Сотник из будущего. Эстляндия

Глава 4. Литвинское посольство

Караван литвинов из пяти ладей, пройдя от Западной Двины и по всем Задвинским и Усвятским волокам, спускался теперь к северу по бегущим к русскому озеру Ильмень полноводным и широким рекам. В конце серпеня[2] подошли к русской крепости Холм, где посадник из старых дружинников, седой хмурый Ратибор, самолично чуть ли не обнюхал каждое судно гостей, держа их с причала на прицеле своими лучниками и арбалетчиками.

– Не любишь ты литвинов, ох и не любишь, признайся, посадник? – спросил его с усмешкой командир охранной сотни Айварас.

– А что мне вас любить-то? – сурово глядя в глаза литвину, вымолвил Ратибор. – Вы два с половиной года назад тут уже хорошенько прогулялись. Всю округу выбили и вымели везде подчистую. Только те, кто в крепости схоронился, остались тогда живы или не ушли к вам в полон. У нас вон почему речная пристань и все посады, да и те же приречные строения, свежие? Да потому как отстроились они уже после этого вашего последнего набега, а все старые, что ранее были, так те тогда в пепел обратились.

– Нас тут не было, посадник, ты давай уж это, не неси тут на нас-то напраслину! Здесь проходили люди князя Игнаца, а не мы. Кстати, они были одного с вами языка, русины! – рявкнул со злостью воевода Миндовга Радвил и демонстративно положил руку на рукоять меча.

– Я знаю, кто был! – с достоинством ответил посадник, даже не поведя бровью на угрожающий жест литвина. – Чай, сам тогда оборону здесь держал и князя вашего хорошо запомнил, – и он, сняв шелом, обернулся и перекрестился на хорошо видимый с реки крест Холмской церкви.

– Не спорьте, – остановил надвигающуюся ссору литвинский князь. – Мы идём в Великий Новгород с миром, чтобы искать союза с Русью. Нам нужно позабыть былые обиды и жить дальше. И лучше, если мы будем союзниками, чем станем искать зла друг другу. Вот, погляди, – и он показал на оттиск на пергаменте древнего знака Новгорода в виде направленного вверх «трезуба». – Это пропуск, полученный для прохода по вашим землям от ваших послов. Этого тебе, надеюсь, достаточно?

Ратибор внимательно вгляделся в пергамент и с достоинством кивнул.

– Достаточно, князь. Однако суда ваши всё равно досмотреть надобно.

– Наум, останешься за меня тут и проверишь все ладьи. Лишнего тут не усердствуй, как-никак, к нам посольство идёт. – Кивнул боевитый посадник своему немолодому десятнику и опять повернулся к литвинам. – Вам с самой ближайшей свитой дозволен будет свободный проход в посад, на торжище да и в саму крепость. Я вас туда лично провожу. Всем же остальным людям, прибывшим с тобой, князь, прости, но придётся пока пребывать на пристани, ибо наша крепость есть порубежная твердыня, а по вам особых указаний для нас пока что не было.

– Хорошо, – согласился Миндовг и отдал распоряжение стоявшему рядом шляхтичу: – Марич, покажешь человеку посадника наши суда. Тут он при своём праве, так что вы не препятствуйте ему и видите себя чинно.

– Убрать оружие! – крикнул выступающий впереди свиты посадник. – Всем на стены, усилить караул на пристани!

После Холмской крепости, дня через три пути, возле впадающих в Ловать малых речек Гусинец и Вилень караван застигло ненастье. Налетевший резко ветер поднял большую волну и чуть было не свернул мачты. Паруса успели спустить и шли теперь вниз, только лишь влекомые течением. А потом всё небо заволокло сплошными тучами и на землю хлынул проливной дождь. Остановку сделали в небольшом сельце Рамушево, расположенном в устье речушки Вилень. Хорошего приюта оно дать путникам не смогло из-за крайней своей бедности, и на следующий день посольство продолжило путь дальше. Впереди в двух днях пути было уже огромное озеро Ильмень, а там, если не будет сильного волнения и шторма, покажется уже Волхов и сам Новгород.

Потоки воды обильными ручьями сбегали с городской возвышенности в реку. Пятый день уже не прекращался этот дождь, с избытком напитав землю влагой. Для самого литвинского князя был подан конь. Вся остальная его свита шла следом, хлюпая по грязи сапогами и поднимаясь от пристани в сторону Ярославова дворища.

