Брокен-Харбор
– Судя по краям ран, оружие было чрезвычайно острым, а это означает, что для нанесения колотых и резаных ран не требовалось особой силы. Что касается тупой травмы головы, то тут все зависит от оружия – например, если она действительно была бы нанесена мячом для гольфа, который нападавший держал в руке, ему потребовалось бы вложить в удар значительную силу. Если же мяч был бы помещен, скажем, в длинный носок, то силу заменило бы ускорение, и такой удар мог бы нанести даже ребенок. Впрочем, синяки на запястьях свидетельствуют о том, что действовал не ребенок, – в ходе борьбы пальцы нападавшего соскальзывали, поэтому точно определить размеры его ладоней невозможно, но я могу вас уверить, что на миссис Спейн напал взрослый человек.
– Могла ли потерпевшая сама нанести себе эти повреждения?
Перепроверяй все, даже то, что кажется очевидным, иначе за тебя это сделает адвокат защиты.
– Только в высшей степени талантливый потециальный самоубийца, – Купер снова заговорил голосом заклинателя недоумков, – мог бы пырнуть себя под лопатку, ударить себя по затылку, а затем, за долю секунды до потери сознания, спрятать оба орудия так тщательно, чтобы их не нашли по крайней мере в течение нескольких часов. За отсутствием доказательств того, что миссис Спейн – высококлассная гимнастка и фокусница, нанесение повреждений самой себе, вероятно, можно исключить.
– Вероятно? Или точно?
– Если вы мне не верите, детектив Кеннеди, – любезно сказал Купер, – не стесняйтесь, попробуйте осуществить это чудо ловкости сами. – И отключился.
Пока я говорил, Ричи напряженно размышлял, размеренно почесывая за ухом.
– Итак, Дженни исключается, – сказал он.
Я убрал телефон в карман пиджака.
– Но не Фиона: если она по какой-то причине напала на Дженни, то вполне могла изуродовать ей лицо. Возможно, ей осточертело всю жизнь считаться сестрой-дурнушкой. Пока-пока, старшая сестра, похоронят тебя в закрытом гробу, и больше ты не первая красавица в семье.
Ричи задумчиво взглянул на свадебное фото.
– На самом деле Дженни не красивее Фионы. Просто более ухоженная.
– А это одно и то же. Если они вместе ходили по клубам, я могу точно сказать, кому из них доставалось все мужское внимание, а кто был утешительным призом.
– Но это же свадьба. Не каждый же день Дженни так расфуфыривается.
– Ставлю что угодно, что каждый. Тут, в ящике, косметики больше, чем Фиона за всю жизнь использовала. Каждая шмотка в гардеробе Дженни Спейн стоит дороже, чем весь прикид ее младшей сестры, и Фионе это прекрасно известно – помнишь ее замечание про дорогую одежду Дженни? Все просто: Дженни – красотка, Фиона – нет. И, раз уж речь зашла о мужском внимании, вспомни, как горячо Фиона заступалась за Патрика. По ее словам, они трое давно знакомы, и я бы хотел поподробнее узнать, что там за предыстория. Я видел и не такие любовные треугольники.
Ричи кивнул, продолжая разглядывать фото.
– Фиона маленькая. По-вашему, она могла прикончить такого здоровяка, как Патрик?
– С помощью острого ножа и элемента неожиданности? Да, думаю, что могла. Я не говорю, что она главная подозреваемая, но и вычеркивать ее из списка еще рано.
Когда мы вернулись к обыску, Фиона поднялась еще на пару строчек в списке: в глубине гардероба Патрика, за полкой для обуви, обнаружился клад – крепкая серая коробка для хранения документов. С глаз долой – она не сочеталась с интерьером, – но из сердца не вон: Спейны хранили в идеальном порядке все документы за последние три года. Я готов был расцеловать коробку. Если бы пришлось выбирать один-единственный способ изучить жизнь жертвы, я бы без колебаний выбрал финансовую информацию. В электронной переписке, дружеских разговорах и даже в дневниках люди постоянно втирают очки, но выписки по их кредиткам не врут никогда.
Позже, когда все это добро приедет в отдел, мы успеем с ним тщательно ознакомиться, однако общее представление я хотел получить уже сейчас. Мы сели на кровать – Ричи на секунду замялся, словно боясь ее испачкать или испачкаться сам, – и разложили вокруг себя бумажки.
