Легенды и мифы Древнего Востока

– Взгляните, господа! Мумия! Мумия!

Лорнет приставляется к глазам с обычной хладнокровной медлительностью.

– А… как, вы сказали, зовут этого джентльмена?

– Зовут? Его никак не зовут! Мумия! Египетская мумия!

– Так, так. Здешний уроженец?

– Нет! Египетская мумия!

– Ах, вот как. Значит, француз?

– Нет же! Не француз, не римлянин! Родился в Египта!

– В Египта. В первый раз слышу об этой Египте. Какая-то заграничная местность, по-видимому. Мумия… мумия. Как он хладнокровен, как сдержан. А… он умер?

– О, sacre bleu! Три тысячи лет назад!

Доктор свирепо обрушился на него:

– Эй, бросьте ваши штучки! Считаете нас за простофиль, потому что мы иностранцы и проявляем любознательность! Подсовываете нам каких-то подержанных покойников! Гром и молния! Берегитесь, не то… если у вас есть хороший свежий труп, тащите его сюда! Не то, черт побери, мы разобьем вам башку!

Марк Твен, «Простаки за границей, или путь новых паломников»

Художник Доминик Виван Денон

«Кротовая куча эта ваша Европа! Только на Востоке, где живет шестьсот миллионов людей, можно создавать великие империи и совершать великие революции!» – с такими словами Наполеон Бонапарт отправился в мае 1798 года на завоевание Египта. Человек, чей талант полководца был вполне под стать его амбициям и гигантскому честолюбию, грезил славой Александра Македонского, мечтая о создании мировой державы.

Но вместе с пехотой и артиллерией Наполеон взял в свой египетский поход сто семьдесят пять ученых: историков, географов, инженеров, востоковедов, чертежников – и равнодушные пирамиды услышали громовой крик полководца, перекрывающий вопли атакующих мамелюков Мурад Бея:

– Пехота – в каре!!! Ослов и ученых – в середину!!!

Знаменитая «битва у пирамид», в которой превосходно обученные, оснащенные современным стрелковым оружием, поддержанные грозной артиллерией солдаты Наполеона столкнулись с вооруженной мечами конницей Мурад Бея, закончилась полной победой французов. Это была не столько битва, сколько бойня: французы потеряли 40 человек, мамелюки – больше 2000.

Наполеон вошел в Каир победителем, однако морская победа англичан при Абукире перечеркнула его победы на суше. 1 августа 1798 года адмирал Нельсон, долго гонявшийся за французским флотом по всему Средиземному морю, наконец настиг его в 20 километрах восточнее Александрии и уничтожил, поймав тем самым Бонапарта в ловушку. Помощи из Франции ждать не приходилось, и несмотря на успешное подавление восстания в Каире и победу над турецкими войсками, новоявленному «Александру Великому» пришлось признать свое полное поражение.

Дизентерия, чума и холера косили войска, тысячи солдат страдали от глазных болезней, часто доводивших людей до слепоты. 24 августа 1799 Наполеон ретировался из Каира на фрегате «Мюирон», якобы отправившись за подкреплением, на самом же деле просто бросив свою армию на произвол судьбы.

А в сентябре 1801 года капитулировал французский гарнизон в Александрии, и англичане в числе прочих условий капитуляции выдвинули требование выдачи всех древностей, собранных французами в Египте. Все, что досталось ученым, подорвавшим здоровье в египетском походе, – это зарисовки их трофеев, оригиналы которых украсили Британский музей…

Автором самых ярких, точных и многочисленных рисунков был талантливый художник Доминик Виван Денон, чья жизнь вполне могла бы послужить сюжетом для авантюрного романа.

Аристократ Виван Денон, фаворит мадам де Помпадур, в соответствии с родовой традицией избрал карьеру дипломата и успешно начал ее в Санкт-Петербурге, где ему удалось снискать симпатии Екатерины Великой. Знаток античного искусства, приятель Вольтера, автор эротических рассказов, заслуживших признание самого Бальзака, он стал членом Академии за полотно «Поклонение волхвов Спасителю». Разносторонность интересов вскоре привела Денона в Италию – там он изучал работы мастеров Ренессанса в частных коллекциях своих друзей; там его и застала весть о французской революции.