– Здрав будь, князь Аушкайтов и Литвы Миндовг, сын славного князя Довгерда!

Новгородский князь Ярослав при боярской свите встречал прибывших на вершине лестницы терема. Был он одет в корзно, в мантию ярко-синего цвета, накинутую на красный кафтан и забранную золотыми застёжками-фибулами с яркими каменьями. Штаны его были заправлены в мягкие красные сафьяновые сапоги, а на голове была надета алая, вся в золоте и в самоцветах шапка, отороченная собольим мехом.

Всё во время важных приёмов было продумано до мелочей. Князь-воин Ярослав, представляющий сейчас высшую власть сильной и богатой Северной Руси, принимал у себя князя племён Аушкайтов и Литвы, только ещё собирающего под свою руку многочисленные местные племена.

– Поднимайся наверх ко мне, Миндовг, сын Довгерда! Нечего славному князю под дождём мокнуть. – Улыбнулся Ярослав и, немного подумав, сделал сам шаг навстречу.

Прибывший и уже изрядно промокший Миндовг, нахмурившись, огляделся вокруг. Затем он посмотрел вверх и, увидев, что на хозяина, вышедшего из-под навеса, также как и на него, сейчас льёт, как-то легко взбежал по лестнице и подошёл к русскому князю.

– Здрав будь, русский князь Ярослав Всеволодович, великий полководец и защитник своей земли! Я пришёл к тебе с вечным миром и с предложением о дружбе!

Оба князя пристально вгляделись в глаза друг друга, а потом как-то само собой спонтанно обнялись на верхней площадке.

– Ух, – явственно послышался вздох облегчения от всей многочисленной свиты, что с обеих сторон окружала место встречи властителей. Дело будет! Первый миг – он всегда самый важный при такой личной встрече, и он начался сегодня, как видно, со взаимной симпатии. Теперь же осталось только вести вдумчивые посольские разговоры и договариваться.

– Пойдём в терем, князь, нечего нам тут на улице мокриться, вон какое ненастье-то на дворе ноне стоит! – и Ярослав, развернувшись, первый шагнул вовнутрь дворца по расстеленным ковровым дорожкам.

В этот день по обоюдному согласию было решено «о важном» пока не говорить. Гостей радушному хозяину следовало хорошенько угостить да повеселить, за этим делом в самой непринуждённой обстановке можно было просто познакомиться, ну и подготовить почву для дальнейших серьёзных переговоров.

– Прости, Миндовг, на охоту не могу я тебя позвать, – обратился к литвинскому князю Всеволодович. – Вон ведь какая мокреть-то вокруг нынче. В такую-то погоду добрый хозяин и худую собаку даже из дому не выгонит. Да и зверь, небось, не дурак, весь сейчас по чащобам дремучим залёг. Будем под крышей лучше пировать.

– Хорошо, князь, – на довольно чистом русском ответил ему Миндовг. – Погода обязательно наладится, а для соседей главное – чтобы наладилась их дружба. Мы ещё успеем хорошо поохотиться, Ярослав. У нас на Немане зверя тоже много.

– Добро-о, – протянул Ярослав. – И у нас его немало, но твоё приглашение, Довгердович, я принимаю! Пошли, пока тут столы накрывают, я тебя по всему дворищу вокруг проведу, тут у нас везде переходы крытые. Мне вон недавно сарацины красивых скакунов из Аравии привезли, племенные жеребцы – просто сказка, а не кони! – и князь аж причмокнул в восхищении. И оба правителя в сопровождении самой малой свиты отправились, так сказать, «на экскурсию», осматривать «местные достопримечательности».

«Есть контакт! – подумал Сотник, пропуская процессию. – Впереди ещё будет пир, а наш-то князь, видать, ещё тот психолог, похоже, что мосты наводить он хорошо умеет. Вот и надеяться можно, что с литвинами всё сладится».

Мимо него как раз проходил Миндовг и, оглядывая стоявших у стен, он вдруг натолкнулся на взгляд Андрея. Всего пару мгновений длился этот зрительный контакт между ними, но Сотник отчётливо понял – его признали!

Сзади тихонько потянули за рукав, и Андрею шепнули в ухо:

– Иванович, мне на пару слов бы тебя нужно, это важно!

Рядышком стояли его ветераны Будай с Варуном.

– Что у вас тут приключилось? – встревоженно спросил друзей Сотник, когда они отошли от людного места подальше. – Пришибли, что ли, кого невзначай?