Сверху лежало самое важное: четыре свидетельства о рождении, четыре паспорта, свидетельство о браке. У Спейнов была страховка – действующая, – по которой в случае смерти одного из супругов погашалась ипотека. Еще один полис – двести штук на Патрика и сто на Дженни, – но срок его действия истек летом. По завещанию они оставляли все друг другу; если бы умерли оба, всё, включая опеку над детьми, досталось бы Фионе. На свете полно людей, которые весьма обрадовались бы нескольким сотням тысяч и новому дому, особенно если бы к этой благодати не прилагалась пара детей.
А затем мы перешли к финансовым документам, и Фиона Рафферти упала в списке подозреваемых так низко, что почти скрылась из виду. У Спейнов все было просто – один совместный счет для всех доходов и расходов, что для нас было очень кстати. Как мы и предполагали, они сидели на мели. Бывшие работодатели Патрика отстегнули ему немаленькую компенсацию при сокращении, но с тех пор единственными поступлениями были пособие по безработице и выплаты на детей. А траты не прекращались. В феврале, марте, апреле деньги утекали со счета с той же скоростью, что и раньше. В мае Спейны начали урезать расходы. К августу вся семья уже тратила меньше, чем я один.
Слишком поздно. Ипотека была уже на три месяца просрочена, и Спейны получили два письма от кредиторов – каких-то ковбоев под названием “Пора домой”, – причем второе было гораздо менее любезным, чем первое. В июне они оба перешли на другой мобильный тарифный план – без абонентской платы – и практически перестали кому-то звонить. Телефонные счета за четыре месяца соединены скрепкой – их общей суммы девочке-подростку едва хватило бы на неделю разговоров. В конце июля внедорожник вернулся туда, откуда приехал; они уже месяц не платили за “вольво”, четыре месяца – по кредиткам и вдобавок задолжали полтинник за электричество. Согласно последней банковской выписке, на их счете было триста четырнадцать евро пятьдесят семь центов. Если Спейны и проворачивали мутные делишки, то либо катастрофически бездарно, либо просто блестяще.
Впрочем, даже перейдя в режим экономии, они не отказались от интернета – надо как можно скорее передать их ноутбук в отдел по борьбе с компьютерной преступностью. Может, в реальной жизни Спейны и оказались в изоляции, но к их услугам был целый интернет, а в киберпространстве некоторые рассказывают такое, в чем не признались бы и лучшим друзьям.
Можно сказать, что в каком-то смысле они разорились еще до того, как Патрик потерял работу. Да, он прилично зарабатывал, однако парочка постоянно умудрялась превышать шеститысячный лимит по кредитке, спуская трехзначные суммы в магазинах Brown Thomas и Debenhams[6] и на нескольких сайтах со смутно знакомыми девчачьими названиями, – а ведь на них висели еще два кредита за машины и ипотека. Только наивные люди полагают, будто банкротами становятся те, чья зарплата не покрывает долги. Любой экономист скажет вам, что банкротство – это состояние души. Кризис кредитования наступил не потому, что однажды утром люди обеднели, а потому что испугались.
В январе, когда Дженни потратила двести семьдесят евро на каком-то сайте под названием Shoe 2 You, у Спейнов все было в ажуре. В июле, когда она не стала менять замки после того, как в дом кто-то проник, у них за душой не было ни цента.
Некоторые люди стойко принимают удар судьбы, мыслят позитивно и изображают благополучие, пока впереди не замаячит просвет, а некоторые ломаются и падают. Безденежье доводит людей до того, о чем они не могли и помыслить, толкает законопослушного гражданина к туманному, осыпающемуся краю, за которым десятки видов преступлений. Оно превращает безобидных, миролюбивых людей в обезумевшие от ужаса клубки из зубов и когтей. Я почти ощущал сырую, словно у гниющих водорослей, вонь страха, доносившуюся из темной глубины шкафа, в котором Спейны держали под замком своих чудовищ.
– Похоже, раскапывать подноготную сестры не потребуется, – сказал я.
Ричи еще раз пролистал банковские выписки и остановился на безнадежной последней странице.
– Иисусе… – покачал он головой.
– Честный парень, жена и дети, хорошая работа, дом – все, как он мечтал. И вдруг на тебе – мир рушится. С работы уволили, машину забрали, дом скоро заберут – а может, и Дженни подумывает забрать детей и уйти, раз он семью не обеспечивает. Это могло довести его до крайности.
– И все это меньше чем за год, – сказал Ричи и положил выписки на кровать рядом с письмами кредиторов, держа их двумя пальцами, словно они радиоактивные. – Да, такое вполне могло случиться.
