Тайна перстня Венеры

Эфес, I век н. э.

Сначала она испугалась, даже задохнулась от страха – так много непривычных звуков вдруг оказалось в новом дне.

За окном шипит море, истошно зазывают к себе торговцы полбяными лепешками и подогретым вином, стучат по вымощенной камнем дороге лошадиные копыта, бряцает оружие, перекрикивают друг друга всадники…

Спросонья Теренция не сомневалась: императорские наследники, сошедшие с ума от власти и безнаказанности, опасающиеся заговора даже больше, чем пожара, добрались до нее. И вот-вот перережут острым ножом беззащитное нежное горло. Но в следующий же миг она вспомнила события вчерашнего дня и счастливо рассмеялась.

Нечего и некого здесь бояться, радоваться надо! Это ведь была первая ночь, проведенная за долгие годы не в каморке лупанария! Публичный дом расположен напротив библиотеки Цельсия, там относительно тихо. Здесь, на постоялом дворе близ порта, по утрам оживленно и шумно. Впрочем, гостиница – это ведь ненадолго, только до той поры, пока Марк Луций не подберет уютный домик. После вчерашнего разговора сенатор просто не смог оставить, как он выразился, «свою любимую богиню» в лупанарии. Рассчитался сполна с хозяйкой, проводил в просторную светлую комнату на постоялом дворе, обещал на следующий же вечер прийти в гости, оставил тугой мешочек с сестерциями…

Вот оно, счастье! Свершилось! Постоянный любовник, нежадный, красивый, страстный и умный!

Теренция, сладко потянувшись, перевернулась со спины на живот, с головой закуталась в одеяло. Прекрасно начинается новая жизнь! Можно делать все, что только душа пожелает: пойти в термы, пробежаться по лучшим лавкам на улице Куретов, принести жертву богам, неимоверно благосклонным и милостивым!

– Доброе утро! Как спалось? Госпожа уже желает умываться и завтракать? Или вы еще будете почивать?

Теренция снова вздрогнула от неожиданности. И, резко сев на постели, опять широко улыбнулась. Ведь это же Петра, подаренная накануне Марком Луцием Сципионом рабыня! Подумать только, еще вчера надо было заниматься любовью с каждым мужчиной, который этого пожелает, а сегодня уже можно распоряжаться собственной рабыней! Как быстро все изменилось. И это ведь еще только начало!

Девушка внимательно рассмотрела служанку, стоящую подле ложа. За светлой туникой явно угадывается гибкая стройная фигура, а вот лицо… лицо в синеватых щербинках, и это очень, очень хорошо, просто отлично, значит, поразить красотой Марка Луция рабыня не сможет. Не надо, чтобы возле сенатора вились красивые девушки. Пусть не отвлекается от главного. Сначала он должен нанять домик, потом купить красивую мебель, украшения и одежду…

– Давай займись волосами. – Теренция встала с ложа, присела на невысокий стульчик подле окна. И у нее невольно вырвалось: – Как здорово, что здесь есть такие плотные ставни! В лупанарии я ужасно мерзла!

– Где?! – от изумления Петра уронила гребень, гулко ударившийся о каменный пол. – Я, наверное, ослышалась?

– Нет. Нет! Ты все расслышала правильно. Еще вчера я была гетерой в публичном доме. Ты что, думаешь, я стыжусь этого? Жалею, что меня продали именно туда? Ни одной минуты не сожалела, никогда, ни прежде, ни сейчас. Знаешь, мне нравится любить мужчин. А тебе нравится? Расскажи своей госпоже все-все, будь откровенной, у тебя есть любовник? Или ты еще не изведала мужских ласк? Не знаешь, но хочешь, правда?

Теренция, чуть отклонившись назад, с любопытством изучала некрасивое, становящееся все более и более пунцовым личико.

– Извините меня, – прошептала Петра, смущенно отводя взгляд. – Просто вы так красивы. Я смотрела на ваше лицо, когда вы спали, и думала, как милостив бог к вам. У вас черты чистые, безгрешные, невинные. Простите, вообще зря я об этом заговорила.