В то время как отпрыски дворянских фамилий всеми силами старались покинуть Францию, где все больше набирал размах революционный террор, Виван Денон, наоборот, возвратился на родину – для того, чтобы обнаружить свое имя в списке эмигрантов и узнать, что его имущество конфисковано. Попасть в список эмигрантов и «подозрительных» во время якобинского террора было равнозначно вынесению смертного приговора. И Денон, снимая убогую квартирку на Монмартре, кое-как зарабатывая продажей порнографических рисунков, каждый день ждал, что настанет его очередь лечь под нож «матушки гильотины». Уже немало его друзей залили своей кровью эшафот, уже сам изобретатель «гуманного способа казни» доктор Гильотен опробовал свое изобретение на себе, но гильотина на площади Революции была ненасытна… Скорее всего, в дверь Вивана Денона тоже однажды ударили бы прикладами гвардейцы, из-за чего вся история египтологии пошла бы по-другому, если бы на его рисунки не обратил внимание «художник революции» Давид.

По заказу Давида Денон делает эскизы республиканских костюмов, и они получают милостивое одобрение Робеспьера. Робеспьер, бледневший от одного вида крови, но заливший кровью всю страну, в своем щегольстве доходил до смешного; не пожелав лишиться талантливого модельера, он вычеркнул имя Денона из списка эмигрантов и даже вернул художнику отобранное имущество.

Переворот 9 термидора положил конец Большому Террору и круто изменил судьбы многих людей. Автор знаменитой фразы, произнесенной о приговоренном к смерти химике Лавуазье: «Революция не нуждается в ученых!», Робеспьер был обезглавлен вместе со своими сподвижниками, их тела сбросили в яму с негашеной известью вслед за телами сотен их жертв. Всегда державший нос по ветру Давид, еще за день до переворота клявшийся в верности Робеспьеру, на следующий день уже отрекся от него, а впоследствии написал грандиозное полотно, изображающее коронацию императора Наполеона Бонапарта…

Но Денона ждала другая судьба. Он мечтал о настоящей работе, малевание даже очень профессиональных картин по заказу сильных мира сего не привлекало этого человека. Обаяние Денона помогло ему заручиться расположением супруги Бонапарта Жозефины Богарне, и та представила его Наполеону. Благодаря ее протекции художник и попал в египетский поход, откуда вынес куда более ценную добычу, чем все золото, отобранное французскими солдатами у коптов и арабов.

Египет потряс Денона обилием новых впечатлений: пески! Оазисы! Мечети! Нил!

Но больше всего его увлекли и заинтересовали египетские древности. Он рисовал пирамиды, храмы, статуи и изображения богов, он рисовал во время ожесточенного рукопашного боя и когда вокруг свистели пули. Наполеон послал генерала Дезэ преследовать отступавших к Верхнему Египту мамелюков – и Денон отправился с Дезэ. В бывших Стовратных Фивах он не знал, за какой набросок взяться в первую очередь, глаза разбегались от обилия памятников: гигантские постройки, подземные ходы, настенные росписи, рельефы!

В разгар зарисовки входа в египетский храм Денона прервало появление отряда гренадеров:

– Месье Денон, нас атакуют мамелюки! Бегите, они вот-вот будут здесь! Мы послали за подкреплением!

– Отлично, ступайте за подкреплением, я пока еще порисую!

Денона пришлось силой оттаскивать от натуры.

Наполеон не добился славы в египетском походе, зато победителем из него вышел Виван Денон: после капитуляции Бельяра рисунки Денона англичане признали «личным достоянием» и разрешили вывезти во Францию.

По возвращении Денон выпустил книгу «Путешествие по Верхнему и Нижнему Египту»; эта книга вызвала настоящую сенсацию, открыв для европейцев страну, интересовавшую раньше лишь немногих энтузиастов, вроде Карстена Нибура.