– Да нет! – успокоили его ветераны. – Командир, ты помнишь, я тебе про одного шляхтича рассказывал, которого в первом набеге под Казариным в полон взял, а потом с него всё про литвинское войско выпытал? Так вот, этот шляхтич, коего Маричем зовут, он тоже здесь, в этом же самом посольстве состоит, – докладывал Сотнику Будай. – Я ему серебра тогда ещё дал, все, что у меня было с собой, отсыпал, а чтобы подозрение у своих от него отвести, аккуратно так плечо ему просадил и пообещал, что мы его потом обязательно найдём.

– Да, как же, помню, ты мне про него после вашего возвращения рассказывал, – подтвердил Андрей. – Думаю, что и он про это тоже не забыл. Должно быть, пригодилось ему твоё серебро, и та рана, которую он в «геройском бою с русскими» получил, знать, ему тоже весьма даже к месту пришлась. Видно, в рост сей «отважный герой» пошёл после того набега, и уже позже к Миндовгу даже в саму свиту он смог пробиться. Тогда делаем так, друзья: сейчас в пиршественных залах терема накроют столы, потом будет большое застолье с обильными возлияниями. Вы там особо хмельным-то сами не увлекайтесь, а постарайтесь-ка этого шляхтича в удобном месте подкараулить да хорошенько эдак с ним с глазу на глаз поговорить. Я знаю, у вас это хорошо получается при желании, только глядите, чтобы аккуратно всё было, как-никак это же человек от посольства. Хорошо припугните его для начала, напомните былое, а потом уж и расспросите про весь расклад да по всем делам у литвинов. Что хотят они от нас, чего боятся, с кем и против кого дружить в будущем мыслят, об чём торговаться и до каких пределов думают? Да и вообще, не затевают ли они чего «втихую» за нашей спиной, прикрываясь сами красивыми словами о дружбе? А уже потом, в самом конце вашей беседы, непременно заплатите ему и пообещайте, что наши люди его обязательно найдут и потом ещё много серебра принесут, особенно если он чего-нибудь им полезного для нас там расскажет. Тут серебра, братцы, жалеть ну никак нам нельзя. Это серебро может много крови русской сберечь.

Пир по случаю приезда высокого литвинского посольства проходил, как это и было принято на Руси, с большим размахом. Он должен был показывать богатство самого хозяина и его подвластных земель, а также его отношение к своим гостям. Такие пиры могли способствовать сближению сторон, и были они сначала прелюдией, а затем и итогом самих переговоров.

Как и предписывала старорусская традиция, каждый из званых гостей рассаживался согласно занимаемого им положения, и не дай Бог тебе было влезть выше своей «жёрдочки», заняв место более почётного гостя, обида тут была страшная! Поэтому рассаживали всех в залах особые распорядители. Место Сотника было возле главного – Большого стола, где сидели самые первые княжьи люди. И Андрей заметил уже немало косых взглядов от местных бояр, сидящих «пониже» его. Но на то была воля князя, и прилюдно против «русского барона» никто ничего сказать не посмел.

Сами князья сидели за отдельным столом на Большом, возвышенном месте, с которого можно было видеть любого из здесь присутствующих.

Первые тосты, как водится, были подняты во славу святой Софии и батюшки Господина Великого Новгорода, за земли Литвы, за здравие князей и господ, и первых, лучших боярских людей, за доблестное воинство и за мир между двумя державами. Тостов было много, и пили все на пиру от души!

Среди первой подачи блюд традиционно на Руси шла кислая капуста с сельдями и икра в разных её видах, от белой свежесолёной и красной малопросоленной до чёрной от крепкого посола. Её подали вместе с уксусом и с прованским маслом. Тут же навалом шли балыки с вяленой белорыбицей, осетриной и белужиной. Потом шла ботвинья, жареная паровая рыба, уха нескольких видов, мясо множества сортов и видов готовки, открывали же всё жареные лебеди и павлины, подаваемые на больших золотых блюдах, торжественно проносимых по всему залу. Вслед за «царскими» птицами богатырского сложения слуги несли зажаренные на вертелах туши оленей, кабанов, косуль, лосей и даже быков. После цельно зажаренных туш демонстрировались и кулинарные диковинки, например, тушу животного умудрялись изготовить наполовину варёной, а наполовину жареной и всю её набивали тушёными овощами, фруктами и птицей. Всё это хорошо сдабривалось соусами и маринадами.