– Боги? Или бог, только один? Значит, вот как… Неужели и ты христианка? – Она, гримасничая, поджала губы, втянула щеки, воздела к потолку глаза и шутливо перекрестилась. – Все правильно, так вы это делаете?! Что-то слишком много вас развелось, какого раба ни возьми – окажется христианин. А по мне, так ваш бог – какой-то занудный. У нас одна девушка с христианами подружилась. Уходила далеко за городские стены, к морю, на собрания ваши. Потом стала худеть и чахнуть, у нее испортился характер, мужчины начали на нее жаловаться. Она все время плакала и просила матрону ее отпустить. Никто никуда бедняжку не отпустил, конечно. Потом девушка от тоски померла, а зачем? Какой в этом смысл? Неужели печали и смерть нужны вашему богу? Нужны, выходит, иначе он не допустил бы такого. А ведь та гетера могла бы любить мужчин, как она это делала до ваших глупых запрещенных сборищ, радоваться деньгам, ходить в термы. Но самое главное – она бы жила, любила…

– То не настоящая жизнь, не истинная любовь, – твердо сказала Петра, аккуратно расчесывая длинные вьющиеся рыже-золотые пряди.

Теренция собиралась выпалить: рабыне только и остается, что своему богу молиться. С таким-то лицом щербатым какие еще радости в жизни, не любовь же! А от того, что не имеешь, отказаться ведь проще простого.

Но все-таки она сдержалась, прикусила язык. Должно быть, девушке и так несладко приходится. Ведь явно же смотрелась украдкой в полированное хозяйское медное зеркало, видела, как некрасива ее кожа, переживала, да и сейчас, конечно, страдает. Какая женщина с таким смирится!

– Завтракать мне совсем не хочется. Ой, не надо, что же ты делаешь?! – Увидев, как рабыня потянулась к склянке с румянами, Теренция протестующе подняла руку: – Какие румяна, зачем белила?! Мы же в термы сейчас пойдем. После судаториума[22] все равно лицо «поплывет». Лучше я потом нарумянюсь, ближе к обеду.

Выйдя на улицу, она первым делом направилась в соседнюю лавку, где накупила всякой всячины: полотенец, ароматного масла, скребниц для удаления грязи с тела. Нагрузив покупками Петру, Теренция довольно прищурилась. В принципе, все необходимое для того, чтобы как следует помыться, можно было бы совершенно спокойно приобрести непосредственно в термах. Но разве тогда, глядя со стороны на двух молоденьких девушек, прохожие бы поняли, что это госпожа, идущая в баню, и послушно несущая ее полотенца рабыня?

– Как я люблю термы! – воскликнула чуть запыхавшаяся от быстрой ходьбы Петра. – Зимой можно наслаждаться калидарием[23] и лакоником[24]. Летом одно удовольствие находиться во фригидарии[25], там прохладно. Мне нравится, что прямо из терм можно выйти в тенистый сад, где иногда играют в мяч. Правда же, хорошо понаблюдать за игрой? Или просто подумать о чем-нибудь, сидя на скамье у фонтана…

«Да уж, похоже, ты часто наведывалась в термы. А с кем ты могла их посещать? Конечно, с Лепидой. Вряд ли жена Марка Луция использовала тебя для своих утех, ты вызывающе некрасива. Скорее она жалела тебя? Да, была добра, и ты ее полюбила, и обязательно расскажешь ей все – про меня, нашу с Марком Луцием жаркую страсть, про дом, который он наймет для меня, – с опаской думала Теренция, искоса наблюдая за беззаботно щебечущей рабыней. – Или эта девушка проста, бесхитростна, не коварна? Впрочем, надо будет посоветоваться со Сципионом. Если он собирается дарить мне еще рабов из числа тех, кто трудится в его доме, это может плохо закончиться. Возможно, Лепида и глупа, но не настолько, чтобы смиренно наблюдать, как ее муж сближается с другой женщиной…»

Чем ближе становились термы, тем быстрее шагали Теренция с Петрой. Подгоняемые предвкушением долгого удовольствия, они, увидев резные белоснежные колонны, одновременно радостно воскликнули:

– Наконец-то!

И, переглянувшись, расхохотались, привлекая внимание своей юной беззаботной веселостью.

Осознав, что почти все мужчины, прохаживающиеся на площади перед термами, пожирают глазами две стройные фигурки в ярких палах, Петра смущенно опустила глаза. Теренция, наоборот, распрямила плечи, подняла подбородок и, горделиво поглядывая по сторонам, важно прошествовала к входу для женщин. На пару мгновений замешкавшись (надо было отыскать несколько самых мелких монеток, а они где-то запропастились), она юркнула в просторный, заставленный скамьями аподитериум[26]. И, приложив ухо к стене – так и есть, отлично слышно, как мужчины переговариваются, – замерла.