– Пока у нас слишком много “если”, и вот еще: если ребята Ларри не найдут доказательств того, что убийца – не кто-то из своих, если оружие обнаружится неподалеку и если Дженни Спейн не очнется и не выдаст нам чрезвычайно убедительную историю, злодеем в которой окажется не ее муж… Тогда мы сможем закрыть это дело гораздо раньше, чем предполагали.
В этот момент у меня зазвонил телефон.
– Ну вот, – сказал я, выуживая его из кармана. – Сколько ставишь на то, что один из летунов нашел где-то поблизости оружие?
Звонил Ковбой Мальборо, и от волнения его голос ломался, как у подростка.
– Сэр… – сказал он. – Сэр, вы должны это увидеть.
* * *Он был на тропинке Оушен-Вью – этот двойной ряд домов между проездом Оушен-Вью и морем едва ли можно было назвать улицей. Когда мы проходили мимо, другие летуны, словно любопытные животные, высовывали головы из проемов в стенах. Ковбой Мальборо помахал нам из окна второго этажа.
У серого блочного дома, оплетенного зелеными сетями ползучих растений, были только стены и крыша. Палисадник зарос высокой, по грудь, сорной травой и утесником, заполонившими подъездную дорожку и пустой дверной проем. Нам пришлось карабкаться по трухлявым строительным лесам, стряхивая с ног стебли, и лезть в брешь окна.
– Я сомневался, нужно ли… – начал Ковбой. – То есть я знаю, что вы заняты, сэр, но вы велели звонить, если найдем что-нибудь интересное. А это…
Кто-то аккуратно и с толком обустроил в верхнем этаже личное логово. Расстеленный спальный мешок – полупрофессиональный, для экспедиций в дикие края – прижат обломком бетона. Плотная полиэтиленовая пленка на окнах защищает от ветра. У стены ровным рядком выстроились три двухлитровые бутылки с водой. В прозрачном пластиковом контейнере – дезодорант, брусок мыла, мочалка, зубная щетка и тюбик зубной пасты. В углу совок и щетка, кругом чистота, ни паутинки. В пакете из супермаркета – прижат еще одним куском бетона – пара пустых бутылок из-под “Люкозейда”, комок оберток от шоколада, засохшие корки сэндвича в смятой фольге. На гвозде, вбитом в балку, – пластиковый капюшон от дождя из тех, что носят старушки. А на спальном мешке, рядом с потертым футляром, – черный бинокль.
Прибор не выглядел особенно мощным, но это и не требовалось – задние окна смотрели прямо на чудесную застекленную кухню Патрика и Дженни Спейн, которая находилась всего в тридцати-сорока футах. Ларри и его ребята там, похоже, обсуждали одно из кресел-мешков.
– Боже милостивый, – пробормотал Ричи.
Я не сказал ни слова: меня распирала такая злость, что наружу мог вырваться только рев. Все, что я знал об этом деле, взлетело в воздух, перевернулось вверх тормашками и рухнуло мне на голову. Это логово – не наблюдательный пункт профессионального убийцы, которого наняли вернуть деньги или наркотики, тот бы заранее все убрал, и мы ни за что не догадались бы, что здесь кто-то побывал. Нет, здесь выслеживал своих жертв псих, о котором говорил Ричи, – человек, который сам приносит неприятности.
Патрик Спейн все-таки был единственным из сотни. Он все делал правильно. Женился на подруге детства, завел с ней двух здоровых детей, купил хороший дом, рвал задницу, чтобы за него расплатиться и под завязку набить его модным барахлом. Он, черт побери, сделал все, что должен был сделать, но потом приперся этот маленький говнюк с дешевым биноклем и разнес все на атомы, а Патрику не оставил ничего, кроме вины.
Ковбой Мальборо встревоженно смотрел на меня, боясь, что снова облажался.
– Так-так-так, – холодно сказал я. – У Патрика появился конкурент.
– Похоже на гнездо сталкера, – сказал Ричи.
– Это оно и есть. Так, всем выйти. Детектив, звони своим приятелям и скажи, чтобы возвращались на место преступления. Пусть не подают виду, что что-то произошло, но уйти они должны сейчас же.
Ричи поднял брови, Ковбой раскрыл было рот, но, взглянув на меня, снова его захлопнул.
– Возможно, прямо сейчас этот парень за нами наблюдает, – сказал я. – Пока это единственное, что мы о нем знаем, – он любит наблюдать. Я вам гарантирую: он все утро крутился неподалеку, хотел увидеть, как нам понравится его работа.
