обломку скалы. Вдруг одна из них замерла в вышине, словно прицеливаясь в нас; искусный кормчий, сообразив, в чём дело, быстро отклонил корабль в сторону, и камень упал рядом. Но другой камень, брошенный самкой, упал прямо в середину корабля и разбил его на части. Все мгновенно очутились в море. Вынырнув на поверхность, я успел схватиться за какой-то обломок и скоро приплыл к острову. Берег был крутой, но отчаяние придало мне силы, и я всё-таки взобрался на него.
Я побрёл в глубь острова, отметив, что деревья здесь гнутся под тяжестью плодов и повсюду протекают светлые, прозрачные ручьи.
Вдруг я увидел перед собой дряхлого старика; он сидел на берегу ручья, охватив обеими руками согнутые колени и низко склонив на грудь свою седую голову с длинной белой бородой. Я подумал, что это такой же несчастный, как и я, потерпевший крушение. Я подошёл к нему и низко поклонился, но старик едва кивнул головой и на мои вопросы ничего не ответил, а только показал мне знаками, чтобы я перенёс его через ручей.
Думая, что он действительно нуждается в моей помощи, я взвалил его на спину и перебрался на другую сторону ручья.
– Сходи, – сказал я ему тогда и наклонился, чтобы ему легче было стать на ноги. Но вместо того (теперь мне смешно даже вспоминать об этом, а тогда было совсем не до смеха) старик, несмотря на свою видимую дряхлость, проворно вскочил мне на плечи, крепко обвил мою шею ногами и заставил меня двинуться вперёд.
По дороге он останавливал меня под некоторыми деревьями, рвал с них плоды и съедал, потом снова заставлял идти дальше. Так мне пришлось носить его несколько дней подряд, а по ночам, когда, изнемогая от усталости, я падал на землю, он также ложился вместе со мной, ни на минуту не освобождая моей шеи и не изменяя своего положения. Представьте себе, каково мне было непрерывно влачить этот живой груз и не иметь возможности освободиться от него ни на одну секунду!
Один раз мне попалось по дороге несколько тыкв; я взял одну из них, самую крупную, вычистил из неё все внутренности и, наполнив её соком винограда, спрятал под одним деревом. Через несколько дней я ловко заставил старика опять направить меня к тому же месту, где отыскал свою тыкву и выпил из неё несколько глотков уже забродившего сока. Я тотчас развеселился так, что начал петь и подпрыгивать на ходу.
Старик, заметив, как подействовал на меня напиток, показал знаками, что тоже хочет попробовать его; я подал ему свой сосуд, и он с жадностью опорожнил его до последней капли и мгновенно помешался рассудком.
Он дико запел на своём языке и стал подпрыгивать у меня на плечах, но вскоре ему сделалось дурно; я почувствовал, что ноги его разжимаются, а через минуту он грузно свалился на землю. Получив наконец желанную свободу и видя своего мучителя неподвижно распростёртым на траве, я как следует стукнул его камнем по голове и бросился бежать по направлению к морю.
На берегу толпилось множество людей, сошедших с корабля, чтобы запастись на острове пресной водой и свежими плодами. Все очень удивились моему внезапному появлению, а мой рассказ обо всём, что со мной случилось, даже показался им невероятным.
– Ведь это водяной, – говорили они, – «морской старик», как его называют, и никому ещё не удавалось вырваться от него; обычно он не оставляет своих жертв, пока не задушит насмерть. Вот почему матросы и купцы никогда не решаются уходить в глубь острова поодиночке.
Потом мы взошли на корабль и вскоре, снявшись с якоря, продолжали свой путь; по пути мы успешно торговали собранными на острове плодами. Спустя некоторое время корабль причалил у многолюдного города.
Сойдя на берег, я отправился гулять по улицам и заметил в толпе людей своего старого друга Мансура, с которым мы частенько встречались в Багдаде. Мы оба обрадовались встрече, и Мансур рассказал мне, что в этом городе, куда занесла меня судьба, люди живут только днём. Вечером все садятся на лодки и корабли и уплывают в море, а в город врываются обезьяны, живущие в лесу. До самого утра бегают они по городским улицам и если встречают кого-нибудь из людей, то убивают. С рассветом обезьяны уходят в лес, и жители города возвращаются в свои дома.