– Давайте я помогу вам раздеться, – удивленно-неуверенным тоном предложила Петра, мигом уже успевшая не только снять палу, но и выскользнуть из туники. – Вы хорошо себя чувствуете?

Теренция невольно окинула оценивающим взглядом фигуру рабыни – без бедной одежды девушка хороша, как богиня, с упругой грудью, тонкой талией, длинными ногами. Похоже, точно такая же фигура была у Корнелии, гибкая, подтянутая. Та гетера казалась ленивой, неторопливой, весьма старательной. Никто не мог бы догадаться, что она думает о ком-либо, кроме возлегающего на ложе в атрии мужчины, которого надо как следует развлечь, повеселить, раззадорить бросать сестерции горстями. Только зеленые глаза иногда вспыхивали лихорадочно-умоляющим светом и белоснежные зубы мечтательно прикусывали пухлую сочную губку…

Теренция смотрела на замершую Петру – и видела Корнелию. Как та, умащенная ароматными маслами, красиво причесанная, в одной лишь полупрозрачной накидке, завязанной узлом над полной грудью, вдруг появилась в комнате. И сразу же случились ее страстный бессвязный шепот, прерывистое дыхание, нежные умелые пальцы, жаркие влажные губы. Вспыхнувший и разгорающийся интерес. В конце концов, почему бы не узнать, что чувствуют мужчины, проводя языком по коже вокруг соска, скользя по животу и еще там, ниже…

Заниматься любовью с Корнелией оказалось очень приятно. Ее пьянящие поцелуи полностью размягчили тело, сожгли вспыхивающие искрящиеся звезды, смыли, как внезапный свежий ливень, все мысли. И остались только обволакивающая нежная расслабленность и нескончаемые теплые волны, стремительные, крутые, восхитительные. Благодарная, растерянная, Теренция пыталась что-то сказать, но не находила слов – так необычна, совершенна и божественна была любовь, которую открыла ей Корнелия. И вот в тот миг, когда на ресницах дрожат слезы, и хочется навечно впитать прекрасный чужой запах собственной кожей, и невозможно не обнимать подарившее столько счастья тело, в темной комнате вдруг раздалось:

– Теренция, а как тебе удается так надолго сохранять хну на ногтях? Девчонки уже давно заметили: мы покрываем ногти в один день, но наши быстро светлеют, а твои остаются красными!

Потом Корнелия переключилась на прически, затем на ткани для туники. Теренции стало стыдно и горько за свою восторженную нежность. Может, мужчины не дают столько сладкого изысканного удовольствия. Зато они не хихикают, не говорят глупостей, не перескакивают в беседе безо всякой логики то на одно, то на второе, то на третье!

Корнелия молола всякую чушь, Теренция, отстранившись якобы по причине жары, лежала рядом и прикидывала: вот было бы хорошо, если бы боги давали возможность выбирать себе тело – или мужское, или женское. Может, тогда стоило бы попробовать родиться мальчиком?.. В этом случае пришлось бы преимущественно иметь дело с парнями. Отлично: заниматься философией, выступать в суде, разбирать свитки со стихами. Только вот большинство мужчин, как ни крути, спят с женщинами. И если все женщины, как правило, похожи на Корнелию – тогда, выходит, нет страшнее кары, чем мужское тело и любовь к красавицам. Девушки же, после того как все закончится, начинают разговаривать, ни на миг не умолкают – и это то еще испытание! Если бы они только задумались о том, как быстро может неосторожное ненужное слово затушить пожар счастья!

– Вы… так смотрите на меня. Извините, – лепетала тем временем Петра, прикрывая скрещенными руками грудь, – должно быть, я слишком быстро осталась без одежд, а вы еще не раздеты.

Накручивая на палец выбившийся из прически ярко-рыжий локон, Теренция осмотрелась по сторонам. В аподитериуме, кроме них, находится только одна женщина, которая заняла для своих вещей скамью в дальнем углу. Судя по тому, что она раздевается сама, без рабынь, – невелика птица, зачем ради такой стараться, впечатление производить. Запросто можно обойтись без разыгрывания пьесы «рабыня помогает снять платье своей любимой госпоже». К тому же без посторонней помощи стаскивать тунику, честно говоря, намного удобнее. К рабыням, оказывается, тоже надо привыкнуть!