Справа, слева, прямо впереди – ряды глазеющих на нас недостроенных домов. За нашими спинами – пляж, песчаные дюны и заросли шуршащей травы; с обеих сторон – холмы с грядами острых валунов у подножия. Он мог затаиться где угодно. Куда бы я ни повернулся, было чувство, что кто-то целится мне в лоб.
– Не исключено, что наша активность напугала его и заставила временно залечь на дно, – сказал я. – Если нам повезло, то он не видел, что мы нашли его укрытие. Но он вернется – и нам нужно, чтобы он чувствовал себя в безопасности. Потому что при первой же возможности он поднимется сюда. Ради этого. – Я кивнул в сторону ярко освещенной кухни, по которой ходили Ларри и его группа. – Ставлю все до последнего цента: остаться в стороне он не сможет.
6
Как ни посмотри, а убийство – это хаос. Наша работа, в сущности, проста: мы боремся против хаоса и за порядок.
Я помню, какой была страна в моем детстве. Мы ходили в церковь, ужинали всей семьей за одним столом, и ребенку в голову бы не пришло послать взрослого на хер. Зла тоже хватало – я об этом не забыл, – но все мы отлично знали, что к чему, и правил просто так не нарушали. Если вам кажется, что это скучная, старомодная, беспонтовая ерунда, подумайте вот о чем: люди улыбались незнакомцам, здоровались с соседями, не запирали дверей и помогали старушкам донести покупки, – а число убийств приближалось к нулю.
Однако в какой-то момент мы начали дичать. Дикость попала в воздух, словно вирус, и распространяется до сих пор. Посмотрите на своры детей в неблагополучных районах – безмозглые, расторможенные, как бабуины, они ищут выход для агрессии. Посмотрите на бизнесменов, которые отпихивают беременных женщин, чтобы занять места в поезде, вытесняют маленькие машины с дороги на своих внедорожниках; посмотрите, как они багровеют и кипят от ярости, когда мир осмеливается им перечить. Посмотрите, как подростки закатывают истерики с воплями и топаньем ногами, когда в кои-то веки не получают желаемое сию секунду. Все, что мешает нам превратиться в животных, размывается, утекает, будто песок сквозь пальцы, исчезает без следа.
Последний шаг к одичанию – убийство. Между ним и вами стоим мы. Даже если все промолчат, мы скажем: “Здесь есть правила. Здесь есть пределы допустимого, есть незыблемые границы”.
Лично я не отличаюсь богатым воображением, но по вечерам, размышляя, не зря ли прошел мой день, думаю вот о чем: когда мы начали превращаться в людей, то прежде всего провели черту перед входом в пещеру и сказали: “Диким зверям входа нет”. Я делаю то же, что и первые люди, которые строили стены, чтобы удержать море, и сражались с волками, защищая огонь в очаге.
Я собрал всех в гостиной Спейнов – стало довольно тесно, но о том, чтобы беседовать в аквариумной кухне, не могло быть и речи. Летуны скучились плечом к плечу, стараясь не наступать на ковер и не задевать телик, словно они в гостях у Спейнов и надо вести себя прилично. Я рассказал о том, что обнаружилось за садовой оградой. Один из криминалистов тихо и протяжно присвистнул.
– Слушай, Снайпер, – сказал Ларри, удобно устроившийся на диване. – Не подумай, что я сомневаюсь в твоей компетенции, но, может, просто какой-то бездомный нашел себе там уютную временную ночлежку?
– С биноклем, дорогим спальником и прочей хренью? Исключено, Ларри. Гнездышко обустроили по единственной причине: чтобы шпионить за Спейнами.
– И это не бездомный, – сказал Ричи, – или же ему есть где помыться и постирать спальный мешок. Там не воняет.
– Свяжись с кинологами и попроси как можно скорее прислать розыскную собаку, – велел я ближайшему летуну. – Скажи, что мы выслеживаем подозреваемого в убийстве и нам нужна лучшая ищейка. (Он кивнул и вышел в прихожую, на ходу доставая телефон.) Пока собака не возьмет след, в дом никому не входить. Вы все, – я кивнул летунам, – можете продолжить поиски оружия, но на этот раз держитесь подальше от убежища – обойдите дом и двигайтесь прямо к пляжу. Когда приедет кинолог с собакой, я скину вам сообщение, и все бегом сюда. Мне понадобится хаос перед домом: люди должны носиться, кричать, подъезжать на машинах с включенными фарами и сиренами, собираться в кружок, якобы разглядывая что-то. Побольше драматизма. И молитесь своему святому – или кто там у вас, – чтобы, если наш парень наблюдает из укрытия, хаос возбудил его любопытство и он вышел посмотреть, что происходит.