Облик храма Аменхотепа III на острове Элефантине дошел до нас только в рисунках Денона, потому что вскоре это строение было разрушено. Около сотни рисунков Денон посвятил городу памятников – Фивам. С удивительной точностью художник копировал иероглифы, о которых тогда еще никто точно не знал, что это – надписи, орнаменты или некие загадочные символы…

А еще карандаш Денона запечатлел таинственный камень, выкопанный французскими саперами при строительстве форта Ар-Рашид близ Розетты (Рашида). Извлеченная из песка плита сохранила три различные надписи: первые четырнадцать строчек были высечены древнеегипетскими иероглифами, следующие тридцать две строки – древнеегипетским курсивом (так называемым демотическим письмом), а нижние пятьдесят четыре строки представляли собой древнегреческий текст. Древнегреческая надпись содержала благодарность жрецов Птолемею V и кончалась словами о том, что надпись эта высечена «священными, туземными и эллинскими буквами».

Казалось, нетрудно будет путем сравнения древнегреческой надписи с иероглифами расшифровать загадочные знаки, которые де Сен Никола в свое время объявил простыми орнаментами, а Александр Ленуар – символами «иероастронамической науки».

Но Розеттский камень хранил свою тайну еще двадцать лет, пока не пришло время выступить на сцену гениальному лингвисту, соотечественнику Денона – Жану Франсуа Шампольону.

Лингвист Жан Франсуа Шампольон

Тайна иероглифов занимала людей задолго до египетского похода Наполеона, однако все попытки расшифровать загадочные письмена до поры до времени были тщетны.

Сразу же после наполеоновского похода некто Сильвестр де Саси, считавшийся крупнейшим ориенталистом своего времени, заявил: «Разгадка иероглифов? Это слишком запутанная и научно неразрешимая проблема!» К счастью, он ошибался. В Гренобле уже подрастал мальчик, которому суждено было найти решение этой «научно неразрешимой проблемы».

Жан Франсуа Шампольон родился 23 декабря 1790 года в городе Фижаке на юго-востоке Франции в семье книготорговца. В пять лет одаренный малыш самостоятельно научился читать и писать, сравнивая заученные наизусть слова молитв с текстами в молитвеннике; в девятилетнем возрасте, опять-таки без помощи взрослых, он выучил латынь и греческий, в одиннадцать – прочел Библию на древнееврейском языке.

Старший брат Жана Франсуа, Жак Жозеф Шампольон, тоже весьма незаурядный человек, был профессором греческой словесности в Гренобле, к нему и приехал Жан Франсуа, чтобы получить образование сразу в двух школах – центральной городской и частной.

Однажды школу в Гренобле посетил префект Жозеф Фурье, известный математик, секретарь Египетской комиссии в экспедиции Наполеона. Конечно, школьный учитель не преминул похвастаться перед высоким гостем необыкновенными дарованиями своего ученика: мало кто из взрослых мог похвалиться знаниями стольких языков, сколько знал этот одиннадцатилетний мальчик! Чтобы поощрить маленького полиглота, Фурье пригласил Жана Франсуа осмотреть собранную в Египте коллекцию: зарисовки храмов и статуй, обрывки папирусов, покрытые загадочными знаками…

– Что здесь написано? – спросил мальчик, жадно рассматривая иероглифы.

– Неизвестно. До сих пор еще ни одному человеку не удалось их прочесть, – честно ответил Фурье.

– Я прочту! – заявил мальчуган. – Через несколько лет, когда вырасту!

Уверенность, с какой Жан Франсуа произнес эти слова, произвела на Фурье такое впечатление, что он записал их в дневнике… И вспомнил об этой записи через двадцать лет, когда Шампольон выполнил свое обещание.

Но до расшифровки иероглифов было еще далеко, а пока успехи младшего брата не только восхищали, но и слегка пугали Жака Жозефа: тринадцатилетний мальчик с настойчивостью одержимого изучал арабский и коптский языки (свой дневник он «для тренировки» писал по-коптски), в пятнадцать лет Шампольон-младший взялся за персидский, авестийский и санскрит, а «для развлечения» (!) занимался китайским.