Она махнула рукой:

– Иди скорее, я же вижу, тебе не терпится быстрее насладиться жаром. Я сама разденусь и скоро присоединюсь к тебе. Иди, дозволяю!

Петра и та незнакомая женщина скрылись за дверью, ведущей в парную, одновременно.

Теперь можно присесть на корточки, приложить ухо к стене и спокойно, без лишних свидетелей…

– Один ты как будто бы знаешь Горация. Да он у всех на устах! Я тотчас же тебе отвечу! Сейчас, сейчас… О, вспомнил!

– Будь доволен тем, что на руках имеешь… И каждый день, судьбой нам посланный, считай за благо, – повторила Теренция, поднимаясь с колен. – Какие прекрасные мудрые слова!

Мужчины, переговаривавшиеся за стеной, явно ушли в парные или массажные комнаты. В их раздевалке воцарилась тишина, подслушивать больше было решительно некого и нечего.

«Как же я люблю вот так тайком узнавать, о чем разговаривают незнакомцы, – прежде чем раздеться, она решила снять золотой венок-ободок, придерживающий волосы. Красивый, но с острыми листочками, за которые цепляется туника, поэтому с ним надо обходиться осторожно. – Мужчины обсуждают политику, поэзию, философию. Так, в термах, я узнала о том, что произошло в Риме с Валерией Мессалиной. А еще как-то велась речь о стоиках и гедонизме. Мне так интересны все эти неторопливые разговоры! Может, это зов крови и моего рода? Иногда я думаю: прекрасно было бы оказаться в императорском дворце. Это меня, а не чудовище Нерона следовало воспитывать Сенеке. Но… Гораций все-таки мудр. Советует: ни на что не льстись. Возможно, я действительно была бы счастлива во дворце. Однако это вряд ли могло продлиться долго, я слишком прямолинейна и не очень-то искусна в интригах и заговорах. Зато теперь у меня скоро будет свой дом и есть Марк Луций Сципион, с которым не только приятно проводить время на ложе, но и разговаривать…»

В соседней раздевалке вновь скрипнула дверь, и Теренция, забыв про тунику, термы и все на свете, снова бросилась к стене.

– Хлеба и зрелищ – такова воля плебса, самое заветное желание людей простых, недалеких и необразованных. Но что же сегодня нам предлагается в качестве таких зрелищ? Театр, гонки на колесницах и гладиаторские игры. Кто не видел, как толпами из театра валит народ на трибуны гладиаторской арены?! Комедии больше не интересуют, плебсу нужны трагедии, причем не придуманные, а настоящие. Так лавина сходит со склонов гор, как толпа бежит увидеть борьбу, кровь, смерть. И это горячит: чувствовать пульсирующие секунды, разделяющие жизнь и смерть, и понимать, что бытие человека, яркое, многообразное, отныне находится в полной безоговорочной воле трибун.

– Не буду спорить, успех гладиаторских боев затмевает все. Стоит лишь политику устроить такие игры – и поддержка народа, и огромная любовь, и популярность ему обеспечены. Варварские обычаи, варварские страсти….

Заслушавшись, Теренция даже шлепнулась на пол: затекшие ноги вдруг ослабели, а потом их закололи сотни иголок боли.

Мужчины обсуждали гладиаторов и гладиаторские игры так возбужденно, что ей стало любопытно взглянуть на действо, вызывающее столь острую критику, своими собственными глазами. И, судя по разговору неизвестных посетителей терм, именно сегодня такая возможность предоставляется всем желающим: пополудни игры будут торжественно открыты в большом амфитеатре, где одновременно помещаются десятки тысяч зрителей…

Кушадасы, май 2009 года

– Лера, ты которого берешь? Толстого или Лысого?

– Ой, я даже не знаю. Мне вообще-то Рияд нравится, фотограф из отеля. Видела его? Такой симпатичный! Но он, похоже, не хочет ничего. Помнишь, ты вчера в сауну пошла? А я шорты свои любимые надела и убежала к павильончику турка. Круги там наяривала, спортсменкой притворялась. Думала, познакомлюсь с ним, как бы между прочим, естественно.