Когда солнце стало клониться к закату, мы вместе с прочими горожанами отправились в порт и сели в лодку Мансура. Но мы не стали уплывать далеко в море, а лишь отошли на безопасное расстояние от берега. С лодки я видел, как с наступлением темноты в город хлынули обезьяны. Они бегали по улицам, занимали места на базаре, торговали друг с другом, наряжались в человеческую одежду, спорили, ссорились и дрались.
С первыми лучами солнца обезьяны разбежались, и люди начали возвращаться обратно.
– Негоже тебе отправляться домой без хорошей прибыли, – сказал мне Мансур. – Вот что. Жители этого города очень любят кокосовые орехи. Кокосов возле города много, но растут они на таких высоких деревьях, что до них никто не может добраться. Ну а я научу тебя, как их добыть. Делай как я – и ты вернёшься домой богачом.
Мы набрали два мешка небольших плоских камней и вышли из города. У городских стен действительно росло множество пальм, усеянных плодами, но дотянуться до них не удалось бы даже с самой длинной лестницы.
На стволах пальм качались обезьяны. Завидя нас, они принялись угрожающе кричать и корчить рожи. Мы с Мансуром развязали свои мешки и принялись швырять в обезьян камнями. Обезьяны в долгу не остались: взобравшись повыше, они начали срывать с пальм кокосы и кидать их в нас. Очень довольные, мы собрали несколько мешков орехов, вернулись в город и продали там свою добычу за большие деньги.
После этого я сел на корабль, распрощавшись с Мансуром, и пустился в обратный путь. Мы благополучно достигли Балсоры, а оттуда я не замедлил возвратиться в Багдад.
Шестое плавание
Вам, может быть, покажется непонятным, как, пережив столько опасностей, я снова решился вверить свою судьбу предательским волнам и пуститься на поиски новых приключений. Однако это было так: я не вынес спокойной жизни и уехал, несмотря на протесты своих родных и друзей.
Наше плавание оказалось очень долгим и трудным. Не раз и не два нам грозила гибель, и всё же при этом у нас оставалась надежда. Но однажды мы увидели своего капитана в страшном отчаянии – он рвал на себе волосы и рыдал, а на наши тревожные вопросы ответил так:
– Мы погибаем. Нам нет спасения. Всех, кто приплывает в это море, заглатывает огромная рыба. Она такая большая, что ей ничего не стоит заглотить целый корабль. Нас подхватило течение, и с каждой минутой мы приближаемся к гибели.
Мы бросились было к снастям, начали снимать паруса, надеясь хоть как-нибудь предотвратить несчастье, но было поздно: прямо перед кораблём из воды поднялись две гигантские рыбы. Мы даже не успели испугаться, как под ними всплыла такая рыба, что первые две показались мальками рядом с ней.
Она разинула пасть, но тут огромная волна подхватила наш корабль и понесла прочь. Через несколько минут корабль ударился о гладкую гранитную скалу. Он разбился, но, к счастью, не сразу пошёл ко дну, а ещё часа два продержался на поверхности воды, так что мы успели забрать из него провизию и наиболее ценные товары.
Покончив с этим, все столпились на берегу, испуганно озираясь кругом. Капитан сказал:
– У нас нет надежды: мы попали в такое место, откуда никто и никогда ещё не возвращался.
За горой, у подножия которой мы находились, раскинулся обширный остров, а весь берег моря около неё был завален обломками разбитых кораблей и человеческими костями.
Всё было странно и необычно в этом зловещем месте, где изменялись даже законы природы. Если всюду в мире реки впадают в моря, здесь, наоборот, широкая река удаляется от моря и уходит в гору через тёмное углубление пещеры. Гора же состоит сплошь из камней драгоценных пород. Природа щедро рассыпала свои дары по этому проклятому месту, в котором погибает всё живое; ни один корабль не может от него удалиться, если, на беду, подойдёт слишком близко. Ни взобраться на гору, ни спастись каким-либо иным путём невозможно.