Ричи подпирал стену, засунув руки в карманы.
– Он оставил в логове бинокль. Если он захочет глянуть, в чем дело, то не сможет отсидеться в сторонке и понаблюдать издалека – ему придется подойти поближе.
– Никаких гарантий, что у него нет второго бинокля, но будем надеяться. Если он подойдет близко, его, возможно, даже удастся схватить, однако рассчитывать на это не стоит; весь поселок – сплошной лабиринт, прятаться здесь можно хоть несколько месяцев. Тем временем собака идет в логово, нюхает спальник – если пес не заберется на второй этаж, кинолог может его спустить – и приступает к работе. Один криминалист идет с ними – не привлекая внимания, – снимает все на видео, берет отпечатки пальцев и уходит. Остальное может подождать.
– Джерри, – Ларри указал на долговязого юношу, и тот кивнул. – Во всем Дублине никто не снимает отпечатки быстрее него.
– Джерри, здорово. Если найдешь отпечатки, сразу возвращайся в лабораторию и делай свое дело. Остальные будут изображать бурную деятельность столько, сколько тебе нужно, а потом вернемся к своим задачам. Времени у нас ровно до шести часов. Потом мы очистим территорию. Те, кто еще работает в доме, пусть продолжают, но снаружи все должно выглядеть так, словно мы разъехались. Я хочу, чтобы наш парень увидел, что берег чист – в буквальном смысле.
Брови Ларри вылезли практически на плешь. Ставить на карту всю работу – большой риск: воспоминания свидетелей могут измениться даже за ночь, дождь может смыть кровь и запахи, прилив – унести в море выброшенное оружие и окровавленную одежду. Обычно я не рискую, но это дело не похоже на другие.
– Как только стемнеет, – сказал я, – мы вернемся на позиции.
– Похоже, ты считаешь, что собака его не найдет, – заметил Ларри. – По-твоему, этот парень знает, что делает?
Летуны дружно встряхнулись: эта мысль заставила их насторожиться.
– Именно это мы и стремимся выяснить, – сказал я. – Вероятно, нет, иначе он бы за собой убрал, но рисковать я не собираюсь. Закат примерно в полвосьмого, может, чуть позже. Часов в восемь-полдевятого, как только стемнеет, мы с детективом Курраном отправимся в логово и проведем там ночь. – Я поймал взгляд Ричи, и тот кивнул. – Тем временем два детектива будут патрулировать поселок – опять же, не привлекая внимания – и наблюдать за любым движением в поселке, особенно если это движение направлено в сторону дома Спейнов. Желающие есть?
Все летуны разом вскинули руки. Я выбрал Ковбоя – он это заслужил – и паренька, достаточно молодого, чтобы одна бессонная ночь не подкосила его на всю неделю.
– Учтите, что он может скрываться как за пределами поселка, так и внутри. Может, он прячется в одном из пустующих домов, а может, здесь живет. Если заметите что-то интересное, сразу звоните мне. Рациями по-прежнему не пользуемся: надо исходить из предпосылки, что парень увлекается приборами для слежки настолько, что мог обзавестись сканером. Если кто-то выглядит подозрительно, постарайтесь сесть ему на хвост, но ваша главная задача – чтобы он вас не засек. Если вам хоть мельком покажется, что вы засветились, снимайте наблюдение и доложите мне. Ясно?
Они кивнули.
– Кроме того, мне нужно, чтобы пара криминалистов осталась на ночь.
– Только не я, – сказал Ларри. – Снайпер, я люблю тебя, но у меня планы, и вдобавок, не пойми меня неправильно, я слишком стар для ночных приключений.
– Не страшно. Уверен, что кому-нибудь из присутствующих не помешают сверхурочные. Я прав?
Ларри изобразил, что подбирает отвалившуюся челюсть, – у меня репутация человека, который не щедр на сверхурочные. Несколько криминалистов кивнули.
– Если хотите, можете взять спальники и по очереди дремать в гостиной, мне просто нужно, чтобы кто-то имитировал активную деятельность. Носите вещи из машин в дом и обратно, берите пробы с предметов в кухне, включите там ноутбук и откройте таблицу, которая выглядит профессионально… Ваша задача – заинтересовать нашего парня настолько, чтобы он поддался искушению подняться в гнездышко за биноклем.