– Ага, шортики у тебя прикольные. Половина попы из них торчит. И стразики на кармашках, ничего очень даже, симпатично.

– Пасиб! Ну вот, я дефилирую. Модель в натуре, спортсменка, комсомолка, красавица: туда-сюда, сюда-туда. Ноль реакции, ни малейшей эрекции. Так, посмотрел, вежливо улыбнулся. В плане свидания – никакого интереса. Наверное, он на какую-нибудь другую девочку глаз положил. Свет, а тебе-то самой какой из Сергеев нравится? Лысенький или волосатик?

Я снисходительно прислушиваюсь к приглушенному девичьему трепу, раздающемуся за спиной. Ситуация проясняется: блондинку зовут Лерой, темноволосая барышня – Света. А я – брюзга. В конце концов, не такие уж девочки и пираньи. Они ищут любовь, обсуждают внешность, а не кошелек. Здесь ведь – я невольно оглядываюсь по сторонам и словно бы впервые вижу окружающую красоту – действительно так прелестно! Над волнистыми, кое-где поросшими соснами невысокими горами натянут яркий тент неба. Голубейшее, без малейшего оттенка зелени море расслабляет теплым, едва слышно шуршащим прибоем. Светлый песочек, чистый большой пляж – что еще надо для того, чтобы день удался! Не менее прекрасны тут вечера. Вспыхивают желтые ожерелья лампочек на пальмах, столики в ресторане освещают трепещущие огоньки свечей, и луна любуется собой в бирюзовой глади бассейна. Теплая ночь обнимает за плечи, свежий ветерок хулиганит с легким разлетающимся платьем, отвлекаясь лишь для того, чтобы расплескать в коридорах отеля бодрящие ароматы кофе с кардамоном и сладкого свежего лукума… Удержаться от курортного романа в этом раю? Нереально! Девчонкам, должно быть, любовь кажется важнее воздуха. Елки-палки, где мои двадцать пять лет!

Двадцать пять – самый лучший женский возраст: уже есть опыт, еще нет морщин, и жизнь настолько вкусна, что хочется объедаться всеми ее проявлениями. Ни отрыжки, ни изжоги. Что бы ни произошло – все мгновенно усваивается, перерабатывается и исчезает. В эти годы на лице не остается отпечатка страданий. И самих страданий, по сути, не бывает – душевные раны заживают как на собаке, проблемы отскакивают от сердца, словно ударившиеся в стену теннисные мячики.

Я толкаю тоже явно подслушивающего Дитриха в бок, заговорщицки подмигиваю его вопросительному взгляду. Ты видишь? Ты все понял? Девочкам нужна любовь! Обрати на них внимание, выбирай любую, обе хороши. Ну, какая из нас с тобой пара – рыжие, голубоглазые, худощавые, мы как брат с сестрой. У меня дома остался любимый муж. Не трать свое время напрасно, лови момент, симпатичная немчура.

Дитрих – идиот! Он отрицательно качает головой, ласкает меня откровенным взглядом, а потом прижимает руку к сердцу.

Что ж, хозяин – барин. Если ему так нравится носить за мной шляпку с парео – ради бога, всегда пожалуйста. Но…

Но…

Ничего не понимаю! Как испарился! Нет, я серьезно: где мой кавалер-очкарик?!

Он явно куда-то стремительно смылся, даже чуть оттолкнул идущих рядом девушек – я услышала, как они недоуменно, словно щенки, взвизгнули.

– Тебя Наташей зовут, да? И мне приятно познакомиться, приветики. Ничего себе – есть мужик, и вот уже нет мужика. Шустрячок такой! Надо тебе за ним бежать. – Лера, озабоченно наморщив лобик, отбросила с глаз длинные светлые пряди. – Беги, лови, а то тут с мужским полом напряженка.