В семнадцать лет Жан Франсуа Шампольон прочел перед членами Гренобльской академии введение к своей книге «Египет времен фараонов», представив составленную им карту Древнего Египта. Пораженные глубиной знаний и размахом замыслов юноши, ученые единогласно приняли Шампольона в члены Академии Гренобля.

Затем последовали два года учебы в Париже, где семнадцатилетний академик, голодая, ходя в отрепьях, ютясь в холодной каморке на чердаке, продолжал усиленно изучать санскрит, зендский, пахлевийский языки… В 1809 году он вернулся в Гренобль уже профессором истории, с непоправимо подорванным здоровьем и полный решимости продолжить свой главный труд – дешифровку египетских иероглифов.

Все, что когда-либо писалось о Египте, хранил гениальный мозг Шампольона: свидетельства Геродота, Диодора Сицилийского и Страбона; заблуждения Гораполлона, рассматривавшего иероглифы как символическое письмо; смешные ошибки Иоанна Больцани и Пьера Ланглуа (первый «интуитивно» усматривал в иероглифах «символы языческих богов», а последний считал иероглифы прототипами гербов западноевропейского дворянства).

Сам Шампольон прошел через ряд ошибок и неправильных предположений, но фанатическое упорство не позволяло ему пасть духом от неудач. Как назло, преградами на пути к победе вставали не только лингвистические трудности, оказавшиеся непреодолимыми для его предшественников, но и бурные политические события в Европе.

Едва избегнувший солдатчины (благодаря отчаянным усилиям старшего брата, который с трудом добился того, чтобы юного гения не поставили под ружье во славу «императора Бонапарта»), во время знаменитых «ста дней» Шампольон оказался тем не менее среди приверженцев Наполеона. Возможно, Наполеон в ту пору показался ему меньшим злом в сравнении с угрозой иностранной интервенции. Как бы там ни было, Шампольон, известный ранее своими антимонархическими настроениями, взялся редактировать в Гренобле бонапартистскую газету. Как известно, недолгий триумф вернувшего в Париж императора закончился печально: человек, чей военный гений стоил Франции четырех миллионов жизней, сменил островок Эльбу на островок Святой Елены. Судьбы поддержавших Бонапарта людей зачастую были не менее, а то и более трагичны, чем судьба самого Наполеона.

Жан Франсуа Шампольон после вторичной ссылки императора был объявлен изменником, лишен профессуры и отправлен в изгнание в родной Фижак, откуда он вернулся в Гренобль через полтора года. Возвращение его было столь же неудачным, как и возвращение Наполеона: уволенный из университета, практически лишенный средств к существованию, Шампольон был вынужден уехать в Париж, где он вел уже привычное полуголодное существование. В Париже ученый и завершил свой беспримерный труд, заставив заговорить доселе немые египетские папирусы и камни.

Тот день, когда неуязвимый Розеттский камень «дал трещину», позволив Шампольону прочитать имя царя: «Птолемей», был началом победы недолговечного смертного человека над могущественным временем, тысячи лет скрывавшим от людей сокровища египетской цивилизации. Впервые разобрав без помощи греческого текста первые два древнеегипетских слова, Шампольон ворвался в комнату брата, бросил ему исписанные листки, воскликнул: «Я добился своего!» – и потерял сознание.

27 сентября 1822 года Жан Франсуа Шампольон выступил перед членами Французской академии наук с докладом о расшифровке египетских иероглифов.

А в 1828 году он наконец-то ступил на землю Египта и прежде всего отправился на то место, где был найден Розеттский камень, чтобы «поблагодарить египетских жрецов за благодарственную надпись 196 года до н.э.», позволившую пробиться сквозь века голосам давным-давно ушедших в Дуат древних египтян.

В какой бы самой убогой египетской деревушке ни появлялся Шампольон, местные жители сбегались посмотреть на человека, который может заставить заговорить мертвые камни. Слава великого ученого далеко опережала его; и важные беи, и бедные феллахи называли его «мой брат» – обращение, которого вряд ли удостаивался раньше какой-нибудь другой иноверец.