Питие на княжьих пирах было обильным, одних только медов здесь было с десяток самых разных видов и на любой вкус, от самых лёгких и светлых до тёмных, крепких и густых, выстоянных десятилетиями в глубоких подвалах да в огромных дубовых бочках и заправленных потом всякими пряностями. Подавали также на столы пиво олуй, настойки из местной ягоды и завозной вишни, а кроме того иноземные западные и византийские вина. Всё это разливалось по кубкам прислугой – чашниками. Так как при обилии тостов всё полагалось пить до дна, то многие здесь упивались безмерно. За этим здесь тоже следили специальные слуги, выводившие гостей «проветриться», а коли было нужно, то и «опорожнить желудок», ну и т. д.

Как русских, так и иноземных гостей, пришедших с литвинским посольством, угощали традиционно щедро и весьма настойчиво. Даже у Андрея, подготовившегося к этому загодя и принявшего заранее специально выделанного угля, да ещё и выпившего за три часа до пира граммов сто крепкого алкоголя, чтобы настроить свой организм, и плотно потом поевшего жирной пищи, к середине пира замутилась голова. Что уж тут говорить обо всех остальных гостях?

Вот стольник-распорядитель взмахнул призывно, и двое дюжих слуг подхватили под руки от стола напротив упавшего в общее блюдо с карасями очередного литвинского шляхтича. «Уморился, сердешный, и это уже, наверное, третий!» – подумал Андрей, наблюдая, как его аккуратно транспортируют «подышать свежим воздухом». А от дальнего конца столов в это время привстали разом двое бригадных ветеранов Варун с Будаем.

«Ага, а ведь это похоже на то, что выводили как раз-таки нашего шляхтича. Вот тебе и раз, а ну как при такой-то его крайней “усталости” с ним теперь разговор не состоится, и где нам его потом искать? Ладно, посмотрим, как получится», – и Андрей «сосредоточился на прослушивании местного фольклора».

Перед гостями играли три деда-гусляра в длинных светлых одеждах, с большими седыми бородами. Мелодия и их голоса перебивались шумом изрядно подвыпившего общества, и они сейчас играли уже больше для себя. Самое популярное сказание здесь было про «Садко», местного героя былин, начинавшего свой путь с гусляра-сказителя, зарабатывавшего этим на жизнь, играя на праздниках. В этой части былины он направился поиграть на гуслях к Ильмень-озеру, дабы отвлечься от печали.

Уже более часа, не прекращаясь, шла эта старинная песнь, и казалось, что деды готовы ещё столько же петь, пересказывая все злоключения и подвиги Садко.

Андрея отвлёк громкий голос, раздавшийся от Большого места:

– Хочу передать сей кубок с вином фряжским в дар славному воинскому начальнику новгородскому Андрею, сыну Ивановичу, в знак своего особого расположения и за большие его ратные заслуги перед Нами! Только вот недавно вернулся он из заморского похода дальнего, где взял крепость наших обидчиков шведов. А до того его люди вместе с союзниками из племени Карелы и Ижоры хорошо проучили набежников, рвавшихся к Ладоге. Здравия тебе, барон русский и Любекский Андрей! Многие лета и славных побед над врагами нашими! – и князь прилюдно отпил из золотого в каменьях кубка, передав его затем главному стольнику. Тот бережно, мелкими шашками, неся перед собой сию драгоценную посудину так, чтобы даже ни капли на пол не пролить, подошёл к отмеченному высочайшим княжьим вниманием и осторожно передал её Сотнику в руки.

«Да-а, а тут, пожалуй, ведь где-то около целого литра будет, – подумал Андрей. – Ну, теперь-то уж точно – прощай, разум!» – и он, держа обеими руками кубок, начал вливать его содержимое глоток за глотком в себя.

– Э-э-эх! – Андрей перевернул тяжёлую чашу, и последние капли упали из неё ему прямо в рот! – Благодарствую покорно, князь! – и Сотник, демонстративно потрясая пустым кубком, сделал поклон Ярославу.

– Любо! Любо! – раздался громкий хор голосов по всему залу. – Добрый воин Сотник, по делам славным его и ему такая честь!

Основная масса гостей совершенно искренне радовалась такому вот прилюдному признанию заслуг Андрея. Но много было и таких, кто сидел сейчас за столами с самыми кислыми лицами и недовольно что-то там про себя ворчал. Ну да ведь всем же не угодишь!