– Приманка, – сказал Джерри, эксперт по отпечаткам.
– Именно. У нас есть приманка, следопыты, охотники – будем надеяться, что наш парень угодит в ловушку. С шести до заката у нас будет пара часов; можете перекусить, заехать отметиться в контору, если надо, взять все необходимое для слежки. А пока возвращайтесь к работе. Спасибо, парни и прекрасные дамы.
Они разошлись; два криминалиста бросали монетку, разыгрывая сверхурочные, несколько летунов пытались произвести впечатление на меня или друг на друга, делая пометки в блокнотах. На рукаве моего пальто остались пятна ржавчины от строительных лесов. Я вышел в кухню, чтобы смочить найденную в кармане салфетку.
Ричи последовал за мной.
– Если проголодался, возьми машину и сгоняй на заправку, о которой говорила Гоган, – сказал я.
Он покачал головой.
– Все супер.
– Хорошо. Ночью поработать не против?
– Без проблем.
– В шесть прокатимся в отдел, отчитаемся перед главным инспектором, возьмем все, что нужно, потом снова встретимся и вернемся сюда. – Если быстро доберемся до города и доклад шефу не займет много времени, я, возможно, успею найти Дину и отправить ее на такси к Джерри. – Можешь записать себе сверхурочные. Я не собираюсь.
– Почему?
– Я не сторонник самой идеи сверхурочных.
Ребята Ларри перекрыли воду и забрали сифон на случай, если наш парень здесь отмывался, но из крана вытекла струйка оставшейся воды. Я намочил салфетку и принялся тереть рукав.
– Да, я слышал. А что так?
– Я не нянька и не официант и почасовую оплату не беру. И я не политик, который требует тройное вознаграждение за каждый чих. Мне платят за работу, что бы это ни значило.
Это Ричи оставил без комментариев.
– Вы на все сто уверены, что парень за нами наблюдает, так? – спросил он.
– Наоборот: скорее всего, он сейчас далеко, у себя на работе, – если у него есть работа и если ему хватило пороху сегодня туда прийти. Но, как я уже сказал, рисковать я не собираюсь.
На периферии зрения блеснуло что-то белое, и я, еще не успев осознать, что делаю, развернулся к окну и приготовился бежать к задней двери. Один из криминалистов на дорожке брал пробу с брусчатки.
Ричи красноречиво промолчал, а я выпрямился и засунул салфетку в портфель.
– Ну, может, насчет “на все сто” я загнул, но вы все-таки думаете, что он за нами наблюдает, – сказал Ричи.
Огромная клякса Роршаха на полу, где лежали Спейны, темнела, образуя корку по краям. Рикошетящие от окон лучи серого предвечернего солнца отбрасывали во все стороны беспорядочные искаженные отражения: кружащиеся листья, кусок стены, головокружительное птичье пике из-под облаков.
– Да, – сказал я. – Думаю, он наблюдает.
* * *Теперь нам оставалось скоротать остаток дня и дождаться сумерек. Пресса уже начала собираться – позже, чем я ожидал; очевидно, их навигаторам это место понравилось не больше, чем моему. Репортеры занимались своим делом – напирали на оградительную ленту, пытаясь заснять криминалистов, серьезными голосами наговаривали текст в камеры. Для меня журналисты – необходимое зло: они паразитируют на зверях, сидящих в каждом из нас, приманивают гиен, заливая первые полосы кровью, но часто бывают полезны, поэтому лучше с ними не ссориться. Я проверил прическу в зеркале в ванной Спейнов и вышел, чтобы сделать заявление. На секунду я даже подумал отправить вместо себя Ричи: при мысли о том, что Дина услышит мой голос, говорящий о Брокен-Харборе, я почувствовал жжение в груди.
Перед домом толпились десятка два журналистов – представители ведущих газет и таблоидов, национальных телеканалов и местного радио. Я постарался говорить как можно короче и монотоннее в надежде, что вместо того, чтобы дать в эфир кадры с моим заявлением, на мои слова просто сошлются, и дал понять, что все четверо Спейнов погибли. Наш парень будет смотреть новости, и мне хотелось, чтобы он чувствовал себя уверенно и в безопасности: никаких свидетелей, идеальное преступление, поздравь себя с тем, что ты такой молодец, и приходи еще раз взглянуть на свою безупречную работу.