Ученый пробыл в Египте полтора года, копируя и переводя надписи, определяя этапы строительства древних храмов, изучая, сравнивая и делая одно открытие за другим… Но результаты этих трудов опубликовал уже помощник Шампольона, уроженец Пизы Ипполито Розеллини: в 1832 году великий лингвист скончался от паралича сердца.

Научное наследие Шампольона было так велико, что лишь после его смерти многие из важнейших трудов ученого, в том числе иероглифическая грамматика и словарь, были изданы его старшим братом. Сейчас в Парижской национальной библиотеке хранится свыше 20 рукописных томов Жана Франсуа Шампольона. Несмотря на ряд ошибок и заблуждений (а кто свободен от них?), гигантский труд человека, воскресившего мертвый язык древних египтян, просто невозможно переоценить.

И все-таки нельзя не упомянуть и о некоторых печальных последствиях сенсационного открытия Шампольона. В Египет изо всех европейских стран хлынули орды коллекционеров древностей и просто любителей легкой наживы. То, что раньше как будто не имело цены, внезапно превратилось в валяющийся прямо под ногами клад; не обладающие археологической подготовкой и зачастую не питающие никакого почтения к древним святыням люди расхищали бесценные сокровища, калечили статуи и рельефы в стремлении добраться до более ценной добычи, безвозвратно уничтожали уцелевшие перед натиском времени предметы глубокой старины.

В связи с этой грустной страницей истории Египта стоит вспомнить двух человек – один из которых умер через год после гениального открытия Шампольона, а второй родился за год до него.

«Гиена в гробницах фараонов» – Джованни Бельцони

Джованни Бельцони можно назвать предшественником кладоискателей, наводнивших потом землю Египта, – во всяком случае, он был первым, кто действовал с таким размахом и столь успешно.

Биография его была пестрой и изобиловала неожиданными поворотами: сын бедного цирюльника, Джованни с детства проявлял склонности к техническим наукам и с шестнадцати лет изучал в Риме гидротехнику, но потом по не вполне понятным причинам ушел в монастырь. Монашеская келья недолго удерживала энергичного юношу, вскоре Бельцони сбросил рясу и… выйдя из монастыря, тут же оказался завербованным в наполеоновскую армию. Армейская муштра показалась Джованни ненамного привлекательней чтения молитв, он дезертировал из части и скрылся в Лондоне, где перепробовал множество занятий, в том числе сомнительное занятие лекаря-шарлатана.

Наконец Бельцони стал выступать в цирке в роли «самого сильного человека на свете»: сохранилась афиша, на которой он держит на спине одиннадцать человек, а в придачу – два итальянских флага. Однако страсть к изобретательству не покидала итальянца, так же как желание разбогатеть. А почему бы первой страсти не помочь второй? И вот, сконструировав невиданно мощный водяной насос, Бельцони отправляется в Египет, где, по слухам, воду до сих пор добывают при помощи допотопного «журавля».

Нанявшись подручным на маленькое судно, итальянец добрался до Александрии, а оттуда пешком, с моделью своего насоса на спине, дошагал до Каира. Настойчивый изобретатель даже сумел добиться аудиенции у египетского хедива Мухаммеда-Али, но эта встреча ничего ему не дала: хедива вполне устраивал и «журавль», он не вдохновился достижениями прогресса.

В результате Бельцони оказался посреди чужой страны без средств к существованию и без всяких надежд извлечь при помощи своего насоса золото из карманов тупых египетских правителей. Какое-то время он жил продажей мелких вещей, которые ему удавалось разыскать в здешней полной древностями земле, пока наконец британский консул Генри Соулт не предложил пронырливому итальянцу сделаться поставщиком предметов старины в Британский музей. Это было уже кое-что!

Заручившись обещанием, что все его находки будут оплачиваться золотом по «средней цене», Бельцони отправился в Долину царей и обшарил ее вдоль и поперек. В гробнице Сети I он обнаружил великолепный алебастровый саркофаг, правда, к сожалению, пустой, – но и пустой саркофаг стоил таких денег, что Британский музей оказался не в состоянии его купить. Позднее его приобрел для своей коллекции сэр Джон Соун.