Жаль, у Леры, как выясняется после общения, некрасивый ротик. Наверное, она пыталась придать губкам модной нынче пухлости, но у хирурга или косметолога (не очень-то я знаю, кто такими операциями занимается) руки росли из задницы. Верхняя губа девушки, несимметричная, абсолютно неподвижна. В глаза бросается неоднородность ее структуры, какие-то неровные бугорки, пупырышки. Как будто бы пару вишневых косточек под кожу загнали! Когда Лера говорит, кажется, что у нее рот словно кашей набит. Убила бы таких специалистов! Или сначала тех придурков, которые сформировали нынешние патологические, абсолютно неэстетичные тенденции?! Телевизор включишь – просто оторопь берет, эти губищи на пол-лица, парализованная ботоксом мимика; силиконовая грудь, как воздушные шарики, смешно вываливается из блузки. Ну и мода, с ума сойти можно! Делать из своих лица и тела карикатуру на нормальную внешность, да еще и деньги за это платить такие огромные! Понятно, почему турок остался равнодушным к чарам блондиночки. Наверное, разглядел ее рот как следует и решил, что не надо ему такого счастья.

Света, кивая головой, выражает полную солидарность с подругой:

– Точно, холодный здесь мужик какой-то. Мы уже два вечера на дискотеки ходим – хоть бы кто-нибудь прицепился. Так что держись за своего немчика. А мы, наверное, будем тех Сергеев брать – больше-то холостых-одиноких вроде не видно.

В ее зеленых глазах – такая искренняя грусть, что еще немного, и я стану сводницей. Предложу ей своего бегуна Дитриха. От такой, черноволосой, с изумрудным взглядом, наверное, далеко не убежишь. Света похожа на грустную ведьму. Может, она даже знает какое-нибудь привораживающее мужчин заклинание?

– Он там, за пальмой, – пропищал вдруг появившийся рядом Егор.

Всегда подозревала: дети видят и понимают куда больше, чем думают взрослые.

Мальчик продолжает сдавать немца со всеми потрохами:

– А Дитрих всегда прячется, когда Ванессу видит. Он и за ужином вчера прятался. Под стол залез! Вот это дядька!

Егор восхищенно потирает маленькие ладошки, а Лера со Светой недоуменно переглядываются.

– Вроде читала про Ванессу Паради. Наверное, та, что с Джонни Деппом? Или они уже все, прошла любовь, завяла морковь?

– И еще есть другая, со скрипочкой. Мей или Май – точно не помню ее фамилию.

Браво, браво – примитивные знания о кинематографе и музыке наличествует. Интересно, кстати, где эти девчонки работают? Судя по купальникам, зарабатывают неплохо – они у них люксовых марок, очень красивые, хотя, на мой вкус, излишне ярковаты. Не нравятся мне, даже со скидкой на молодость девочек, оттенки бешеной фуксии и обкурившегося кислотного баклажана. Свете бы подошел изысканно-винный, бордовый. Блондинка Лера, возможно, была бы хороша в графитово-жемчужном. У нее светло-серые глаза, и более темный, насыщенный, с легким перламутром оттенок купальника придал бы им выразительности.

У меня в голове взрывается комета. Кажется, я даже начинаю видеть ее обугленные обломки, медленно парящие в воздухе. Мне даже не смешно – противно.

Писающие ивы.

Груди-яичницы.

Как-то это излишне концептуально даже для моего абсолютно не филологического сознания.

Особа, низким голосом продекламировавшая это (я столько не выпью, чтобы называть посвященный немцу рифмованный бред стихами), выглядит, как ни странно, очень аристократично. Натуральная блондинка, правильные классические черты лица, высокий рост и хорошая фигура – такие женщины играют в исторических фильмах величественных, манерных королев, которые в длинном атласе платьев нервно комкают кружевные платочки и высокохудожественно падают в обморок. Она одета с идеальным вкусом – легкий льняной костюм тепло-бежевого оттенка отлично сидит, придает лицу свежести. Босоножки на невысоком каблучке, оригинальная бижутерия из светлой кожи и дерева, даже лак на ногтях – все подобрано грамотно, тон в тон, хоть сейчас на съемки для каталога. Почему-то ее лицо мне кажется смутно знакомым. Неужели мы встречались с этой идиоткой?! Думаю, я бы такое явление запомнила. Хотя… у нее, пожалуй, просто обычная славянская внешность. Сколько таких, светловолосых и голубоглазых, ежедневно смотрит на нас в магазинах или вагонах метро? Со счета собьешься! У стихоплетки приятное лицо. Но это ее творчество – оно же как кувалдой по голове. У меня есть приятель, судебный психиатр Виктор Новиков. Думаю, он бы заинтересовался подобными экзерсисами. Нравится ему изучать дневниковые записи параноиков.