На высоком пиру особо почётным считалось получить кубок с вином или же блюдо с княжьего стола. А если из этого блюда прилюдно ещё отведал и сам князь или же он отпил из этого кубка, то это уже была наивысшая честь!

Неменьшим почётом слыло получить от князя, так сказать, «обед на дом». Это был вообще отдельный ритуал, когда специальные стольники и теремные слуги прибывали в дом к обласканному высшей милостью и приносили с собой всё, что было нужно для обеда. Ну, разумеется, кроме самой мебели.

Государевы слуги торжественно накрывали стол, расставляя на нём всевозможные яства и напитки. После этого старший стольник из особой «княжьей» фляги наливал в кубок вино и с особыми «величальными» словами вручал его хозяину от имени самого князя.

Андрей присел на лавку и закусил только что им выпитое эдаким хорошим ломтём копчёного осетра. В голове начало «пошумливать» гораздо сильнее. «Да-а, такими объёмами я здесь пить хмельное ещё не привык. И где же этого шляхтича с его бравыми ветеранами носит?! Ещё час-другой вот такой вот пьянки – и тогда меня самого придётся “проветриваться” выносить», – подумал Сотник, налегая на закуску.

– Идите, любезные, идите уже! – Будай с Варуном сами подхватили под руки мычащего что-то невразумительно литвина и кивнули теремным служкам на высокое крыльцо. – Там вона ещё пара человек под боярский стол свалилась, как бы не затоптали ненароком таких высоких гостей. А этого уж мы сами проветрим, то дружок наш давний, так ведь, Марич?

Шляхтич что-то опять замычал и затряс хмельной головой. Слуги понятливо кивнули, развернулись и побежали к крыльцу.

– Ну, всё, работаем!

Варун тихонько, с каким-то хитрым переливом свистнул, и от длинного строения, еле различимого в вечерних сумерках и в дождливом мареве, вынырнуло разом три фигуры в длинных кожаных плащах.

– Лучше туда, командир! – Кивнул за плечо Родька. – Там конюшня стоит безлюдная, мы уже всё в округе возле неё проверили, и освещается она, кстати, чуток – двумя светильниками изнутри.

– Добро, – согласился Варун. – Давай, Властиборович, понесли его по-быстрому через двор! А вам, Родька, в оба глаза теперича глядеть, чтобы ни одна душа не прошмыгнула к нам в конюшню! – и ветераны потащили «мотающуюся тушку» в строение.

– Ванька, тебе там задний вход приглядывать! Калева, мы с тобой здесь, у головного, схоронимся! – отдал команду старший пластун, и фигуры Андреевских разведчиков пропали разом, также как и появились, словно их тут только что и не было.

– Охолони-ись! – прорычал Варун, окуная по самые плечи шляхтича в большую кадушку с водой. – Раз, два, три, – просчитал он вслух и вытащил хмельного наружу за шкирку. – Видишь меня? Видишь? – Литвин только мотал головой и что-то такое невразумительное бормотал.

– Опохмели-имся! – пробасил Будай, и они вдвоём с другом вновь опустили своего подопечного головой в кадушку.

– Раз, два, три… – На пятом счёте из глубины пошли пузыри, «ныряльщик» забил ногами и попытался было выдернуть голову наружу.

– Ра-ано пока, мило-ой! – пробурчал Варун и с силой втолкнул выныривающий затылок обратно в кадку. – Девять, десять! Ну что, пока что для начала хватит!

Марич сидел у кадушки, тряс головой, разбрызгивая вокруг воду, истошно кашлял и что-то там причитал тонким сиплым голосом.

– Русские свиньи сполна заплатят за такое дурное обращение со мной, – наконец-то смогли разобрать его бормотание ветераны.

– Ух ты! Трезвеет уже паря, даже лаяться вон начал, – глубокомысленно изрёк Будай. – Ну что, чтобы уж совсем бедолаге полегчало!.. – и шляхтича опять макнули в воду. Тот сразу же начал отбиваться изо всех сил, пытаясь вырваться из таких цепких рук русских воинов.

– Раз, два, три. – Держа за длинные волосы на затылке, резко макал его в кадушку старший разведки. Наконец «ныряльщик» умудрился-таки извернуться и резко лягнул его, попав в бок. Фотич тут же выдернул купальщика и бросил его на покрытую прелой соломой и навозом землю.

– Гляди-ка, протрезвел ведь, зараза, мне вон даже бочину ногою прошиб, ну, значит, совсем ожил.

А литвин в это время лежал ничком на соломенной подстилке конюшни и содрогался всем телом. Его колотило и беспрестанно рвало, а этот кислый противный дух человечьей блевотины перебил все местные и такие привычные уже запахи, исходящие от гнилой соломы, конского пота и навоза. Наконец-то судороги прекратились, шляхтич поднял голову и, лёжа на полу, начал шарить у себя на поясе.

– Ну, начинается, – проворчал Варун. – Похоже, что обидели мы его с тобой, Властиборович. Не понравилось нашему гостю такое лечение, – и он кивнул на глядящего с яростью и злобой литвина. – Ты никак это искал, что ли, а, воин?

Чуть в сторонке на перевёрнутом деревянном ведре лежала сабля и нож-засапожник.

Шляхтич подобрался и с шипением резко выпрыгнул из нижней стойки в сторону этого ведра.

– Бум! – Удар ноги Варуна пришёлся ему прямо в бок, в область печёнки, и Марич, широко разевая рот, снова скорчился, лёжа на полу.

– Ты его, часом, не зашиб там, Фотич? – озабоченно протянул Будай, присаживаясь на корточки рядом со стонущим.

– Да не-е, оклемается, поди! Зато теперь-то он уж точно очухался, – уверенно протянул в ответ Варун. – Видел, как своё добро бережёт? Словно рысь снизу к нему выпрыгнул. Шустрый!

Минуты через три литвин задышал уже ровнее и присел на корточки. Его затравленный и злобный взгляд прекрасно передавал все испытываемые им к ветеранам чувства. Марич сплюнул тягучую слюну и с каким-то подвыванием заговорил:

– Свинорылые, грязные, вонючие русские пожалеют, что вообще родились на этом свете от своих завшивленных и дурных матерей. Они покаются, что посмели прикоснуться к человеку Миндовга! За поругание его чести и чести его князя их ждёт самая страшная смерть, и они ещё будут умолять о ней, сидя на колу. Но он не даст им её, нет, они будут умирать медленно и в великих муках!

Бах! – Первая затрещина опрокинула его снова на пол.

– Это тебе за свинорылых русских, – зло выговорил Варун.

Шляхтич напрягся и постарался снова вскочить на ноги.

«Тресь!» – и он снова покатился вниз.

– Это тебе за враньё, гадёныш! Мы, в отличие от тебя, крыса помойная, сейчас чистые и хорошо пахнем, ты вон на себя лучше взгляни! – и он с размаху влепил ему под дых. – А это тебе уже за наших матерей! Никто и никогда не смеет их оскорблять, тем более уж такая падаль, как ты! Ты что же, никак думаешь ещё отсюда живым выбраться, да?! Ну ты и настоящий дурак, Марич! Всё-ё, каюк теперь тебе здесь пришёл! Лучше молись своим языческим богам, пока у тебя ещё есть немного времени!

Шляхтич сжался и перевёл взгляд с одного на другого русского.

– Меня нельзя убивать! Я человек из княжьего посольства! Меня все будут искать! – как то шепеляво забормотал он. – Вас обязательно найдут, а потом казнят!

– Нет, Марич, никто тебя не будет искать. Всё подворье уже перепилось вдрызг вместе со всеми слугами, а в залах сейчас идёт самое веселье, и там вовсю гремит музыка. Конюшня эта плотно закрыта, а на улице идёт дождь, который заглушит любой шум отсюда. Ты же сейчас просто захлебнёшься водой в кадке, как это только что недавно и делал, а потом мы тебя положим в твою же блевоту, и уже утром, когда тебя здесь найдут, все решат, что ты просто в ней захлебнулся с перепоя. Согласись, какая славная смерть для благородного шляхтича! – и страшные русские придвинулись ближе.

– Узнаёшь меня, Марич? – и тот, чей голос был литвину действительно смутно знаком, снял с опорного бревна конюшни тусклый светильник.

Марич пригляделся и узнал в нём того страшного русского воинского начальника, который пленил его три года назад в самом первом набеге на Русь, что закончился затем смертью многих его товарищей.

– Да, я узнал, я узнал тебя. – Забормотал он с надеждой. – Зачем вам меня убивать? Ведь я уже был вам когда-то полезен! У меня есть с собой серебро, заберите его себе всё, но оставьте мне жизнь!